Едва коснувшись ладони принца, камешек засиял чистым, зеленовато-золотистым светом. Левый краешек Анейрина чуть заметно дрогнул. Он не ошибся, рассматривая сидское плетение, не зачаровывающее природный камень, но создавшее его – обычная защита от воровства и обмана, делающая амулет бесполезным для любого, кроме владельца по праву преемственности через победу или дар, для любого другого превращала змеиное око в бесполезный камень.
- Если не вдаваться в подробности, которых вы не поймете, то глаз ваш – чистая магия. Но сотворил его я и я же вложил в него толику обычной для моего народа способности видеть суть и читать в сердцах.
Пальцы протянутой руки Анейрина требовательно дрогнули.
- Ну а теперь, отдайте камень.
Заполучить полозово око ему хотелось лишь для того, чтобы и в самом деле разгадать, для чего оно предназначено. Пусть даже для этого потребуется разрушить чары и уничтожить древний амулет.
И тут над ними раздался соколиный клекот. Вернувшаяся Мадб несла в когтях птицу.
Не увидев протянутой хозяином руки, соколиха сделала над холмом круг и опустилась на плоский камень, где лежали тела убитых Лораном змей. Однако расставаться со своей добычей она не собиралась и принялась рвать куропатку клювом и когтями.

Лоран быстро перенимал эльфийскую манеру менять все, что угодно на то, что вздумается и ставить условия, легко вплетая их в беседу так, чтобы выполнение этих условий не тяготило собеседника и компаньона, а делало общение интересней и напряженнее.
Страхи принца и рассуждения о мертвых и приращении умершего к живому оставили Анейрина равнодушным. Эльфы ничего не могли сделать со своими мертвыми. Магия, приходившая в мир в их телах, возвращалась миру, когда тела утрачивали способность жить – и от эльфа не оставалось ничего, кроме воспоминаний о нем.
- Мерещится? – Анейрин коротко рассмеялся, любуясь своим камешком,- о, нет. Это не морок. То, что вы видите вокруг эльфов и увидите вокруг любого живого существа – свет жизни. Его интенсивность и оттенки выражают состояния тела и отражают чувства и эмоции. Научившись понимать, что видите, вы будете распознавать ложь и правду, болезнь и усталость, страсть и отвращение.

Как можно жить, не видя этого света, Анейрин мог только представить. А представляя, считал людей глубоко ущербными существами, вынужденными как-то догадываться обо всем важном, взаимодействуя друг с другом.
Спрятав змеиное око за пазуху, Анейрин удовлетворенно улыбнулся. Он и не думал, что придуманная на ходу ловушка на Повелителя Полозов с приманкой из айзенского принца не просто погубит древнего сида, но и принесет ему лично такой трофей. Даже если бы теперь они вернулись во дворец, Лоран отправился в свои покои, а Анейрин занялся оком, можно было бы счесть, что условия принц выполнил – развлекаться с артефактом эльф мог бы куда дольше, чем до завтрашнего дня. Но не говорить же об этом человеку! Тем более, что сам по себе тот оказался приятным компаньоном.
Пусть даже приятность эта объяснялась просто – любому нравится чувствовать себя умным, рассказывая кому-то простые и общеизвестные факты.
Приглашение прозвучало неожиданно и Анейрин с удивлением воззрился на обернувшегося принца, который собрался оседлать своего пегого жеребчика.
- Отчего же, - Анейрин развеселился, - вы неплохо поохотились, шкуры я сниму, а змеиное мясо не хуже прочего. Особенно если не просто запечь его на раскаленных камнях, а добавить трав и кореньев. Питьё есть в моей фляжке.
Вином напиток, по северной традиции называемый «мёдом» Анейрин называть не стал – слишком уж отличен был медово-пряный его вкус от перебродившего сока плодов виноградной лозы, да и по крепости он превосходил ту кислятину, которую отчего-то любили люди.
Он подошел к камню, где Лоран оставил свои трофеи и ловко подобрал змей.
- Если уж вы вздумали принимать, как гостя, меня, найдем для этого другой кров, более подходящий, чем мой дворец.

Держа в двух руках пучки из мертвых змей, тела которых болтались, свисая до земли, Анейрин дошел до лошадей. Попросил своего спутника расстегнуть  седельную сумку и побросал в нее добычу, посматривая на Лорана исподволь и думая о том, что не будь мальчишка сердечным другом Алессандро, оставил бы его в замке себе на забаву. На день или год – пока не надоест.
Или не погибнет на очередной подобной охоте.
Или не будет подарен кому-то из благородных эльфийских лордов, в качестве раба своенравного и требующего обучения и укрощения – есть любители ломать таких вот гордецов людского племени, низводя сильных мужчин до состояния рабской покорности без обычного зачарования, просто лишающего воли.

Эльфы колдуют так же легко, как дышат. Слова сплетаются в рифмы, а пальцы, касаясь струн рождают музыку и то с большим трудом, чем разменявший тысячу лет эльф творит то, что ему нужно в данный момент. Вот и Анейрин, когда они проехали сколько-то по заметной тропе,  сосредоточился на том, чтобы сократить их путь до места, которое вспомнилось ему, когда принц пожелал видеть его своим гостем.
- Формально, - заговорил он, когда лошади послушно вошли в поднявшееся впереди марево, подобное тому, какое бывает, когда воздух поднимается от раскаленной солнцем земли, - мы теперь в той части Леса, к которой примыкают на востоке земли Айзена. Не думаю, что полозово племя отправится мстить вам или искать камень, но лучше не оставлять следов на земле.
К концу этой фразы ели, среди которых теперь пролегала тропа, расступились, и взглядам путников предстали величественные каменные руины.
- Когда-то люди, жившие в этих лесах, чтили могущественных сидов, как богов, - сообщил Анейрин, - возводили храмы в их честь и приносили жертвы. Сиды же, как и положено тем, кто покровительствует слабым, оберегали свою паству, как пастухи стадо, являющееся для них источником пищи. А потом что-то случилось, и селение опустело. Когда я впервые оказался здесь, загоняя волка, разве что эта сосна, - они как раз проехали мимо высокого дерева с пышной кроной, - была с меня ростом. Ели пониже, да мха на стенах поменьше. В остальном… ничего не изменилось.

Он уверенно направил коня вдоль каменной стены, прямо через поросль сухой травы, хрустко ломавшейся от соприкосновения с грудью коня и под его копытами. Треск этот спугнул стаю дроздов и те шумно вылетели откуда-то из мешанины ветвей почти безлистого кустарника. И тотчас вслед им метнулась тенью соколиха, пугая пташек куда больше нежданного треска.
- А теперь, - распорядился Анейрин, - каждый займется тем, что умеет. Вы – огнем на алтаре и в жаровнях, а я – нашим ужином. Но если замерзнете, скажите – зачарую ваше платье. Это эльфам холод не доставляет особенных проблем, а людям, кажется все время то жарко, то зябко.

На взгляд Анейрина храм был варварски груб, но именно это грубость обработки камня,  широкие ступени, массивные колонны, подпиравшие потолок, проемы узких, но высоких окон, затянутых кружевом сухих веток плюща, по которым уже пробирались молодые побеги новой поросли, делала его по-своему красивым. Здесь пахло пылью и тонким душком перепревшей и затем высохшей листвы. Прошлогодняя кучками лежала там, где внутрь зала проникал плющ, а прах от нападавшей ранее пылью, смешавшейся с нанесенным ветром лесным мусором покрывал пол.

Анейрин вошел в тень этого зала, неся кожаную сумку в одной руке и полусгнивший обломок дерева, толщиной едва ли в руку, подобранный в нескольких шагах от того места, где они оставили лошадей. Прошел к алтарю, каменной тумбой, украшенной грубым рельефным рисунком и руническими письменами и оставил принесенное на краю там, куда доходило лишь тепло от огня. Ему понадобились секунды, чтобы небрежным жестом, не формировавшим, но обозначавшим желание, двигавшее чарами, смести с алтаря пыль и согнать ее по полу в разные стороны, не поднимая в воздух.
Затем он повертел в руках кусок дерева, сосредоточившись не на чарах, а на представлении о том, какой желает видеть бронзовую жаровню, в которой собирался готовить ужин. Притом думал не столько о самой чаше, а о том, какой орнамент пустить по ободу и как должны выглядеть тонкие выгнутые ножки.
Трухлявое дерево в его руках на миг деформировалось, меняя свою структуру, но случилось это столь быстро, что человеческий взгляд и не заметил бы, как полусгнивший обломок превратился в изящную чашу о пяти ножках, которую как раз можно было установить над огнем в центре алтаря.
Рассуждениям Лорана о слабостях он внимал с едва заметной усмешкой. Их разделяла пропасть в семнадцать веков, и Анейрину казалось теперь, что он сам никогда о таких глупостях не задумывался, как не задумывался о том, что делает, чтобы превратить кусок дерева в изящную жаровню для того, чтобы сделать добычу Лорана пригодной для еды почти обычным для людей способом. И вовсе не для себя. Отправься он на охоту в одиночку, то может быть, удовольствовался бы водой из ручья. А может обошелся бы и без этого. Но позаботился бы о коне, давая животному отдых в месте, где оно нашло бы траву или бы превратил в зеленые побеги старую листву.
Сейчас же он, отстегнув от пояса нож с матово блеснувшим в свете огней лезвием занялся обдиранием змей, устроившись на краю алтаря и, несмотря на утверждение, что не страдает от холода, наслаждаясь теплом огня.
- Не держите пламя своими силами, - лениво сказал он, - бросьте туда сухих листьев. А остальное оставьте мне.
Затем он поднял взгляд к заинтересовавшим Лорана руническим письменам.
- Вы хотите попросить об услуге, чтобы передать родителям весточку? – ровным голосом осведомился он, вспоминая значения слов языка, который уже несколько столетий не звучал в этом мире. – Я готов потерять Мадб, отправив ее к Арвен, но чем вы возместите такую потерю? Как всякое животное, она любит меня, лишь потому что зачарована не специально, а потому что таковое влияние сидов на лишенных магии созданий. И, оказавшись за пределами леса станет свободной от этих чар. Привязанность ее ослабеет быстрее, чем она долетит обратно до своего домика и, боюсь, на третий день она и не вспомнит, куда стремилась. Подумайте, Лоран, - в последних словах эльфа прозвучал отчетливый смешок, - вы с такой решимостью путаетесь в силках наших обычных условностей и условий, что мне уже любопытно, куда вас это заведет к часу завершения нашей сделки. Но руны я для вас прочту просто так.
Он свалил белесые, влажно поблескивающие тушки нескольких змей в чашу созданной им жаровни и водрузил ту в центр алтаря, накрыв ею пламя.
А потом стал перекладывать прочитанное на айзенский:
"О, Таранис, Владыка Небес и грома,
Ты, чей голос несется с врат времени,
И чей свет освещает сердца наши,
Прими наши дары и внемли.
Ты, что держишь молнии в ладонях своих,
Ты, чьи колесницы мчаться через бурю,
Ты, кто направляешь светило солнца,
Дарующий жизнь всему живому!
Великий и страшный, о могучий Таранис,
Ты, чьи глаза — пламя в тучах!
Услышь нас, детей земли, что взывают к тебе,
Возносят хвалу тебе, всемогущий.

Он чуть нахмурился.
- Здесь, - рука Анейрина указала на одну из каменных таблиц, рельефом проступающих на стене, -повторяется практически то же самое.
Повинуясь движению его руки мох, частью скрывавший рельеф тянущихся ровными строками рун, высох и осыпался на пол.
- Молим тебя: неси нам светлый дождь,
Пошли нам благодать в плодах земли,
Чтобы зла не было в сердцах людских,
А ветер твой был верным нам путеводителем.
Славим имя твоё! О, могучий Таранис,
Древний и вечный, рожденный прежде Земли,
Мы взываем к тебе, Господин небес,
В единстве с бурей, в единстве с миром!
Таранис, божественный, услышь наш зов!
Таранис великий, прими дары.
Таранис, дарующий жизнь, приди.
Яви нам величие свое".

Он чуть помедлил, прежде чем взяться перекладывать на айзенский текст четвертой таблицы:
"И когда приходит Таранис,
мужи перед ним склонятся.
Жены падают ниц, благословляя.
Защиты прося, отдают лучшее, что имеют
Лучшее из добычи, лучшее от скота.
Лучшее из рода. Славят его, принимая,
Внемлют ему во страхе.
Берет Таранис великий из лучшего
От добычи. Берет, облеченный молниями
Лучшее от скота. Берет благодатный Таранис
Лучшее от рода. И милость свою являет".

От жаровни потянуло горелым и и эльф спохватившись, быстро  стянул ее с огня, а после укоризненно взглянул на Лорана.
- Не кормить же вас, мой гостеприимный хозяин, морочными кушаньями из мха.
Анейрин  смахнул горелое мясо в огонь, поставил жаровню рядом и потянулся к охотничьей сумке, откуда извлек еще пару змей.
- Слишком нежное мясо, - проворчал он вновь берясь за нож, - так что сначала ужин, потом древние гимны и риуталы.

Отредактировано Aneirin (2025-02-10 17:47:03)

- Кто бы он ни был, этот Таранис, он сид, как и я. А мы не боги, - весело откликнулся Анейрин, надрезая шкуру одной из змей под разбитой ударом копья головы, и после делая надрез вдоль по брюху, а затем ловким движением, содрал ее, словно снял перчатку. – Но, если ему хотелось быть богом для живших здесь людей, помешать ему смог бы только другой сид, не уступающий по силе. Возможно, пожелавший здесь поселиться, возможно пришедший, чтобы испытать себя. Схватиться с повелителем молний – это ли не вызов для сида, желающего полагать себя сильнейшим существом в Великом Лесу?
Он парой ловких движений разрезал змею на куски и сбросил их в жаровню. Затем взялся за вторую.
- В лесу столько магии и потоки ее так переплетены, что нужно специально разбирать, что и по какой причине происходит. И люди, здесь живущие, всегда искали защиты от неё и от сидов. Но если здесь поблизости и было селение, то я его не нашел. Дерево не столь долговечно, как камень и металл, а травы, мох и деревья быстро вернут Лесу то, что отнял у него человек, создавая себе жилье и отгоняя от него чары этой земли. Но, когда-то, когда я жил странствиями, здесь и севернее жили люди, хранившие, как великое знание, руническое письмо и говорившие на языке, от которого мало что осталось, когда он переродился в айзен. С сидами проще. Нам не нужны слова, чтобы понимать друг друга.  Умерь пламя в алтарной чаше.

Он вернул жаровню с порубленными тушками змей на огонь, нимало не волнуясь, что там оставались кусочки обуглившегося мяса. От выделившегося при жарке сока по храму вновь разнесся аппетитный, пусть и с ноткой мускуса, запах. Но теперь Анейрин не отвлекался и как только змеиное мясо побелело, а сок выкипел, убрал с огня жаровню.
- И все же я приправлю это для тебя чарами, - усмехнулся он, ножом подцепляя кусочек сварившейся полозовой плоти. Под снятой полоской мяса показалось тонкое, словно жила, ребрышко. К той секунде, когда кусок был поднесен эльфом ко рту, содержимое жаровни уже подернулось золотистой корочкой, а запах поменялся, став отчетливо мясным. – Но ты можешь быть уверен, что это не мох и не прошлогодние листья. Неси сюда мех и приступим к трапезе.

На алтаре, словно на столе, появились кубки и тарелки, тонкие, обильно украшенные орнаментом из листьев плюща. Жаровня же превратилась в большое блюдо. А вот пыли и листьев в зале немного поубавилось, но едва ли беглый взгляд мог это заметить. Исчезли и брошенные на краю змеиные шкуры.
- Ну а теперь можем обсудить цену крыльев Мадб и моей утраты, - Анейрин сел поудобнее на краю Алтаря и губы его изогнулись в предвкушающей улыбке, - поймите, юноша, мне в равной мере легко обучить нового сокола и заставить вас забыть о доме и родных, пожелав остаться при мне. Но это скучно, это я делал десятки раз, и у меня нет нужды ни в новой птице, ни в безвольном рабе. Позлить вашу мать и через неё – главу Дома Хрустальных залов – и то забава. Но, скажем так, сейчас это не то развлечение, которого я хочу. К тому же может статься, что Арвен не найдет в этом для себя обиды и пожелает мне удовольствия от вашей службы. Тогда и вовсе все усилия превратятся в пыль.

Причина была в ином, но говорить Лорану правду и пускаться в долгие объяснения Анейрин не собирался.
- И будь на вашем месте другой эльф или сид, дитя или старик, которому нужно что-то, что могу я, но не может он, я бы точно так же спросил: «а что взамен?» Потому что такова моя природа, природа народа, к которому я принадлежу.

Отредактировано Aneirin (2025-02-11 03:12:03)

Только, когда Лоран забрал у него кинжал, Анейрин запоздало понял, что, утащив юношу на охоту из своих покоев, не позаботился о такой малости, как кинжал. Будучи человеком, а не эльфом, Лоран просто не мог сотворить все необходимое походя, подобрав ветку или камень. Неожиданная близость обещанной услужливости приятно удивила и раздразнила, вызвав у Анейрина мысли затейливые и восхитительно глупые. Из тех, что начинаются с игривого: «а что, если…»
- Быть наградой сам по себе вы, юный Лоран, можете быть, лишь потому что у людей титулы что-то и в самом деле значат, потому ваш титул делает вас особенным по рождению. При моем дворе важно, не кто ты, а что ты можешь. И вы, должен признать, умеете удивлять без магии и без знаний. Сами.
Он говорил мягко, тихо, смакуя слова куда больше, чем нежное змеиное мясо, для знатока не утратившее собственного вкуса, лишь облагороженное жирком и ароматом трав, кореньев и кислых ягод, которых даже в щедром лесу не отыскать по весне.
Когда же Лоран отвел руку с кубком прежде, чем пальцы Анейрина успели сомкнуться на ножке, тот вопросительно взглянул в глаза юноши – в человеческий и в сотворенный магией, блестящий в сумраке, как драгоценный камень. Выхватывать кубок эльф не стал, предвкушая уже какую-то новую забаву. А вот очередное упоминание принцем сказок о сидах вызвало у эльфа такую же очередную скептическую усмешку.
- Вы ищите опоры в сказках, прекрасно зная, что все они – вымысел. Даже если не всё в них выдуманно, - проговорил он мягко, следя за тем, как Лоран пригубил хмельной напиток.
Невольно улыбнулся выступившим у него слезам и постарался без явного смеха в голосе, объяснить:
- Напиток этот называется мёдом, поскольку сладостью своей он чаще всего обязан именно мёду. Мне по душе один из самых простых, который варят из груш. Именно его вы и пробовали. Пейте, Лоран, он дарит веселье сердцу и отдых разуму.
Мёд в сравнении с кастильскими винами был и вкуснее, и крепче, не уступая в последнем качестве «Aqua vitae», напитку, который варили из ячменя, ржи и пшеницы. Так говорили. Виски же к столу владыки неблагого двора всё же не поставляли.
- Пейте и посмотрите на эти ваши сказки с другой стороны. Вот, к примеру, я могу попросить вас в качестве ответной услуги привезти благородной Арвен из Хрустальных залов три веточки с наказом посадить их собственноручно и ухаживать за ними 12 лет. А за утерянный черенок или погибшее дерево вы должны будете служить мне, ну, скажем, год. И сделаю я это вовсе не потому, что мне нужна ваша служба. Но если глупый садовник или дитя вашего брата сломает юное деревце, вы усмотрите в этом или мои происки или прозорливость. Так родится история о принце и трех эльфийских деревцах. Быть может, один из черенков будет олеандровым и заботами вашей матери вырастет в дерево с прекрасными белыми цветами…
Анейрин прервался, задумавшись на миг, а переживет ли теплолюбивый олеандр зиму той широты на которой находился Фрайбург.
- И вот однажды, ваша дочь или невеста вашего сына, нарвет этих цветов, чтобы украсить свои волосы, но ненароком коснется пальцами, испачканными древесным соком, своих губ… Вы вспомните эту сделку и обвините в ее смерти меня. А я же, в сущности, бросаю сделку на волю случая и времени. Как те сказочные сиды, просто тот человек, который вернувшись домой и, обнаружив, что жена купила новую прялку, отнесет вещь в лес. Отдаст сиду и посмеется над его глупостью. А после расскажет соседям, но что в той истории? Она забудется всеми. А вот тот, кто отдаст дитя, рассказывать будет не раз и не два, кляня и свою неосмотрительность, и сидское хитроумие, думая, какая же участь ждет отданное дитя. Такая история запомнится на годы. А сид, если мы говорим о других созданиях, не эльфах, может младенца и съесть, и вырастить, как люди растят щенков и котят. Может продать или проиграть эльфам…  А может просто оставить у ближайшей дороги и даже проследить, чтобы дитя подобрал какой-нибудь сердобольный путник. Кто об этом узнает? Так, что вы не правы, говоря, что у вас ничего нет. У вас есть… возможности. Я же, если вы настаиваете на моей прихоти, добавлю к вашим возможностям пожелание, притом такое, чтобы воплощение его вернулось ко мне. Даром, бедой, историей, приключением, новой сделкой. Одним словом – раз-вле-че-ни-ем.
Он накрыл пальцы Лорана своими, мягко отнимая кубок и вдруг фокус зрения сместился, и Анейрин увидел себя таким, каким его видел сейчас человеческий юноша, словно бы в зеркало заглянул.
- Так что, игры чужими жизнями тут ни при чем. Вы могли бы предложить мне и сотню пташек из фрайбургских садов в обмен на Мадб и чары, которые направят её полет. Я дал выбор вам. Будете выбирать или хотите все же принять мое условие?

Отредактировано Aneirin (2025-02-11 14:59:53)

Несколько секунд Анейрин полюбовался, тем, как меняется аура юноши по мере того, как тот пьянеет. Оттенки стали насыщенней, а плавные переливы одного в другой сменились контрастным рисунком отдельных всполохов и закручивающихся нитями, подобно дымку от слабо тлеющей и курящейся древесной трухи. Преобразование цветов под воздействием хмеля было негармоничным, но вместе с тем не лишённым своей красоты и, как ни странно, воспринималось более органично в сочетании с тем, что Лоран спрашивал, рассказывал или делал.
Эльф принял очередной кусочек нежного мяса, сняв его губами с ножа.
Так медленно ему есть еще не приходилось.
Когда же Лоран назвал цену, Анейрин замер, ошарашенно глядя на него. ОН только что втолковывал юноше, что все эти условия и сделки с обменом понятной здесь и сейчас услуги или какого-то подарка на нечто непонятное – лишь условность, к которой лесной народ прибегает, потому что с людей сидам брать нечего, а изменять своей природе и традициям, более старым, чем вековые деревья, не хочется. И вот Лоран за пустяковую услугу сам отдает ему право пресечь его жизнь, принеся однажды темным даром смерть на острие клинка или наконечника стрелы.
Да хоть задушить голыми руками или перегрызть артерию на шее и упиться кровью, прежде чем сознание покинет принца. И говорит при этом о судьбе.
Повинуясь какому-то неясному порыву, эльф протянул руку над блюдом и коснулся пальцами левой щеки юноши, скользнув вниз, к подбородку и неотрывно глядя ему в глаза.
- Дура-а-ак, - удивленно и восхищенно протянул он, рассматривая Лорана так, словно впервые его увидел.
Он-то приводил пример с покупкой Смерти сына у Арвен, стараясь показать мальчишке тот уровень значимости вопросов, когда над ценой стоит хорошо поразмыслить. Это крестьян в людских деревнях десятки тысяч и смерть айзенского Йоханна или Юргена, горбатящегося в пшеничном поле с рассвета до заката на исходе венца лета не более важна, чем смерть Джованни или Джорджио, истекающих потом во время сбора урожая на кастильских виноградниках. Смерть принца, единственного в своем роде существа по факту рождения, в какой-то момент может переменить многое для всей страны. И может нарушить планы короля Благого двора. И Анейрин желал бы такое право заполучить только вместе со знанием, что занятный человеческий мальчишка для Арвен, ее отца или ее короля не более ценен, чем любое другое дитя, рожденное вследствие соития с человеком.
- Но цена названа, и я принимаю её, - добавил он торопливо, удерживая лицо Лорана за подбородок, словно тот хотел бы в этот момент отвернуться. – Посмотрим, чем еще в вашей судьбе я завладею к исходу времени нашей первой сделки. А пока, наедайтесь и пересаживайтесь ко мне. Для каждого действа мне понадобится по шнурку из ваших волос, и сплету их я сам. Девица, может быть, управилась бы с делом, но вашим пальцам я такую работу не доверю.

Снаружи загудел ветер, со свистом пройдясь меж вершинами елей, из высоких и узких окон потянуло сквозняком, от которого пламя в жаровнях тревожно и нервно заплясало, распласталось в бронзовых чашах, словно страшилось погибнуть, но едва сквозняк улегся, поднялось снова золотыми и рыжими лепестками.
- Поспешим, -  Анейрин отнял руку, - Если сюда идет непогода, Мадб должна улететь до нее. А силы лететь и ночью, и днем я ей дам.

То, что Лоран претендовал на отеческое к себе отношение со его стороны, Анейрина развеселило необычайно. Но он столько раз называл юношу сыном Арвен из Хрустальных залов, что ни на минуту не забывал о том, что странной прихотью его судьбы стало и то, что эльфийка-мать не отдала человеческое свое дитя рабыням, хорошо если, придумав ему имя, а растила его сама, пусть даже просто не мешая людям воспитывать сына в соответствии с правилами и традициями.
От того Лоран мог пребывать в заблуждении касательно отношения эльфов к детям, рожденным от людей. И Анейрин успел решить, что оставит честь избавить юношу от общих заблуждений кому-нибудь другому. Но этот момент следовало прояснить.
- Человеческая жизнь слишком коротка, чтобы прожить её под отеческой опекой эльфа, - заметил он, - даже мы сами нередко сбегаем из отчего дома, как только становимся достаточно самостоятельными, чтобы осмелиться на такой шаг. Можете не сомневаться, от подобного отношения я вас точно избавлю!
Он мог бы сказать «но» и признаться в той странной симпатии, которая прорастала в его душе по мере того, как он узнавал Лорана, но прежде, чем успел сформулировать мысль, снаружи донесся далекий грохот грома.
- Нет, детей у меня нет, - ответил он на вопрос айзенского принца. – Я вызываю у женщин какие угодно чувства, но только не искреннее желание родить дитя от меня.
Вдаваться в подробности Анейрин не стал. Лоран был слишком юн и был человеком, чтобы обсуждать с ним таинство влечения друг к другу разумов и тел, возникающее само собой, естественное и чистое. И был слишком человеком, чтобы понять это. Людям, как животным достаточно было соития и физической готовности женщины зачать. Зачем Лорану знать что-то больше?
Пока Лоран гасил пламя в жаровнях, Анейрин рассеял пылью созданное им блюдо и тонкие косточки змей, оставив лишь один кубок и жаровню, но и то, как материал, чтобы потом не отходить от алтаря за пригоршней прошлогодней листвы. Теперь кубок стал чернильницей, а кусок трухлявого дерева, большей частью превратившись в невесомую пыль – листом плотной бумаги и ярким пером, словно бы созданным из языка пламени.
- Пишите, Лоран, - распорядился он, наливая в чернильницу мед и придавая ему темный цвет, -а я укрою лошадей и позову Мадб.
Закончив с чарами, он оставил принца наедине с мыслями о родителях и вышел из храма в тяжелые предгрозовые сумерки. Глянул на северо-запад, откуда ползло черное грозовое облако, подбрюшье которого то и дело озарялось высверками молний и ощутил, как вдоль хребта холодком прокатила волна восхищения и ужаса, когда взгляд его различил там, под облаком живой свет.
Что там говорилось в высеченной на каменных плитах, вделанных в стены, молитве? Лучшее от скота?
Эльф отошел к лошадям, огладил своего жеребца по шее, прощально ткнулся лбом в широкую переносицу и снял с него седло. Потом отвел в сторону пегого жеребчика, на котором приехал Лоран, и использовав ненужное более седло, сделал из него попону, зачаровывая ее, чтобы уберечь животное и от ночного холода, и от приближающегося ливня.
Вернувшись в алтарный зал, он, едва пройдя арку дверного проема, спросил:
- Ты закончил? Давай зачаруем Мадб. Косичка из твоих волос нужна будет, чтобы привязать письмо. Свои я вплету к твоим, но обрежу после, как закончу. Где там ваш Фрайбург я  указать соколихе смогу, а вот о своей матери расскажешь ты.
Он дошел до алтаря, служившего им сегодня столом, и уселся на его край, почти на прежнее свое место.
- Расскажешь не птице, - уточнил Анейрин, - а так, чтобы влить знание в чары. А вернёмся ли мы во дворец до рассвета, я теперь не знаю. Но не удивляйся ничему.

Поскольку юноша медлил, а цвет его ауры выдавал какое-то душевное смятение, Анейрин, отложив записку на серую шероховатую каменную поверхность алтаря, просто подался вперед и, ухватив Лорана за предплечье, притянул к себе, а после развернул так, что тот  оказался к нему спиной.
- Постойте ровно, - сказал он, разделяя пальцами светлые волосы принца на пряди. Верхнюю часть отвел в сторону, чтобы не срезать, когда закончится ритуал, волосы сверху, там где это будет заметно.
Левой рукой вытянул из-за своего уха длинную прядь буквально в десяток волосков и выдернул их резким движением.
- А что с ними не так? – он посмотрел на волосы Лорана, - они же не стали черными или зелеными. Магии в этом мире много, но не нужно искать ее проявление там, где его нет. Или уже нет.
Свои волосы он ловко вплел в тонкую косичку, вышедшую не толще суровой шерстяной нитки, думая о том, что Лоран рассказывал об Арвен и о том, как лететь  отсюда на восток и немного к северу, чтобы достичь Фрайбурга и все эти мысли вплетал чарами в тонкие светлые пряди.
- О, вы уже это сделали, как только подумали о её окнах, - заметил он, когда Лоран спросил, стоит ли указать точное местоположение окон опочивальни королевы Айзена. Для чар, которые направят полет соколихи хватит и этого и ваших мыслей о матери. И не судите о ней, как судите о человеческих женщинах. Она – эльфийка, добровольно принесшая в жертву несколько десятилетий своей жизни ради помощи людям. Жизнь ее не лучше, чем жизнь соколихи с обрезанными крыльями среди домашней птицы. Но непременно передайте ей, что ей всегда будут рады при Неблагом дворе.

Закончив плести косичку, он срезал ее и показал Лорану – тоненькую и не слишком длинную. А потом срезал еще одну тонкую прядь с его головы.
Когда же по его зову к нему на колени слетела Мадб, то оказалось, что волосяного шнурка как раз хватило, чтобы перетянуть плотно скрученную в маленькую трубочку бумажку и привязать ее к птичьей лапе.
Соколиха волновалась, косила янтарным глазом на Лорана, а горло ее тревожно подрагивало, словно птица предчувствовала скорую разлуку с хозяином.  Анейрин погладил пестрое опреение любимицы, оделяя ее силой для долгого полета . Любой эльф увидел бы то, что он делает и понял бы суть накладываемых чар по сиянию магических струй, рождавшихся под ладонями эльфа и окутывающими птицу паутинным кружевом. А человек не увидел бы ничего.
- Мадб теперь ваша, - сообщил он, передавая птицу Лорану, - выпустите ее сами.
Снаружи снова послышались далекие раскаты грома.
А Анейрин принялся вплетать волосы принца в косичку из собственных волос. Губы его при этом шевелились, словно он читал какие-то заклинание, но наговор рождался сейчас и чары проникали в волоски, сливаясь с ними. Получившийся шнурок Анейрин разделил на две части.  Одну обмотал вокруг указательного пальца левой руки, превращая в изящный перстень с рельефным цветком чертополоха на утолщении снаружи.

- А это, - он показал вернувшемуся Лорану  обрезок второго волосяного шнурка, - чтобы скрепить ваше обещание. На каком пальце желаете носить кольцо?
Стоило ему соединить края шнурка и тот превратился в тонкое, простое колечко.
- Если наступит час, когда вы своей волей пожелаете расплатиться со мной, просто снимите это кольцо, - сказал он. – Так я узнаю о вашем желании. Если же я захочу забрать  то, что вы  оставили за мной, то кольцо начнет становится тем теплее, чем ближе я буду к вам. И тогда… бегите, прячьтесь, готовьтесь к бою.  Ну и… знайте, что если любой другой эльф или сид посягнет на принадлежащее мне, вы можете показать ему это кольцо, как предупреждение, что отняв мое, он сам станет моим должником.

Даже эльфенок едва научившийся плести косички и зачаровывать их в кольца-маячки, чтобы мать могла найти его в лесу, если ей вздумается его накормить или поучить жизни, не согласился бы на такое зачарование с первым встречным. Разве что влюбленные, боясь возможной разлуки скрепили бы подобными кольцами свою приязнь, не проверив чувства хотя бы пару десятков лет. Но Лоран был человеком, и потому с его мнением на сей счет можно было не считаться.
Выслушав предложение юноши, Анейрин беззаботно рассмеялся.
- Ваши рассуждения сделали бы честь эльфу, прожившему на свете столько же лет, - заметил он, -потерять кольцо вы не сможете, а потеряете палец – ну что ж…  Кто мы такие, чтобы перечить судьбе, вздумай она вмешаться в наш договор? А ваши оговорки, Лоран – всего лишь повод назвать новую цену. Вы точно хотите, чтобы никто не мог оспорить мое право самолично принести вам смерть? Не обещаю, что сделать такое будет так же просто, как указать путь для птицы, но обещаю, что этот ритуал не станет для вас таким ужасным, как обретение нового глаза. Подумайте. У вас есть для этого время. Но кольцо, прошу, наденьте сейчас.
Веселье в его голосе истаяло на последних словах.
В дверной проем  пахнуло грозой и потянуло влажным воздухом. Снаружи громко заржал конь. И Анейрин, узнав ржание своего Всполоха, тихонько вздохнул. Он не был как-то особенно привязан к коню, просто предпочитая его среди прочих лошадей свой конюшни, скорее жалел жизни, если тот, кто подходил к храму предпочтет скакуна в качестве ужина.
Ливень упал на забытый храм сразу и вдруг. Зашумело снаружи и в проем потолка полились буквально струи воды
- Сидов хвост и сны деревьев, - выругался он, посетовав на то, что за чарами и беседами с человеком позабыл закрыть эту дыру.
Но для такого дела решил не тратить силы на преобразование материи, наращивая камень, а просто ускорить рост уже тянущихся по мешанине старых и сухих стеблей побегов плюща.
Оставалось подождать несколько минут, пока стебли вьюна не поднимутся к потолку и не затянут бреши в нем, выбравшись наружу и создавая там плотную шапку из упругих листьев.
- И не убирайте далеко ваш талант торговаться, Лоран. Не знаю, что нам может пригодится… Но иногда словом можно добиться большего, чем огнем, мечом и чарами.