Лоран не мог понят, боится ли он. Дьявола или дракона, женщины, которая может внезапно распахнуть паст полную острых зубов или обернуться еще каким-то апокалиптическим чудовищем… Все происходили в тяжелом и медленном сне, но он не был кошмаром, лишь вязкой кашей мучительной непонятицы.
Брат, матриарх, свисающий с монастыря драконий хвост. Когда можно вернуться в Академию, где все так кристально ясно, как бывают прозрачны хорошо обработанные бриллианты?
- Посмертие – это то что происходит с твоей душой после смерти.
Принц наблюдал, как тонкие пальцы с интересом ласкают распятие. Ничего не происходило. Адское исчадие не вспыхнуло, молния не ударила в открытое окно, пальца не занялись праведным пламенем. Что если драконы сродни сидам? Что говорил ему рогатый о мире до Первых песен? «Мать взяла от огня из горных недр и создала драконов, взяла от воды, очистив ее от соли и гнили огнем, и из земли и пара создала сидов». Впрочем, все это совершено одинаковая ерунда, ересь и богохульство.  Богохульство, тем не менее, не помешало ему сделать с леди Игрейн то, чего требовал король неблагого двора. И это было не самое приятное воспоминание в череде еще более неприятных.
- Так, - Лоран устал думать и присел рядом на кровать, пока девчонка неловко перебирала буквы. – Стало быть… ты дракон…
Его пальцы аккуратно прошлись по смуглой щиколотке, точно под мини немедленно расцветет пестрая, блестящая чешуя вроде той, что принц видел у крупных ящериц, выбегающих греться на большие валуны на берегу Везера, когда солнце стоит в зените в средине лета. Но чешуя не возникала, и кончики пальцев двинулись выше по смуглой поджарой икре.
- Это святое писание, - автоматически объяснил Лоран, все еще следя за скольжением собственной руки по бархатной коже. Драконом девица не обращалась и в прах не рассеивалась.
- Тот, кто положил на него руку не может солгать, иначе после его смерти его душа будет бесконечно страдать.
Девчонка задавала столько вопросов, что упоминать о дьяволе не стоило, а то в вопросах попросту захлебнешься.
Стук вернул его в реальность. И реальность обрушилась на мальчишку отрезвляющей картиной на монастырской постели… Он рванулся прочь в ужасе от того, как ловко суккуб обвел его вокруг пальца, или не суккуб. Совершенно неважно. Картинка была недопустимая. Но Лоран не опасался наказания. Не так уж просто наказать сына его отца. Зато сейчас брат Стефан либо разделит с ним видение, либо изгонит дьявола. Дверь принц распахнул не раздумывая. И тут же оглянулся внутрь кельи. Девицы не было… Зато на лице Лорана, когда тот снова обратился к монаху, застыло самое взволнованное выражение. Но брату он ничего не ответил. Обет молчания оставался обетом, а главное спасал принца от душеспасительных разговоров. Наследник благодарно кивнул и, затворив дверь, метнулся к постели. Посте была смята, а сорочка замарана чужим теплом. Ни воды, ни холода, ни гнили, сопровождающей адские отродья, на постели не обнаружилось. Принц упал на кровать, открутил бутылек и принюхался. Из горлышка свежо пахло мятой и зверобоем. А лучше бы пахло вином. Сон как рукой сняло, а вот унять внутреннюю дрожь ему хотелось, и Лоран с некоторым цинизмом подумал о принесенных в монастырь останках погорельцев. Так бывает, когда устаешь от слишком сильного и скорбного переживания. Оно как будто затягивается патиной, обрастает мозолью дурной издевки.
Принц выбрался в окно и двинулся через пустой ночной двор к монастырскому погребу.

Монастырский винный погреб представлял собой обширный амбар при винокурне, из которого поземный ход вел к большому хранилищу с пузатыми бочками. В таких и купаться можно. Монахи собирали виноград на южном склоне. Был он белый и кислый. От севера много ждать не стоит. Это вам не игривые вина Кастилии. Но аббатству хватало, чтобы делать знаменитую в округе «Девичью слезу». Слеза на удивление получалась сладковатой и пряной. Очень приятной.

С закатом монахи закрыли винокурню и оставляли сторожа, чтобы местным селянам неповадно было лазать сюда через невысокий забор аббатства. Лоран так и не открыл рта. Потеребил за плечо уснувшего у двери брата Симона и приложил палец к его губам. Не узнать принца было нельзя. В ладонь брата перекочевала теплая и тяжеленькая золотая монета. Принц кивнул ему куда-то за спину. Брат оказался очень понятливым. Дремно помедлив, он отпер дверь и отошел прочь в тень аббатства, оставляя мальчику наедине с вином. Много тот не возьмет, молод еще, да и прятать пустые кувшины ему некуда, а пить не с кем.

Лоран действительно много не взял, добыл с одного из долгих стеллажей готовый к продаже кувшин уже вызревшего вина, залитый воском. И резко обернулся на голос, меньше всего ожидая увидеть девицу снова.

- Ты?
На этот раз она была предусмотрительно одета. Не настолько, чтобы брат Симон не застал принца сейчас с кувшином и полуголой девицей в погребе, где тому совсем нечего делать, но все же на этот раз Лорану не пришлось рассматривать темный треугольник между ее бедер. Самое время обсудить библию!

- Я сейчас не знаю, чему верить, поэтому не хочу обсуждать веру. Допустим, я принял тебя как… явление природы. Ты просто есть.

Девица поправила тонкий батист, тот натянулся дразнящих карих сосках. От этого в голове у мальчишки делалось ватно и сладко, а в паху снова тесно. Лоран устало вздохнул и сосредоточенно уставился ей прямо в глаза. Нет, в глаза!

- Не в тот раз, - он протянул ей кувшин, толкнув терракотовый бок точно в остренькую грудину. – Меня ранили до того. Ты же видишь, что одного глаза у меня нет?
Сказал он это совершенно ровно, дивясь, что внутри почти не болит.

- Один из этих ходячих покойников, о которых ты вспоминала. Кажется, у него была коса. Я здесь, чтобы побыть в тишине и в одиночестве. Ее вдовствующее Величество считает, что это хорошо для моего душевного состояния. Выпей со мной.

Последнюю фразу он добавил без паузы и тоном, который отказа не предполагал.

- Я устал разгадывать ребусы. Я хочу спуститься к морю с другой стороны холма, там полого. Хочу выпить свое вино и все забыть. Хотя бы на вечер. Мы так делаем. Не знаю, делают ли так драконы. Если хочешь, мы можем забывать вместе.

Наследник не ждал ее согласия, не собирался обсуждать ее доводы, мнения, опасения и неуверенность. Просто двинулся прочь из погреба мимо девчонки и вверх по лестнице, чтобы воплотить свой план. Если брат Симон ее заметит, пуст так же изумленно протрет глаза, как сам Лоран получасом ранее. Или каких объяснений ожидает монах от Его Высочества?

- У нас полно обычаев, Шаас. Тебе понравится.
Имя ее на вкус было сыпучее как песок. Изумительная тяга к знанию у какого-то нездешнего существа. Лоран уже вполне сообразил, что она не сид, те жили долго и знали все лучше северного наследника. Иллюзия, морок, может быть лихорадочный бред? Что если он был ранен в огне и теперь лежит в аббатстве под неусыпным надзором целителей? Что если дракон его уронил, а нашли его только утром?.. И теперь аббат рвет на себе волосы, предвкушая, что его спутники составят отцу исключительное донесение.

Лоран моргнул, прогоняя неприятные мысли. В сумерках девчонка обернулась птицей, и тонкая белая сорочка утекла на пол с ее плеч. Хотелось перекреститься, но руки была заняты кувшинами. Тогда принц помянул дьявола, поставил кувшины, кинул сорочку себе на шею на манер шарфа и пошел прочь из винного погреба. Не потому, что эта сорочка нужна Шаас, но лишь потому, что не хотел оставлять следов. Откровенно говоря, мысль о том, что можно шататься по роще с абсолютно голой и очень хорошенькой девицей, оказалась восхитительно подкупающей!

Спустившись сквозь рощу по пологому склону, он наконец нашел взглядом филина на мощном стволе, выброшенном на берег вчерашним штормом. Филин крутил головой, и глаза его в темноте горели. На удивление ночь после бури оказалась звездной, а море ласковым.

Мальчишка опустился рядом, утвердил кувшины в песке и принялся вынимать пробки ножом, напевая легкомысленную салонную песенку от запретной любви рыцаря Тристана и его украденной в младенчестве сестры Изольды, и его светлое легкомыслие заразительно сочилось в сознание Шаас.

- После того, что я видел вчера, я уже ничего не испугаюсь. Но, если ты обернешься, одного кувшина этого зелья тебе не хватит, не только чтобы забыть, но и чтобы развеселиться, - он выдохнул короткий смешок. – Погоди.

Протянув девице открытый кувшин, он стащил камзол бросил его на дерево, чтобы Шаас могла удобнее устроиться на неровном стволе, а потом пошел по берегу, чтобы собрать, ветки, брошенные штормом далеко за линию прилива, и сложил костер.
- Если хочешь, зажги его сама. От костра всегда тепло.

Он вернулся к ножу и собственному кувшину.
- Ты можешь обращаться, чем хочешь? Все драконы так могут? Зачем вы тогда живете в скалах? Там скучно и неудобно. Почему вы не живете среди людей? Или быть человеком так неприятно?

Надо полагать, обращаться в дракона и обратно ей было не очень просто. Почему-то Шаас не пожелала сделать этот фокус ради огня. Но палки были еще влажными и волшебное пламя давало им куда больше шансов стать годным костром. Лорану давно не было никакой нужды сопровождать рождение стихии видением пальцев, но он по привычке поманил пламя, точно собрал его из влажного ночного воздуха. Костер весело занялся и скоро, потрескивая, распалил воздух так, что рядом захотелось раздеться. Впрочем, раздеваться принц не торопился. Он неспешно прихлебывал свое вино и слушал. Вино было легким, а значит, после вернется к нему всем своим хмелем, когда тот будет ожидать менее всего. А значит и пить его стоит медленно, растягивая время. Особенно на пустой желудок. Однако мир в дремном шепоте ночного прибоя и тихих песнях бриза постепенно становился славным местом.

Рассказы Шаас он слушал, как сказку, ровно как еще недавно слушал Анейрина и безымянного сида, говорившего о сотворении мира. Этого всего не может быть, потому что не может быть никогда. Или может быть, но это совершенно неважно, потому что совсем не ясно, как это использовать.
- Ах, лошадь ее седло не смущает! – с негодованием воздел бровь. Полет в когтях, делавшей его безупречной мишенью для любого лучника, а то и для плебейски брошенного камня, все еще отзывался испугом и гневом. – У нас есть красивая легенда о том, что конь Отто Завоевателя, моего очень давнего предка, жившего почти 7 веков назад, на скаку отращивал крылья и поднимался в небо впереди его армий. И только это позволило Отто собрать под своей рукой земли Айзена. Но нигде не сказано, что он дышал огнем…
Лоран задумался.
- Впрочем, церковники могли об этом забыть… Они умеют забывать то, что не хотят помнить. Спасли ли они людей от слишком жестокой и слишком опасной силы?
Он моргнул, возвращаясь мыслями к костру и девчонке, которая едва умеет читать и не в силах поддержать такого толка богословскую беседу.
- Да и зачем драконам такое сожительство…
Действительно, что влечет их в мир людей, который они отчего-то не уничтожат и не сделают своим. Но девчонка отвлекла его размышлениями о том, на что способны эти пальчики… Лорана слегка повело от вина и внезапных скабрезных мыслей, он забыл, о чем говорил, а потом решительно опустил кувшин в песок и принялся раздеваться. Хуже прочего было вспоминать о Сандро. Конечно, Шаас сказала о друге просто так, но "просто так" вернуло Высочество к череде жарких альковных сцен. Какого черта?! Эту голову надо охладить. И все остальное тоже.
- Я иду купаться. Ты умеешь плавать?
Плавал он дурно, кайзерских отпрысков не пускать болтаться в Везере даже летом. Нечего им делать среды рыбаков. Но это принца отнюдь не останавливало.
- Оставайся на берегу, если это тебя смущает.
"Это", поджарое и выточенное упорными фехтовальными тренировками, плавно возникало из-под одежды в игривых метаниях теней и пламени.

- Жаль, если это легенда. Только красивая легенда... Или не было коня. Зато была метафора…
Принц невольно задумался о древних списках и монастырских библиотеках, где одна рукопись, многократно переписанная разными писцами в разные века, могла легко превратиться в другую.

- И… вы не убиваете нас.. в смысле всех нас, потому что мы… интересные?
Он моргнул. Если бы у Лорана была сила завоевать – играючи, походя – чужие земли, он не остановился бы перед интересом. Но, кажется, ему не понять ни сидов, ни эльфов, ни драконов. Зато армии Тотенвальда были ему очень близки понятны, что в общем-то доказывало: ведут их люди. Люди всегда чего-то жаждут, алчут, ищут, отнимают друг у друга, дерутся как бойцовские псы, потому что умеют только драться. Анейрин был прав. Все они прокляты собственной кровью.

- Мешочки.. что? – принц, снимавший сапоги оторопел и скатился в песок, сел и теперь внимательно смотрел на девицу, рассуждавшую о том, о чем не пришло бы в голову рассуждать ни одной приличной даме, в тех терминах, в которых не рассуждали бы ни одна потаскуха. Он медленно прикрыл глаза, ощущая, как вопрос его плотских желаний только что решился сам собой, и жаркая теснота в паху неминуемо отступала. Наконец, Лоран стянул сапоги, оперся на ствол дерева и встал.

- Знаешь, нам надо обсудить вопрос людской анатомии более… подробно, – никогда не думал, что будет научать чему-то похожему. – У нас не принято обсуждать обнаженные тела, если мы не собираешься ими воспользоваться ими ради удовольствия.

Наконец, принц развязал завязки кюлот и потянул их с бедер. Ситуация выходила ужасающе комичная.

- А если мы собираемся, то обсуждаем друг друга в более… изящных выражениях, чтобы раздразнить приятное волнение. Можно я больше не буду слушать про мешочки, а то, боюсь, мне станет очень сложно общаться с девушками. А мне бы хотелось.

На лице Лорана нарисовалось искренне страдание. Если ему случится вспомнить это словечко в салоне донны Филомены, куда его непременно потащат спасать от хандры, наслаждаться женским обществом станет отчаянно невозможно.

Он двинулся за драконицей к кромке пенного прибоя, и вскоре влажный язык волны уже облизывал обнаженные ступни. Вода оказалась теплой и очень приятной. Их темноты с плеском долетели брызги. Принц развернулся и нырнул, а когда вынырнул, звездное небо куполом обрушилось сверху.

- Я и не подумаю плыть так далеко, чтобы застать даже рыб!
Окликнул он спутницу в звездную темноту и рассмеялся. Океан солью смачивал небо.
- Ты не слишком хорошо представляешь человеческие возможности. Они не очень велики даже у тех, кто вырос на побережье.