- Хотите пари?
Коляска как раз выехала из под сени вековых дубов и кленов, и яркий солнечный свет, ворвавшийся в окошко осветил любезно-напряженные лица двух путешественников и отпечатал золотистый прямоугольник на темном бархате левой дверцы, золотя висящие в воздухе пылинки.
Айзенский посланник, до того рассматривавший пейзаж за правым окошечком, перевел взгляд на спутника и вопросительно поднял густую светлую бровь.
Граф Санфуэнте по-лисьи улыбнулся.
- Видите гору?
В окно Ромеро не смотрел, прекрасно зная, что именно сейчас они проезжают мимо каменистого отвала,  явно демонстрирующего всякому понимающему человеку, каких трудов стоила эта ровная дорога, ради которой вот прямо здесь была срыта часть холма.
Руперт Штауфен, сухой, жилистый мужчина с орлиным носом, своей формой обязанный двум переломам и тонкими губами, кивнул.
- Готов поставить десять против одного, что я могу сделать так, что она исчезнет.
- Если вы менталист, - с усмешкой протянул Штауфен, - то смогли бы заставить меня поверить, будто она исчезла. Но это вряд ли.
- Нет. Я не маг и вам это известно. И я сделаю так, что исчезнет гора, а не будут обмануты ваши глаза. Ну же… что вы теряете?
Посланник внимательно посмотрел в окно, на поросший каменными розами и тонкими деревцами почти вертикальный  откос за окном. Гора, расстояние до которой определить было невозможно из-за этого холма, возвышалась монументально и основательно. Дорога же  шла вперед, а впереди виднелась низина с ровными рядами виноградных лоз.
- Уверен, здесь какой-то подвох, - улыбнулся айзенец, - но золотой ваш, если вы и в самом деле заставите гору исчезнуть.
-  Быстрее, чем вы досчитаете до… - Ромеро только теперь глянул за окно, - пятидесяти.
- Я могу считать очень быстро…
Граф, очаровательно улыбаясь кивнул, дозволяя собеседнику самому решать, как быстро тот сможет вести счет.
Лицо посланника оживилось, а серые глаза азартно заблестели. Он, умный человек, понимал, что его сейчас обманут, но не понимал, как и желал догадаться раньше, чем это произойдет.
А за окном не происходило ничего волшебного, только каменистая часть холма постепенно становилась все выше и выше, закрывая собой и небо, и гору. За окошком стали видны лишь пласты золотистого песчаника, с растущими на нем травами и тонкими деревцами, тянущимися к небу.
- Ха, - айзенский посланник откинулся на спинку, - но сейчас мы проедем эту возвышенность и гора снова появится!
- Все так говорят, - мирно согласился Ромеро, довольный, что очередной спутник, как сотни прошлых, попался в эту ловушку и говорит слово в слово тоже самое, что и прочие.
Стена песчаника и в самом деле начала становится все ниже, но за ней вставали уже оливковые деревья и, сколько бы айзенец не всматривался, горы не обнаруживал.
- Но как такое возможно? – спросил он, бросив считать. Приоткрыл дверцу и выглянул, надеясь увидеть гору позади.
Граф только улыбался.
- Парадоксы ландшафта, - пожал он плечами.
- И сколько золотых принес вам этот парадокс? -  Штауфен ловко расстегнул зеленый поясной кошель, расшитый крученой канителью по низу и верху.
Монета, подлетев из его пальцев, блеснула в солнечном свете и упала в ладонь графа.
- Я не считал.

Если айзенский посланник и знал что-то о палаццо графа Сан Фуэнте, то знания своего ничем не выдал и любопытства тоже, демонстрируя выдержку, достойную политика. Он даже не настаивал на том, чтобы узнать личность человека, с которым ему предлагалась встреча после того, как граф сказал, что назвать имя с его стороны будет прямым предательством интересов герцога.  Но необходимость надевать маски, вызвала у него насмешливый вопрос:
- Если и тот человек, ради встречи с которым я проделал весь этот путь, будет в маске, как я его узнаю?
- За дверями апартаментов маски носить не обязательно, - понимающе улыбнулся граф. – Здесь это правило. Его можно не понимать, над ним можно смеяться, но соблюдать его необходимо.

Гостя он провел через центральный вход, оставляя айзенцу подсмотреть фрагменты царившего нынче в «Форттунате» веселья и подслушать, музыку, смех и воодушевленные крики, доносившиеся из зала, где устроена была основная часть праздника.
Посланник проводил взглядом раскрасневшихся слуг, юношу и молодую женщину, в хитонах и сандалиях, ремешки которых перекрестно обвивали икры, спешивших с пустыми подносами на кухню и поинтересовался:
- Мне кажется, или ваши слуги пьяны?
- Если гости желали, чтобы они пили, - пожал плечами граф, - то пьяны.
- И много у вас нынче гостей?
- Не больше полусотни. Нынче мы воздаем дань мифическому прошлому нашей земли и традициям, связанным с виноделием.
- Зимой?
- А разве зимой не пьют вина?
- А как здесь отмечают Рождество? К хитонам слуг прицепите картонные крылья?
- О, нет. Здесь, как и в Александрии устраивается карнавал. Но обыкновенно позже после того, как пройдут праздники в столице. Мы не заставляем гостей выбирать. Но позволяем всем, кто хочет большего, найти это здесь.

Оставив Штауфена в приемной своих личных покоев, Ромеро, поколебавшись с минуту, решил отыскать айзенского принца сам. Это представлялось ему делом более простым, чем отыскать достаточного трезвого слугу, которому после удастся увести дона Фортуната от гостей, если окажется, что тот в зале, где разворачивается устроенное им действо. Да и окажись, что принц сейчас в компании герцога, излишняя прямолинейность слуги, может все испортить.

К счастью, принц обнаружился в одиночестве, в отведенных ему покоях.
- Вы… готовы? – осведомился Ромеро, когда герцогский пленник открыл ему дверь. – Мне стоило больших трудов привезти сюда Штауфена, не говоря ему, с кем предстоит встреча.

______________

Привычка сохранять ясное сознание выгнала Алессандро из зала, воздух в котором напоен был дымком курений с эльфийскими травами. Лоран оставил его, уйдя приводить себя в порядок так, словно бросил к его ногам устроенную вакханалию, как забаву, в которой нашлось место всем, но только не им двоим.
Да и могло ли сыскаться?
Алессандро, облачившийся после купания в белую тогу с пурпурной каймой и венок из золоченых дубовых листьев, не нашел радости ни в вине, ни в наблюдении за дикими вакхическими плясками. И теперь, в одиночестве стоял на крыльце, глядя на тонущий в ранних зимних сумерках сад. И тут взгляд его различил статную фигуру со снежно-белыми волосами.
Ллиант.
Шел эльф со стороны выхода на задний двор, отделенного от сада стеной
- Сэр Ллиант, - окликнул герцог своего телохранителя и, дождавшись, пока тот приблизится достаточно, чтобы не повышать голос, произнес, - хорошо, что вы не стали дожидаться меня в Александрии. Мой особый гость нуждается в особенном присмотре. Давно вы прибыли?

Верить в таланты герцогского камерьере мог только тот, кто не знал доподлинно, какая власть сосредоточена в его холеных руках, обманчиво нежных, но прекрасно знающих, каково это – сжимать эфес шпаги или рукоять кинжала. Чужаку, принцу была простительна эта «вера».
Ромеро не столько волновался о самой встрече, сколько о том, что ему придется и дальше идти на поводу непредсказуемых желаний принца. И не сомневался, что нынешние забавы можно будет считать самой дешевой и легко исполнимой из его причуд, а почему полагал благом и для себя лично и для Романии, как можно скорее избавиться от столь ценного пленника, к которому герцог выказывает неслыханное благоволение.
Граф полагал Лорана фон Гессена слабостью герцога, и слабостью каковую благом будет устранить. Не физически – такое решение было бы и в самом деле губительным для Романии, но географически – вернуть его на прежнее от Алессандро расстояние и надеяться, что герцогу это возвратить былую собранность и целеустремленность. И не так важно, что личные его цели были Ромеро совершено непонятны. Не важно даже, если они и в самом деле лежали в области мерзких, темных магических практик.
Если Алессандро и в самом деле занимался некромантией, то совершенно точно вдали от Александрии. Ромеро все же потребовалось некоторое волевое усилие, чтобы убедить себя в этом – в памяти всплывали странные сцены, которым в свое время он не придал значения, но теперь они виделись по-другому.
- Спешим, - кивнул граф, окинув Лорана придирчивым взглядом, - но это не повод забывать про маску, пусть даже в коридоре нам никто не встретится.
Признание принца о том, на что тот рассчитывал, Ромеро комментировать не стал, ограничившись тонкой, вежливой улыбкой. Он видел Алессандро среди гостей, но за маской не мог  предугадать, насколько тот вовлечен в забавы и одурманен курениями.
- Будем надеяться, что они подействуют на него… умиротворяюще.

Покои Ромеро находились на втором этаже в восточной части палаццо. И поражали воображение гостей изысканной роскошью и обилием разного рода милых вещичек, заполнявших, словно какая-то причудливая коллекция, почти все горизонтальные поверхности в комнатах, за исключением стола и кровати. Когда они с принцем вошли, посланник как раз рассматривал посеребрённое пресс-папье в форме павлина, стоя у письменного стола, спиной к двери.
- Дон Руперт, - окликнул его Ромеро.
Посланник обернулся. Надоевшая ему, очевидно, маска лежала здесь же на столе.
- Полагаю, мой спутник не нуждается в представлении, - проговорил граф, жестом предлагая Лорану мягкий стул с высокой спинкой.
Штауфен замер, всматриваясь в очертания фигуры и в доступные взгляду детали облика человека в маске.
- Не может быть, - пораженно прошептал он, замешкавшись с поклоном, - могу я попросить вас, харр…?
Он не стал озвучивать просьбу полностью, но взгляд его прикипел, казалось к маске, скрывающей лицо гостя в ожидании момента, когда она окажется снята.

У герцога Романии то ли в плену, то ли в гостях, был человек высокого статуса, Фортуната полнилась привычным ей гедонизмом, а у Иньиго не было необходимости съедать Ллианта.

Достаточно, наверное, было вдоволь насмотреться на эльфийское лицо и перенять его образ, а самого бедолагу запихнуть в какой-то угол вместе со швабрами на час-другой - но потом возникала проблема последствий, а работать Иньиго предпочитал тихо и чисто. Крови после лёгких закусок не оставалось; Ллиант, оборачиваясь на робкий оклик неприметной прислуги, не ожидал сомнительной чести напороться на драконьи зубы, но дело заняло пару секунд. Статный эльф, вышедший после, был уже всего лишь маской - благо, в Фортунате к ним были привычны.

Не все, правда, принимали вид чужих лиц, но это детали.

За охотой Иньиго наблюдал сначала со стороны: то неприкаянным, сбежавшим от седока конём, то не замеченной ещё в пылу погони дриадой в колючем предзимнем кустарнике, цепляющимся за летящие белые одежды, прежде чем всё же найти себя вовлечённым в эту вакханалию, в своих попытках не терять Дианти из виду.

Обычные околодворцовые развлечения Альтамиры, к которым он успел привыкнуть, были суше и проще; в Романии же, судя по всему, всё делалось с размахом. Иньиго не посещал герцогство лет семьдесят не по каким-то причинам личной неприязни или щекотливой политической обстановки, а просто потому что не доходили руки, и одна Кастилия была полна собственных змеиных клубков проблем. Теперь же в подобные клубки то ли смерти, то ли страсти, а то ли и того, и того, грозили свиться дриады и их преследователи, и никто в полупьяном уже калейдоскопе не обращал внимания на нового игрока на этом суматошном поле - особенно с учётом того, что одним лицом этот игрок не обходился.

Золотая маска незнакомца с аурой человека, лёгкой рукой творящего любые зверства потому что ему дозволено было всё и всегда, маняще поблёскивала на рано садящемся холодном солнце предзимья - а драконов всегда тянуло к золоту.

В собственной жестокости не было нужды, но когда один из гончих псов лязгнул челюстью у его лодыжки, пользуясь секундами, на которые Иньиго отвлёкся, следя за романским герцогом и его спутником в маске, едва не задевая обнажённую кожу клыками, дракон перекинулся собакой сам, и с ответным рычанием выдрал псу горло за то, что сбил его со следа собственной добычи. Новая гончая понеслась по чужим следам, но теперь его присутствие было бы заметно, а обе цели скрылись в подлеске. Пёс в прыжке снова стал человеком, гостем в маске - и на одних охотничьих инстинктах загнал в угол юношу в уже рваной зелёной тунике, с расширенными от страха и опьянения зрачками в пронзительно-зелёных глазах цвета обкатанного морем стекла винных бутылок, с дрожащими от холода, которого он не чувствовал, руками; он замер под прижатым к горлу лезвию кинжала гостя-Иньиго. Нечеловечески острый нюх раздул ноздри запахом выступившей на тонком порезе крови; где-то хрустнула ветка. Это развлечение, всё же, было не для него; когда Иньиго исчез, юноша остался полусидеть на припорошенной снегом чёрной земле, ошарашенно прижимая ладонь к шее, не зная, что след его крови уже взяли собаки.

Он не знал, сколько безжизненных тел этих дриад поневоле осталось в лесу; не знал и скольких забрали в Фортунату для забав иного рода. Знал лишь только, что, если он хотел продолжать следить за Алессандро Дианти и его таинственным пленником с близкого расстояния, ему надлежало носить лицо кого-то, кого подпустили бы ближе, чем на расстояние вытянутой руки.

И можно, можно было Ллианта не убивать, но дразнящее обещание политических интриг вынуждало не мелочиться, и если кого-то и есть - то телохранителя и приближённого, на присутствие которого не посмотрят дважды, и кому выдадут, не скрываясь, самые важные тайны, потому что телохранители молчат и хорошо делают свою работу. Иньиго свою тоже делал хорошо, но что за пленник томился в стенах Фортунаты, - если можно назвать весёлые пьяные оргии томлением, - не знал. Знал только, что в солнечной Романии за закрытыми дверьми происходили дела государственной важности, а о подобных стоило знать его светлейшему дону, герцогу де ла Серде.

И потому Иньиго-Ллиант, эльф с белоснежными волосами, почтительно, но коротко, склонил голову в сторону Алессандро Дианти.
- Не более часа назад.

За их спинами вакханалия продолжалась. Эльфийские дурманящие травы наполняли воздух. Иньиго находил это всё вычурным и забавным, и провёл бы, вероятно, ещё немного времени промеж увлекающихся хорошим вином равно гостей и слуг, если бы не загадочный гость романского герцога, до истинной сути которого он намеревался дойти не позднее, чем этим вечером.

А Ллиант.. что Ллиант. Не он первый загадочно исчезнет, и не он последний.

- Ваш гость в общей зале?

Отредактировано Inigo Orellana (2025-05-07 13:56:29)

Иньиго стряхнул с кончиков пальцев остатки драконьей сущности ещё до того, как предстал перед романским герцогом, и теперь за блистательным доном Дианти в палаццо следовал сэр Ллиант, эльфийский телохранитель и существо глубоко своих убеждений. Пресловутая их глубина была ему на руку: интимных деталей жизни эльфа он собрал немного; эльфы в целом и Ллиант в частности охраняли свои секреты достаточно цепко, чтобы исследование средней дотошности не принесло на блюдечке их все. Например, то, о чём говорил сейчас Дианти, Иньиго слышал в первый раз - но Ллиант виду не подавал.

- Нет, - после короткой паузы отозвался он слегка из-за герцогской спины, - не так же.

Об эльфийская магии и её особенности он, не способный к чародейству, знал только в теории; понимал общий принцип её работы, но детали ускользали. Знал, что у эльфов она шла от единого источника, но - изменённая магическая гармония у герцогского наследника..?

- Природные силы могут принимать любой облик, если подтолкнуть их на нужный путь. Магия Сандро Ло выглядит так, как должна выглядеть сейчас - но это не значит, что она останется неизменной.

У леди Игрейн явно было больше секретов, чем он мог предугадать, а не-Ллианта она бы раскусила сразу. Иньиго почти пожалел, что не позволил Ллианту и Игрейн больше времени под его пристальным взглядом, но, в конце концов, его целью были Алессандро Дианти и его гость - а телохранитель и эльфийка, бывшие рядом, лишь добавляли новые нити в этот гобелен магических интриг. И больше, чем он подозревал.

- Его врождённая магия "неудобна" так же, как неудобны, или, скорее, неуместны, парадные одежды в постели, - продолжил ту же мысль Ллиант, - как сочла леди Игрейн.

Романский герцог был если не в ярости, то близко к ней; Ллиант говорил вежливо и осторожно, словно пробуя на прочность лёд, но не оправдываясь, потому что эльфы не оправдываются. Их причины - их собственные.

- А что до "эльфийских трав"... - он аккуратно переступил через пару сплетённых тел в белоснежных туниках; зала отдавалась пьяным смехом и весёлой музыкой. Мягкий дурман вкрадчиво расползался по помещению, добавляя хмеля к уже изрядно перебравшим вина гостям, - могу вас заверить, что это просто развлечение.

Ллиант не задавал вопросов сам, верной тенью следуя за герцогом - не сейчас, не до того, как он увидит, наконец, кто скрывался за золотой маской охоты на дриад.

Нужно было отдать романскому герцогу должное - вкус, пусть и ощутимо жестокий, у него был. Раскрывавшееся в зале действо было равно развратным и роскошным, и Иньиго позволил себе любопытство. Оглядывал сплетённые искусными пальцами, явно умеющими больше, гирлянды из вьюнков и их медленно увядающих цветов - их увядание не было заметно в блеске и яркости прочих декораций, - одетых в подобающие ситуации костюмы музыкантов, время от времени принимающих иное участие в действах, чтобы затем вернуться к инструментам, и гостей, чьи лица по-прежнему были скрыты масками. Пару раз ему казалось, что он заметил сочетание белых волос и золота маски, но герцог упрямым ледоколом шёл сквозь пёструю толпу, разгорячённую дорогим вином и эльфийским дурманом, - можжевельник, фиалка, капля ванили, - и Ллиант послушной молчаливой тенью следовал за ним, больше не отвлекаясь на разноцветные картинки калейдоскопа шикарного разврата "Фортунаты".

Стоило, пожалуй, наведаться к ним потом ещё раз, из интереса.

Кажется, его смутные недосказанности не вызвали в герцоге подозрений; Иньиго в глубине маски облегчённо выдохнул. Начни Дианти допрашивать его тщательней о его мотивах, карточный домик угрожал если не рухнуть совсем, то ощутимо зашататься - но благородного дона вопрос его гостя увлекал больше, чем подробности принятых почившим Ллиантом решений. Телохранитель был больше, чем верным слугой - двигающей силой, доверенным лицом, чем-то большим? Если удастся сохранить эту маску дольше, чем на один вечер, возможно, имеет смысл побыть уклончивым эльфом Ллиантом ещё немного, потянуть за нити распускающегося полотна ещё чуть-чуть...

А потом он, повинуясь гневному приказу, ломал дверь чьих-то комнат, с отстранённостью (не)человека, просто выполняющего свою работу; ещё минутами позже, переводил удивлённый - скрывал, как мог, - взгляд с айзенской породы рыжеватого человека с орлиным носом, на Ромеро Фортеньери, кузена его светлейшего дона, и на Лорана фон Гессена, второго принца Айзена.

Лорана фон Гессена..?

Всё, наверное, встало бы на свои места, если бы знало, на какие места вставать - но на деле Иньиго-Ллиант стоял в дверях, за спиной романского герцога, и держал в руках всё те же разрозненные фрагменты истории, которые, конечно, при желании можно было сцепить друг с другом силой, и выдать за правду, но лучше было бы молчать, ждать, и смотреть, чем он и занимался, стерев с эльфийского лица первичное откровенное удивление.

- Погубили вы себя сами, - негромко отозвался от на слова Ромеро; кузен оказался в откровенно затруднительном положении, а герцог де ла Серда вряд ли бы обрадовался смерти родственника. Сохранить маску, не дать Ромеро бесславно скончаться на острие клинка разгневанного Алессандро, понять, за коим чёртом здесь равно человек из Айзена, и айзенский же принц: список задач рос стремительно и неумолимо. Ллиант выпрямился, ожидая новой команды.
- Герцог..?

Отредактировано Inigo Orellana (2025-06-07 02:31:56)

Минувшее не оставляет место домыслам, и, являясь по сути лишь перечнем фактов, вызывает иные чувства при его осмыслении, нежели те, каковые человек испытывал, проживая те моменты и события, о которых вспоминает теперь.
Безнадежно влюбленный в свои восемнадцать, вырвавший у времени несколько недель запретного, порочного счастья, Алессандро не пытался даже понять, чем является его светлый, напряженно холодный на людях и жадный до ласк и удовольствий в минуты страсти мальчик. И не знал даже, сколько в запомнившемся ему Лоране от выдуманного образа, а сколько настоящего. И узнавал теперь.
В том числе и через это наивно-пошлое: «что вы себе позволяете».
Романский герцог в своих землях мог себе позволить все, что угодно. Даже айзенского принца растянутым «звёздочкой» на широком ложе, равно как и иллюзии на счет его благоразумия, терпения и верности слову чести.
Отвечать Лорану он не стал. Все, что он мог бы ему сказать, сводилось к одному короткому приказу и совершенно точно не предназначалось для чужих ушей. А разматывать лаконичное «Заткнись» в приемлемую для озвучивания при Ромеро и Ллианте фразу у Алесандро не были ни времени, ни настроения. Как и спрашивать у Ллианта, что, черт возьми, с ним такое?
Почему тот, способный двигаться столь стремительно, что выглядел бы для человеческого глаза смазанной тенью, замер на месте. Предал? Принял сторону Лорана в его стремлении сбежать из плена?
Мертвый Штауфен бросился к Ромеро, и прежде, чем тот выхватил шпагу, сбил его с ног. Пожелай Алессандро смрети своему камерьере, ему не пришлось бы контролировать каждое движение мертвеца, довольно было бы импульсивного приказа и  посыла: бей, проткни шпагой, души, кусай, рви на части. Но смерть – и правитель Тотенвальда знал об этом лучше всех здесь присутствующих – слишком мягкое наказание. А потому Ромеро следовало проучить.
Лорана тоже.
Впрок это принцу не пойдет – за минувший день Алессандро познакомился с нынешним Лораном фон Гессеном достаточно, чтобы без каких-то романтических иллюзий представлять, с кем имеет дело и нашел его в равной степени занятным и неприятным в своем своеволии типом. Таких приятно укрощать – они не ломаются. Таким можно верить, когда они прикрывают твою спину по своему выбору. Но пленники и супруги из них преотвратнейшие. И если бы не возмущенные упреки Лорана, Алессандро, пожалуй, так никогда бы и не задумался над тем, что было бы, окажись тот женщиной… Но представив это «что вы себе позволяете» из уст особы в юбках, в первые порадовался, что жена его счастливо мертва, а природные наклонности не заставляют искать в возлюбленном ни нежности и покладистости нрава, ни округлости бедер и отсутствия щетины на щеках поутру.
Ллианта же…
- Что с вами, Ллиант? – процедил он, недовольный тем, что прошла секунда, а Лоран не скручен и не лежит ничком на полу или же грудью на столе.
Последнее он представил так живо, что оно послужило импульсом к действиям куклы, и Штауфен, уже обезоруживший Ромеро, поднял взлохмаченного камерьере на ноги и потащил к столу, чтобы через секунду именно так и уложить. Хорошенько ударив головой о столешницу, едва тот попытался шипя и чертыхаясь, скинуть мертвеца с себя.