Велика ли разница между чудом и чудовищем? Зрима ли, или лишь спустя годы рассудят по делам их? Есть ли толк об этом думать? Тасито не знал, как не знал и что именно видел, ощущал, выплетал из собственных магических сил в ту ночь. Не уверен был, что не сойдет с ума, если продолжит об этом думать. Не уверен был, что уже не сошел с ума. Но по крайней мере, у них троих, выживших вопреки здравому размышлению, вопреки нему же отделавшихся лишь царапинами, синяками и тянущей болью перенапряженных мышц, теперь было время. В отличии от… Нет, потом, позже, в другом месте, где не будет этого праха, этой вони, этого холода, ползущего до сердца - потому ли, что зима или потому, что преступившему законы жизни и смерти отселе одна дорога... задохнуться стылым воздухом, захлебнуться в собственной крови… Не думай, не вспоминай, не было, примерещилось  в темноте и горячке боя, в бреду, пока отбирали и ломали друг другу мертвые игрушки с неведомым некромантом. Как потом натянутая нить дрогнула, взвизгнула струной и обмякла, перерезанная ласковой, жизнь дарующей рукой. И стало тихо…

Остаток ночи, ранее утро провели за сборами - молчаливыми, что в такой компании неудивительно и на диво сосредоточенными, хотя, казалось бы, бежать отсюда без оглядки надо. И все же, бросать немудрящие пожитки в лесу было бы расточительно, а выходить к людям, смердя смертью - еще и рискованно. По первому свету - умывались ледяной водой, переодевались, у кого было во что, замывали пятна, все удивительно строго, споро - "по-военному", почему-то подумал Немой, ни дня не пробывший на службе. Может быть теперь не только Фрида, все они - солдаты?

Как они после всего ориентировались в лесу, как потом выбрались на тракт - Таци не интересовался. Попытался, конечно, в какой-то момент жестами поспорить с Гектором, что идут они не туда, но Фрида их развела в стороны, а потом легко указала на верную тропку, словно подсказал кто. Лес, что обычно тянул и кругами водил даже бывалых грибников и охотников, на сей раз будто вознамерился избавиться от непрошенных гостей, отторгал опасное, но заслуживающее уважения нечто, с чем ему не хотелось связываться. Следующую часть пути Тасито запомнил плохо - сил хватало только ноги волочить, а дурную мысль попытаться забрать у двужильного Гектора немножко силы он отверг, памятуя что сам-то маг без году неделя и что творит - не ведает. Топор опять же. Кузнец все утро еще с ним нянькался - разглядывал лезвие, ловил им первые косые солнечные лучи, пока, уже на проезжей дороге не решено было замотать его в тряпку, от греха. Выяснять, откуда этот предмет у них в обиходе взялся, Тасито не спешил. Не то, чтобы он дулся на Гектора - но под горячую руку бородача лезть больше не хотелось. Теперь же эта рука еще и продолжалась древним топором, кто знает из какого клада лесного или могилы вынутым.

Дальше был трактир. Больше, чем трактир, так-то - еще и не поселение, конечно, но помимо новенького, не более пяти лет как отстроенного здания гостиницы, была здесь и конюшня с сеновалом, и кузничка под открытом небом, где можно было подправить подковы и иное снаряжение, пара пустовавших сейчас навесов для торговцев, что решат не продолжать путь в столицу или на обратном пути захотят распродать остатки, хозяйский дом, что некогда был первым зданием таверны до того, как дела пошли в гору. До Альтамиры, должно быть, оставалось всего ничего и заведение пользовалось популярностью у тех, кто желал набраться сил и привести в порядок бумаги, товары и мысли перед визитом в город. В шумном общем зале (Таци все норовил задремать, привалившись к плечу Гектора, что, должно быть означало, что распри двоих немых на время были забыты) их в какой-то момент отыскала жена хозяина заведения, а по совместительству - и заправительница всем в отсутствии супруга. Предложение ее было простым настолько, что недоверчивый Тасито проснулся даже и попытался отыскать в словах, интонации или выражении лица женщины подвох, но не находил. Наметанным взглядом трактирщица выцепила в донне Фриде благородную даму, спутников ее (определенно польстив Гектору, на лице которого так-то было написано - "деревня") сочла телохранителем и слугой. В общем, не желает ли донна со свитой перебраться на ночь в пустующие комнаты в хозяйском доме? Там потише будет, и быт можно на привычный ей лад наладить. Не благородное же это дело, с торговцами и пьяными их наемными охранниками в общей зале обретаться, а потом и крышу делить, а ей, хозяйке, гостья в радость - супруг с сыновьями отправились на столичные ярмарками за товарами, сама она тепла, да и разговоров женских ради, перебралась пока в комнату с невесткам, дом полупустой простаивает, а мужчин не пустишь, опасно, стыдно. Невестки опять же дуры, бес попутать может - но донна-то за своими слугами проследит, не то что торговцы, что и сами-то вдали от женушек дичают, выпьют, да за любой юбкой волочиться готовы, все в таком духе. Расчет опытной женщины был прост - надеялась если не лишних монет к обычной мзде получить за большее удобство, так хоть занять больше комнат и себя от хлопот избавить. Больно уж молода и хороша собой была осанистая, нездешне светловолосая донна -  пусть путники и выглядели потрепанными и усталыми, но все ж будет привлекать ненужное внимание, к вечеру так и вовсе - пьяное.

Как-то так и вышло, что от суеты и шума придорожной таверны троица перебралась в соседнее здание, где их даже пресловутые хозяйкины невестки не беспокоили - в отсутствии мужской половины семьи работы в гостинице для всех было предостаточно. На второй этаж, где Фриде выделили пустующую сейчас хозяйскую спальню, Таци заглянул лишь мельком. Гектора поселили тоже где-то наверху, на правах личного охранника, зябкому же Тасито выгородили занавеской угол с парочкой тюфяков прямо за стенкой от просторной кухни вместе с поручением хорошенько следить за очагом, чтобы дом не простывал. Неожиданный простор и отыскавшийся за домом второй колодец  побудил на решительные действия - стирку, мойку. Пока Тасито честно таскал ведра в дом погреть воды, Гектор - медведь вот медведь и есть - даже в январский холод умудрился раздеться по пояс и облиться прямо из стылого ведра, что-то ворча и фыркая. Неизгладимое впечатление на местных девок произвел, а заодно развел на заднем дворе сказочное болото, дубинушка. Может быть Таци злился по этому поводу меньше, но в какой-то момент додумался же этот козел, весело мыча что-то, окатить водой и его, так что Немой вдруг оказался обладателем двух смен мокрых (стирка же!) сорочек и нулем сухих. Гектор на этом месте все также бодро ушлепал со своим топором в сторону кузни - то ли масло ему какое-то понадобилось, то ли точильный камень. Тасито же, развесив мокрое на просушку, закутал голые плечи в какой-то плед и снова задремал в своем углу.

Снилось ожидаемое странное, беспокойное - лес, тени, холодные синие отсветы на лезвие топора и Фрида с рассыпанными по плечам белыми волосами. В руках женщина сжимала чье-то сердце, сухое, черное, брызнувшее под пальцами гранатовыми зернами и пурпурной виноградной мезгой. И он стоял на коленях, и пил у нее из горсти этот терпкий и сладкий сок. А потом проснулся, провел ладонью по губам, и она возвернулась красной и липкой от крови. И проснулся снова, уже по-настоящему, зябкий, с пересохшим ртом, но все ж таки отдохнувший. Потянулся за рубахой - едва влажная, надеть можно. Времени, стало быть, прошло порядком - и по всему выходило, что ужин он проспал. С тем же успехом можно было пойти проведать очаг на кухне и поискать чего-нибудь из остатков.

Таци не то что ожидал увидеть на кухне Фриду - отсутствие понимания, который теперь час, не давало основы предположениям, - но точно этому не удивился. Опыт совместных изысканий в архивах монастыря показал, что женщина эта - из тех, кому свойственно засиживаться допоздна. В свою очередь, наблюдательная целительница наверняка уже приметила склонность Немого засыпать, просыпаться, и шататься потом вокруг в разное неурочное время, если ситуация позволяла подобную вольность. Тасито скользнул взглядом по масляной лампе, бутылке вина, краюхе хлеба, отметил также и полное отсутствие на столе книг, бумаг или иного стороннего. Стало быть, поздний визит на кухню продиктовало желание перекусить и отдохнуть, а не какая-нибудь очередная магическая загадка. Подразумевало ли это желание молчаливую компанию, или за приглашением разделить трапезу стояла вежливость? Таци покосился на очаг, последнюю из порученных ему задач - тот тлел жарким, мурлыкающим, багряно-алым нутром. Дрова прогорели, угли еще не начали рассыпаться. С растопкой можно и даже правильнее было повременить. 

Расценив это обстоятельство как достойный повод, Таци подтянул к столу табурет. Вина он как правило не пил и на сей раз тоже вначале мотнул было головой, неопределенно ткнув пальцами себе под нижнюю челюсть поближе к горлу. Потом, изобразив лицом сомнение, все-таки нашел себе чистую кружку и плеснул на донышко мутноватого безымянного пурпура. Вино для него пахло поздним тягучим летом, прогретой солнцем землей и, разумеется, фруктами. Смешные, должно быть, колебания перед глотком - у молодых идальго, особенно из бывших и нынешних офицеров, в ходу нынче было мерить вино не кубками, а пить сразу из бутылок - но Немой так и не выучился предсказывать вкус и крепость напитка по его запаху. Нежная слизистая, подобная той, что у нормальных - целых - людей располагалась лишь под языком, у него ко всему прочему была вся в рубцах и изъянах, на многие вкусы порой отзывалась болью, в худшем случае грозясь удушьем. Нелепо умереть рядом с профессиональной лекаркой он не опасался, но и иным нелепостям на сегодня тоже хотелось положить предел. Наконец, пригубив, Таци уже привычно не почувствовал никакого вкуса, лишь легкое, терпимое пока, жжение от кислоты и невеликой в общем-то крепости. В обычной своей птичьей манере, запрокинул голову, чтобы проглотить питье, а после потянулся за кувшином с водой - разбавить содержимое своей кружки вдвое, а то и втрое от налитого. Краем губ улыбнулся Фриде, но так как избегал при том на нее смотреть, то вышло как даже немного виновато. Все связанное с приемом пищи и питья оставалось для Немого неловким и стыдным, видимо даже и опыт последних дней, что в монастыре, что потом, в дороге, не мог этого исправить. 

Повисшую, как показалось Тасито, неловкость, сгладил вопрос целительницы. Немой нарочито уставился на собственные ладони, будто раздумывая, не трактовать ли его буквально. Руки были непривычно по меркам прошедших дней чистыми, со слегка покрасневшими, подстертыми усердной стиркой костяшками, свидетельствовавшими о том, что подменять собой прачку Немому случалось все ж таки не часто. И только потом поднял глаза на Фриду, ровно, пристально, как почти привык в монастыре и как запретил себе после, особенно на этой, последней перед столицей остановке. Не по чину безродному слуге пялиться на донну. Да еще и нет-нет, картинка вставала та, из леса, хотя сейчас целительница менее всего напоминала грозную заклинательницу, вспарывающую магией глотки и сердца. Не то чтобы он точно знал, что именно произошло с некромантами в лесу, скорее почувствовал отзвук, далекое и путанное эхо на краю опутавшей их всех тогда паутины. Но и того хватало.

Взгляд как-то сам собой скользнул вниз, на шею женщины, проверяя наличия там хорошо знакомого уже распятья - сам посмотрел и сам же себя отдернул - да что ты вообще творишь? Вместо того, чтобы потянуться магией, проверить дверь и стену. Тасито вздохнул, поправился, садясь как-то поровнее и прикрыл глаза, отрабатывает упражнение - потянулся в мыслях,  обратился, дожидаясь отклика и приглашения.

- Руки верных творят вышнюю волю на земле. Но мне сложно допустить, что лишь Его воля движет всеми. А там, где есть место для разных сил, появляется выбор.

Собственные руки, ничью по всей видимости волю в моменте не проводившие, очень хотелось чем-то занять, так что Немой потянулся отломить кусок хлеба, а потом уже от преломленного отщипнул совсем небольшой клочок пушистой серединки.

- Разве в эту голову может прийти дурное? - Таци не считал вовсе, что спас кого-либо тогда, в лесу. Даже Гектора - прокручивая мысленно удар, от которого взятый им под контроль мертвец прикрыл косматую голову, немой практически убедил себя, что кузнец в худшем случае отделался бы несмертельной раной. Так что вся малая гордость, которую Тасито испытывал по поводу инцидента сводилась к тому, как ловко, картинно даже, удалось ему вмешаться, не более. Мысль о том, что угроза была реальной и для Фриды - не удержи Гектор круга, не мечись он сам, мешаясь и наводя шороху в некромантской паутине - Таци вовсе старался не допускать. Не потому даже что считал чародейку такой уж могущественной и потому неуязвимой - менее всего она казалась таковой сейчас, когда ее холодная собранность и строгость сошли с самую малость зарумянившегося, хотя все еще и очень белого лица - под влиянием ли вина, домашнего тепла или шутливых мыслей. Сам вопрос, само предположение, что речь шла об угрозе и спасении, проворачивало внутри какой-то ком, к которому не хотелось прикасаться лишний раз. Но при всем при этом, редкостным нужно быть дураком, чтобы отнекиваться, когда молодая красивая женщина, к тому же - колдунья, назначает тебя спасителем.

Он, возможно, все равно пошутил бы на эту тему позже, но фиалковые глаза женщины выцепили вдруг что-то на его лице - и не просто выцепили. Сама мысль, что на губе может быть кровь не удивила - он часто мелко ранился за питьем и пищей. Колыхнулся разве что в памяти недавний сон, но и этого совпадения Тасито не обдумал - лишь замешкался. Этого хватило, чтобы рука Фриды опередила его собственную.

Обычно он хорошо предугадывал, когда люди собираются дотронуться до нижней части его лица. Лукавством было бы сказать, что столь же хорошо он этих прикосновений избегал - в период его жизни, когда свежее еще увечье вызывало особенное любопытство всех причастных спасению, выбора у немого особенного не было. Да и после - мало от кого слуга, беромый на поруки, может позволить себе отшатнуться, каким бы неуместным ни был любопытный интерес. Но он хотя бы мысленно готовился, как к прыжку в ледяную воду. Сейчас же Фрида поступила почти как Гектор с этим его колодезным ведром. Разнеженный вечером и отдыхом, Тасито не успел отпрянуть. Или не решил, хочет ли.

Боли не было - все зажило давно и куда лучше чем мог бы обещать и столичный лекарь. Была память - сердце ухнуло вниз, пропуская удар. Холоднуло дрожью по плечам, где под кожей сидел застарелый страх, и такой же холод бултыхнулся в животе. В ушах зашумело - где-то за этим гулом, он знал, всего лишь собственной крови, почти получилось расслышать крики.

Палец женщины мягко, действительно очень мягко стер кровавую каплю - в ноздри только сейчас, потревоженный, проник металлический запах, вместе с привычными для Фриды ромашкой и тмином. Все здесь было камерно и быстро - даже если целительница и заметила его испуг, она бы просто не успела остановиться. Его же собственная рука, замешкавшая над хлебом, но тоже начавшая движение к губам, теперь невольно накрыла ее кисть. Тонкую, теплую, девичье-нежную несмотря на избранный ей тяжелый труд лекаря и солдата, и невзгоды путешествий. На какую-то короткую точку времени Тасито не только не знал, что сделает - он не знал, что чувствует. Сбившееся было сердце рванулось в крутой галоп. Из холода бросило в огонь. Жар, прихлынувший к маленькой точке на губах, потек под кожей вниз по телу, не смывая дрожь, а как бы параллельно ей - ключицы, подмышки, грудь, живот, пах. Нутряной, застарелый страх, умоляющий прервать прикосновение, закрыться, налетел с размаху, вплавляясь, на что-то, что Немой раньше в себе не знал, или забыл, или не знал таким. Сильным, ярким, больным, жадным. Вожделеющим.

Вместо того, чтобы убрать руку Фриды от своего лица, получилось, что он ее придержал, удлиняя прикосновение. Страшное. Сладкое. Шершавым, особенно после стирки, большим пальцем огладил кожу, прежде чем отпустить. Прерывисто выдохнул горячее через сухие, пять лет нецелованные губы - во рту тоже было жарко.

- Аккуратнее, - в ушах все еще шумело, мысли сыпались, но ментальную связь он каким-то образом сохранил, и теперь цеплялся как за соломинку.