АЛЕССАНДРО ГАБРИЭЛЛЕ ДИАНТИ
Герцог Романии // Король Мертвых

David Alpay

ДАТА РОЖДЕНИЯ, ВОЗРАСТ: 24.10.1534 г., 28 лет
РАСА: полуэльф
МАГИЯ: Целитель/менталист 50/50; некромант
РОД ЗАНЯТИЙ: Герцог Романии, Король Мёртвых.
МЕСТО РОЖДЕНИЯ: Александрия, герцогство Романия, Кастилия

РОДСТВЕННЫЕ СВЯЗИ:
Алессандро Винченцо Дианти «Мудрый» - отец, мёртв.
Клариче Мануэла Дианти, в девичестве Фортеньери, вдовствующая герцогиня, мать - 55 лет,
Диана Фредерика Мария Эсперанца Дианти, инфанта Кастильская, герцогиня Романская, супруга, фактически мертва, что не мешало ей разделять с мужем развлечения и странствия - 28 лет, выглядит на 18-19
Челеста Мария Дианти, сестра- 22 года.
Ромеро Фортеньери, граф Сан Фуэнте, кузен – 29 лет
Франческа Орио, фрейлина Дианы Дианти, генерал армии мертвых, кукловод Дианы, честь, совесть и близкий друг Алессандро, 28 лет.

ИСТОРИЯ ПЕРСОНАЖА:
От Великой Романии, колыбели цивилизации античного мира герцогству, носящему то же самое имя достались не только легенды о богах и героях, руины древних храмов и таинственные гробницы неведомых царей и жрецов. Она унаследовала презрительное высокомерие мудрости ко всему суетному и проходящему, любовь к роскоши и удовольствиям, небрежное, покровительственное даже отношение к религии. Здесь, даже во времена, когда Инквизиция была реальной властью, её слуги забирали свою дань с оглядкой на мнение градоправителей и судей, местечковых баронов и, тем более, на решение герцогов. Здесь никого не удивляло, что хлебные места покупаются и продаются, и люди искали не справедливости, но покровительства и защиты – одни святых отцов, другие короля воров, третьи – своей гильдии, четвертые – капитана городской стражи, пятые – знатных родичей. И жизнь ромеев, так называют себя жители этой земли, похожа была на нескончаемую череду карточных игр, где каждый лукавил и мухлевал, но не со зла, а по привычке, стремился выиграть, но философски относился к проигрышу. Где покупалось и продавалось все. И цену себе не стеснялись называть не только проститутки, но и священники.
Янтарные пляжи, щедро одариваемые морем, плодородные земли с оливковыми рощами и виноградниками, бескрайние луга, по которым пастухи перегоняли тучные стада коров и табуны лошадей – Романия была бы богата и без рудников, но Господь в щедрости своей, сотворяя эту землю, позаботился не только о лучшем во всей Кастилии мраморе, но и о том, чтобы  золотоносные жилы в горах поднимались едва ли не к поверхности. Так что даже труд малый и легкий позволял прокормиться, а труд усердный и вовсе мог поднять недавнего ученика, вошедшего в гильдию и ничего, кроме инструмента и таланта не имеющего, до уровня зажиточного человека в считанные годы.
Дед нынешнего герцога прозван был Скупым за то лишь, что запретил блудницам рядиться в золотую парчу, надевать украшения из золота и носить жемчуг, и в дни празднеств выкатывал народу не виноградное вино, а яблочное, зато не по три бочки на площадь, а по шесть.  Так ведь и жареных поросят в угощение не давал – лишь пироги с требухой да все теми же яблоками. Отец нынешнего герцога получил от народа прозвание Мудрый  - за то что глупые эти законы упразднил и вернул все, как было. Нынешний же герцог, правящий всего-то пятый год, любимый своими подданными прозван Благословенным – ибо даже эпитет «Щедрый» недостаточно выражает тот размах, с которым народ одаривается по праздникам, а некоторые везунчики – и вовсе без повода. Без прозваний носителей одного и того же имени людям отличать в беседах и сплетнях было бы сложно.
С правлением Алессандро Дианти Благословенного в Романии вернулся золотой век, поскольку герцог благосклонен к талантливым людям и не только в Александрии, столице герцогства, повсеместно открываются школы для живописцев и скульпторов, но и в других городах. И всякий день во дворце, как говорят счастливчики, что там служат, похож на праздник. Пиры в честь Завязи и Сердца сезонов сменяются рыцарскими турнирами и балами, состязаниями поэтов и конкурсами скульпторов, Когда же двор желает отдохнуть на свежем воздухе, устраиваются конные бега и гонки морских судов. Венец сезона – отмечается неизменными карнавалами. Любимые всеми кастильцами бои быков проводятся здесь еженедельно, а всякий преступивший закон, обреченный на публичную казнь, прихорашивается перед тем, как взойти на плаху, словно жених или невеста перед днем свадьбы. Ибо и в самом деле ждет его венчание со Смертью, но может случиться так, что герцог, волею случая, оказавшийся в толпе, одним своим словом помилует – более того, возьмет к себе на службу.

Люди говорят, что герцог и умен, и красив, и справедлив не менее, чем щедр, а если не справедлив, то милостив. Еще говорят, что сластолюбив и держит в тайном месте целый гарем, куда выкупают самых красивых дев со всей Романии. Что в тайном месте не только гарем находится, но и арена для корриды. Да и какое оно тайное, когда на пиры-маскарады туда приглашаются многие достойные жители города, королевские посланники и молодые аристократы, предпочитающие романский двор королевскому?

То, что герцог – маг народ принял легко. Целитель ведь, а это дело достойное и в нынешнее время маги – посланцы Всевышнего на землю, чтобы защищать простых людей от мерзкой нежити, встающей из могил. И неважно, что что в самой Романии все покойники благопристойно спят там, куда их уложили. Герцог все правильно делает, Бога не гневит – вот и держит кладбищенская земля тех, кто ей доверен.

О том, каков Алессандро Благословенный на самом деле,  знают из окружения герцога, пожалуй, единицы – те самые висельники, спасенные им от смерти. Черная дюжина к нынешнему дню. И знание это заставляет их окунаться в праздник жизни с головой всякий раз, когда они снимают черное.
В любой день их может стать и одиннадцать, и десять – каждый поклялся отдать жизнь за герцога, когда потребуется. Может стать и тринадцать, если Алессандро выберет кого-то еще. И они знают не только, куда спешит герцог, когда тайком, словно вор, покидает Романию, ибо сопровождают его, но и где останавливается по пути на Север, где сворачивает в эльфийский лес, где ступает на открытую для него эльфами тропу, чтобы выехать из не знающего снегов юга на севере, где и летом может присыпать снежком. И там улыбка тает на его губах, а из глаз исчезает живой блеск.
Доезжает он до города Весперы, убогого и жалкого в сравнении с рыбацкими деревеньками Романии, или до лагеря из шатров и навесов, где его узнают другие люди, но склоняются непочтительно, как равные перед первым, хотя и называют королем. У этого короля нет короны. И царством своим он не правит, но правит мертвыми и теми, кто по его приказу ведет отряды мертвецов в бой. И если основная часть армии украшает собой северный берег реки Гьёль, устрашая всех, кто может отважится подплыть достаточно близко, чтобы рассмотреть мертвые лица и белые черепа, то небольшие отряды, поднятые с кладбищ возле айзенских селений, вполне успешно вырезают за пару часов деревни, а за ночь – небольшие города. И умершие, поднятые волей некромантов, уходят вслед за теми, кто их поднял, оставляя женщин и подростков – плодиться до следующей жатвы.
Участь эта – не выбор Короля Мертвых, а тяжкая ноша. Долг, отдаваемый эльфам во исполнение обещания юности, в плату за оказанную однажды услугу.
И то, что мнутся покойники по берегу, то что стоят Айзенские крепости, выдерживая редкие атаки – говорит о том, что плохо расплачивается  Алессандро Дианти, что забыл, как выторговывал у короля Неблагого двора милость для друга. А эльфы ведь напомнят.

ПРОБНЫЙ ПОСТ:

читать

Книготорговец Марко Леоне не был достоин, в сущности, ни фамилии, которую носил, ни имени Святого покровителя Светлейшей, которое получил при крещении.  Был он плут, каких поискать, недоучка, каких много, торгаш, с истинно венецианской страстью не столько к накоплению богатства, сколько  к самому процессу обмена своего товара на серебро, и плутовская его рожа с щегольскими усиками и чуть раскосыми глазами  напоминала морду толстого, холёного кота.
С Бруно они сделались друзьями примерно в полночь, пару недель назад, когда философ, умевший вкушать дары эмильянских виноградных лоз не упиваясь до скотского состояния, дотащил Леоне домой и пьяного сдал на руки монне Паоле, его супруге, не отказав ей в ласковых словах, которые найдутся у всякого итальянца для моложавой и привлекательной женщины, будь он трижды монахом, скопцом, стариком или же вовсе любителем мужчин. Но иных радостей даме доставить не пожелал, притворившись будто не понял цели радушного приглашения остаться на ночь.
Лучше бы, конечно, остался – Мочениго, его ученик, предоставивший ему кров и стол в Венеции, высказал поутру всё, что думал о ночных похождениях своего наставника в искусстве памяти, продемонстрировав определенные успехи тем, что помнил всякий день, точнее ночь или утро, когда Бруно возвращался в его дом то с дружеской пирушки, то с бала у Морозини, куда был приглашен, как философ – доставить  гостям удовольствие беседой о том, в чем они мало смыслили,  но желали прослыть знатоками, то из траттории с дурной славой притона содомитов и убийц, то от дамы, имен которых ноланец своему ученику, конечно же, не открывал, но платье его так благоухало духами, что можно было не гадать, где он подцепил этот аромат, не рискуя, как было бы, будь он человеком от рода Адамова, сотворённого из праха земного, подхватить и модную болезнь.

И вот теперь, зайдя в лавку, у двери которой красовался резной щит с узнаваемыми каждым, кто был в Венеции, львом и книгой, Бруно поприветствовал  жестом и улыбкой Леоне, как раз беседовавшего о чём-то с бородатым мужчиной солидного телосложения. Подле него мялся с ноги на ногу мальчик слуга, державший подмышкой две книги. Милое, но глуповатое его лицо выражало полнейшую скуку.
А вот глаза Леоне блестели и он бодро сыпал латынью, явно довольный и собой, и собеседником. Оценив степень тоски на лице слуги и решив, что беседуют эти двое давно и еще не сказали друг другу всего, что желали, по так затронувших их темам,  ноланец отошел к стеллажу с книгами, куда обычно составляли новенькие, пахнущие типографской краской тома. Спросил подошедшего к нему юношу, помогавшего Леоне в лавке, не знает ли он, сколько продано было оставленных торговцу книг, имея в виду, конечно же свои, но  узнал только то, что все учетные книги торговец ведет сам.  Юноша приходился Марко Леоне крестником и после смерти отца, когда семейство впало в нужду, тот взял его на работу, не столько по необходимости, сколько из милости. Бруно нашел бы о чем поговорить с Микеле, но тут его взгляд  заметил в просвете между книжными полками, у конторки подле зарешеченного окна, женскую фигуру.  Дама была в длинном плаще с капюшоном, и тот почти полностью скрывал ее фигуру, но Бруно уже стало любопытно, что за женщина может тут оказаться.  Судя по стопке книг на конторке, она явно выбирала средство от вечерней скуки примерно столько же времени, сколько хозяин лавки был занят беседой.
Или же Микеле просто не убрал их – но какая разница?

Подойдя  к даме, Бруно, к своему разочарованию обнаружил, что лицо её скрыто под маской. Рука,  по которой можно было бы судить хотя бы о юности или опытности её обладательницы, была в тонкой шелковой перчатке.  Но это уже было неважно, потому что ноланец увидел название книги, которой эта особа уделила своё внимание.
И невольно рассмеялся.
- Боже, что за город! – воскликнул он, сделав к ней ещё шаг. - Ладно, что женщины здесь читают, но  зачем читать такие скучные вещи, как эта?!  Я видел намедни здесь, у Леоне, «Освобождённый Иерусалим». Поверьте, мадонна, вы найдете эту вещь гораздо увлекательней рассуждений о…
Он чуть наклонился, словно хотел прочесть название на обложке, хотя и так отлично его знал.
- О чём там было? О вселенной и мирах?

Ему стало весело уже от одного осознания, что он взялся хулить собственную книгу. Но дама, если не открыла её на случайном месте, кажется, прочла уже достаточно, чтобы оставить чтение, если бы книга оказалась ей скучна.  И теперь Бруно надеялся узнать, что она думает о прочитанном.  И хулы, и хвалы он слышал предостаточно, чтобы быть готовым к любым словам, но в душе надеялся, конечно же, что труд его смог затронуть еще один пытливый ум. Хотя и не рассчитывал на то, что женщина способна хоть что-то понять.
- Давайте лучше я отыщу для вас «Иерусалим», - он тепло улыбнулся, - или что-нибудь о любви. Все любят читать о любви!