[indent] Способность незаметно покидать дворец в отрочестве, пожалуй, пытаются освоить все принцы. Удаётся с разной степенью успешности, но и степень старательности расходится. Знал ли Лоран фон Гессен, насколько хорошо это удавалось некогда его дяде? Да, Святому Уго Фрайбургскому, который тогда был ещё известен как принц Каспар и проводил на улицах столицы куда больше времени, чем желали бы кайзер Бьорн и августа Мария. При всём почтении к родителям отгораживаться от людей стенами дворца наследника не могли заставить ни гнев отца, ни беспокойство матери.
[indent] А если можешь выбраться из кайзерского дворца, будучи одним из элементов, которые в нём должны охранять более всего, то уж покинуть тайно аббатство тем более сможешь. Это глава Церкви Айзена знал на собственном опыте. Поэтому на самом деле не был удивлён тому, что Лорану это удалось. Как и тому, что у младшего принца возникло подобное желание. 
[indent] И вполне возможно, что в иное время архиепископ мог бы даже оказаться удивительно снисходителен к недостаточной бдительности ответственных лиц, отчасти по причине признания талантов Лорана, отчасти из понимания потребностей и нежелания ограничивать второго наследника больше необходимого. Но не сегодня.
[indent] - Если Господь спас моего племянника в Стоунгейте, это не значит, что теперь следует вверять его безопасность исключительно Всевышнему.
[indent] Интонации и взгляд Его Святейшего Высочества, хотя он и не повышал голоса, отозвались в тот момент в мыслях окружающих образами самых дальних приходов и застав, куда они могут быть отправлены прямо завтра, а в сердцах - самыми истовыми молитвами о скорейшем возвращении принца Лорана настолько целым и невредимым, насколько только это ныне возможно.
[indent] И, видимо, Господь услышал. Хотя неизвестно, кого именно: святых отцов из обители и солдат из сопровождения принца или самого святого Уго.
[indent] "Господи, сохрани его для Айзена..." - в который раз за прошедшие месяцы возносит про себя мольбу Господу тот, в чьих венах лишь кровь юга и Эльвендора, но кто молится лишь за север.
[indent] Он произносил это в мыслях, сидя у постели возвращённого чудом племянника во дворцовых покоях, рука гладила противоестественно белые для четырнадцати лет волосы, а незаметная тайная магия успокаивала, увы, лишь на время, воспалённое сознание и измученное тело, погружая страдающего принца в необходимый тому сон. Лоран же слышал, засыпая, вместо молитв напев из далёкого детства. Тогда они с Луи были ещё детьми - вдруг узнавшими, как умеют петь под руками их дяди струны и что тому известны не только тексты молитв.
Под небом голубым есть город золотой
С прозрачными воротами и яркою звездой...
[indent] В аббатство Св. Августа Уго рассчитывал отправиться вместе с Лораном - не только потому что не желал оставлять того всё ещё без личного присмотра, но и потому что чувствовал нарастающую необходимость поговорить о случившемся. То, что он обнаруживал в эти пару месяцев в мыслях Лорана вызывало не просто беспокойство, но целую гамму чувств столь сильных, какие архиепископ Фрайбургский не обнаруживал в себе уже давно. Но во дворце младший принц ныне ощущал себя, похоже, плохо как никогда, и за его пределами беседы могли бы возыметь лучшее действие, если Уго желал заставить мальчика услышать не только с помощью магии. А это всё ещё было так. Ведь речь была не о временной помощи, критической необходимости конкретного действия в данную минуту без времени на убеждение. Впрочем, даже в этих случаях Уго Фрайбургский избегал воздействий на племянников, которые могли бы дать нужный результат более простым путём. И дело было не в том, насколько аморальным было бы контролировать магией принцев. Если бы он видел благо Айзена в этом - он бы делал и это. Однако для блага Айзена принцев нужно было не просто контролировать, а воспитать должным образом. Ведь даже богоизбранность не продлит жизнь Уго дольше человеческой, тем более не сделает вечным в смертном теле. Он не боялся своей смерти. Ни в юности, ни теперь. Даже в детстве, сколько себя помнил. Но он боялся не успеть. Не успеть сделать достаточно. Всё, что должен, и всё, что может.
[indent] К сожалению, неожиданные и требующие непосредственного участия обстоятельства задержали архиепископа во Фрайбурге и в паломничество, имеющее истинными не вполне те цели и причины - хотя и по-своему близкие к ним - которыми Уго убеждал брата в его необходимости, принца пришлось отпустить одного. Доставить пророчества Святого Августа архиепископу могли и собственные люди, разумеется, и Лоран несомненно это понимал. Это задание принцу было вверено, скорее, тоже как предлог, дабы тому не захотелось исчезнуть из дворца на время не одного, а двух паломничеств. Однако Уго всё же был намерен воспользоваться созданной ситуацией и встретиться с племянником за пределами гнетущих сейчас принца дворца и столицы. Традиции айзенской Церкви и собственный образ, начавший создаваться ещё с юных лет, сознательно культивируемый для более конкретных целей теперь, позволяли архиепископу Фрайбургскому появиться в выбранном аббатстве с небольшой свитой и безо всяких предупреждений, создав безусловное волнение, однако не потрясение того же масштаба, что создал бы в Кастилии подобный визит Его Святейшества Адриана II. И волнение могло бы быть, возможно, даже более воодушевлённым, по крайней мере, от части братии, - если бы не обнаружившаяся после желания архиепископа видеть племянника пропажа последнего.
[indent] К счастью, Господь в милости своей явил своему избраннику ответ на молитвы всего через какие-то полчаса после начала поисков, обещавших теперь всем в аббатстве бессонную ночь. Явил влезающим на подоконник по виноградной лозе в виде, паломнику никак не подходящем.
[indent] Лорану же Господь явил святого Уго в проёме окна, созерцающего его способ возвращения в дом Божий. Лицо архиепископа выражало явную обеспокоенность, однако, на удивление, в эту минуту Лоран не мог найти в нём порицания. Вместо этого Уго, протянув руку ладонью вверх, молча помогает племяннику перелезть через подоконник обратно в комнату, в этот момент замечая расцарапанное плечо.
[indent] И принцу должно стать вполне очевидно, что обет молчания ему никак сейчас не поможет. Не с тем, кто может от него избавить по своему усмотрению.
[indent] - При всём уважении к твоему паломническому обету, сын мой... здесь и сейчас он закончится. Господь простит, что ты не держал его до конца, раз я снимаю его с тебя.

Отредактировано Hugo of Freiburg (2025-05-22 18:56:40)

[indent] Вероятно, решительно все, представляя реакцию главы строгой Церкви Айзена на явленное его глазам и ушам сейчас, даже при некотором разнообразии предположений в них бы ошиблись.
[indent] Ибо кто бы мог себе вообразить, что ответом на то, как его младший племянник, второй принц и надежда Айзена, только два месяца назад чуть не погибший, в официальном паломничестве влезает в ночи через окно Божьего дома, имея вид полупьяного матроса после кораблекрушения, только почему-то очень весёлого, и, вместо того чтобы, по самой меньшей мере, начать приносить извинения или придумывать хоть сколько-то убедительное оправдание, приветствует своего святейшего дядю так, будто являет собой эталон поведения и выглядит самым приличным образом... Кто бы мог подумать, что ответом на это станет... тихий смех святого Уго? Звучащий лишь краткие мгновения, однако оставляющий после себя столь явную улыбку, что принцу пришлось бы понять, что ему не почудилось.
[indent]- Тебе удалось не только незаметно исчезнуть воспользовавшись утренней молитвой, но и незаметно вернуться, когда тебя ищет всё аббатство?.. - вопреки даже упоминанию последнего факта светлые глаза архиепископа Фрайбургского взирали сейчас на Лорена необъяснимо снисходительно. При этом Его Святейшее высочество игнорирует не только вопросы, но и приветствие племянника, давая понять тому, что применённая тактика, может, и оценена, но станет избавлением от необходимости объясниться, - Польза таких навыков несомненна. Однако не поделишься ли со мной, что заставило тебя воспользоваться ими сегодня?
[indent] Мало кто понял бы столь странное поведение архиепископа. Однако свидетелей ему сейчас не было, весьма кстати. А святого Уго, как и всегда, были причины поступать тем или иным образом. Выведенные на основании куда большего количества за и против, нежели у большинства, включая самые неординарные или самые глубокие. Как и сейчас, когда отмеченные детали и ход мыслей привели его к заключению, что выражение племяннику своего порицания, как и своего крайнего беспокойства, было бы не просто не лучшей, но вредной реакцией.
[indent] Первым, что ощутил Уго, увидев Лорана, было облегчение, от исчезновения самых страшных опасений. "Жив... " Вторым - секундное беспокойство о царапинах на плече. Похожи на следы когтей. Но странные - словно не следы нападения - и не требующие, судя по всему, немедленной помощи. Третьим же... Третьим была смесь удивления, сомнений и.. радости, опасающейся оказаться преждевременной. Заглянув в мысли принца сейчас, ещё мельком, Уго обнаружил сумбур образов, где невнятных, где непристойных, где бесхитростно простых и... ни одного мрачного.
[indent] Нет, архиепископ, увы, не готов был предположить, что несколько дней в аббатстве принесли Господне чудо в виде полного умиротворения души юного принца. Нет, он едва ли резко и полностью в порядке, - и, увы, Уго не находил в себе твёрдой веры в то, что однажды будет. Однако то, что впервые за эти месяцы он вдруг почувствовал в мальчике светлые эмоции, это он уже готов был признать чудом, за которое стоит возблагодарить Господа. Даже если это чудо подразумевало, что время паломничества второй принц Айзена проводил с девушками из ближайшей деревни добавляя к их обществу краденое монастырское вино. Даже если так. Если сейчас это помогло, - это меньшее зло из всего возможного. Да, они поговорят о способах времяпрепровождения, желаниях и их реализации, но оттеснить эти эмоции сейчас, в первый же момент, суровыми упрёками значило бы разрушить самому то, чего он желал для Лорана эти два месяца. Не только, но и, - утратив вкус к жизни и способность радоваться в ней чему-то, к тому же, так рано, мальчик едва ли сможет стать тем, кем Уго надеялся однажды его увидеть.
[indent] За дверью послышались приближающиеся шаги. Его Святейшее Высочество окинул взглядом племянника - привести себя в порядок то явно не успеет. Повернувшись, архиепископ пересёк комнату и спокойным уверенным жестом скорее воина, чем клирика подпёр дверь рукой, не давая открыться, - на всякий случай. Мало ли что взбредёт в голову испуганным солдатам и монахам, жаждущим искупить провинность недосмотра. Здесь, к сожалению, засовов на дверях не имелось согласно правилам. За несколько секунд до того как шаги оказались совсем рядом и кто-то даже, вероятно, вознамерился постучать, до них донёсся ровный голос Уго Фрайбургского, смотревшего при этом на Лорана:
[indent] - Его Высочество вернулся и в порядке. Он будет к утренней службе, - на этой фразе выражение лица, адресованное племяннику, безмолвно пресекло всякие возражения. "Будешь". - Дозволяю всем разойтись ко сну.

Отредактировано Hugo of Freiburg (2025-05-22 22:08:45)

[indent] Своим актёрским поклоном принц как будто признавал, что прикрывает неловкую ситуацию камерным представлением, для единственного, зато очень высокого зрителя, и... собирается продолжить это делать ещё какое-то время. Пока позволяет святейший дядя? Что ж, дядя пока намерен был позволить. И вовсе не из одного сочувствия и мягкости святой души. Если он предполагал верно, желание Лорана актерствовать - или, возможно, здесь и сейчас даже потребность, в попытке укрыть истинное состояние души не только от него, но и от себя самого - должно было в итоге сойти на нет само. Возможно, скоро, возможно, не вполне. Но Уго был уверен - раньше наступления утра. И пока был готов подождать. Потому что то, что покажется следом, - если дать смене поведения и состояния произойти без вмешательства, - может оказаться куда более искренним, чем если велеть прекратить ребячество прямо сейчас.
[indent] И вот уже всего через несколько минут маска, которой прикрывается Лоран, начинает спадать, приоткрывая истину о случившемся.
[indent] Он сбежал от воспоминаний. Которые нашли его и здесь, из-за некоего пожара в округе. Не удивительно. Прошло слишком мало времени, и и те самые воспоминания способны возвращаться, потянувшись и за куда меньшим поводом, чем обугленные останки только недавно живых людей. Но, сбегая от них, он хотел увидеть пепелище? Желания, казалось бы, противоречили друг другу, однако противоречие это не означало невозможности их сосуществования. Не в такое время страдания души.
[indent] Те страдания, которые, выдаваемые словами, Лоран всё еще, возможно, лишь наполовину осознанно, прячет за лёгкостью жестов. Но Уго знает, что порой так даётся легче и откровенность. Поэтому... пусть. Поэтому архиепископ лишь наблюдает за племянником и, неторопливо ступая по комнате, слушает всё то, что срывается с уст последнего. Некому, кроме него, сейчас смотреть, как второй принц Айзена, снова оказавшись на подоконнике, поглощает монастырский виноград словно ему пять лет и он в летней семейной резиденции. В лучшем случае. Ибо второе навеваемое сравнение, лишь по причине возраста принца не становящееся первым, способно было отослать куда-то к порочной вальяжности лучших публичных домов.
[indent] Когда Лоран протягивает ему гроздь винограда, Уго смотрит на племянника несколько мгновений, потом подходит ближе и принимает дар, который должен был бы порицать, по меньшей мере, как и много другое в поведении юного принца сейчас, тем самым словно превращая порицание в прощение. То, что позволяет себе святой, и тем, кто рядом, как будто бы уже не грех. Легкий вкус винных ягод приятен в самом деле. Архиепископ не отказывается убедиться в этом. Однако настоящее внимание святого Уго занимает сейчас лишь тот, кого он слушает, давая возможность выговориться, когда племянник наконец начал это делать.
[indent] Вот только вскоре откровения Лорана становятся из ожидаемых уже невероятными. Он видел дракона? Который и стал причиной пожара? Но как этот дракон мог быть девушкой?.. Которая... была здесь? Сидела на кровати?.. А потом стала совой?.. Да, именно эти части рассказа казались Уго Фрайбургскому самыми невероятными. А не то, что нечистая сила смогла проникнуть в святую обитель или что его юный племянник мог говорить с воплощением Дьявола. И уж тем более не то, что нечистая сила вела себя с юной душой так, будто ничего не знала о манерах и одежде. Последнее было бы естественно даже в том случае, если бы глава Церкви Айзена в самом деле был уверен, что драконы - эта самая сила. Вот только данный постулат вызывал у святого Уго сомнения уже много лет. С тех пор, как ему тоже довелось встретить "Дьявола". Говорить с ним. Смотреть ему в глаза. Но отнюдь не девичьи. Вовсе не человечьи, и размером, соотносимым с гигантской мордой, покрытой шипами и белой чешуёй. Но случившееся тогда он никогда не доверял ничьим ушам, время от времени возвращаясь к тем воспоминаниям и в одиночестве и в молитве пытаясь разгадать смысл явленного ему. И сейчас образы, ощущения, чувства из прошлого возникают вновь. Стоя в паре шагов от постели, на которой в позе, не подобающей монаршей особе, что, впрочем, сейчас волнует архиепископа в последнюю очередь, он смотрит на племянника пристально, однако не спеша, как должен бы, отгонять тень Нечистого крестным знамением.
[indent] Он мог бы ответить то, что мальчик уверяет, что хочет услышать. Мог бы легко убедить. В помутнённом из-за случившегося в Стоунгейте рассудке или в происках Дьявола. Или и в том, и в другом, ведь Нечистый всегда чувствует, когда душа становится уязвима. Однако Уго не был уверен в том, что это та иллюзия, которая пойдёт на пользу. И, пусть Лоран и не в себе, едва ли в том смысле, что ему чудятся драконы, обращающиеся девицами и совами. Сколько бы он ни выпил в своем еще юном возрасте, если дорвался до запретного удовольствия. Многое из того, что Уго Фрайбургский обнаруживал сейчас в сознании племянника не было похоже на воспоминания, затуманенное вином вовсе, а тем более настолько, чтобы нечто описанное могло привидеться. И наваждения не могли бы быть такими ясными. Хотя главной причиной оставался собственный опыт святого Уго. Не разгаданный, и всё же без сомнения подлинный.
[indent] Вспыхивающее смятение и отчаяние Лорана Уго чувствует почти физически. Протягивает руку и опускает её на плечо принца. Потом садится рядом на постель. Никто, особенно Лоран, никогда не узнает, каких усилий ему это стоило, однако ещё с первого дня, увидев младшего племянника после Стоунгейта, Уго понял, что первое, что должен сделать для него - смотреть на мальчика так, словно его лицо ничуть не изменилось. Не через силу, не скрывая жалость, но по-настоящему. И среди всех Лоран не смог бы вспомнить, что дядя отводил глаза, оказываясь рядом с ним. Там, во дворце, как и сейчас, в этой комнате.
[indent] - Да, иногда достаточно спасти только себя. Достаточно для государства. Для тех, кого ты спасешь позже. Однако, даже если твой разум понимает, что это так, понимает, что твоя жизнь ценнее многих... Это не значит, что сердце не может чувствовать иначе. Просто потому что... оно у тебя есть. И ты еще очень юн. Сохранять сердце, но отстраняться от боли в нём, - это то, чему тебе предстоит учиться годами. И что, возможно, будет самым сложным искусством из всех, что придётся освоить... Даже сложнее, чем находить равновесие между сердцем и разумом, - в одной руке архиепископ всё ещё держит виноградную гроздь, а другой касается щеки племянника, проводит большим пальцем по шраму, на несколько мгновений его голос становится ещё тише, в нём нет жалости, но сквозит нежное тепло и подлинное сопереживание, - Ты не помешался, Лоран. Тебе просто... очень больно. И когда так больно, кажется, что пережить это невозможно... ты пытаешься, но не знаешь, как... - рука, исчезающая от лица, приобнимает принца за плечи, мягко притягивая ближе к белым одеяниям архиепископа, проходится ладонью по выцветшим волосам, - Ты хочешь забыть, но вместе с тем и вспомнить? Потому что кажется, что в воспоминаниях отыщутся ответы?.. Что ты хотел найти на том пепелище? Всё ещё хочешь? Если да, мы можем отправиться туда. Только ты и я, - объяснение этому найти будет несложно. А может, святой Уго даже не станет искать. Аббатство засыпает. А виноград у стены всё ещё растёт, - Твой отец рассказывал тебе о нашем первом бое с мертвецами?.. - Уго надеялся, что Эйнар сделает это, поэтому сам молчал до сих пор, - Что же до того, что ты мог встретить дракона... - Уго делает паузу, ещё раз обдумывая ответ, но в конце концов произносит, - ...возможно, это и имеет какое-то отношение к твоему состоянию, но это не значит, что всё, что ты видел, было наваждением.

Отредактировано Hugo of Freiburg (2025-05-24 19:43:09)

[indent] Каждый раз, когда вернувшийся Лоран отшатывался или вздрагивал от прикосновения, сердце Уго сжималось на миг, отзываясь болью большей, чем он ожидал от себя. И не похожей в полной мере ни на одну, что ему доводилось испытывать и что сердце хранило до сих пор. И он бы солгал самому себе, если бы сказал, что ему больно лишь оттого, что подобные реакции демонстрировали тяжесть не только телесных ран юного принца.
[indent] День, когда пришли вести из Стоунгейта, принёс Уго Фрайбургскому понимание того, что он дорожит своим младшим племянником сильнее, чем думал. Что гибель этого мальчика была бы потерей не только для Айзена и того будущего, каким видел его архиепископ. Гибель Лорана была бы невосполнимой потерей для него самого. И перед самим собой он мог признать, что думал иначе. Что привык к тому, что его чувства к обоим принцам противоречивы, а уделяемое внимание строится на понимании необходимости оного для желаемых перспектив. Выходит, он обманывал и себя? Неужели потому что даже чувство постыдной зависти к ребёнку, приходившее порой, были принять в себе легче, чем отчаянное желание и невозможность того... чтобы он был его? Очевидно, да. Потому что каяться к темных чувствах перед Господом он подспудно счел лучшим, нежели учиться отстраняться от ещё одной боли. И сейчас он говорит маленькому принцу, как трудно, но важно это уметь? Стоило сначала напомнить самому себе. Впрочем, он не лгал. Ведь это значило, что и он сам до сих пор научился не до конца.
[indent] Но пришедшие осознание, от которого уже невозможно было отказаться, и от которого реакции Лорана задевали больнее, помогало и быть ещё терпеливее теперь. Ещё внимательнее. Он не настаивал, но предлагал, убирал руки, но протягивал снова, - во дворец вернулся не мальчик, который словно едва помнит его, а мальчик, которому предстоит заново захотеть жить. И последнее, что стоило делать - принимать его желание одиночества за полную истину. Уго Фрайбургский помнил себя таким же, хотя его таким не помнил никто.
[indent] И вот сейчас, хотя Лоран вновь в первый миг отшатывается от его руки, достаточно пары мгновений, чтобы мальчик, подавшись ближе сам, уже доверчиво прижимался к его плечу, утыкаясь носом в белые одежды. На секунду Уго обнимает его крепче, в очередной раз убеждая - эти секунды отторжения не лишат принца предложенной поддержки и ласки. Потом рука вновь касается головы мальчика, в принимающе-оберегающем жесте.
[indent] Уго не ждал, что Лоран поймет всё, что он говорил ему в эти месяцы, и сейчас тоже. Если  в сознании останется часть, будет хорошо. Но достаточно пока было и того, чтобы он слушал. Сам, не очарованный незаметным магическим влиянием. Потому Уго стремился ограничиться лишь исследованием мыслей.
[indent] То, что Лоран говорил, объясняя своё желание попасть в сгоревшую деревню, звучало существенным прогрессом состояния.
[indent] - Если тебе кажется, что это поможет тебе, в том, о чём ты говоришь, даже если не до конца, но отчасти, я думаю, нам стоит попасть в ту деревню, - принимая эту часть признаний племянника, архиепископ теперь не только не собирается отчитывать того за побег, но и обещает осуществить желание, ради которого последний затевался.
[indent] Следующая же часть признаний в желаниях, хотя и понятно, уже не из тех, что Уго готов поддержать. Хотя мог бы осуществить тоже. Или?.. Да, на миг он испытывает желание сделать то, о чем просит мальчик. Не потому что это правильно. А потому что тому стало бы легче. Особенно если... образы в мыслях принца несут признания, которых тот делать был несомненно не готов. Но от обнаружения которых, к счастью, святой Уго способен не перемениться в лице, что правда для большинства было бы не слишком соотносимо со святостью. Похоже, в свои юные года Лоран успел уже открыть для себя самые разнообразные чувства и желания?.. И они оборвались... Стоунгейтом. Это делало личную трагедию принца ещё глубже.
[indent] Уго мог бы спросить, почему "до Рождества", но, разумеется, не услышит правды, а потому не стоит обрывать откровенность, вынуждая мальчика лгать. Куда правильнее будет ответить тем же. Что даже сейчас, архиепископ чувствовал, не дастся ему просто. Что ж, это сделает беседу честнее, доверительнее и, он хочет верить, целебнее.
[indent] - Хотелось, - произносит он, - Очень сильно, - паузы между фразами повисают в воздухе. Уго Фрайбургский опускает взгляд на гроздь винограда в руке, проводит пальцами по ягодам, словно считает по ним воспоминания, - И мне не казалось, что без этих воспоминаний я буду лучше. Я думал о том, что без них мне будет легче. И мне хотелось этого. Так же, как хотелось бы любому человеку.
[indent] Нет, он говорит это не о том первом сражении. Каким бы жуткими не были те переживания. Он говорит это о времени, когда не знал, как жить дальше. Когда потерял имя, дом и чувство своей судьбы. Вернув в конце концов только последнее.   Но рассказать об этому страдающему мальчику в своих объятиях он не может. Мальчику, который верит в тот же его придуманную жизнь, которую первые девятнадцать лет считал правдой и он сам.
[indent] Остаётся рассказать полуправду. Ведь эти воспоминания тоже настоящие. И Уго считал, что Лоран должен их услышать - чтобы почувствовать хоть отчасти, что не одинок в своей боли. Эйнару следовало бы рассказать. Хотя он сделал бы это иначе. Уго тоже может пересказать историю. Но может сделать больше... Вспомнить боль, с которой он уже простился, и открыть его. Чтобы мальчик рядом, желающий отпустить её на пепелище, знал, что проститься, и простить себя, возможно.
[indent] Архиепископ опускает гроздь винограда на одеяло рядом. Отщипнув одну ягоду, чувствует как она отдаёт во рту солью и железом. Нет, не той солью, морской, которой пахнет от волос Лорана, чья близость сейчас словно служит якорем между настоящим и прошлым. Той солью, что окрашивает всё алым. Взгляд архиепископа обращается куда-то в противоположный угол комнаты, голос остаётся негромким, даже спокойным, но способно ли это заглушить то, что в нём звучит?
[indent] - Ты можешь учиться владеть мечом сколько угодно усердно... выучивать все планы прошлых битв... получать похвалы от наставников... и вдруг почувствовать, что всё это ничего не стоит... Ты никогда не видел столько крови, пусть и знал, что она заливает поля сражений... стоит зима, и снег алый уже повсюду... Крики ужасны, но каждый затихающий ещё ужаснее, поглощаемый тошнотворным чавканьем... Ты знаешь, что война несёт смерть... но этих людей на снегу ты знаешь тоже... Отто Маейнсдорф учил тебя ездить в детстве верхом... Фрицу Рейессу ты обещал быть на его свадьбе весной, он был без ума от своей невесты, а она от него... Ланс Таубе младше тебя, и у его матери не осталось больше ни одного сына... у твоего брата лицо в крови, а ты в последний миг отдергиваешь протянутую к нему руку, потому что пальцы в чем-то черном и склизком... Они защищали Айзен... а ещё - тебя... А ты не спас их, хотя, кажется, стоял по пояс в разрубленных скелетах... потому что просто не успел... потому что каждая часть этого скелета продолжает тянуться к твоему горлу, а огонь, что пожирает их, гаснет на снегу... потому что им нет числа...

Отредактировано Hugo of Freiburg (2025-05-25 02:13:46)

[indent] Архиепископ чувствует, как Лоран рядом застывает на несколько долгих мгновений, скованный возникающими образами, которые тянутся костлявыми пальцами и к нему самому. Вновь. Ведь никому прежде он не рассказывал об этом так, как сейчас мальчику, которого обнимает теперь и другой рукой, словно укрывая от холода отчаяния.
Но когда пальцы сжимаются на белых одеяниях, почти у горла - это не мёртвая, но ещё стремящаяся задушить его рука, которая ещё много ночей тогда являлась во снах. Это пальцы Лорана, чей голос неожиданно проникает в душу так глубоко, что кажется звучащим в сознании вопреки тому, как мало в мальчике ментальной магии и тому, что его дядя держит своё закрытым. "Огонь больше не гаснет". Или Уго просто повторяет это про себя следом? Когда перед глазами вспыхивает и сворачивается ярким светящимся шаром пламя между тонких ещё мальчишеских пальцев, мгновенно  заставляя отступить призраков страшного прошлого, а главное - призрак отчаяния. 
[indent] Он видел проявление способностей племянника уже не раз, но сейчас самая нехитрая их демонстрация превращается в нечто большее. Что-то, что годами после архиепископ стремился заглушить в сердце и мыслях, но не мог. То, что он ощутил, впервые взял Лорана на руки, малыша, к которому мать, только родившемуся, уже как будто не проявляла никакого интереса, не говоря о нежных чувствах.
[indent] Этот мальчик, никогда не помышлявший до сих пор о том, чтобы занять место брата, был для Уго надеждой Айзена. Но ещё он стал воплощением его собственной надежды. Надежды, что всё, что он делает и совершит ещё, не напрасно. Надеждой, что он слышит и понимает ответы на свои молитвы верно. Что он истинно ведёт Айзен к спасению по пути, указуемому Господом.
[indent] Да, Лорана бы тоже не было, если бы он не решился перевернуть многовековые устои всей Ойкумены. Решился в поисках ответов ночь за ночью, как справиться с болью, рвущейся из души криком, что застревает в горле. После того как хотел избавиться от этой боли вместе с жизнью, сознавая великую греховность порыва. Да, если бы ему не случилось пережить всего, что он пережил, если бы он не смог этого пережить, мальчика по имени Лоран фон Гессен, с истинной кровью династии и неугасимым пламенем в руках не было бы. И пламя Инквизиции до сих пор выжигало бы магию по всему Айзену и Кастилии, не замечая, как кормит мёртвые легионы. Возможно, именно поэтому Уго Фрайбургский в душе своей считал, что этот мальчик, в надежде заглядывающий сейчас в его глаза своим единственным оставшимся настоящим, принадлежит ему, по крайней мере, не меньше, чем своему отцу и династии. Почему у него, по крайней мере, не меньше прав принимать решения о судьбе Айзена и магии в нём, чем у единоутробного брата Эйнара.
[indent] Огонь в руке юного принца исчезает, но душу продолжают согревать слова, откликающиеся теми же собственными надеждами в прошлом и настоящем. И этим сменившим официальное "Вы" последнее время редким семейным "ты".
[indent] - Да, - отзывается он, неожиданно почти неосознанно понижая голос почти до шепота, - Всё не зря. И надежде нельзя давать угасать.
[indent] Уго прикладывает к тыльной стороне ладони Лорана свою ладонь и мягко разжимает обратно его пальцы, в которых только что горело пламя, пропуская между ними, но не до конца, свои. Молча предлагая повторить нехитрое для принца действие. Он не способен создавать пламя, что не гаснет. Но он способен не дать опуститься руке, что это пламя рождает. Руке, пламя в которой, кажется, способно не дать и ему опустить собственные в минуту слабости, что касается даже святых душ, которых Нечистый жаждет сбить с пути особо.
[indent] - Пока мы живы, мы всегда можем сделать больше, чем ничего.
[indent] Посмотрев на их руки сейчас, Лоран может увидеть, как за алыми проступают пурпур и золото, - слишком яркие для его собственных.
[indent] "Мы". Это должно было бы значить всех. Всех людей, или всех айзенцев, или хотя бы всех Гессенов, но отзывается в душе отчётливо иначе. Уже произнеся эту простую истину, Уго Фрайбургский, всё ещё глядя на свою руку, держащую руку племянника, чувствует, что в краткое слово вложил то, что одновременно втайне желал передать Лорану, о чём думал в те минуты, держа его на руках в первые часы жизни, и что по мере взросления Лорана отступало перед становящимися порой слишком противоречивыми чувствами к мальчику.
[indent] Глядя на их руки, он думает о том, как много они могли бы совершить вместе. Того, что недоступно простым, не наделённым магией, людям. Чтобы жизнь эти самых людей однажды, пусть даже после них, стала лучше - безопаснее, легче, светлее. Чтобы сам мир стал... нет, не совершеннее, а вновь ближе к божественному замыслу, от понимания которого за века всё дальше уходили те же люди в своём невежестве и слабости души. И в этот момент как же сильно он хочет, чтобы Лоран ощутил то же... Кажется, слишком, чтобы на несколько секунд забыть, почему он был осторожен, почему не был уверен, что стоит подкармливать пламя в мальчике образами подобных возможностей и чувств, вкладывая лишь те же стремления.
[indent] Вопрос звучит неожиданно, и вместе с тем ожидаем. Сыновья Эйнара подросли достаточно, чтобы захотеть получить от дяди личный ответ о переменах в престолонаследии, повлиявших необратимо и на их судьбу. Пару мгновений святой Уго молчит, взвешивая варианты ответов, потом произносит:
[indent] - Нет, я не думаю, что Господь был бы против того, чтобы я держал в руке меч и вёл армию, - да, он не повторяет "святой", он говорит "я", не делает вид, что они обсуждают абстрактного человека, даже позволяет понять, что не сомневается, что смог бы сделать это сейчас, если бы пришлось, и одновременно говорит, что достаточно уверен лишь в том, что понял о своей судьбе. - Но всю свою жизнь уже до той поры, как и сейчас, я молился о том, чтобы Господь помог мне спасти Айзен и служить на благо ему всеми силами. И Он указал мне путь. Дал мудрость понять, что на святом престоле я смогу принести больше блага Айзену, стать ему лучшей защитой, той, которой мой брат быть не сможет.
[indent] Эти слова не рассказывают всего, и всё же в них архиепископ абсолютно честен. Да, у Каспара фон Гессена не было ни капли гессенской крови. Но отрёкся от светского престола он не из-за отсутствия настоящий прав на корону. Не из-за сомнений совести или страха за свою жизни, если бы правда открылась. На совести его лежало и ныне много тяжких грехов, - пожалуй, больше, чем было бы, стань он кайзером, хотя бы потому что светским правителям дозволено больше. И собственной жизнью рисковал в случае раскрытия тайны своего рождения по-прежнему. Тоже даже больше, возможно, чем если бы был кайзером. По крайней мере, смерть ему могла бы грозить сейчас более страшная, чем узурпатору. Нет, Уго Фрайбургский сейчас говорит юному принцу, в отличие от него в самом деле имеющим право зваться Его Высочеством, самую подлинную правду в ответ на его вопрос. Ведь юный принц спрашивает лишь "Отчего?"
[indent] - Я мог уступить кайзерский трон твоему отцу, уверенный достаточно, что он отдаст ему всего себя и корону Айзена будет носить достойный, чтобы занять святой престол. Он же не мог бы оказаться на моём месте и делать то же. По многим причинам.
[indent] Постепенно в голосе архиепископа, поначалу привычно ровном, чуть отрешённом, полном умиротворяющей благодати, по крайней мере в общении с племянниками, проступают иные ноты, в последних словах же вовсе отдаёт глубинным гневом. Меняется и взгляд, отражающий не только истинную веру, но бесстрашную решимость. Меняется даже ощущение тела, хотя не изменяется поза. Там, под сдержанными белыми одеждами уже не тот, кто проводит дни в молитвах, но тот, кто по сей день отдаёт среди молитв время тренировкам фехтования.
[indent] - Айзену уже был нужен не только достойный кайзер. В то время, когда наши люди умирали не только потому что мы не находили ответов, как бороться с восставшими мёртвыми, а потому что Церковь на вершине своей, молясь, не слышала ответов, что слал им Всевышний. Или боялись быть проклятыми сильнее, чем отпевать ещё сотню погибших.
[indent] Рядом с Лораном не монах, решивший, что в тишине и безопасности храма он ближе к Богу. Не тот, кто не хотел запачкаться в грязи политики и увязнуть в паутине интриг, поэтому предпочёл остаться в белом. Перед ним наследный принц, желавший спасти свою страну больше, чем надеть корону. Наследник престола, что облачился в сутану не чтобы его лучше слышал Господь, а чтобы лучше слышали люди, его и Господа. Тот, кто в двадцать три года принёс себя в жертву своей родине ради её спасения, спасения людей, гибнущих на айзенской земле, и будущих поколений на ней. В жертву не в смерти, которая лишь миг, но при жизни.
[indent] Уго Фрайбургский перевернул жизнь Ойкумены, - но для этого он перевернул и свою собственную. Ту, которую мог бы прожить. Которую, быть может, хотел прожить. Так кто он, если не святой?
[indent] И этого человека юный принц готов заподозрить в скрытом от всех магическом даре?.. Вот только это не подозрение. То, что архиепископ читает в глазах племянника сейчас куда больше похоже на то, что Лоран хотел бы услышать подтверждение. В этот миг - с наивностью ребёнка, который ещё способен вопрошать, взирая на взрослый предмет своей веры - "Ты можешь всё! Ведь всё?.. Правда?.."
[indent] - Ты думаешь, что я мог бы научиться магии? - встречный вопрос святого Уго звучит вновь спокойно, разве что несколько озадаченно. Мысли Лорана не вполне объясняют его вопрос. Он словно видит... те же цвета, что проявила бы сфера? Ни о чём подобном Уго не слышал прежде. Если это так, то необходимо не только понять, что ответить, но и выяснить причину. Кто еще может оказаться способным на подобное? - Почему? - он заставляет себя сохранять не только видимое, но и вновь ощутимое спокойствие, располагающее к продолжению откровенной беседы, глядя на Лорана внимательно, но пока не являя праведный гнев за крамольные мысли.

Отредактировано Hugo of Freiburg (2025-05-25 18:15:04)

[indent] В жизни Уго Фрайбургского тоже никогда не было такого "мы". Было когда-то то, что он принимал за него, то, что хотел принимать, но даже с матерью и Эйнаром в те юные годы, когда чувство семьи ещё не было отравлено знанием, которое он вынужден был нести тайной через всю свою жизнь, - даже с ними, самыми близкими, даже тогда он смутно чувствовал, что его отделяет от всех нечто. Брат наверняка считал, что это его богоизбранность, а он когда-то не мог понять, как Бог может стоять между родными душами. Потом понял. Это был не Бог. Но отныне ближе Бога у него никого не было. Только Господу он годами по-настоящему вверял свои тайны, свою боль, свои сомнения, свои страхи... и своё одиночество на земле. Но так ведь и должно святому, верно? Это одиночество - тоже его крест. Одиночество, вкус которого оставался с годами всё чаще у всех удовольствий плоти, что он себе позволял. Мог притупляться, но не исчезал. Моментов, когда оно отступало, с девятнадцати лет было так мало, что ни один невозможно было забыть, хотя именно их забыть казалось нужным - чтобы принятое уже как будто одиночество не превращалось вновь в тоску потери.
[indent] Когда он взял на руки малыша Лорана, ему вдруг снова показалось, что он мог бы не быть одинок. Теперь, когда есть этот мальчик. Другой, и всё же такой же, как он. Единственный так же как он среди семьи, в которой он был обречён жить подкидышем, принимаемым за своего. Но...
[indent] - Ты не можешь быть моим... - тихо произносит Уго Фрайбургский, глядя на маленького принца у себя на руках. Не ему. Куда больше себе самому. Рядом больше никого нет. Отослав кормилицу, архиепископ взялся успокоить плачущего малыша. Что удалось удивительно легко. Детям нужно совсем немного. - Я молил Господа от тебе для Айзена. И не могу забрать тебя у него... - Только выпускать его из рук не хочется, - Но я не оставлю тебя, - обещает святой Уго. Крошка Лоран не понимает слов, ему всего несколько месяцев, зато его баюкает тепло рук и ласковый голос, он уже различает улыбки, но не способен различить в этой печали и пытается улыбаться в ответ из пелёнок, глядя на дядю ярко-голубыми глазами.
[indent] Был ещё ряд практических соображений и небезосновательных опасений, и всё же разве не это обещание, данное тому, кто его не помнил, привело сегодня архиепископа в аббатство святого Августа? То, в которое он вложил гораздо больше, чем в схожие слова в более позднем возрасте произносимые каждому из племянников.
[indent] И сейчас то же чувство, та же надежда вспыхивают в душе Уго Фрайбургского вновь вместе с пламенем в руке Лорана. Так ярко и так завораживающе, что он перестаёт следить за мыслями юного принца в тот самый момент, когда тот, каким-то неведомым образом оказывается близок к пониманию второй части его самой главной тайны, лишь успевая порадоваться тому, что Лоран понял, что слава о нём и Эйнаре справедливы и для них с Луи.
[indent] Уго знает практически всё о том, как устроено обучение в Академии, какими способами и по каким причинам, он сам был одним из тех, кто создал, продумывая по итогам новых исследований и наблюдений, эти правила и тем, кто утвердил. Но между тем, чтобы знать и испытать, разница слишком велика. Он никогда не чувствовал того, что происходит сейчас, когда словно от самого сердца к уютно устроившемуся у него на груди Лорану тянутся невидимые тонкие пурпурно-золотые струйки силы. Вплетаются в это негаснущее пламя. Как он желал, беря ладонь юного принца в свою... Это не похоже ни на что. Даже на применение целительской магии. И Уго не знает, чувствовал бы то же, окажись на месте Лорана кто-то иной. Но сейчас он не думает об этом, оказываясь почти всецело поглощён происходящим. Прекрасным настолько, что хочется остановить время. Не думает даже о том, насколько Лоран может получить подтверждение своих подозрений о его способностях. Он тянет кончики пальцев к пламени, не размышляя, обожжёт ли. Веря так не то во Всевышнего, не то в Лорана. Не то просто уступая зову этого пламени, манящего окунуть в него пальцы, ощутить оплетающим собственные. Архиепископ легко перебирает ими, не сводя взгляда. Пламя в самом деле не жжёт, - но греет, растекаясь жаром по телу.
[indent] - Умалять дар Божий и отворачиваться от предназначения - не меньшее неуважение к Господу. Не понимание того, что тебе больше дано, есть гордыня. А предание забвению того, что потому с тебя больше спросится. И спросится прежде всего не о грехах, без которых никто не способен прожить жизни, но о том, как ты распорядился тем, что дал тебе Господь. Когда даётся многое, никогда не даётся для одного себя. Каждый может оступаться. Но если ты идёшь верным путём, Господь протянет тебе руку, чтобы помочь подняться и утешит в печали.
[indent] Пламя частью переселяется на его собственные пальцы, он поводит ими и задумчиво улыбается. Как неосторожно... Но как давно ему не было так хорошо, как в эту минуту. Может быть, на эту минуту, ещё одну в земной жизни, краткую, он чувствует себя счастливым? Да, вновь заглядывая в мысли Лорана он убеждается, что тот в самом деле видит его, окутанным пурпурно-золотым. Но не чувствует потрясения, ни в мыслях, ни в слова. Отторжения, растерянности... Лорану как будто кажется это совершенно естественным. Его слова касаются души будто теми же мальчишескими пальцами, полными огня. И мечтательность в них туманит рассудок сильнее, чем самый соблазнительный шепот. Уго склоняет голову к белым волосам, пахнущим солью, почти касается их носом у виска, на миг прикрывает глаза... и вдруг думает, что если кому-то в этом мире он и мог бы вверить свою тайну, тянущую множество остальных, то кому, если не этому мальчику? И ведь где-то в глубине души он надеялся на возможность сделать это однажды - и обрести понимание. Но не так рано. К тому же, слишком эгоистично было бы взваливать свою ношу на эту плечи.
[indent] Он не признаёт. Он просто не отрицает. Позволяя расплываться дальше опасным - или предначертанным? - мечтам их обоих.
[indent] - Моя сила всегда будет за твоей спиной, - шепчет Уго Фрайбургский над самым ухом юного принца.
[indent] Святая или магическая? Или и та, и другая? Значит ли это, что магия и святость одно и то же? Или то, что теперь, если потребуется - или захочется? - Лоран сможет позволить себе черпать силы из источника, известного ему одному? Что в четырнадцать лет, потеряв в один день так много, два месяца спустя он обрёл пару, которую ему никогда не сможет предложить Академия? Там, где они будут вместе. Они оба обрели.
[indent] Обнимающая принца рука святого Уго касается груди Лорана. Там, где бьётся сердце. Встречаются взгляды.
[indent] - Господь читает в наших душах, видит помыслы и чувства и судит по ним, сколь простителен грех и сколь праведно благодеяние.

Отредактировано Hugo of Freiburg (2025-05-26 18:50:29)

[indent] - Утешение, что дарует Господь, как и ответ на другие молитвы, редко приходит сразу. И тем, кто пострадал от проступков чужих, напротив, оно будет даровано вероятнее. Порой его приходится ждать долго, порой можно не распознать сразу, что уже получил его, не услышать, не понять...
[indent] Да, разумеется, ещё можно оказаться недостойным Господнего утешения. Однако святой Уго был убеждён, что эта очевидная причина не имеет ныне отношения к боли, от которой ищет исцеления и ответов Лоран. В отличие от причины иной. В которой когда-то давно нашёл эти ответы и исцеление он сам. И которая позволила ему перевернуть Ойкумену.
[indent] - Но ещё... и это было когда-то невероятно трудно принять и мне, ты должен помнить, что наши страдания не всегда есть наказание, которым Господь карает нас. Куда чаще он шлёт испытания. Те, что большинство людей должны пройти лишь ради совершенствования собственной души. Но подобное нам, кому многое дано и на кого многое возложено - не только, и даже в первую очередь, ради множества других жизней, душ и будущего мира.
О себе Уго Фрайбургский не считал, что Господь обошёл его утешением. Напротив, - только у Господа архиепископ его и находил. И это было правдой. Находил, в Нём обретя единственного отца, потеряв при жизни того, кого считал таковым первые девятнадцать лет, не зная другого и ныне будучи уверен, что получил бы от последнего, возможно, ещё меньше родительских чувств, чем Лоран от своей матери. Только в беседах со Всевышним наедине Уго находил подлинную опору и  с Ним в самом деле словно чувствовал себя ближе, чем с людьми. Нет, ему не казалось, что он возносится на небо. Скорее - что Господь ненадолго порой спускается к нему, или ангел послан невидимо коснуться белоснежным крылом его плеча. Он верил, даже чувствовал, что не оставлен, и понимал, что его земное одиночество души, скорее всего, тоже одно из тех испытаний, о которых он говорил сейчас. И всё же... Ведь даже Божий Сын молил - "И, если можно, эту чашу пронеси..."
[indent] Ему тридцать шесть. На три года больше, чем распятому Спасителю. Уже на целых три. И он уже пил эту чашу, приняв. Просто порой требовалось больше усилий, чтобы сделать следующий глоток. И где-то в глубине души в миг слабости хотелось услышать Свыше - "Достаточно..."
[indent] Порой сила духа оставляет даже святых. И это даже не обходят в житиях. Чтобы рассказать о преодолении. О том самом совершенствовании души. И иногда именно в эти минуты Господь являет своим избранникам чудо. Или откровение. Для Уго Фрайбургского это случалось не однажды. Хотя это были совсем не те чудеса, о которых говорили в народе. И сейчас...
[indent] Теплое дыхание касается губ. "Ты можешь взять..." Он смотрит в лицо перед собой, и, даже расчерченное шрамом и чёрной повязкой, скрывающей один глаз, оно кажется Уго прекрасным. Не "красивым", потому что в это слово вкладывают лишь то, что, внешнее, тешит взор, но прекрасным - таким, которым любуется взор, потому что любуется душа. Нет, этот голос звучит не с Небес, - он совсем рядом. Уго видит движение тонких губ. За угловатыми плечами нет ангельских крыльев, только... распятие, что по-прежнему висит на стене. Уго просто помнит, что оно там.
[indent] Как легко было бы понять, - если сейчас он сделает то. о чем говорит Лоран, это будет равно окончательному безмолвному признанию. И краем сознания архиепископ понимает это. Ещё могло бы быть не поздно остановиться, найти объяснения, убедить. Или... уже поздно?
[indent] Уго Фрайбургский продолжает смотреть в лицо племянника, а в пурпурно-золотистую дымку тянутся и вплетаются алые струйки, несущие пламя - яркое, буйное, беспокойное, но постепенно обращающееся, сливаясь с новыми цветами, вновь льющимися навстречу, - теперь ощутимее, чем когда Лоран заимствовал сам, - в солнечные краски заката и восхода. Уго не видит их, но чувствует. И представляет именно так. Новым восходом после заката.
[indent] - Вместе мы можем создать Солнце...
[indent] Слишком притязающая на силы Творца метафора? Но в ней сейчас, напротив, самое искреннее любование Божьим замыслом. И губами, что так близком к собственным. Если коснуться, Солнце засияет ещё ярче?.. Уго знает, что может. Как много может вложить в одно касание, - и тело отзовётся так же, как сознание, а в нём эта сплетающаяся энергия единения, что кажется сейчас столь абсолютным в своей гармонии, что разум будто даже не замечает невероятности помыслов. Ладонь ложится на затылок поверх длинных белых волос, большой палец касается скулы... А в памяти, непрошенные, всплывают образы памяти юного принца о том, что было до Рождества. А сейчас?.. Что происходит для него сейчас?.. Возможно, это было единственное, что способно было остановить. И Уго заглядывает в мыли, ища подтверждение тому, что для Лорана всё это по-прежнему ещё лишь беседа по душам, приправленная родственной лаской.

Отредактировано Hugo of Freiburg (2025-05-27 11:40:05)