АНТУАН АНРИ КЛЕРМОН
граф Лаваньи

Matteo Martari

ДАТА РОЖДЕНИЯ, ВОЗРАСТ: 05.08.1519, 44 года
РАСА: человек
РОД ЗАНЯТИЙ: канцлер
МЕСТО РОЖДЕНИЯ: Аттиньи, Кастилия

РОДСТВЕННЫЕ СВЯЗИ:
Родители: Арман Гийом Клермон, граф Лаваньи, и Анна-Мария Шеверни
Младшие братья: Франсуа Эмери Клермон (чиновник при дворе), Винсент Жак Клермон (член Святой инквизиции), Ришар Ансельм Клермон (вольный художник)

Первая жена: Сюзанна Эрмелина де Ре; умера родами
Вторая жена: Изабель Беатрис де Сен-Пьер; погибла от горячки в 1561

Дети: Мария - дочь от первого брака; Теофания и Жан - дети от второго. Все трое успешно устроены в собственных достойных браках и имеют наследников

ИСТОРИЯ ПЕРСОНАЖА:
Его колыбелью были родовые земли на севере Кастилии - земли знатной, но со временем обнищавшей фамилии, ныне державшейся на добром слове и обширной генеалогии. Старший из четырёх детей, Антуан стал графом Лаваньи слишком рано; с каменным лицом утешал мать на похоронах собственного отца, а затем закатал рукава, опустил глаза в книги, и с тех пор не останавливался. 

Он изучал право в университете Альтамиры на остатки денег рода, в надежде быстро подняться по карьерной лестнице и вывести семью из нищеты: на нём были и мать, и трое братьев, и ответственность давила на плечи. Пренебрегая прелестями студенческой жизни и не рискуя смертью на дуэлях, он проводил дни за учёбой, и с продуманной жёсткостью хватался за все предоставляемые возможности - даже если для этого приходилось идти по головам, за что не обрёл друзей, но легко нажил недругов. По окончанию учёбы отработал пару лет на юридическом поприще, а затем подался на государственную службу. После пары коротких и бесславных кампаний был тяжело ранен в бою, порешил, что кровь и грязь военных потугов - не для него, и вернулся к учёбе, совмещая её с исполнением судейских обязанностей, чтобы в итоге со степенью доктора права начать искать новые возможности примкнуть ко двору.

Комбинации новых заведённых связей и старых знакомых семьи, помнящих отца и деда Лаваньи, хватило, чтобы выбить себе место сначала в счётной палате, а затем и в канцелярии иностранных дел, где Антуан получил репутацию человека честного, дружелюбного, и неутомимо деятельного. Он быстро разобрался в работе и в хитром переплетении натянутых отношений между государствами; мало говорил, много улыбался, и ещё больше записывал. Когда поползли слухи о шпионах промеж своих же, Антуан какое-то время равно собирал и писал доносы - а когда дописал, представил дело министру иностранных дел, в чьей спине вот-вот должен был оказаться кинжал, не позабыв и о том, чтобы указать самому министру на долгий и тщательно задокументированный список его же прегрешений. 

Около года спустя Антуан занял пост государственного секретаря по иностранным и военным делам - и теперь за ниточки шпионской сети начал дёргать уже он. Стал активно появляться при дворе и участвовать в политических интригах; пара добрых слов была замолвлена перед королём Фердинандом II, обратившем на него свой августейший взор. Заговор против действующего канцлера Антуан начал уже сам, устав за несколько лет от его бездействия и пустых реформ. Его постепенно разрастающаяся паутина дознавателей и доносчиков держалась в основном на шантаже и вымогательстве, и Антуан с нетерпением дожидался момента, когда он сможет держать в своей руке не только кнут, но и хоть сколько бы то ни было значимый пряник в виде обещаний продвижения по службе и земельных наделов тем, кто верно служил короне в целом, и ему в частности. Фердинанд II благоволил ему, а канцлер доверял - настолько, насколько это было возможно в змеином клубке государственных измен, - а потому, когда появилась удачная возможность встать на сторону монарха в конфликте, обещавшим вылиться в долгожданную отставку канцлера, Антуан не замедлил это сделать, - а также немедленно подсказать Фердинанду II отличную кандидатуру на канцлерскую замену.

За десять лет на посту канцлера Антуан Клермон добился многого, равно для себя, и для Кастилии. Графство Лаваньи перестало быть забытой точкой на карте, его дети заключили достойные своего положения браки, и имя “Клермон” снова было вписано в анналы истории. Когда стало ясно, что за магией - будущее, Антуан стал открыто благоволить магам, лично проспонсировав десяток многообещающих талантов, и поддерживая кампании, брошенные на решение мертвецкой проблемы, не побрезговав даже явиться в первых рядах на пару плечом к плечу с герцогом де ла Серда. Был, впрочем, первым, кто подкинул Риарио светлую идею выступить против регентства выскочки-герцога, и был крайне разочарован гибелью Хосе Сандавала, на которого возлагал пусть и осторожные, но всё же надежды. Кастильский двор становился слишком тесен для интриг - и канцлер обратился к эльфам, имея виды сделать из Соланы больше, чем пешку, и заручиться более надёжной поддержкой Леса, если - когда - некромантия станет настоящей проблемой. Хотя, будь нужда, и он и с некромантами бы договорился - всё во благо короны.

Во время восстания цветочников тайно помогал Массимо, планируюя остаться канцлером при любом победившем режиме.

ПРОБНЫЙ ПОСТ:

+

«- Женщина! - торжественно объявил  отец  Тук  и  звучным
голосом  исполнил  песнь  о  трех святых, двое из коих погибли,
посрамляя дьявола.
     Из них  первому,  разливался  духовный  наставник,  дьявол
представился  воздухом.  Но  святой, ибо был он знатоком своего
дела, залепил себе  рот  и  нос  воском  и  задохнулся.  И  тем
посрамил дьявола!
     Отец  Тук  перевел  дыхание и завел с новой силой о втором
святом. Тому дьявол явился как раз в час  обеда.  И  прикинулся
нечистый  буханкою  хлеба.  Но святой залепил себе рот глиной и
умер от голода - и так посрамлен был дьявол во второй раз.
     И вот (отец  Тук  повысил  голос)  явился  дьявол  святому
Сульпицию и прикинулся женщиной.
     Локсли  тихо  заржал.»
(с)Елена Хаецкая.
«Хелот из Лангедока»

"Я постараюсь вести подробную и последовательную запись и ничего не упустить из этого удивительного происшествия. Явления сверхъестественные случаются в нашем впечательном мире не так часто, как мистификации и лживые доносы. Господь же творит свои чудеса повсеместно, но мы так привычны к доброте его, что давно забыли замечать эти простые радости…"
За узким окном кельи шумел ветер в ветвях мандариновых пышных крон и тащил на писчий стол белую пену цвета. Лепестки падали в чернильницу, но святой отец поленился вынимать их, отставил прибор подальше от окна, и писать стало неудобно. Тем не менее, он продолжил, потерев переносицу, взмокшую от весенней полуденной теплыни.
"Итак, я прибыл в монастырь Св. Павла в Кадисе нынче утром без предупреждения. Я держал путь свой из Малаги в Севилью, и сделал этот крюк в Кадис намерено, в надежде получить из Нового  Света книги тамошних теологов, которые поставщик оставляет для меня в здешней обители. Отец-настоятель, давний мой знакомец, пригласил меня к обеду. Приехал я ближе к полудню, и ничего ни в этом приглашении, ни в обеде не удивило меня. Замечу даже, что постная трапеза была превосходна! Удивился я впервые, когда отец Иеремия просил принять исповедь, с которой он не может идти к своему духовнику. И было бы нечестно утверждать, что я не принимаю исповеди, ведь по долгу службы именно исповеди я и принимаю. И если добрый христианин желает покаяться без давления и принуждения, смею ли я, ничтожный, отказать ему в радости облегчить душу? А потому я не мог не согласиться, и с этого момента принужден буду соблюдать тайну исповеди.
Как же велико было мое удивление, когда отец Иеремия заговори об инкубе, якобы облюбовавшим эту скромную обитель! Тут надо сказать, что настоятель был человеком жестким и непреклонным, и в этой связи мел конфликт с главой севильской инквизиции и не желал к нему обращаться за помощью. Теперь же он просил меня избавить вверенный ему монастырь от нечисти и влекомого ею греха. И ладно бы суккубица! Но инкуб указывает, но грех содомский, - тут настоятель особенно смутился: известно, что монахам грех этот не чужд, и иной раз пары не распадаются до старости, а иной происходят самые страстные интриги и разбирательства, почище дворцовых любовных пьес, с шантажом и убийствами. И все же велика наша любовь к ближнему. Воистину велика!"
Перо утопило в чернильнице последний белый лепесток, писатель взял с глиняной тарелки кусок постного лукового пирога и аппетитно захрустел коркой. Сладкий аромат мандаринов смешался с сытным луковым духом выпечки. Широкой ладонью инквизитор смахнул золотистые жирные крошки с желтоватого листа в своей записной книжке. В потертом кожаном переплете носил ее обычно при себе, часть записей, как и эту, шифровал собственным ключом, но делал это так привычно, что письмо почти не теряло беглости.
"Впервые об инкубе стало известно второго дня. Существо искушало ночного стража обители. На ночь в обители остается бодрствовать один монах. Долг его осматривать помещения, пока братия и гости спят. Вчера инкуб явился вновь. Очевидно, пересуды в рядах братьев заставили еще троих признаться том, что так же видели демона, но опасались сообщать правду. Итак, бесовское отродье являлось 5 ночей к ряду.
Я посвятил послеобеденную сиесту беседам со свидетелями этого явления. Все они признавали, что устали за день и находились в тяжелой полудреме. Кто-то думал, что вовсе видит сон, потому что руки и ноги отказывали им, однако органы чувств едва ли мог ли их обмануть, а потому, упаси Боже, никакого греха с исчадием эти братья не совершали! Именно это волновало их более всего. Я же просил их сохранить секрет нашей беседы. Последним моим собеседником оказался брат-ключарь. С ним беседовали мы в сокровищнице. Откуда по случаю поста доставали драгоценные подсвечники, чтобы почистить их и выставить в часовню  к Святой Пасхе. Необычайное оживление вызвали поиски золотого в рубинах распятия, подаренного монастырю местным городовым чином. Распятие это необходимо выставлять на общее обозрение во всякий праздник для радости мецената. Монахи сбились с ног, но пока ценность не нашлась.
Нынче же ночь  я намерен сам заступить на дежурство. Кто не желает быть искушенным дьяволом и посрамить его?"

ДОПОЛНИТЕЛЬНО:
Есть ли вам 18 лет? | да
Если да, то нужен ли вам доступ в раздел NC18+? | да, нужно же за герцогом следить