[indent] Не спать по ночам в роду фон Гессенов было давным-давно делом обычным. В том числе и для того, кто принадлежал к этому роду лишь официально. Очевидно потому, что всех четверых, столь разных, безусловно объединяло не только то воспитание, что требовало уметь жертвовать комфортом ради дела, но, тоже принимавшая порой очень отличные друг от друга формы выражения, однако несомненная, забота о благе государства. Того самого государства,  которые вот уже десятки лет вело войну, кажется, воистину против самого Дьявола. Войну, в которой было ужасающе далеко до сох пор до победы несмотря на все усилия. Однако усилия эти не позволяли до сих пор и Нечистому победить. И в этом Уго Фрайбургский черпал силы, когда начинало казаться, что любых усилий не достаточно. Их недостаточно для победы, - и всё же их достаточно для того, чтобы всю Ойкумену заполонили восставшие мертвецы. Да, всю, несомненно, и потому по сути своей северяне воевали не за Айзен, - десятилетиями они проливали кровь за всех людей на континенте, пока жители юга видели слишком мало, чтобы по-настоящему остро осознать, что вопреки всем многовековым спорам и периодическим военным конфликтам, в этот век Кастилии менее всего нужен ослабленный, а тем более уничтоженный Айзен. Потому что тогда за ним последует и Кастилия. И мертвецы будут гулять по улицам изнеженной, погружённой лишь в придворные интриги Альтамиры так же, как по Фрайбургу. К счастью, на юге всё же находились те, кто способен был это осознавать, - такие, как Хосе Сандавал. Да помилует Господь его душу, - святому Уго представлялось, что душа эта была того достойна, милости и награды, не земной, возможно, но небесной, хотя бы за свою помощь в начинании, что сделало людей хоть немного менее беззащитными перед извращёнными силами смерти.
[indent] Сидя в кресле и глядя то на собеседника, то в пламя свеч, Уго Фрайбургский как раз объяснял человеку, чьи чёрные одеяния ярко контрастировали с белыми одеждами архиепископа, некоторые из тех деталей истории о посольстве в Эльвендор, которые теперь, после казни принца Хосе, остались известны лишь ему и его брату. Человека этого знали как Конрада Гримма, недавно пожалованного освободившимся титулом барона фон Зальма за заслуги перед святым престолом, лицо более чем таинственное, по мнению многих, но и в половину на самом деле не настолько, как им представлялось. К счастью, то же, что позволяет людям иметь богатое воображение, их в нём и ограничивает.
[indent] За дверью послышались аккуратные, однако достаточно поспешные шаги, по которым уже оба, и архиепископ, и барон, могли узнать брата Бертрана, молодого монаха из ордена святого Доминика, ничем, кроме милости Божьей, которая, однако, уже была ему явлена, в своей жизни не дорожившего так, как возможностью служить святому Уго. Ещё отроком тот привёз его в столицу, узрев что-то в простом служке из аббатства близ Альчестера, определил учиться богословию в университете Фрайбурга, но, более того, дал место подле себя, которое брат Бертран, хоть и не ведал до сих пор, как заслужил, стремился оправдать всеми своими скромными силами и которое по подлинной значимости своей превосходило положение большинства обладателей более высокого сана и титула во дворце. В том числе и потому, что он был одним из тех, к кому могли обратиться просители, явившиеся с просьбой об аудиенции у Его Святейшего Высочества во время, для этого официально неуместное, чтобы донести сию просьбу до святого Уго, если возможно. Брат Бертран знал не только тех, кого архиепископ был готов принять всегда, даже если, для того чтобы сообщить об этом, было необходимо нарушить его сон, но и, руководствуясь наказами святого Уго, был внимателен к просителям неожиданным. Через несколько месяцев именно он передаст Уго Фрайбургскому вексель, что позволит тому получить бесценное послание. В эту же ночь ему не приходится поднимать архиепископа с постели, хотя брат Бертран выполнил бы и это,  - достаточно лишь, появившись в дверях кабинета с глубоким поклоном, сообщить:
[indent]- Его Высочество принц Лоран просит его принять. И говорит, что дело срочное.
[indent] Этого было достаточно, чтобы Уго Фрайбургский понял гораздо больше, чем то, что младший племянник хочет его видеть. Если бы причина появления Лорана была в желании навестить его, под каким-то предлогом или почти что без, тот ограничился бы словами о просьбе принять, в которой ему и так никогда не бывало отказано. Если же он говорил, что дело срочно, это давало Уго понять, что случилось нечто, о чем он захочет услышать чем скорее, тем лучше.
[indent]- Пригласи.
[indent] Когда со вторым поклоном брат Бертран исчезает за дверью, чтобы проводить принца к святейшему дяде, к той же двери направляется и барон. Пару мгновений медлит, встречается с архиепископом взглядом, потом, не дожидаясь указаний, не прощаясь, молча выходит, при этом лицо его на миг приобретает крайне странное совершенно неуместное в адрес Его Святейшего Высочества выражение, словно покидает кабинет он нехотя и делая святому Уго большое одолжение. При этом архиепископ не может не заметить этого, внимательно глядя на него. За дверями кабинета барон фон Зальм сворачивает в другой, нежели тот, откуда слышатся шаги принца и монаха, коридор и вскоре скрывается за поворотом. Брат Бертран на сей раз останавливается не доходя до дверей, и почтительным наклоном головы свидетельствует, что предоставляет Его Высочеству проделать оставшийся до дверей путь одному. Отчего-то заведено так. Двери на аудиенцию к архиепископу не открывают никому. Даже принцам. И даже кайзеру. Всем приходится сделать это самостоятельно. Брату Бертрану это казалось, в отличие от многих, очень верным. По крайней мере, при нынешнем архиепископе. Словно в момент сей пришедшие оказывались у подобия Небесных Врат, один на один со всем, что несли на душе, доброго и дурного, которое, быть может, открывалось святому Уго раньше, чем им открывались двери. Второй принц Айзена, однако, входил в них так же, как во все остальные, словно даже не задумываясь ни о чем подобном и одновременно совершенно не заботясь о том, что эти самые двери приходится открывать самостоятельно. Слуги иногда вовсе не успевали сделать это вместо него.
[indent] На сей раз Уго Фрайбургский встречает племянника стоя посреди кабинета, и выражение лица его свидетельствует о том, что он уже ждёт услышать нечто, ради чего легче обычного опускаются приветствия.

[indent] Только Лоран знал, что умением читать мысли, как и рядом других, святой Уго обязан не только Господу. Лоран, который четырнадцатилетним любовался сплетением их аур, рисующимся ему наяву безо всякой магической сферы. Лоран, с чьих губ слетело тогда почти мечтательное "Мы могли бы быть боевой парой", которое Уго не мог забыть с тех пор как признание, что ворвалось бы в самое сердце, даже если бы между ними тогда не случилось всего, чего у него не было и в мыслях по пути в аббатство святого Августа, но что из этих мыслей уже не могло исчезнуть, не исчезнув и из жизни их обоих, создавая являющийся на минуты и часы, создаваемый и оберегаемый каждым по-своему, глубоко порочный и вместе с тем пропитанный божественной благодатью, фрагмент Рая.
[indent] Да, Лоран знал, что Уго Фрайбургский читает мысли так же, как это делают маги-менталисты. Но только ли? Ведь с тех пор, как у принца появился амулет, от которого он, хотя и избавлялся в дядином присутствии, но далеко не всегда и не сразу, - и Уго ни разу не просил его об этом, - по результатам совершенно незапланированных экспериментов Лорану пришлось бы уверовать в одно из двух: либо, помимо магии, Уго воистину обладает святым провидением, либо каким-то неведомым образом для него не только эмоции, но даже многие чувства принца написаны у того на лице, вопреки тому, что тотальное большинство людей, несомненно признавая Лорана вспыльчивым, уж точно не назвало бы его одним из тех, кого можно читать как открытую книгу. Кто-то, возможно, полагал, что и читать в этой книге, по крайней мере, в части человеческих чувств, а не великих замыслов, почти нечего. Для Уго же страниц в оной части было без счёта. И чтобы считывать его эмоции и чувства, и даже предполагать, всё реже ошибаясь, их причины, архиепископу уже давным-давно была не нужна ментальная магия. И он хотел, чтобы Лоран знал это. Поэтому никогда не просил снять амулет, хотя столь ценил, когда Лоран делал это сам. Желал дать своему принцу понять: "Я вижу, чувствую, понимаю тебя и без неё..."
[indent] Шаги Лорана по коридорам всегда способны отдаваться в другом конце этих коридоров, если только принц не преследует обратной цели, а упоминание срочности сегодня предполагало их таковыми тем более, однако ещё не выдавало скрытого за ним. Однако, стоит принцу распахнуть двери, явившемуся в покои прямо так, в заснеженном плаще, Уго просто понимает: это не гнев, не воодушевление, не отчаяние... это смятение, множества чувств разом, которое чувствуется от дверей ему, стоящему посреди кабинета так, словно Лоран оказывается рядом раньше, чем даже со своей стремительностью успевает сделать второй шаг в сторону дяди. Оно осязаемое, способное стать таковым даже в большом пространстве кабинета, - как, впрочем, и другие эмоции, чувства и интенции этого выросшего мальчика с его пламенной натурой. Уго ощущает их часто почти физически даже на расстоянии, всем собственным скрытым сутаной телом. Это способно быть выматывающим, но он не отказался бы от этой способности ни за что. Он сам создал её. У него, в отличие от многих других, хватило бы сил отстраниться от бури - но не хотел. Он выбрал быть маяком в этом шторме, о чей скалистый нерушимый постамент разбиваются многометровые волны.
[indent] Первые слова Лорана звучат репликой маски, ещё не снятой, но уже бесполезной, что Уго даёт понять взглядом, ждущим начала настоящего рассказа, но вторая фраза уже произнесена не со сцены. Отзвук слов впечатывается в тыльную сторону ладони, которую принц подносит к губам. Он мог бы обойтись без этой церемониальной части, и знает это, мог бы исполнить её иначе, на разный манер, как делал в разные дни, но сейчас этот почти по-рыцарски безупречный поклон и столь пронзительный в своей сдержанности поцелуй руки кричал для Уго даже громче самих слов, хотя Лоран редко просил помощи так открыто и всерьёз, обычно стремясь решать всё, что только возможно, самостоятельно. Он опускает, но не отпускает руку архиепископа, и тот смотрит в лицо своего принца, проводя в ответ по его пальцам своим большим, также медленно, раз, другой.
[indent] - Она всегда у тебя есть, ты знаешь,  - мягко звучит тихий голос, и взгляд больше не торопит откровения, соглашаясь подождать, давая необходимые минуты.
[indent] Да, так или иначе, на помощь святого Уго Лоран мг рассчитывать всегда, хотя это и не значило непременного одобрения действий или помощи именно в той форме, которую принц изначально предполагал. Сейчас... сейчас Уго кажется, что Лоран ищет всей помощи разом, действий, понимания, поддержки, советов, ласки, самого присутствия... и не ошибается. Плащ, на котором ещё каким-то удивительным образом не успели исчезнуть все снежинки, падает с плеч Лорана к ногам, но даже когда пальцы тянутся к пуговицам дублета, Уго точно знает, просто видит, - в этом движении ни тени заигрывания, и распятие, что падает в пушистый мех тому подтверждение. Хотя архиепископ не следит сейчас, где затеряется на время ценный артефакт. Он по-прежнему смотрит лишь в лицо племянника, и в глазах не святого святого принц может прочесть в этот миг лишь абсолютное принятие - просьбу и его самого вместе с его болью и усталостью, которую есть кому разделить и постараться исцелить, какой бы она ни была, и которыми сейчас Лоран пахнет для того, к кому пришёл, куда острее, чем первыми осенними морозами и любимым вином кайзера.
[indent] Не отнимая приложенную к холодному дублету, скрывающему жаркое тело и пламенное сердце, ладонь, лишь поводя пальцами, словно касаясь их сквозь, другой рукой архиепископ обнимает принца за плечи, привлекая ближе, чтобы пальцы, поднявшись от плеча, могли плавно окунуться в белые волосы, шепча без слов и ещё без магии, "Я с тобой". Губы невесомо касаются  волос следом, когда архиепископ наклоняет голову ближе.
[indent] Однако если святому Уго казалось, что уже готов обнаружить в сознании своего принца всё, что угодно, сегодня он был вынужден признать, что в этом глубоко ошибался. Однако признание это было бы ничтожно перед оглушительными откровениями, что это сознание открывало ему сейчас. Откровениями о судьбе всей Ойкумены, об ответах, что так долго искали, о новых возможностях в войне... и вместе с тем о том, чем отзывались в сердце сменяющие друг друга три знакомых голоса в одной сейчас памяти.
[indent] Лоран, как и прежде, не ощущает проникновения в свои мысли, но может ощутить, как почти сразу замирает рука, начавшая было перебирать его волосы. Как тело рядом остаётся тёплым, но становится совершенно неподвижным, Только пару раз чуть заметно дрогнули пальцы.
[indent] Само по себе проникновение в мысли для такого как Уго не тратило сил, но никогда ещё он не испытывал в процессе этого столько чувств, где чужие мешались с собственными, и собственные уже почти начинали мешать слышать чужие, противоречащие друг другу. Воодушевление и гнев, досада и надежда, гордость и разочарование, страх и решимость, сомнения и убеждённость облачались в мысли, ответные реплики в разговоре, где он был лишь звучавшим несколько раз именем, хотя и в словах весьма значимых, причём прозвучавших из братских уст... Всё это начинает оглушать и ослеплять, выдергивая из рук нити бесценной информации... Что-то мягкое задевает щёку. Волосы Лорана, которые почти перестали как будто чувствовать пальцы. Ни на миг не закрывавший глаза, смотрящий поверх плеча племянника неморгающим взглядом Уго делает медленный глубокий вдох. Ещё более медленный выдох постепенно вновь возвращает ясность собственного сознания и разума. Мыслей так много, что он в первый момент едва удерживается, чтобы поделиться ими так же, молча, но успевает остановить себя. Порой магия сама тянется в открытое сознание и тело, желая обосноваться в них. Нет, это последнее, что нужно вымотанному всем произошедшим и собственными чувствами Лорану.
[indent] Несколько долгих минут святой Уго молчит. Наконец произносит, отстраняясь ровно настолько, чтобы вновь посмотреть в лицо племянника, прижимая вынырнувшую из волос ладонь к его щеке.
[indent] - То, что узнали они, проникнув в Академию, опасно и способно грозить многим, ты прав, но то, что узнали мы... бесценно, - полушепот почти касается губ принца, -  Этот ответ искали годами... до твоего... до моего рождения... Тот, без которого всего было не достаточно, потому что мы не знали, с чем ведём войну. А не зная этого, выиграть войну невозможно. Теперь мы знаем. Знаем, что по ту сторону не сам Дьявол, уничтожить которого людям не под силу, лишь изгнать. По ту сторону другие люди, или, быть может, не только люди, и всё же не с слой Нечистого, а с той же магией... Которая есть оружие. Такое же, хотя и более сложное и редкое, как меч. Которое так же отличает лишь то, что делается им, с какой целью поднимается рука с мечом. И во имя защиты Айзена я благословлю и мечи из костей. И сам возьму один из них.
[indent] Глядя сейчас в глаза Уго Фрайбургского, слушая интонации в шепоте, успокаивающем и разжигающем пламя разом, Лоран, возможно, впервые видел, ощущал своё отражение в звуке слова "война", слетающего с этих уст. И как никогда ярко мог представить, какой боевой парой они могли бы стать.
[indent] - Потому что если бы Господь не желал нашей победы, он бы не открыл нам этого в награду за отвагу и упорство. В знак того, что всё ещё стоит за нами.
[indent] Война Уго Фрайбургского, быть может, была более священной, чем для его младшего племянника. Однако...
[indent] ...это была та же война. Та, которой он способен был отдать каждую частицу себя и отдавал годами. Ещё тогда, когда Лорана не было на свете. Та, которую каким-то невообразимым образом, не иначе как с помощью Божией, он мог вести со святым спокойствием, за которым скрывалось на деле хладнокровие с осознание критической тактической необходимости оного.

Отредактировано Hugo of Freiburg (2025-06-01 23:40:49)

[indent] Те несколько немыслимо долгих мгновений, что, замерев, Лоран молчал за его спиной, не дописав очередного изречения на коже, подставленной кисти в его пальцах, его губам и струящимся из окна лучам нарастающего нового дня, Уго, уже как будто уверенный, что мальчик понял всё ещё там, в аббатстве святого Августа, чувствовал со всей ясностью - вопреки здравому смыслу первые его страх потерять этого мальчика, быть им отвергнутым, лишиться его, а не всей собственной жизни, погребённой по обрушившимся дворцом из лжи, выстроенном ради блага государства, которое даже не было его по-настоящему. Винная капля падает с кончика кисти почти тяжестью топора на плахе для приговорённого. Но вот Лоран приподнимается из своей позы и - утыкается носом в его волосы. Уго закрывает глаза, но чувствует, что ещё не способен вздохнуть. В голове, где гулко отдаёт стук собственного сердца, возникает то же чувство, что посетило его вдруг, когда Лоран говорил о его магии и ощущении силы два года назад в келье, где всё началось, поворачиваясь новой гранью. "Если однажды меня всё же ждёт костер... для тела, или для души... я счастлив знать, что тебя не будет среди тех, кто пожелает его мне и зажжёт... Но я готов вверить тебе эту возможность, скрываемую от всех. Это тяжелая ноша, но... кажется, ты не хотел бы сделать его случайно".
[indent] - Об этом не стоит знать никому, - произносит тогда Уго Фрайбургский, ловя тёплое дыхание племянника на своей шее, - Но, говоря это, я возлагаю на твои плечи слишком многое. А потому и желал, и не желал открыть тебе эту тайну... И потому... - он поворачивает голову, скользит пальцами по лицу принца, медленно выдыхает, - как бы ни хотел, я не стану просить тебя хранить её...
[indent] А должен был. Как тот, кто делал и ещё сделает и куда худшие вещи, чтобы выиграть время и возможности успеть за свою земную жизнь больше. Но он ведь уже попросил?.. Уже признал перед порывистым шестнадцатилетним принцем, что то, что понял он, не известно даже остальной семье. Могло ли быть что-то безрассуднее, чем так поверить в этого мальчика? Все же заставить выбирать между преданность ему и отцу, там, где она должна и ещё может разойтись... так рано. Или уже... нет?
[indent] "Кто это восходит от пустыни, опираясь на своего возлюбленного?.."
[indent] Год за годом они делили много больше, чем ложе, и не только ласки становились откровеннее, но и беседы. Следом за Лораном и Уго постепенно вверял взрослеющему принцу не только своё тело и сердце, но мысли, скрываемые, пожалуй, ещё больше, и вместе с тем тоже жаждущие быть увиденными, услышанными, разделёнными. Принц мог видеть, что не меньше, чем его, даже если в чём-то восприятие их и вопросы расходятся, архиепископа занимает и природа, и возможности магии. Советы, что он давал, не имели ничего общего с тем, чтобы перестать искать и узнавать - лишь быть осмотрительнее, не делать поспешных выводов, пробовать, заботясь о безопасности сколь возможно, не посвящать в часть идей многих, лишь тех, в ком уверен достаточно. В этих совместных размышлениях, что нередко велись в обстановке не научной до крайности, родились не только многие, обнародованные и оставленные в узком кругу, части современной теории магии, но и многие нынешние проекты Академии, уже реализованные, и только начатые, - которых потому было жаль отнюдь не одному Лорану. Однако нельзя строить планы, не обдумывая как лучшие, так и худшие исходы.
[indent] Святой уже знает, какую помощь рассчитывает получить от него брат-кайзер и по большей части не только готов предоставить её, но и рад, что мысль о собственных некромантах на службе Айзена, с учётом открывшегося, пришла в голову Эйнару и без его присутствия. В этом они, очевидно, Эйнар раз и навсегда согласился с ним тогда, перед посольством в Эльвендор - Айзен должен получить любое оружие, любых союзников и любую помощь, которую только возможно найти, для победы над врагом, невиданным прежде. Ради всей Ойкумены.
[indent] Однако Лоран, целующий его пальцы, цепляющийся за них, вглядывающийся в лицо в отсветах камина, что грел их теперь вместе с близостью друг друга, пришёл к нему не как самоназначенный посланец всех ближайших родственников, хотя кому-то могло показаться, что он просит о том же, чего было обсуждено на незапланированном совете на троих и чего все трое теперь ждали, а Эйнар, вероятно, планировал обсудить с братом утром. Нет, сейчас Уго Фрайбургский слышал, чувствовал просьбу о помощи, которая привела к нему принца, при всем общем согласии с главными идеями так обезоруживающе легко брошенного в одиночестве перед задачами, от которых зависело так много, принца, услышавшего от отца-кайзера "Это твое дело... ты у нас маг", в котором признание исключительных талантов невольно пахло будто и упрёком. Которого сам Уго не мог представить, что произнёс бы, даже если бы тоже не был наделён магией. Если бы был для Лорана даже дядей без привилегий. Тем более, если бы был его отцом. К сожалению, порой над Эйнаром витала тень его собственного отца даже там, где он бы не желал этого.
[indent] Уго легко поглаживает пальцы племянника, чуть сжимая руку, потом вновь опускает ладонь со святопрестольным перстнем поверх дублета, туда, куда приложил её сам Лоран.
[indent] - Исключить всех шпионов не удастся никому и никогда, - голос архиепископа вновь звучит ровнее, но ведь принц уже видел, что скрывается за этим самообладанием, -  И не только среди людей, думаю. Просто потому что на один изощрённый разум всегда найдётся другой. На одну магию другая. Можно лишь стремиться быть настолько осторожными и дальновидными, насколько возможно. Выставлять одних предателей на казнь на площади, а других отправлять в небытие за закрытыми дверями. Всегда помнить, что мы не способны предвидеть всё, ибо всеведущ только Господь. И что, как бы хорош ни был план действий, как бы глубоко ни была продумана стратегия, они могут провалиться не по твоей вине, а по сотне других причин. Принимая решения, мы должно представлять всё худшее, что может случиться, предполагать, что будем делать в этом случае, и только после этого действовать. Тогда, даже если план будет нарушен, и даже если нарушен так, как не удалось предположить, ты будешь готов. Даже если последствия будут страшны, ты всегда выстоишь. Потому что полководец, способный менять тактику в ходе боя, всегда имеет преимущество перед тем, кто не способен или не готов делать это. И твой разум способен позволить тебе превзойти в этой импровизации многих. А вместе ним у тебя есть мой.
[indent] Продолжая смотреть в лицо Лорана, Уго переплетает их пальцы, сжимает своими, древние камни из сокровищницы святого престола, алые, как кровь Сына Божия на распятиях, ловят пламя, разделяемое с фамильными камнями Гессенов. Рука же с изображением святого Петра, что будучи изображён на архиепископском перстне, возможно, познал больше ласк, чем при жизни, медленно скользит скрытой дублетом груди принца, вновь поднимается выше, лаская затылок и шею над полурасстёгнутым воротом.
[indent] - То, что мы с тобой делаем, всегда будет для многих в пределах ереси. И именно потому я выбрал святой престол. Потому что на нём, в этой сутане, я могу убедить людей в том, что то, что мы желаем от них ради блага и спасения Айзена и всей Ойкумены, ради их же блага, есть не она. И это то, во что я действительно верю, как и многое другое, что произношу. Действительно верю, что люди веками ошибались во многом, сужая представления о сотворённом мире, что приписывают Дьяволу часто всего лишь то, чего, боясь, не могут понять, и даже чего боятся, потому что просто не понимают. Однако... большинство никогда не сможет видеть мир подлинным. По множеству причин, заключённых в человеческой природе. А быть может, и не только в человеческой. Поэтому все годы, что я ношу эту сутану...и даже раньше, я преподношу то, во что верю, так, чтобы были способны поверить другие. Однако маршал тоже не объясняет  солдатам тактику, верно? Ибо они не поймут её и знания эти лишь помешают в бою. Тебе же я говорю всё это не потому что не смог бы молчать, но потому что верю, что наша война может стать по-настоящему нашей. В которой никто из нас никогда не будет один. Над твоим неугасимым пламенем будет звучать мой голос, и однажды тьма отступит. Каких и сколько бы имён и способностей у неё ни было. Потому что в этом мире любые воплощения тьмы... горят. 
[indent] "Ты вырос, мой прекрасный огненный принц, вырос, чтобы стать воплощением очищающего пламени...  Я больше хочу направлять тебя исподволь, оскорбляя Божий замысел в тебе".
[indent] - И война эта будет святым походом всегда в сути своей. Независимо от того, сказал бы я с балкона этого дворца, что она с Дьяволом или с людьми. Однако, по крайней мере, до тех пор, пока у этих людей не будет имён, для народа это - война с Дьяволом. В которой Господь по-прежнему стоит на стороне Айзена, посылая ему помощь с Небес. И эту помощь, новую и в новом облике, когда открытой прежде вновь становится мало для веры, мы предоставим.
[indent] Рука с архиепископским перстнем опускается на плечо, потом по нему вниз, сплетённых же пальцев святой Уго не разнимает.
[indent] - Дознания должны быть пока сохранены втайне насколько только возможно, да. Это непросто, но стоит подумать. Я помогу тебе в этом всем, что есть в моём распоряжении. Равно благословлю тех, в ком мы будем уверены достаточно, принимать исповеди, облачившись в святых отцов и сжигать уличённых в комнате дознаний,  - как мало эти речи вязались со святым для кого-то. Но отчего же, если канонизировали многих борцов с еретиками? И даже если считать это неподобающим святому, то Угро Фрайбургский точно не был первым архиепископом, готовым допустить и допускавшим подобное по необходимости, которую узрел, - Если мы предположим, что Король Мертвых - сид, что и мне представляется возможным и объяснившим бы многое, то стоит предположить и то, что он может быть не один. Даже скорее всего, думаю, это оказалось бы так. И, даже если творить некромантию действительно противно сидской природе, то «противно» может значить, что им лишь сложно по каким-то причинам творить её самим, что не значит, однако, что никто из них не мог возжелать воспользоваться магами из людей, преследуя некие цели, хотя для людей, разумеется, были бы придуманы свои. Такие, что могли бы соблазнить человеческую натуру. Всё те же деньги титулы и земли для более простых, знания и власть, обретаемая не только титулами, для более сложных или тех, кто, стоя высоко, хочет ещё выше. Что же для молчания о целях… да, восемьдесят лет долгий срок для людей, и ничтожный для сидов. Так что они могут даже просто ждать… ещё несколько наших поколений. А то, что происходит… наполовину может происходить только лишь потому, что прикормленным некромантам и остальным надо кидать кости.

Отредактировано Hugo of Freiburg (2025-06-02 18:33:20)

[indent] - Вот как?.. Поклонение людей даёт сиду силы?.. Звучит малоправдоподобно, конечно, но лишь если воспринимать буквально. Возможно, он просто черпал из них эти силы? Но, так или иначе, в этом случае существенно сокращение культа способно ослабить и его. На время. Что может пригодиться однажды... Это не гадания, а предположения. Без которых невозможно построение никаких планов. Потому что что-то всегда будет оставаться в их пределах, если, как необходимо, смотреть достаточно далеко.
[indent] В отличие от Лорана новая пища для размышлений, добываемая из новой информации, занимает Уго. Он сознаёт её необходимость и важность. И всё же он даёт принцу сменить тему, привычный к хаотичности, с которой Лоран излагает идеи. Вот только, вспыхнув новыми эмоциями и мыслями, Лоран, возможно, упускает из виду то, как по лицу Уго проскальзывает тень, - или принц принимает её за отражение собственных чувств? - когда он выражает желание, чтобы Людовик никогда больше не чувствовал "на пороге отцовского кабинета себя вторым". Даже вопреки тому, что Лоран ещё так близко, тело архиепископа нехарактерно каменеет. Куда раньше, чем племянник успевает попробовать задеть его обращением к его собственному самолюбию. Окажись Лоран менее увлечённо собственными эмоциями в этот момент, он прочёл бы во взгляде, подсказали бы ощущения, что он говорит что-то крайне неудачное, или, что, по меньшей мере, не стоит отстраняться. Уго разжимает объятия непривычно, без малейшей попытки удержать. А ведь такого почти не бывало. Напротив...
[indent] - А если желаю?.. - шепот срывается с губ, и жаркий, и лукавый, почти касаясь губ Лорана, оказывающихся опасно близко, когда архиепископ притягивает к себе племянника за пояс, и ладонь прижимает влажный свободный батист к соблазнительному изгибу спины. Но взгляд Уго не скользит в эти секунды по всегда манящим губам, глаза обращены в лицо Лорана, и тот не найдёт в них стыда или даже стеснения. Зато желание в этих глазах в такие моменты так ярко смешивается с тем блеском наслаждения не только его обществом, но жизнью, которое Лоран никогда не видел в дяде прежде, которое возникает будто лишь с ним.
[indent] С ним так нельзя. Уго знает. Но у них так мало времени наедине друг с другом, что невыносимо сложно лишать себя прикосновений и в эти часы. Даже во дворцовом саду.
[indent] Это чистое безумие, - но смех, звенящий так чисто, такой легкий и редкий, вынуждает забыться ещё раньше, чем пальцы, тянущие сорочку из-под кюлот, чем губы вновь рядом, и Каспар просто не может не ответить чистую правду, улыбаясь в ответ. Позволяя Лорану понять, как близок он к самому сумасшедшему риску, как... да, как отчётливо он представляет одежду, падающую на траву, прямо здесь, за страстным поцелуем сквозь смех.
[indent] Уго 40. Но рядом с Лораном он чувствует себя порой тем, кто вернулся из небытия, исчезнувший в свои 24. И теперь ему всего лишь 28. С ним так нельзя. Но так хочется.
[indent] С ними обоими так нельзя. И Лорану ничего не стоит понять это, узнавая собственную слабость.
[indent] Поэтому тогда Каспар резко отступает, выпуская его, заставляя их обоих вернуться на исходную позицию, чтобы после следующего круга, который он проигрывает так откровенно нарочно, обнять снова, сразу запуская руки по сорочку принца, ловя его губы своими, стоит только закрыться дверям зеркального кабинета. И поэтому, вероятно, второй принц Айзена так много знает о том, как может при необходимости расположить архиепископа Фрайбургского к желаемым ему решениям или сгладить невыгодные углы.
[indent] Однако сегодня, стремясь сохранить ясность собственного разума, этот принц решил убрать своё тело подальше от рук Его Святейшего Высочества слишком не вовремя для той просьбы, на которую и без того практически не имел шансов получить положительный ответ, хотя, возможно, им обоим казалось, что подобные просьбы пришлось бы очень постараться найти. Но в конце концов Лоран преуспел.
[indent] Пока младший племянник не подобрался к сути, Уго, позволяя Лорану приобщиться к одному из его любимых вин, но не поднимая бокал сам, слушал внимательно, этой сути терпеливо и даже благосклонно, с интересом и надеждой ожидая, вполне готовый как всегда к радикальным идеям, свойственным и ему, по причине которых видел в Лоране гораздо больше чем ценного собеседника и талантливого главу для мажеского корпуса. В Людовике Уго не обнаруживал этой широты мышления, которая нужна будет монарху Айзена на престоле в следующее поколение. Да, он мог бы быть хорошим кайзером. В чем-то уступая, в чём-то и превзойти своего отца, если смог бы сохранить ту долю чуткости, что была ещё в нём сейчас. В их последовательном правление Айзен мог бы обрести много блага. Уго Фрайбургский вполне мог это представить. Вот только... в том мире, где и война велась, и мир строился только между самыми обычными людьми, будь это южане или ещё неизвестные народы с неоткрытых земель. Эйнар смог открыть разум немыслимому и считаться с тем, с чем не хотелось и приятно не было, ради того, что было важнее всего, включая его самолюбие, - ради Айзена. Луи же, даже если бы смог, то, по мнению Уго, в степени недостаточной для будущего мира, где маги в конце концов не захотят мириться с тем, что трон занимают обычные люди, и произойдет, вероятно, ещё немало глобальных перемен. Самое же главное заключалось в том, что Уго был убежден, сегодня найдя в недавней памяти Лорана лишь новые ярчайшие подтверждения: Эйнар может испытывать всё что угодно, они могут о чём угодно спорить время от времени, то соглашаясь, то оставаясь при своём, но, как и он сам, Эйнар готов был сделать ради Айзена всё. Абсолютно всё. Лоран... как Уго казалось ещё несколько минут назад, тоже, или, в худшем раскладе, практически всё. Для Людовика же существовали ограничения, неуместные для монарха, - который должен быть, в первую очередь, хорошим правителем, и уже после, сколь возможно, хорошим человеком. Поэтому... если Уго Фрайбургский и не высказывает младшему племяннику сразу в полной мере своё отношение к идее, то лишь потому что вовремя сознаёт, что краткий опыт общения с драконом в отрочестве, возможно, не позволяет Лорану, увидевшему ту же возможность, что и сам архиепископ, понять ещё, почему попытка реализации этой возможности не может быть поручена его брату. Хотя, учитывая воспоминания о той встрече, что видел Уго, а теперь известие, что юный принц посодействовал дракону в сжигании деревни, из мести, очевидно, даже их могло бы быть достаточно.
[indent] - Мы можем. По крайней мере, попробовать, - произносит он, и по тону этой фразы Лоран может понять, что переменившееся в какой-то момент весьма заметно выражение лица архиепископа было связано отнюдь не с тем, что он считал безумием попытаться получить для Айзена помощь драконов, только недавно переставших официально считаться воплощением Нечистого благодаря ему в том числе, хотя и не с его подачи. Безумная надежда Лорана более чем откликается в сердце святого Уго, - Но Луи для этого не подходит. Мне казалось, ты должен бы это понимать. Тебе кажется, что, окажись он на твоём месте тогда, когда ты встретил того дракона, он пришёл бы с ней к такому же взаимопониманию? – да, святой Уго имел в виду под взаимопониманием в этот момент всё, от соития до сожжения деревни, или в обратном порядке, учитывая к тому же и то, что, кажется, Лоран нашёл её, лишь потому что услышал, так, как Луи никогда услышать не сможет, - У него много достоинств, полезных в человеческой политике, но драконы - не кастильцы. И нельзя рисковать в угоду его самолюбию шансами на успех в затее, где они и так ничтожно малы. А ещё - драконов нельзя собрать как голубей на хлеб. Они одиночки.
[indent] Архиепископ смотрит на бокал, словно тоже теперь ощущает на миг потребность осушить его, но так и не прикасается, на время переводит взгляд на пламя в камине, потом снова обращает взор к Лорану, хотя, созерцая огонь, говорить как будто было бы легче.
[indent] - Я тоже не раз думал об этом последнее время. К сожалению, не имея возможности поделиться с тобой, ибо дал слово... И сейчас уже в шаге о того, чтобы нарушить его. Я строил это хрупкое доверие годами... Но если наши враги в Тоттенвельде, кем бы они ни были, в самом деле смогут остановить Гьелль... - нет, он не говорит о переходе границ, и так ясно, что это будет вопросом слишком малого времени. Не говорит, потому что в мыслях проносится "Я могу потерять тебя там..." - ...Айзену понадобится истинное чудо.
[indent] Медленный вздох отчерчивает путь назад, и Уго ясно сознаёт, что не знает, будет ли прощён и не уничтожает ли сейчас тот самый шанс, существование которого раскрывает. Но если Лоран в самом деле додумается претворить в жизнь озвученное своим способом, последствия могут стать катастрофой не для одного архиепископа Фрайбургского.
[indent] - Я… знаю того, кого могу попросить о помощи. Возможно… он согласится. Поговорить... со своими сородичами.

Отредактировано Hugo of Freiburg (2025-06-05 23:25:20)

[indent] Если бы Лоран остановился лишь на том, что видит необходимость после случившегося сегодня ночью в кабинете кайзера дать Людовику способ выслужиться перед отцом, совместив это с шансом на получение Айзеном крайне ценной помощи и боевой мощи, а вместе с тем с возможностью снизить вероятность его вмешательства в обучением для Айзена собственных некромантов и то, что будет с ними связано, Уго смотрел бы на него сейчас совершенно иначе, а атмосфера в кабинете уже архиепископском не претерпевала бы столь нехарактерные для неё перемены в присутствии второго принца.   Это было бы лишь разработкой ещё одного весьма непростого и крайне рискованного плана на благо империи, ибо Уго Фрайбургский смог бы в достаточной мере согласиться с мотивами младшего племянника.
[indent] Если бы Лоран вдруг признался, что ему крайне неловко перед братом и он хочет эту неловкость загладить, дядя предложил бы ему способы разного масштаба вместе со своей помощью, поискав подходящие варианты с меньшими рисками как для Айзена, так и для самого Людовика. Он не желал острой вражды между принцами, потому что она грозила бы слишком серьёзными рисками, и не стремился разрушать сближение, ведь, если они оба верно поймут свои роли и искренне примут их, то поддержка друг другу будет бесценна.
[indent] Однако Уго Фрайбургский не готов был позволить братским чувствам стать угрозой для блага государства. Ни своим, если бы случилось, ни чувствам племянников. Братские узы ценны. Но они не могут быть ценнее будущего Айзена. А потому, хотя Лорану архиепископ мог позволить думать очень многое о чём угодно и делать ещё больше, способствуя, поддерживая, убеждая внести в планы некоторые коррективы или исправляя последствия, он не мог позволить тому считать, что его брат больше походит для престола. Это было если не единственным, то частью очень немногого из того, что было для нынешнего второго принца Айзена абсолютно и по-настоящему недопустимо в глазах Уго Фрайбургского. Возможно, за горизонтом уже начинали подниматься события, которые повернуть размышления архиепископа той стороной, что породит иные мысли и чувства, однако же сейчас внезапные оглушительные дифирамбы одного племянника другому мешали в душе несвятого святого Уго гнев с отчаянием, что куда чаще одолевали Лорана, но в эту ночь в разное время нашло обоих.
[indent] Эйнар может занимать кайзерский престол сейчас так, чтобы тот стоял достаточно прочно, поддерживаемый Уго, который от имени Господа благословляет и объясняет сосуществование людей обычных и одарённых магией, привычного и невероятного, и Лораном, стремящимся силами магов дать остальным жителям защиту большую, чем прежде. Но с Луи этого уже невозможно будет повторить. Эйнар понимал важность законнорожденности своего второго сына. Маги не будут веками подчиняться кайзерам без дара. И тогда не одного принца заменят другим решением внутри семьи, тогда однажды Гессенов сметут с трона как династию. Хотя... почему это должно было бы волновать того, кто к этой династии не принадлежал? Кто имел лишь личную привязанность разной степени к ныне живущим её представителям? Разве не может послужить будущему благу Айзена кайзер-маг, что создаст новую, если его будет по-настоящему заботить это благо и он будет иметь нужные таланты и качества? Стоит ли таких усилий вести одного гессенского принца к тому, чтобы он понял, что должен занять престол, а второго - что должен его уступить, при хорошем поведении и удаче получив другой, кастильский?
[indent] Вот только это бы значило, что когда-то один из них был лишен матери зазря. И что в будущем смена династии будет оплачена множеством жизней, как любой переворот, даже устроенный во благо. И этим теперь рисковал тот, кто однажды не смог забрать жизнь ребёнка следом за жизнью его матери. Кто ради того, чтобы сохранить эту жизнь, решил идти по слишком сложному пути, с которым, похоже, не справился. Одна жизнь не стоила таких рисков. Даже жизнь ребёнка. Но он всё ещё хочет оправдать своё малодушие, доказав, что и смерть матери была не напрасна, и жизнь сына может быть спасена.
[indent] Но, чем глубже становятся отчаяние и гнев, на лице архиепископа они отражаются будто бы всё большей отрешенностью, спокойствием не успокаивающим и вселяющим уверенность, но непроницаемым и холодным. Такое случалось слишком редко, свидетельствующее о подлинном недовольстве Уго Фрайбургского тем, что он видел и слышал. Обычно даже за обсуждением дел он сохранял не только ясность мыслей, но и теплоту участия, которая чувствовалась и на расстоянии, согревая пространство, как огонь в камине, не позволяя дистанции стать по-настоящему неуютной. Рассказ о кастильском кадете представляется архиепископу примером просто не подходящим под тему, - "Да, он никогда и не окажется на Твоём месте. И должен быть на своём",  на рассуждения же о приручении зверей архиепископ сначала приподнимает брови, пытаясь понять, в самом ли деле слышит то, что слышит, потом слегка кривит губы, и начинает смотреть уже сквозь племянника, сведя перед собой пальцы и обращаясь в подобие мраморных святых в соборе на фоне золота и алого бархата кресла. Он слушает, не прерывает, но в большей степени потому, что ему требуется время совладать с собой и решить, как действовать.
[indent] В какой-то момент Уго готов отказаться от мысли переубедить Лорана резко и сразу, в чём-либо. Не влиять на этот план никак. Пусть в своем порыве ослепляющих братских чувств тот сам сделает себя наследником, которым так не хочет быть, когда Людовик умрёт по причине преувеличенных его братом талантов. И это будет его виной. Однако стоило смирить эмоции, заставить умолкнуть сердце и оставить лишь голос чистого разума. Прагматичного и бесчувственного. Драконы действительно нужны Айзену. В этом они согласны. А смерть наследника престола от их зубов принятию этих созданий в обществе не послужит. Стало быть, действительно следует постараться вложить в голову Людовику как можно больше того, что спасёт ему жизнь и даст шансы на успех. В миссии, где архиепископ совершенно не хочет его видеть, но так хочет Лоран. Что ж, архиепископу тоже нужно кое-что от второго принца на основании своих представлений о благе Айзена. Слишком важное, чтобы рисковать осуществлением из-за разлада, и также срочное, касающегося первого плана, чье обсуждение принц прервал ради другого.
[indent] - То, что мог сказать сейчас, я сказал. Тебя удивляет, что я считаю важным или возможным давать им слово? Мне казалось, что ты поймешь, даже из той краткой встречи,  - при этих словах в голосе проскальзывает ещё слишком искреннее по причине своей глубины сожаление,- Но... если нет, смотри на это как на часть платы и условия договора. Судя по тому, с чего ты начал и на основании чего, как я понял, считаешь Людовика подходящим для задуманного, это объяснение должно звучать приемлемо. Нужно быть готовыми чем-то платить за то, что нам нужно, - только теперь Уго Фрайбургский вновь обращает взгляд на племянника, возвращая их из области рассуждений в область конкретных действий, - Так чего ты от меня хочешь? - да, он помнил: "Подумай с мной", звучавшее приглашением, на которое в самом деле хотелось отозваться, услышав, как и всегда, но которое на сей раз окрашивалось слишком несовместимыми мнениями, помнит, что Лоран просил "направить" Луи, но... - Твои слова звучат так, словно мне уже и не в чем, пожалуй, направлять твоего брата. И так способного уживаться с хищниками и выходить из клеток невредимым. Хочешь, чтобы я сказал ему, что это будет богоугодным делом и благословил на великое свершение? Предположим, что я соглашусь. О том, что Рейхенбахам, и потенциально любым другим желающим нельзя открывать двери в душу твоего брата через его самолюбие, что бывает задето, я не забываю все годы, что вы росли. В этом можешь не сомневаться.  И то, насколько драконы помогли бы нам в Айзене и насколько разрушительной с ними оказалась бы мощь Тоттенвельда, очевидно. Ты собирался посвятить в это вашего отца? Или намерен убедить Людовика раскрыть карты только после того как он сможет явиться в кабинет Его Величества победителем?

Отредактировано Hugo of Freiburg (2025-06-06 16:47:16)

[indent] Для Уго Фрайбургского трон никогда не был вопросом желания. Тот, кто всерьёз и страстно хочет его занять, будучи в здравом уме, особенно трон империи в столь тёмные времена, в глазах того, кто был наследником одного престола и стал святым властителем на другом, уже не подходил для короны. Из человеческой части души желать тех страданий, жертв и лишений, что требует долг правителя, невозможно. Их можно лишь не понимать. Сын Божий не желал своего креста, - он его принял. По этой причине хотеть трон от второго принца Айзена, с точки зрения Уго Фрайбургского, не требовалось. От него требовалось этот трон занять, когда настанет время. Но сегодня архиепископ, почти ощутив поначалу иное, убедился, что говорить о его собственном будущем с Лораном открыто было всё ещё рано. А если бы в эту ночь святой Уго узнал, что Лоран хочет занять трон Тотенвальда не в качестве командного пункта в войне, которая, как они узнали сегодня, ведётся с вполне материальными силами, то поинтересовался бы, из каких соображений племянник желает оставлять независимым от Айзена то, что должно быть возвращено в Айзен. Вот только однажды станет ясно, что верны худшие из озвученных предположений, и, будь эта война в самом деле с некромантами  в Тотенвальде, стоило бы почитать это за огромную удачу, вот только дьявольская тень была рассеяна спустя восемьдесят лет для того, чтобы за ней начала проступать несравнимо большая. Но пока...
[indent] Второй принц Айзена способен был влиять на архиепископа так, как не умел никто, и влияние это способно было создаваться порой и словами без прикосновений. Следом за тем, что произвело эффект весьма неприятный ему удаётся сказать очень много того, что заметно успокаивает сердце Уго Фрайбургского. Хотя некоторые из этих слов - совершенно точно не из тех, которые можно было бы представить радующими душу святого ни в разговоре дяди и племянника, ни в разговоре архиепископа и принца, ни даже в разговоре любовников, если на миг забыть, что таковых святым иметь никак не положено.
[indent] Однако святой Уго и его младший племянник слишком часто вели разговоры, которые, по счастью, тотальное большинство людей не могли представить. И в том числе это так ценили друг в друге. Потому что, даже истолковав порой что-то в мыслях друг друга неверно, можно было уже через несколько минут обнаружить, что того, в чём вы сходитесь, по-прежнему преобладающая часть. Впрочем, возможно, дело было в той самой общей широте взглядов? На то, со всеми ли ценно данное слово, если ты в самом деле дал именно его, на то, с кем возможно оказаться в постели, на то, через сколько жизней можно перешагнуть на пути к высшей цели, если понадобится...
[indent] Когда Лоран произносит, что данное слово бесценно, внося, однако, исключение для эльфов, Уго ощущает на миг укол вины, что усомнился. Выясняя, что племянник не имеет намерения непременно сделать старшего брата официальным послом на Драконьих островах, испытывает облегчение. Слыша о том, как тот видит возможный контакт Луи с драконом, улыбается на пару мгновений, потому что оказывается почти невозможно не. Заявление о возможной судьбе нынешнего маршала Айзена не вызывает на святом лице не только потрясения, но даже тени осуждения, лишь усмешку, выражающую, скорее, прямо противоположное и некоторую задумчивость относительно оригинальности плана и потенциальных его перспектив и рисков...
[indent] Всё это говорит о дяде не меньше, чем о племяннике, ровно как и о том, сколь легко прощаются второму принцу Айзена на исповеди при всей длине их перечня грехи, и даже не только потому, что это прощение принц слишком хорошо умеет заслуживать. Наедине Уго мог позволить себе демонстрировать куда более честное отношение к идеям и желаниям Лорана, а особенно к способам их реализации, чем порой приходилось на семейных советах или в присутствии третьих лиц. Впрочем, и Лоран едва ли с той же откровенность сообщил бы в иных обстоятельствах, почему родственникам его брата не стоит слишком сильно ему мешать.
[indent] Нет, всё это не отменяет определённых поводов для беспокойства и заставляет архиепископа понять, что время откровенно поделиться с племянником планами на его будущее, ещё не прошло, к сожалению, а быть может, и не придёт, однако позволяет вернуться к обсуждению масштабных насущных вопросов с иными чувствами.
[indent] - О моём знакомстве ты слышишь впервые, потому что в то время, когда рассказывал мне о той девушке у аббатства, я сам не знал, как относиться к собственному опыту, испытанному так же, в один день и много лет назад, а твоя история звучала ещё более невероятной. Наверное, я просто не представлял, как поделиться тем, что казалось почти сном, и что отвечать на вопросы, которые ты мог бы задать... А позже я уже не мог этого сделать, связанный данным словом. Сейчас же... - часть мыслей архиепископа вновь обращается к предстоящему разговору, возможно, самому непростому, что был у него за годы с самым необычным агентом на службе святого престола. Ксаратару не понравится то, о чем он будет просить. Примерно всё и крайне. Но теперь Уго не сможет позволить себе отступить из одного уважения, - Если он согласится, я буду рад вас познакомить. И рассказать то, что смогу. Но сначала я должен спросить этого согласия. Прежде в этом он мне отказывал. Однако сейчас... надеюсь, я смогу объяснить ему, почему прошу вновь. Некроманты могут попытаться остановить реку через месяц, через полгода или завтра... - взгляд и краткая повисающая пауза говорят, что архиепископу нет нужды описывать масштаб серьёзности угрозы и возможных последствий, ровно как и объяснять, что времени на подготовку обороны может быть как неизвестное количество, таки не быть вовсе, - Я сделаю всё, что могу, чтобы убедить его помочь нам договориться с другими. Обещаю тебе, - хотя слова эти были произнесены тише прочих, они были весомее всех. Уго Фрайбургский крайне редко давал столь серьёзные обещания, но именно поэтому они всегда значили именно то, что значили, - Драконы более чем разумны. Но их мышление всё же отличается от нашего.
[indent] Ещё вчера Уго в буквальном смысле мог предложить своему дракону в качестве аргумента и награды только себя самого, то, что он может дать, то, чего хочет достичь и избежать, то, что доставит ему радость и причинит боль... И он готов бы просить за Айзен, зная, что Ксаратару тот безразличен, как за то, чем дорожит больше жизни сам, за жизнь одного принца как за личную ценность, бросив на время пусть даже убеждать доводами более глубокого характера, потому что чувства одного человека заботили древнего дракона по-прежнему явно несоизмеримо больше, чем судьба человеческого государства, пусть архиепископ и преуспел в донесении мысли о том, почему масштабное сокращение численности людей драконам не слишком выгодно. Однако теперь, когда стало известно, кто такие некроманты, и было логично предположить, что поднятие тел большего размера потребует лишь значительно больших сил, но должно быть, однако, вполне возможно, ибо тела драконов не исчезают, подобно эльфийским, как свидетельствовали черепа, у Уго появился, возможно, ещё один довод, способный стать достаточно серьёзным.
[indent] - Если в твои намерения не входит поставить Луи во главе самих переговоров, как мне показалось, а лишь обеспечить их возможность, то это представляется мне опасным не настолько, чтобы не рискнуть в нынешних обстоятельствах. И я готов постараться помочь ему увидеть и перспективы, и способы, и чем-то ещё, что может потребоваться. Если же судьба пошлёт ему дракона, которому приглянется его доброе сердце и постель... я помолюсь о том, чтобы Луи оценил это внимание. Но, пожалуй, заранее стоит предупредить его лишь о первой части возможности, как полагаешь?
[indent] Вторая половина сказанного должна была бы быть шуткой, но была ею настолько же, насколько и до того слова Лорана, пусть даже губы архиепископа вновь трогает тень улыбки. Правда смысл у слов был двояким. Перспектива была хороша по одним причинам и нежелательна по другим. На миг у Уго мелькает мысль, смог бы оценить подобное внимание Эйнар, которому он пожелал бы дракона с искренней охотой. Но улыбка скрывает и ещё кое-что: Уго рад мысли Лорана о том, чем можно порой "купить" драконов вернее всего - их личной симпатией, полученной в ответ на открытое сердце.
[indent] - И, да, я тоже полагаю, что мой брат оценит возможные перспективы. Равно как и сочтёт совершенно верным не раскрывать истинных целей экспедиции. Вопрос я задал лишь по причине того, что ты не стал обсуждать эту идею с ним и Людовиком сегодня, - ведь время и возможность для этого в кабинете кайзера вполне были. Однако Уго может найти достаточно объяснений, почему Лоран умолчал о своей мысли пока, хотя не собирался утаивать дальше. Поэтому его ответ звучит лишь как объяснение, но не утверждение. Архиепископ в самом деле думает, что брат-кайзер может оказаться вдохновлён идеей о драконах для Айзена не меньше, или скорее даже больше, чем о некромантах. И, пожалуй, был бы рад разделить с ним это вдохновение. Но ведь, если бы Лоран попросил сохранить намерение в тайне или даже выдать за собственную идею Луи, Уго пришлось бы именно сегодня согласиться при всём нежелании. Вынужденных тайн от брата у него было давным-давно довольно и так, вот только теперь он должен был прибавить к ним и ещё одну, вновь втянув в это и Лорана, а значит, честно было бы уступить в том же.
[indent] Вопрос принца о том, отчего архиепископ так на себя не похож, может, уже и мог бы затеряться среди всего сказанного, когда атмосфера в кабинете начала возвращаться к более привычной, и всё же, пожалуй, требовал ответа.
[indent] - Не только тебя способно посещать ощущение, что всего, что ты делаешь, недостаточно. Даже если я научился справляться с ним, и со мной это случается реже, - помолчав, слегка улыбнувшись, вновь тепло и именно Лорану в этот момент, пусть и с тенью задумчивой печали, отозвался архиепископ.
[indent] "И что нечто было сделано или не сделано зря". Да, пусть он и не предавался сожалениям долго за их бессмысленностью, заставляя разум искать новые решения, они способны были возникать в нём. Это было правдивым по глубинной сути своей ответом, хотя и ярко контрастировавшим с той уверенностью и всплеском внутреннего огня, что Лоран ощущал совсем недавно. Но незачем акцентировать внимание на этом контрасте, когда есть на что отвлечь внимание с максимальной пользой.
[indent] - Между тем мне теперь тоже необходимо обсудить с тобой нечто весьма важное. В чём мне нужна твоя помощь, - Уго смотрит в лицо Лорана и думает, способен ли тот будет угадать в самом лаконичном изложении весь довольно очевидный для принца, знающего о своём дяде больше всех в Айзене и уже задумавшегося о способах использования некромантии на благо империи, только узнав о ней, - Ганс, - в имени будто уже заключено достаточно, - Я должен быть последним, кто встретится с ним. Ты устроишь мне это?
[indent] Архиепископ, разумеется, готов был расшифровать суть своего желания и причину намерений, однако разве они не становились очевидной необходимостью, вместе с полнейшей секретностью, после полученных сведений?