Опустившаяся на мир тьма не могла скрыть растерянность Кардоны. Было ли это тем, чего добивался Рагнар? Он и сам не знал ответа на этот вопрос. Знал, что поведение его непредсказуемо, что это выбивает инквизитора из колеи… наверное, это хорошо. Каждый такой перепад лишь глубже вгоняет крючки привязанности в душу Кардоны. После приставленного к горлу кинжала подобная забота — даже в мысленно себе самому сложно даётся это слово, это не забота, это холодный расчёт, никакой заботы здесь нет и быть  не может — должна ощущаться ярче, острее.

Возможно этот холодный душ у горящей стены не помешает, а поможет.

Насколько искренним сейчас стоит быть? Разумно ли сказать, что это не заглаживание вины, потому что виноватым себя Коса не чувствует? Пауза длится ровно настолько долго, чтобы молчание успело стать неловким, но Рагнар не чувствует этой неловкости, как не чувствовал её и в подземельях Рампосты, догола раздеваясь перед Кардоной, даже не думая прикрыться. Он не мальчишка, чтобы стесняться своего тела, тем более, перед другим мужчиной — что этот другой мужчина там не видел, если устроен точно так же?

— Я не чувствую себя виноватым.

И это правда — не чувствует. Умом понимает, что сорвался, вероятно, зря, но вины не испытывает и даже думает, какую пользу извлечь из произошедшего, как обратить это себе во благо.

Рагнар поднял голову. Звёзды над головой яркие, крупные. За это он и любит быть постоянно в дороге. Там, где свет факелов освещает улицы городов, пока солнце не оторвёт нижний полюс от горизонта, таких звёзд не увидишь. В Ледраксе названия созвездий отличались от тех, что были в ходу в Тель-Ханадине, в Деламаре их тоже называли по-своему…

Имён много, а суть одна.

Назовись Рагнар виноватым или нет, сути это бы не поменяло.

— Я хочу, чтобы ты держал меня на поводке, — Рагнар опустил голову, вновь заглядывая в лицо Кардоны. Смутное светлое пятно во тьме объявшей их ночи; с бездонными чёрными провалами на месте глаз. — Коротком. Вечно.

Это было чистой правдой, но говорить это вслух было тяжело. Рагнар убеждал себя, что за всем этим стоит простое желание выжить, но раньше всё то, что он делал только лишь для выживания, давалось ему гораздо легче. Разве можно привязывать к себе человека, не привязываясь при этом самому? Тут впору ощутить себя канатоходцем над морем огня.

Коса чувствовал, что его словам нужно какое-то рациональное объяснение. Достаточно честное, чтобы Кардона принял его. Достаточно искреннее, чтобы вонзить крючки ещё поглубже. И в то же время достаточно… нейтральное?

— Со мной сложно, — и будет только сложнее, но инквизитору об этом знать пока рано. — Иначе я не умею. И ты… если ты отпустишь поводок, то я вернусь туда, откуда мы начали. Потому что иначе я не умею. Но и возвращаться туда — не хочу.

Отредактировано Diego Medina (2025-04-20 14:51:01)

Подпись автора

 

Рагнар оставался на коленях, пока Кардона не отлип от своего валуна и не направился в сторону лачуги, в которой они остались на эту ночь.

Казалось, инквизитор был не рад оставить Косу на коротком поводке. Слишком честный для того, чтобы обернуть это себе во благо? Или же просто не хочет лишней ответственности? Перед тем, как зайти под крышу, Рагнар остановился ненадолго. Вздохнул глубоко, но бесшумно, привычно наклонился, чтобы миновать порог — подходящие для его роста дверные проёмы были разве что в домах благородных господ, где потолки в два-три человеческих роста, а то и выше.

Последние минуты перед началом ночи Рагнара использовали как грубую физическую силу, чтобы помочь раненым. Сам он, пряча в усах и бороде ухмылку, думал о том, что всего две недели назад лежал в эфлингтонских болотах со вспоротым медвежьим когтём животом отравленный арбалетными болтами подкупленного Фарнезе, а сейчас на него едва ли не всем весом опирается Ортиз, сейчас он в одно лицо помогает устроиться капризному Винченцо (держит на руках со всей осторожностью, пока Тиль, мысленно считая до десяти, чтоб не взорваться, в сотый раз взбивает худую подушку и расправляет покрывало), сейчас он поднимает Крисафи, чтоб тот сам не напрягался, чтобы швы не разошлись…

…думал ли кто-то о швах самого Рагнара? Широкий багровый рубец чуть ниже пупка, горизонтальный и слегка неровный, видеть могли все — он так и не надел ничего наверх, потому что нечего было. В седельных сумках лежал комплект для Рагны. При досмотре её вещи, наверное приняли за мужские из-за размера, но правда была чуть более сложной.

Коса находился с ними всеми под одной крышей, но в то же время был будто не здесь. С лицом привычно непроницаемым, будто с бронзовой маской, он думал о предстоящей ночи. Соблазн лечь спать в доме был велик. Здесь тепло. Сухо. Нет насекомых, а если и есть, то не в том количестве, что и на улице.

Но стоит лишь раз дать себе слабину…

Идея поделить дежурство только между ним и Кардоной не понравилась Рагнару, но возражать он не стал. Тиль и правда нужен будет завтра свежим и собранным настолько, насколько это возможно. С раненых спросу нет. Значит, только я и он.

Подавив вздох, Коса вышел на улицу. Прохладно, но не смертельно. Может, пошарить по домам? Некоторые выглядели достаточно прилично, возможно, внутри сохранились вещи… вряд ли найдётся что-то, что на лезло бы на Рагнара, но попытаться стоило.

Позже.

Он сел у костра, устремил взгляд в пылающие угли, мрачно думая о том, что он уже чуть больше четырёх недель мужчина. Перебросить может в любой момент, и через три дня, и через три месяца…

Вскоре присоединился Кардона. Некоторое время они сидели в тишине и каждый думал о своём, но в какой-то момент Коса решил, что лучше узнать всё сразу, чем изводить себя попусту.

Выбирать слова он не стал:

— Я хочу знать, правдивы ли те слухи, — в голосе не было ни праздного любопытства, ни неприязни, ни скрытых ожиданий. Таким голосом констатируют факты, например, что на улице ветрено. Именно это Рагнар и делал, констатировал факт, что хочет знать. — И привлекают ли тебя только мужчины. А, и не строй зря догадок, зачем хочу. Всё равно не догадаешься, — и добавил почти сразу, без перехода, будто говорили они о том, кто король Понтара — сом или щука: — Швы, думаю, снять можно. Винченцо я поднимал, кишки не вылезли.

Сказал бы, что заживает как на собаке, но так быстро и крепко даже на собаке не заживает. И это беспокоило.

Отредактировано Diego Medina (2025-04-23 13:50:18)

Подпись автора

 

Внутреннее напряжение ощутимо спало после двойного положительного ответа Кардоны. Прекрасно. Значит, с Рагной обойдётся без неприятных эксцессов. Дело за малым — прочь убраться с инквизиторских глаз, как только появятся первые признаки; самого Кардону, правда, придётся забрать с собой, где бы они не находились, хоть в Рампосте, хоть где-то на полпути от рогов Велариса к заду Элио.

В тишине думалось проще. В присутствии Кардоны — тоже, оно избавляло от одиночества, которое, в общем-то, не сильно Рагнара беспокоило, с людьми всегда сложнее, чем со Слейпниром, и наличие рядом конкретно этого инквизитора уже не напрягало. Человек ко всему привыкает. Особенно к необходимому злу, которым и был Кардона. Молчать рядом с ним было легко.

Впрочем, возможно, если благими намерениями выложена дорога в ад, то необходимым злом — в то место, где царит покой?

Коса удивлённо поднял брови, глядя на протягиваемый ему плащ. Прохлада опустилась на берег моря, на крохотную и сожжённую Авемини, и дальше будет только промозглее, но…

— Мне не нужна ни твоя, ни его помощь, со швами я справлюсь сам, — кинжал Кардоны, кажется, остался у кого-то из инквизиторов, увёзших пленников в Рампосту, потому что при Кардоне Рагнар его не наблюдал. — Просто ставлю в известность, что со мной можно не нежничать.

На задворках сознания мелькнула мысль колючая, злая… едва заметно поджав губы Рагнар подавил в себе чувство, которое она вызвала.

Он не помнил — или не хотел помнить — когда с ним кто-то в последний раз нежничал, когда его в последний раз щадили из заботы, а не холодного расчёта.

Холодный расчёт двигал Кардоной, когда он решил сохранить жизнь Косе. И Коса был уверен, что сочувствия к нему инквизитор не испытывал, когда делал предложение, отказаться от которого было не просто сложно, а невозможно. Тот же холодный расчёт двигал сейчас Рагнаром, отказавшимся принимать плащ обратно. Всадить крючки глубже. Привязать к себе мнимой заботой. На иную он ведь и не способен, верно? Дать увидеть в себе человека, которым сам себя уже как будто не считал.

Почему тогда решение дать маковую воду Кардоне далось легко, а другим — сложно? Коса легко скривил губы, будто одна мысль о том, чтобы делиться своими запасами с ранеными, причиняла ему физический дискомфорт.

— Я подумаю, — бросил небрежно, отводя взгляд от инквизитора. — Плащ себе оставь, — протянул сложенную в несколько раз тяжёлую ткань обратно. — Во мне кровь равно севера и юга. Не замёрзну, — ложь легко срывалась с губ. Замёрзнет, конечно, но явно будет чувствовать себя комфортней, чем Кардона в своей пропитанной потом и сажей рубахе.

Тихо потрескивал костёр. Его тепло ласкало лицо, шею, грудь, руки, в то время как ночная прохлада лизала спину.

— Много вы вообще обо мне знаете? О том, кто я, о передвижениях по континенту в разное время года. О том, что я умею. О том, что пережил.

Подпись автора

 

Рагнар усмехнулся, заметив, как поёжился Кардона от порыва сырого ветра с моря. Ему самому холодно не было. Прохладно — да, волоски на теле слабо привстали, будто способные согреть, но холодно — нет. Приятно было воочию наблюдать, что кочевой образ жизни сделал его действительно куда более выносливым, чем южан, всё детство свой нос дальше границ уютного Деламара не совавших.

— А, вы знаете только о той, что на границе с Эфлингтоном? — равнодушно отозвался Рагнар.

И благоразумно не уточнил, какая именно. Таких таверн было в его жизни… некоторое количество. Иногда это был он, иногда это была Рагна, иногда они заметали следы, а иногда — бросали всё как есть и даже оставляли свидетелей.

— Продажность? — Коса даже рассмеялся. — Инквизиция ждёт от шлюх верности, а от наёмников — неподкупности? — его смех стал громче, почти переходя в раскатистый, низкий хохот.

Шрам на животе молчал, не отзываясь болью. На несколько кратких мгновений у Рагнара не болело совсем ничего, а после боль вернулась, вернулась сразу же, как оборвался его смех.

— С распущенностью я бы поспорил, остальное — правда.

Только что помянувший шлюх Коса первым делом подумал именно о бордельных девках, когда Кардона упомянул распущенность. Впрочем, как знать, что имел в виду инквизитор на самом деле? Спросить бы, но…

Направленные на Кардону зрачки расширились от бешенства, а после — резко сузились, будучи устремлёнными в костёр. Вид у Рагнара сделался такой, будто он внезапно получил пощёчину. Болезненную, унизительную, а что хуже прочего — заслуженную.

Я и сам не знаю, что я за человек, — хотел ответить Рагнар, но слова застряли в горле. Он глубоко вдохнул и медленно, тяжело выдохнул, давя в себе вспыхнувшую злость. Кардона не виноват, право слово, хотя ещё совсем недавно за такие слова Коса снёс бы ему — и любому другому — голову с плеч. Просто за то, что человек ненароком коснулся болезненной темы, о которой не знал, да и не мог знать.

Чувствуя, что выдержка может ему изменить, Коса порывисто поднялся с места.

— Из всех людей, что я встречал, во многих отношениях я — худший, — обронил он. Злость на Кардону пополам с презрением к себе самому прокралась в голос, оставила свой след. — Пойду коней проверю.

Кони чувствовали себя замечательно. Особенно Слейпнир, которого Рагнар предусмотрительно оставил чуть в стороне от бойни, не рискнув жертвовать его здоровьем и, возможно, жизнью ради дюжины магов-отступников. Почти четверть часа он стоял, уткнувшись лбом в лоб своего коня, держа ладони на горячей морде животного.

Перед тем, как уйти, Коса забрал что-то из седельных сумок, потом же, не говоря ни слова и не отнимая плаща, удалился в лачугу, где они все остановились на эту ночь, единственную ночь, которую предстояло провести в Авемини.

Крисафи тихо постанывал от боли. Винченцо слабо хрипел во сне. Ортиз спал молча, и сон его наверняка был глубже и спокойнее, чем у двух раненых товарищей. Без лишних сантиментов и без сожаления Рагнар растолкал Тиля.

— Чт… что такое? — лекарь вскинулся почти сразу. Лохматый, заспанный, но тщательно старающийся уговорить глаза смотреть в одном направлении, а не в разных.

— На. Маковое молоко.

— От… откуда ты…

— От верблюда, — оборвал Рагнар.

Он хотел сказать, чтоб Тиль дал по несколько капель всем, кому надо, но усилием воли подавил в себе этот комментарий. Для инквизитора это явно не первая вылазка и не вторая, и с маковым молоком он обращаться умеет.

— Утром вернёшь, — буркнул Коса, устраиваясь на холодном жёстком полу, единственная кровать была занята Крисафи. — И посади уже Винченцо, а то он лёжа точно сдохнет.

Это было последним, что сказал Рагнар перед тем, как уснуть. Ворочать Винченцо он предоставил Тилю самостоятельно, посчитал, что его помощь завершилась предложением макового молока. Это уже больше, чем он должен был. Нежелание делиться всё ещё неприятно грызло.

Но ещё более неприятным оказалось пробуждение. Резко, словно от толчка; сразу неприятно бодрый, сразу внимательный и сосредоточенный, уже грубо и крепко схвативший Кардону на запястье правой рукой, в то время как левая метнулась к бедру, где обычно висел кинжал. Обычно, но не сейчас.

Отредактировано Diego Medina (2025-04-27 22:33:56)

Подпись автора

 

И снова эти незнакомые виеролийские слова. Нет, всё-таки нужно будет плотно заняться языком, когда будет время. А вот когда оно будет, если Рагнар вынужден быть постоянно в пути это вопрос хороший. Но учить виеролийский должно быть проще, чем деламарский. Деламарский он учил хоть и в детстве, когда знания липнут проще, но с нуля, а сейчас — не совсем. Виеролийский был родственным языком, похожих слов хватало.

А может, Коса себя просто утешал.

— Ортиз мне только пальцем погрозил, — его ухмылку можно было назвать почти весёлой. — Он не такой пугливый, как ты.

Возможно, потому что на голову выше и ощутимо тяжелее? Когда ты ростом с Кардону, невольно приходится опасаться почти всех мужчин. Потому что почти все выше и сильнее. А вот ловчее ли, выносливее ли, быстрее ли — приходится проверять на практике.

Рагнар не стал пояснять, что и без того знает, что не в разбойничьей шайке, но контролировать это не может. К тому же, дело было не только и даже не столько в разбойничьих шайках.

А в Рагне.

Но думать об этом он не хотел.

Не хотел думать и о том, что Винченцо едва ли доживёт до заката — было такое нехорошее ощущение — как и о том, что Тиль, кажется, дал маловато макового молока Ортизу, раз тот постанывает и ворочается. Брал бы пример с Крисафи, что ли. Тот хоть и храпел, хрипел и сипел, но боли в этих звука не слышалось, да и вообще он спал, как и подобает.

— Оставь.

В одних штанах и сапогах Рагнар вышел на улицу, потянулся всем телом с едва слышным, но сладким хрустом в затёкшей спине. Луна ярко светила с небес, костёр ещё горел. Коса умылся холодной морской водой — лучше, чем ничего — и первым делом пошёл проверять лошадей.

Они спали стоя все, кроме Слейпнира. Круглым глазом он покосился на хозяина, прежде чем обернуть к нему свою морду. Сняв коня с привязи, Рагнар вместе с ним вернулся к костру. Видя его внешнюю расслабленность и не слыша ничего подозрительного, кроме неумолчного шума волн, гигантский конь опустился на землю, опустив вытянутую шею на подогнутые передние ноги.

Коса устроился меж костром и конём, прислонившись спиной к последнему. На контрасте с ночным морским воздухом, сырым и тяжёлым, Слейпнир казался горячим. Укрыться бы плащом спереди, но плащ нужнее Кардоне, да и грудь с плечами всё ещё горят от ожога и каждое прикосновение к следам вызывает приступ желания убить кого-нибудь.

Откинув на Слейпнира голову, Рагнар долго рассматривал звёзды. Искал созвездия, каждое из которых ему было давно знакомо. Ориентироваться по звёздам его научили раньше, чем у него борода начала расти.

Или раньше, чем начала расти грудь?

Этого он не помнил. Знал лишь, что был ещё ребёнком, который ещё не начал формироваться.

Если когда-нибудь сниму проклятие… то обязательно вспомню.

Незадолго до рассвета небо затянуло тяжёлыми низкими тучами. Поднялся ветер. Слейпнир, к тому времени уже выспавшийся и вставший на ноги, задумчиво бродил на берегу у самой воды, но пить воду не спешил. Рагнар вернул коня обратно к костру и путём просьб, шантажа и подкупа уговорил коня лечь обратно. Прятаться от ветра за ним было удобнее. Пожалуй, ветер вообще был единственным, от чего следовало прятаться в последние минуты ночи, перетекающей в утро.

Воздух был таким же солёным и сырым, а солнце, по ощущениям, едва ли наполовину вышло из-за горизонта, когда с небес на землю обрушилась стена дождя, тут же вспенивая море и превращая песок в грязь. Слейпнир испуганно подскочил, громко заржав. Ему немедля ответили другие лошади. Подскочил и Рагнар, но вместо ржания грязно выругался. Первым делом он занялся лошадьми, развёл их по другим домам, в которых сохранились крыши. Огромный Слейпниру при всём желании не прошёл бы в сохранившийся дверной проём, так что Косе пришлось ломать над ним обгорелые доски, увеличивая высоту прохода.

Костёр потух и даже не дымился, крупные частые капли всё тут же прибивали к земле.

В хижину Рагнар вошёл насквозь мокрый и злой, как рой ос. С кистей рук капала тёмная от сажи вода. Ливень шумно барабанил по крыше.

Кардона уже проснулся, но выглядел так помято, что можно было с уверенностью сказать, что до начала дождя он спал.

— Сегодня без завтрака, — буркнул Коса. — Я готовить в такой ливень не буду.

Подпись автора

 

Рагнар предпочёл устроиться в углу этой жалкой хибары, что служила им убежищем. Он прижал колени к груди, положил на них руки, а сверху сумрачно устроил подбородок. Толстая лоснящаяся коса ниспадала на плечо, огибала локоть и стекала вниз, на деревянный пол. К своей доле завтрака он не притронулся. Чутьё подсказывало, что дождь зарядил надолго, им придётся задержаться как минимум до обеда. А может и того дольше, но думать об этом не хотелось.

Хорошо бы на охоту пойти, да кого ж в такой дождину подстрелишь?..

К полудню дождь лишь усилился. Коса несколько раз вставал, разминал затёкшие мышцы, а потом возвращался в свой угол, с каждым часом делаясь всё мрачнее и мрачнее. Он был близок к тому, чтобы взорваться, но безудержная болтовня Крисафи странным образом успокаивала. Рагнар слушал его байки, не задумываясь о степени их правдивости; в них сквозила жизнь — нормальная человеческая жизнь, в которой было место и доверию, и дому, и какой-то определённости, пусть даже рассказывал Крисафи совсем не о том.

Лёгкая сонливость застилала глаза. Коса гнал её прочь. Хмурился, внимательней вслушивался во всякое сказанное под крышей слово; даже задремать ему было никак нельзя. Он уже провёл здесь одну ночь. Вторая — даже будь это полуденная дрёма — затащит его в душный тёмный водоворот кошмаров, от которых тело покрывается холодным липким потом, а крики разносятся далеко по округе.

— Он мёртв, — бесцветным голосом ответил Рагнар за Винченцо.

Молчание, сменившее ещё недавно звучавший смех, ощущалось особенно тяжёлым и мерзким. Рагнар чувствовал его в воздухе, как чувствовал влагу и соль, но не позволял ему опутать себя тошнотворными незримыми щупальцами неловкости и скорби. Он едва ли знал Винченцо — похоронил его ещё ночью, уходя в свой дозор.

Коса видел много смертей… слишком много. Научился видеть её приближение в малозаметных признаках, всем нутром чувствовал её невесомую, неотвратимую поступь гораздо раньше, чем она приходила за очередной душой.

— Я могу потом его вскрыть? — вопросительный взгляд в спину Кардоны, который, впрочем, услышав подобный вопрос, тут же невозможным образом обернулся, поставив под сомнение все знания человечества о пределах скручивания человеческого позвоночника. — Хочу глянуть, от чего он с… кончался.

— Нет!

Крисафи закашлялся, наливаясь густым малиново-багровым цветом, таким типичным для рыжеволосых людей. Тиль посмотрел на Рагнара с недоумением, словно не верил в то, что услышал только что. Ортиз, будь рядом нечто тяжелое, непременно бы запустил этим в Косу, но за неимением оного лишь смерил его презрительным взглядом и выразительно процедил:

— Больной ублюдок…

Рагнар пожал плечами и повернул голову в другую от комнаты сторону. Теперь ему оставалось только смотреть в стену и слушать дробь ливня по крыше. Нет, и как они собираются понять, от чего он умер, если не вскрыть? Нежели Тилю, как лекарю, не интересно посмотреть, не проткнуты ли лёгкие Винченцо сломанными рёбрами? Потому что не надо было его класть на пол, лучше бы сидел у стенки. Или, может, дело совсем не в этом?

“Это не моё дело”

Неудивительно, что в Тель-Ханадине лекарское искусство Деламара считают, мягко говоря, отстающим.

Сложно сказать, сколько длилось молчание, но прервал его Крисафи, быстрее прочих восстановивший своё душевное равновесие.

— А как ты, Рагнар, попал-то к нам, говоришь?.. Нас не посвящали в подробности, но интересно ведь…

Коса подавил вздох. Крисафи, наверное, пытается разрядить обстановку. И отвлечься от того, что в лачуге вместе с ними находится труп Винченцо. Из-за ливня его даже в телегу не погрузишь. Да и мало ли, вдруг тело привлечёт падальщиков?

— Говорят, ты подкупил Фарнезе, это правда?

— Ну раз говорят, значит, правда, — неохотно ответил Рагнар. Он посмотрел на Крисафи и, встретив в его взгляде неподдельный интерес и искреннее желание узнать всё из первых рук, сдался. — Да, подкупил. Он попросил шесть золотых. Я дал ему отравленные болты — яд бы меня погрузил в сон такой глубокий, что меня бы все приняли за труп. Про инквизиторов на хвосте он мне тоже рассказал. Кто в чём силён и всё такое, где какая группа, в какую сторону из Тогби лучше бежать… Он в меня попал ровно пять раз, как мы и договаривались, потом прицельно мазал.

Слушали его внимательно. Слушал даже Ортиз, всё ещё демонстративно глядящий в другую сторону.

— План был такой — собрать на хвосте инквизиторов побольше, уйти в болота и там якобы помереть, чтоб от меня все отвязались, перестали искать. Но на болотах оказался медведь. Он меня немного подрал. И мне пришлось его завалить. А ваш Кардона всё тащился и тащился следом, пристал, как банный лист к жопе… поглядел, что я не подыхаю, ну и сделал мне предложение, от которого невозможно отказаться. С Инквизиции — амнистия, с меня — посильная помощь в поимке чародеев. Вот и весь сказ.

Подпись автора

 

Рагнару нестерпимо хотелось ответить, что может и дальше резать инквизиторов, если Ортиза что-то не устраивает, но он сдержался усилием воли. Они тут заперты впятером в этой жалкой хибаре и у них уже есть один труп. Если случится драка, будет как минимум ещё один, и совершенно точно не рагнаровский, но появившийся от его руки и при его непосредственном участии.

Коса давно уже не дрался ради драки. Он убивал.

Когда Кардона вернулся из своего рейда по обугленной деревне, Рагнар уже знал, что в семье Крисафи семнадцать детей, а сам он то ли девятый, а то ли двенадцатый; что он знавал Тень, который ездил только на кобылах и всех их называл Плотвами; что в детстве он боялся плавать, потому как старшая сестра сказала ему, что у неё потому нет такого пиструна, как у мальчишек, что его ей в речке откусила щука; что он хотел стать кузнецом, но на спор нанялся на корабль, да так и втянулся как-то незаметно…

Сухари, яблоки, вяленая рыба. С завтрака, который Рагнар отложил на потом, у него оставался ещё хлеб и сыр. В целом неплохо, но маловато, конечно, и не пойдёт ни в какое сравнение с той же кашей или зажаренной на костре дичью.

Инквизиторы бранились меж собой как супруги, прожившие вместе полжизни. В их разговорах можно было найти успокоение, но речь опять зашла о ночёвке в Авемини, и настроение Косы, только начавшее выравниваться под магнетическим воздействием болтовни Крисафи, вновь начало падать всё глубже в пучины беспросветного мрака. Кончился бы к ночи дождь, можно переночевать на улице… или найти другой дом с уцелевшей крышей. Придётся тогда спать вместе с лошадьми, но это не страшно.

Слейпнир будет только рад компании.

Рагнар задумчиво глянул на Кардону. Интересно, догадался ли он проведать лошадей?

От выпивки бывший наёмник отказываться не стал, но глотнул немного, только чтобы  горло промочить. Напиваться он не собирался. Во-первых, знал, что это невозможно. Во-вторых, оценить всю палитру вкуса не смог бы при всём желании.

— Не холодно, — Рагнар передал яблочное пойло обратно Кардоне.

Комментировать остальное он не стал. Молча, с лёгким прищуром подпустил к себе Тиля, которому наверняка казалось, что одно неверное движение и Рагнар откусит ему голову. Нет, швы снять Коса мог и сам, ему и правда не нужна была в том чужая помощь, не впервой, но отказываться он не стал. Они ведь хотят увидеть в нём человека? Хотят начать доверять ему? Или хотя бы не подозревать во всех смертных грехах, большую часть из которых он, бесспорно, воплощал в жизнь в самом извращённом и жестоком виде.

Принять помощь было выгодно по разным причинам — и потому Коса принял её. А заодно решил немного больше рассказать о себе. Людям это, кажется, нравится.

— Я родился в Ледраксе, далеко на севере, возле большой воды, — как его лен называется, он не помнит. Деламарцам же эта информация ни к чему, хватит и общих деталей. — Но мать моя ханадинка. Путешествовать я начал ещё ребёнком, как только меня от груди отлучили. Зиму я проводил на севере, лето — в Тель-Ханадине, близ пустыни, а порой и в ней самой, всякое случалось, — рассказ помогал отвлечься от Тиля, который возился рядом, снимая швы и хмуро разглядывая следы ожогов. Кожа красная, воспалённая, да ещё несколько волдырей прибавилось, но небольших, так что не страшно. — Так что я и к морозу привычен, и к жаре. Уж повыносливее вас, неженок, буду.

В лачуге было не сказать, что комфортно, но вполне терпимо. Даже уснуть можно, но спать Рагнару теперь никак нельзя было. Наблюдая за Тилем, снимавшим последний стежок, он вскользь подумал о том, что, если дождь к ночи кончится, можно вызваться дежурить до самого утра, а там уж на Слейпнире вздремнуть можно.

— Из чего там мазь твоя?

Тиль помолчал немного перед ответом, будто взвешивая, стоит ли что-то говорить, понимает ли Коса хоть что-то в лечении.

— Мёд, алоэ и календула.

— Ладно, давай… только мазаться сам буду.

Чужие прикосновения к обожжённым местам казались больнее, неприятнее собственных.

Подпись автора

 

— Я не безрукий, — возразил Рагнар, когда Кардона протянул руку за мазью, но инквизитор проигнорировал нежелание принимать помочь, а бывший наёмник не имел желания спорить у всех на глазах.

Будь они здесь одни, он бы просто отобрал мазь у Кардоны и всё сделал бы сам. Грубая физическая сила была тем самым аргументом, против которого у вечно малоэмоционального инквизитора не было достойного козыря; всегда можно было выкрутить ему руки и дать пендаля, чтоб не мешался под ногами. Впрочем… возможно, будь они здесь одни Коса и не стал бы отказываться от помощи?

Этот вопрос — как и ответ на него — он тут же вымел из своей головы и встретил мрачным взглядом зелёных глаз опустившегося на одно колено инквизитора.

Прохладная мазь приятно остужала кожу, но всякое прикосновение отзывалось раздражением в теле. Рагнар разглядывал лицо Кардоны неприкрыто, прямо. Вероятно, этим делал всю ситуацию ещё более неловкой, но инквизитора никто не тянут ни за руки, не за язык. Его поступок Коса истолковал как жест вежливости, отвечающий на то, что произошло между ними на пляже, хотя его собственные действия тогда не имели с вежливостью ничего общего.

Это был холодный расчёт. Потому что Рагнар находился в зависимом положении — был уверен, что Карранза вот так запросто не пустит чужака в ряды Инквизиции и до какого-то срока за ним будут следить, оценивать. Будут присматриваться, чтобы потом решить уже окончательно, есть ли смысл держать бывшего наёмника на привязи или же лучше пустить концы в воду. А раз так, то расположение инквизиторов, давно заслуживших доверие, необходимо. Очень необходимо.

Сначала он делает так, а потом удивляется, что о нём слухи ходят, — пусть даже слухи оказались вовсе никакими не слухами, а самой настоящей правдой.

В лёгкой сумрачности, царящей в лачуге, сложно было сказать наверняка, покраснел Кардона или нет, тщательно выверенными движениями нанося целебную мазь на грудь и плечи Рагнара, но Рагнару почему-то казалось, что да. Откроешь дверь — холодом тянет, закроешь — душно, аж кровь приливает к лицу, какие же эти деламарцы всё-таки неженки…

Благодарить Рагнар не стал. Не видел в этих словах смыла.

Дождь всё не унимался. Тревожность постепенно нарастала. По звуку дождя, по запаху пропитанного солью воздуха Коса чувствовал, что закончится это всё ещё нескоро, а значит, ночевать им и правда придётся в Авемини. Желая размяться хоть немного и побыть в относительном одиночестве, Рагнар попытался было выйти на улицу под предлогом того, что лошадей нужно покормить и напоить, но был остановлен Тилем: ливень мог слизать мазь, а запасы которой были не бесконечными, и которую неплохо бы удержать на теле до ночи. Она таяла от жара тела и одиночными каплями пыталась стечь вниз, но Рагнар всякий раз подцеплял эти капли пальцем и отправлял в рот, чувствуя горечь трав, но не ощущая сладости мёда.

К лошадям в итоге отправились Тиль и Кардона. Когда они вернулись, Крисафи в третий раз за день завёл байку про щупальце осьминога.

— Не щупальце это было, а хер осьминожий, — не выдержал Рагнар. Про то ему как-то рассказала морячка-ханадинка, посвятившая свою жизнь морю и изучению его тварей. К большой воде её тянуло с малых лет. Стоило ей начать рассказывать о своих исследованиях и наблюдениях, так рот у неё мог не закрываться сутки напролёт.

— Как хер? — опешил Крисафи.

— Ну вот так, хер. Мне одна учёная девка сказывала, что у осьминогов хер как щупальце выглядит. Иногда отрывается и само по себе плавает в поисках осьминожихи.

— А потом как оно?.. Обратно, что ли прирастает?

— Про то уже не знаю, не дослушал. Нас взяли на абордаж.

— А потом?

А потом слишком быстро начала появляться Рагна — и Рагнар просто прыгнул за борт. Её подобрали через пару часов и взяли в плен, но тонкое лезвие, запрятанное в толще косы, помогло сбежать.

— А потом наши пути разошлись.

И Коса замолчал, и на просьбы Крисафи рассказать историю про абордаж подробнее не реагировал.

Когда солнце зашло за горизонт, нервозность Рагнара стала уже почти неприкрытой. Он теребил кончик косы, наматывал на палец обхваченную тремя золотыми кольцами бороду и выглядел смурнее обычного. В какой-то момент он вышел отлить, да так и не вернулся — сел под уцелевшим навесом над крыльцом одного из домов.

По телу порой пробегала зябкая дрожь. Низкие тучи прорезали всполохи молний. Гром, как обычно, приходил с запозданием. Руины Авемини стремительно погружались во тьму.

Подпись автора

 

Вскоре вынужденное уединение Рагнара прервал Кардона, которому мало было просто поглядеть, куда именно запропастился бывший наёмник — надо было ещё и пройтись под дождём, взойти на крыльцо, чтобы спрятаться под навесом. И чтобы оказаться так близко, что даже руки вытягивать не надо, если вдруг захочется коснуться.

— Меня носит там, где его нет, — мрачно ответил Коса. — По-моему, это достаточно очевидно, а большего ему знать и не надо.

Конечно, первым “забеспокоился” Ортиз, как самый недоверчивый, кто же ещё? У Тиля доверия к этому миру куда больше, Крисафи едва ли бы стал кого-то в чём-то подозревать, Винченцо мёртв. Остаются лишь Ортиз и Кардона, но первый ранен, так что…

— Ты у него теперь на побегушках?

Скрывать все детали своего проклятия не получится. Рано или поздно всплывёт каждая хоть сколько-то важная особенность, но Рагнар хотел оттягивать неизбежное так долго, как получится. Чем позже они узнают обо всех его сюрпризах, тем меньше вероятность того, что очередное утро он встретит на виселице. Привыкнут к нему, смирятся, привяжутся, а там, глядишь, уже и сами не захотят казнить, даже если сюрпризы им сильно не понравятся.

Скрывая дрожь, Коса потянулся всем телом. Позвоночник сладенько хрустнул, по мышцам разлилось приятное томление. Если б не варговы порывы ветра, то было бы вполне терпимо… купался же он в ледяных водах зимнего Ледракса? И ничего, не помер. И с этой ночью под открытым небом да голым по пояс — тоже справится, не впервой. А если совсем худо станет, так Слейпнир мне в объятьях не откажет.

— Дождь закончится ближе к рассвету, — он чувствовал это в воздухе. Не знал, как это работает, как понимает он по запаху, что будет вскорости с погодой, но — понимал. И добавил в голос больше равнодушия. — Могу побыть в дозоре эту ночь. Отосплюсь на пути в Рампосту.

Ливень, будто издеваясь над ним, припустил ещё сильнее. Коса отстранённо подумал, что чуть позже надо покормить лошадей.

Подпись автора