Яркое утреннее солнце било в витражные стёкла окон; столпы алого, синего и золотого света заливали внутреннее убранство собора Святого Франциско Великого. От запаха ладана и благовоний немного кружилась голова. Низкий басовитый голос епископа заполнял собой, словно патокой, всё пространство. В слова воскресной службы дон Диего не вслушивался: он давно принял, что будет гореть в аду вместе с покойным королём Фердинандом. Есть грехи, что не отмолить и не искупить. Есть грехи, которыми ты наслаждаешься.

Если за кого и стоило молиться, так за своих детей. Со своего места герцог мог видеть, как Рикардо сидит недалеко от Армандо, глаза его прикрыты, губы едва заметно шевелятся; Армандо всеми силами изображал почтение и богобоязнь, но было заметно, что силы его уже на исходе — ради праздничной воскресной службы все встали затемно и ещё не завтракали. Инфант Филипп хмурился, изображая серьёзность, но ёрзал от скуки и желания выпустить свою удаль мальчишечью. Эвелис стояла в стороне, поделённая надвое потоками алого и золотого света, с лицом столь бесстрастным, что Диего сразу понял — мысленно она где угодно, но не здесь. Из всех его детей она была дальше всего от Бога, и герцог винил в этом себя в первую очередь. Даже Макдара, очень удачно оставшийся принимать роды у сорокатрёхлетней баронессы Дюпон вместо посещения мессы, был к Нему ближе.

Монсеррат и Камилла были где-то дальше, пришлось бы круто обернуться, чтобы увидеть их, так что Диего не стал. Нихасса, Гвенллиан и Мэйлир — в Академии. Жаль, что каникулы только летом… впрочем, у многих долгий путь домой.

Синхронный вздох облегчения прокатился по залу, заглушённый шелестом богатых одежд, когда служба, наконец, закончилась. Завели песнь колокола собора, перекрывая отзвуки далёких колокольных перезвонов прочих церквей Альтамиры. Первыми поднялись королева София и инфант Филипп, следом за ними и все остальные. Королевская семья и регенты с их семьями выйдут первыми — привилегия высокого статуса.

“Диего, в городе творится неладное.”

За недели, прошедшие с окончательного становления их связи, дон Диего научился ничем внешне не выдавать, что слышит мысли своего дракона. Ничем не выдал и сейчас, разве что к выходу направился чуть быстрее, чем если бы не получил от Иньиго предупреждения.

“Сегодня праздник, а мы в столице. Везде будет твориться неладное. Что именно происходит?”

Воздух был сырым и холодным. Намедни выпал было редкий южный снег, лёгкой сверкающей вуалью укутав величественную каменную Альтамиру, но растаял следующим же днём. Диего не любил зиму в северной части Кастилии; как пелось в народной частушке — не то дождик, не то снег, не то гололёдка. За высокими двойными дверями главного входа открывалась просторная площадка, на всю ширину которой спускалась лестница из камня, выводя людей из собора на центральную площадь Альтамиру.

Запруженная разноцветным калейдоскопом ряженых людей — торговцы завлекают, покупатели торгуются, паломники стоят у первых ступеней, ведущих в собор, ожидая своей очереди… дон Диего выиграл себе дюжину шагов, но, увидев у подножия не паломников, а мертвецов, застыл.

“Мертвецы вошли в город!”

“Мертвецы у собора…”

Они подумали об этом одновременно, а потом на Диего обрушилась неестественная тишина. Страшная, давящая пустота в голове. Взгляд его был прикован к королевским одеждам покойного Фердинанда, к погребальной короне на его голове — это ведь мог быть кто-то иной? разве поднялся бы сам Фердинанд, разве покинул бы свой склеп? — и к иссохшему лицу, ещё хранившему подобие человеческого облика.

Нет ни торговцев, ни горожан, ни покупателей, есть лишь многоголосая и единая в своём отчаянье толпа — тонущая в бездумном ужасе тупая человеческая масса, грозящая унести жизней больше, чем мертвецы, покинувшие место своего последнего упокоения. Если бы Диего поднял взгляд и устремил его к краям площади, то увидел бы, как с улиц бежит на площадь всё больше и больше людей.

— Назад! — надтреснувшим голосом скомандовал. — Защищайте инфанта и королеву!

Согнулся пополам дон Николо Бонетти, извергая желудочный сок и желчь на мраморные ступени собора. Его придержала донна Виттория, расцветая в улыбке столь же восторженной, сколь и неуместной.

— Как интересно! — воскликнула она.

Кажется, стошнило кого-то ещё, несколько аристократок неподдельно лишились чувств. Мёртвая женщина в роскошном платье из чёрного бархата, расшитого золотом и украшенном жемчугом и рубинами, первой ступила на лестницу. Диего узнал её — не мог не узнать это платье, эти светлые волосы, поредевшие и разметавшиеся, эти тяжёлые браслеты на истлевших тонких запястьях…

— Посмотри на меня!

Следом за ней подниматься начали и остальные. Слишком быстро для живых — и невероятно быстро для мёртвых.

— Отец, посмотри на меня!.. — раскалённая пощёчина обожгла щёку. Словно очнувшись от забытья, сбросив с себя путы транса, Диего с удивлением посмотрел на дочь. — Это уже не наша мама!

Стоя лицом к Диего, Эвелис вытянула правую руку к мертвецам и с её раскрытой ладони сорвался поток яркого пламени; огонь ударил труп Маргариты в грудь. С трудом оторвав взгляд от мертвецов, герцог обернулся и, увидев безобразное аристократическое столпотворение на широкой площадке у ворот собора разъярённо крикнул:

— Пропустите, чёрт подери, инфанта и королеву!

Самообладание вернулось к нему.

“Иньиго, ты нужен мне. Где-нибудь под крышей.”

Стихийные маги, менталисты, лучшие фехтовальщики — они защитят собравшихся в соборе августейших особ и прочих светлейших и благородных.

А кто защитит улицы Альтамиры?

Подпись автора