ЛОРАН фон ГЕССЕН
Второй принц Айзена

Ewan Mitchell

Daniel Kahn - Honorable Madam

ДАТА РОЖДЕНИЯ, ВОЗРАСТ: 17.11.1538, 24
РАСА: полуэльф
МАГИЯ: маг/файтер/огонь (80/10/10)
РОД ЗАНЯТИЙ: второй принц Айзена
МЕСТО РОЖДЕНИЯ: Фрайбург, Айзен

РОДСТВЕННЫЕ СВЯЗИ:
Эйнар II фон Гессен, кайзер Айзена - отец
Агата фон Гессен, августа - мать
Принц Людовик фон Гессен, крон-принц Айзена - единокровный брат
Мария фон Гессен, вдовствующая кайзерин - бабка
Уго Фрайбурский, архиепископ Фрайбургский - дядя
Маргарита Йонссон (в девичестве фон Гессен), герцогиня Рейхенбаха, принцесса - сестра
Беатриса фон Гессен, принцесса - сестра

ИСТОРИЯ ПЕРСОНАЖА:
Никто кроме кайзера Эйнара не расскажет, что случилось с ним в посольской миссии к эльфам 25 лет назад, что заставило его закрыть глаза на стремительное угасание первой супруги и взять вторую. Но те, кто немного знают об эльфах, могут догадаться, что эльфийские женщины – не подарок, а цена, которую приходится заплатить. Но за что? Выторговал ли кайзер спасение для всех, добыв помощь в создании Академии, или спасение только для своей земли? Как бы то ни было, ребенок-маг в правящей семье обещал всем, что послаблениям инквизиции можно верить, что кайзер им верит, что он намерен сражаться, что рано или поздно этот мальчик возглавит оборону Айзена по праву дара, крови и рождения.

О даре Лорана был известно сразу. Магическая сфера сияла над колыбелью алым, как закатная звезда. Именно тот ребенок! Обещанный, намечтанный в дни горестей не меньше, чем в дни мира Эйнар ждал своего первенца. Эльфы говорили, что маги не пойдут за полководцем, лишенным магии, и были правы, а позволить трону пошатнуться, и династии прерваться из-за восстания тех, чьи силы неисчислимо больше, а значимость затмевает идеи древности рода и чистоты крови, кайзер не мог. Этот мальчик должен был вырасти среди таких, как он, и стать с ними единым целым, чтобы однажды стать первым среди равных.

Долгожданное благословеное дитя или проклятый подкидыш?

Лоран привык, что отношение к нему балансирует между этими двумя полюсами очень резко, и всеми силами с раннего детства пытался заслужить принятие, оправдать своими успехами, устремлениями, мыслями гибель матери старшего брата, точно доказывал себе и всем, что заслужил привилегию родиться в этой семье. Да и родиться, вообще. Пусть не осознано, но дети чутки и слышат многое, потому что их не считают внимательными.

Получил исчерпывающее домашнее образование. Чудом не сжег тронную залу и был отправлен в Академию, где относился к учебе с наивным и чистосердечным рвением.

Но осада крепости Стоунгейт изменила мальчишку до уродливой неузнаваемости, обострив острые углы и погрузив все прочее в тени. В 14 вместе с другими кадетами-одногодками своего курса Лоран был направлен в форт Стоунгейт для прохождения боевой практики, хотя ничего особого на границе с Лесом и Кастилией не ожидалось. Однако крепость подверглась жестокой атаке. Удалось уцелеть лишь Лорану с горсткой кадетов постарше. Мальчишка получил глубокую рану, обезобразившую лицо, и лишился зрения на один глаз. Уцелевшие кадеты доставили его к эльфам, но глаз спасти не удалось. На его место встал другой, чужой, эльфийский, способный видеть магию даже сквозь смешную повязку. Однако кроме Лорана и пары спутников это никому неизвестно. За время этой магической манипуляции волосы принца выцвели в жемчужно-белый, седина это от пережитых потрясений или дань эльфийскому импланту – не узнать. В Академии он остался единственным кадетом своего курса и возраста, и слухи о том, что принц не то проклят, не то благословен, множились с необычайным размахом. Травма переменила характер мальчишки, точно все, что было в нем светлого, осталось в прошлом. Стремление к учебным успехам выродилось в жестокую манию превзойти всех и каждого, но не ради оценки и похвалы, а потому что ярости принца, казалось, не было конца. Перед его внутренним взором годами стоял безвинно погибший Стоунгейт и ужасы эльфийской трансформации плоти.

Лоран фон Гессен закончил Академию в тройке лучших выпускников на своем курсе - и в магии, и в фехтовании.

Вернувшись во Фрайбург в 18 лет, принц поступил на службу в мажеский корпус, а 22 его ожидаемо возглавил. Его с детства сговоренная невеста погибла от лихорадки за несколько дней до венчания. Фрайбург был в трауре, Лоран – нет. Он едва закончил Академию и никуда не спешил. Вместо траура Его Высочество украл супругу барона Вангейхайм, кровника невесты, жившего в провинции и приехавшего на свадьбу. Красота баронессы стала открытием для столицы. Его Высочество публично отдал за нее выкуп мужу - «выкуп или вызов», - а барон был неповоротлив. И принц весело прожил с красавицей-баронессой с полгода, пока та не надоела, а после проиграл ее в карты следующему любовнику. Барон, однажды проглотив свою гордость, больше никогда не был беден, а баронесса сделалась одной из самых успешных куртизанок Айзена. За изумительными похождениями второго наследника с восторгом и негодованием принялась следить вся чопорная столица севера. Принц был неутомим. Он рисковал и отчаянно, точно искренне желал умереть. Играл на баснословные деньги и, загнав противника в угол, просил того, что невозможно измерить в деньгах, манипулируя идеями благородства с самой бесстыдной дерзостью. Участвовал в дуэлях, потому что противники неочевидно мешали короне или имели хорошеньких жен и дочерей, а вовсе не потому, что была задета его честь. Осталась ли честь? Его Высочество необычайно близок со своей бабкой и, проницательный человек легко угадал бы в отдельных выходках Лорана, направляющую его руку мудрой женщины. Однажды принц выиграл у посла Кастилии невинность его дочери. Разоренный и обезумевший посол предпочел покончить с собой. А девица еще несколько месяцев принимала Лорана в отцовском доме, прежде чем вернулась на родину. За это время из домашних архивов посла исчезла переписка о той помощи, что Айзен оказывал бунту роз (кайзера и принца Хосе объединяло не только посольство к эльфам), которую никак не удавалось найти в посольстве. Участвуя в подавлении восстания в 1560-ом, с небольшим отрядом Его Высочество взял непреступную, как считалось, а потому не слишком охраняемую крепость Линдерберг: его маги под видом крестьян привезли хозяйке зерно, как оброк с местных деревень, взяли заложников, а принц потребовал от хозяина крепости, маркиза Роггенбах, свернуть марш на столицу под угрозой смерти кровников. Это в половину обескровило армию фьордов, и восстание захлебнулось, не дойдя по Фрайбурга. После попытки кармелитов отравить Святого Уго, проводил обыск аббатства Райхенау, резиденции ордена св. Иеронина, и предал его огню. Свидетель застал диалог у ворот: «- Это обитель Господа! - Господь вернулся в гневе». Следующим утром словами «Господь в гневе» были исписаны стены всех столичных обителей ордена, и фраза ушла в народ. Его участие в подавлении бунта Вустершира было ожидаемо, а пленение стало сюрпризом для всех. Привыкшая к выходкам принца столица затаенно ожидала, что это лишь очередной великолепный маневр…

ПРОБНЫЙ ПОСТ:

Пост

Зимние дни в отцовском доме текли тоскливо, как извечное серое покрывало, льющееся с небо и оседающее белью по широким полям, сколько видно было из окон, до топей по правую руку и темнеющей кромки леса по другую сторону. Раненая рука поправлялась споро, но о полноценном фехтовании придется забыть еще на пару месяцев. Рана ныла на стужу, а хватка была еще слаба, да и утомлять поврежденную кость неполезно. И хоть Генрих любил попытать себя суровой муштрой, пришлось смириться с мыслью о том, чтобы приучиться держать оружие в левой, здоровой пока руке. Прямо скажем, получалось убого. Пришлось вспомнить время детской беспомощности, когда так же неловок он был со своей первой шпагой, это придавало терпения, но и тогда тренировки превращались в пытку яростной раненой гордостью. Но к счастью или несчастью своему, сдаваться княжич не умел. Мог отступиться, опустить на время руки, сделать передышку, но завтра возвращался к своим упражнениям с новой ледяной ожесточенностью, которую чаще проявлял сам к себе. Так что к назначенному сроку отъезда в Ульвенсхул не мог фехтовать ни одной, ни другой рукой сколько-нибудь достойно, зато имел вид стойкой поджарой борзой с темными злыми глазами. А еще были книги и наследник Ольсенов, который определенно решил жить и, к радости, Генриха быстро шел на поправку.
На свою грядущую участь трофея Генрих не обижался. Рад был, если выручил Магнуса, а, может, отец и без того доволен был возможностью избавиться от не самой приятной его компании. Не сокрушался, почти ждал с затаенной радостью. Ничего не поделать с южной карнавальной кровью: княжич любил светскую компанию, пусть и на странных, диковинных условиях. Тем более на странных, диковинных условиях! А так как в столицу и ко двору его никто не приглашал, Ульвенсхул на фоне безграничных снежных полей за отцовским окном маячил почти заманчиво. Оставалось только помнить свои права и рассчитывать, что и шведы помнят: через полгода турнир повторится и им, возможно, припомнят, где они сглупили этой весной.
А еще хотелось увидеть барона аф Эбба. Нет, о реванше и прочем героизме речь вовсе не шла. Какой героизм сейчас? Ноли иногда вспоминался секундной детской теплотой. Будущего своего хозяина Генрих едва ли мог вспомнить. Только что рыжий и с нежным детским взглядом. Никогда не умел с такими людьми, с этой стоической кротостью. А рыжих и вовсе не любил. Говорят, от них одни беды. Так что ожидал скуки. А еще работы своей лекарской. Не понос, так золотуха. В самом прямом смысле.
И хоть добирался с провожатыми, но из ценностей не взял с собой ничего: ни нарядной одежды, ни драгоценностей, ни инструмента, ни оружия. Спутников тоже отпустил на последнем перегоне. И если бы княжича в Замке не знали в лицо, то могли бы принять за спутавшего дорогу мещанина. Спешился и уже с любопытством наблюдал сцену между Эрлингом и шведскими воинами. С любопытством, только потому что не ожидал от Бернштала такой резвости. Да кто они такие, чтобы на них смотреть, не то чтобы слушать?! Языком молоть всякий горазд, а руки пачкать о чернь… Пусть хозяева разбираются с тем, как обходиться с добычей совета. Но, стоило брызнуть крови, бросился к норду через двор против воли и так же легко сбавил шаг, когда на ступенях явился барон. Замер на миг, всматриваясь с прищуром против туманного солнца ранней весны в памятное лицо. Сердце пропустило удар. Да нет, не ошибся. Похож. Вот бы у кого поучиться фехтовать…
Однако быстро собрался с мыслями, подошел ближе, поклонился обоим, снимая шляпу.
- Барон, - почтительно опустил глаза. - Герр Бьернштадт.
Хотел протянуть руку, но отчего-то после турнира осталось почти мистическое чувство, что к Эрлингу нельзя прикасаться. Не то неловко, не то обидеть его можно, а хуже того его языческих покровителей. Ладонь вспорхнула, и жест остался незавершенным. Но знать, что младший Бернштад будет где-то рядом в Замке, стало радостно, почти обнадеживало.