Звонкий, искренний, совершенно обыкновенный, без магии и эльфов, смех целительницы рассыпался-разлетелся среди строгих книжных полок и даже взвился куда-то под потолок. Может статься, библиотека монастыря Санто-Доминго-и-Силос с самого своего основания не слышала подобных звуков - в своем почтении к тишине наставники-бенедиктинцы послушников и за слишком громкий кашель выводили за ухо вон, так что допущенные к книгам монахи-писцы смеяться решительно не умели. Ну, или так ему некогда казалось... Таци ответно улыбнулся самую малость виновато, но и не без лукавства тоже, и опустил голову, то ли извиняясь за ошибку, то ли кланяясь за удавшуюся шутку - сейчас, когда в пропитанном книжной пылью воздухе еще звучали отзвуки смеха, предшествующий ход мыслей сложно было воспринимать иначе. Просочившаяся со страниц записей допросов и кровавых сказок, выползшая из ледяного погреба в мертвыми рыбами, тень шуганулась простого и живого звука, и отступила прочь, зацепив лишь краем.

- Не маги… - промелькнувшая тень все-таки запустила остренькие коготки и в мысленную речь. Фразу Тасито не закончил, утверждение жестокости природы людей вообще, не только магов, было бы сейчас пустым философствованием перед лицом действительно завлекательной идеи. Впрочем, мысль колдовать с кровью над распятием даже ему-теперешнему казалась несколько богохульной.

- Разве не эльфы помогли обустроить академию? Сферы, вроде той, что в итоге раскрыла правду точно их рук дело. Сочли знание о травах ненужным? Или слишком важным чтобы предлагать многим людям сразу? -  Немой пожал плечами, будто самому же себе и отвечая - рассказы про эльфов он любил страстно, но истинно знал о них, как теперь было ясно, ничтожно мало, и после всего узнанного вновь, не был уверен, что захочет знакомиться поближе. "И своих детишек в людские семьи они подкидывают, чтобы сбивали своими проказами и чарами лиходейскими добрых людей с пути истинного," - говаривали в деревнях. Призвать на помощь вчерашнюю тревогу, что заставила искать в чертах женщины черты демона, в сегодняшнем теплом библиотечном полумраке не выходило, будь она хоть трижды полуэльфкой и чужачкой с севера. Косвенно он уже предложил ей и кровь, и жизнь, так что буде Фрида хоть каких высших или темных сил агентом, Тасито и так уже ввязался в переплет по самые уши. Снявши голову, по волосам не плачут…

- Значит в Альтамиру. Если кровью можно дать предметам силу исцелять или читать мысли, я хочу это увидеть.
Недоговоренная, оборванная мысль целительницы, это "У меня и без того…", впрочем, от него не ускользнула. При всем смирении перед судьбой, проводником которой Немой без спросу назначил чародейку, держать при себе заостренное всеми этими ментальными опытами любопытство относительно личности женщины в такие минуты становилось сложно, и сейчас он все же не устоял, попытавшись дотянуться до спрятанного от него завершения фразы. Что же еще такое терзает твой покой, Фрида фон Шультен? Что может быть страшнее крепости в плену у льда и смерти и оставленного где-то там сына?

_ _ _

За пределами монастыря Тасито как-то сам собой снова перешел на жесты. То ли за недавнее любопытство себя винил, то ли присутствие еще одного немого - Гектора - его смущало, то ли просто для какой-то пары дней с головой хватило этих обменов мыслями и стен и дверей, которые то есть, а то их нет. Способность Фриды не впускать его внутрь своего разума как-то была связана с распятием, что женщина то снимала, то возвращала обратно на шею - но механика этого волшебства, если это вообще было оно, от Таци ускользала. Дело едва ли было в силе веры или в том, что благословление айзенских священников способно было на более явные чудеса, чем благословление священников кастильских. Магию же крови они только планировали изучить, стало быть и не она это… После этого мысли немого неуклонно скатывались на менталистов и допросы - теперь, когда они неспешно, но все же двигались в сторону Альтамиры, перспектива много и долго объяснять разные странные вещи, включая посмертье угрей, вкрадчивым, но цепким как стальной капкан, магам герцогини, казалась все более реальной и все менее приятной, тем более что… Да, чувство вины за пару тайком подсмотренных воспоминаний Фриды тоже сидело где-то в глубине этого осиного гнезда. Предупредить или попросить помощи — значит признаться, что смотрел, слушал, считай, что - крал, как тот маг-менталист, что приходит постоять у изголовья нерадивых учеников в Академии. Порицаешь их, боишься, а сам? Не используемое, переданное ему целительницей, знание жгло руки, требовало применения. Используемое же - жгло внутри, заставляя сомневаться в правильности собственных решений и действий. Магия снова стала чем-то страшным, но теперь и он был уже на ее стороне. Той, где живут чудовища…

Тем рьянее он взялся за создание немудрящих оберегов, когда подвернулось подходящее место для остановки. Текстов о друидах и деревья, что упоминала Фрида Тасито, понятное дело, в глаза не видел, как не знал он ничего и о древней рунной клинописи северных племен - даже более усердным кастильским монахам хватало других мертвых языков для изучения. Вместо этого в ход пошли сказки, осколки так и не выжженых инквизицией деревенских ритуалов, а также немного здравого (здравого ли?) смысла. Именно последний, к примеру, заставил залезть на пресловутый ясень, чтобы срезать метелку шелестящих сухих семян. Давно пожелтевшие и совершенно на вид сухие, они и до весны могли там провисеть на радость птицам. Где как ни в семенах, живых даже в этой невзрачной оболочке, таиться магической силе? Впрочем, тонких веток он нарезал тоже, а еще собрал малость потрепанных к середине зимы, но все же свежих и душистых листьев вечнозеленого шалфея, символизировавшего в одних легендах мудрость и ясность ума, а в других - долголетие и вечную жизнь, и сухих крапивных стеблей - после некоторой изрядной, но простой и понятной возни из них можно было надергать похожего на лён волокна, куда более крепкого, чем простая сухая трава. Последней, благо, вокруг в целом было в избытке, реши они использовать и ее.

Сомнительное с точки зрения всего, чему его учили и от чего предостерегали, рукоделие чудесно отвлекало от… всего вообще. За ним такое и раньше, в общем-то, водилось, но никогда еще задача не была настолько размытой и странной одновременно. Куколка? Крест? Метелка? Что лучше символизирует ментальную магию, а что целительскую? Должно ли оно вообще что-то символизировать или важнее материал? Неужели Мария из Комбарро и этот ее жизнеописатель, спрятавший страницы, не могли изъясняться яснее?  Или смысл и был в том, что ничего не ясно и каждый, кто идет таким путем сам находит свою дорогу?

Недовязанный крест - в центре основа из ясеневых веточек, вокруг - стянутые крапивным волокном пучки осочной соломы, внутри которых по идее можно было спрятать семена, может быть даже обернув их в шалфейный лист, немой в какой-то момент просто подсунул Фриде под руку. Завладев вниманием, показал на ладони, очищенные своих маленьких летучих лопастей, но совершенно целые, а значит - живые - семеня-иголочки ясеня. Показал глазами на Гектора, вопросительно пожал плечами и перевел взгляд в сторону, спрашивая, стоит ли им отойти вдвоем прежде, чем дело дойдет до чар на крови?

Отредактировано Tacito (2025-11-15 23:52:21)

В ответ на реплику о цветах Таци и сам улыбнулся, а затем коротко склонил голову в шуточном покаянии, словно беря себе в вину отсутствие цветов в разгар сезона снегов. Мысли его даже дернулись в соответствующем направлении, перебирая недлинный перечень растений, что не спят зимой, пускай и в теплой и ласковой Кастилии - даже для морозника еще, пожалуй, слишком рано. "Ты, должно быть, рехнулся," - в этот самый момент Немой, пожалуй, обрадовался, что мысли его сейчас принадлежали лишь ему одному. Право, на секунду ему показалось, что чародейка лукавит и заигрывает с ним, как с равным. И мимолетного этого ощущения оказалось достаточно, чтобы и впрямь подумать, не поискать эту едкую для голых рук отраву, пригодную травить колодцы и останавливать сердце, просто потому что зеленовато-белые лепестки морозника не сложно мысленно увязать и с оттенком волос, и с цветом магического дара целительницы. Может быть тогда ее улыбка разгорелась бы чуточку ярче. "Точно рехнулся," - Таци сыграл челюстью, стиснув зубы - выходило будто и впрямь о великих знаниях и печалях задумался, а не поплыл, как дурак последний с пучком веток в руках, от благосклонного фиалкового взгляда. Суть же вопроса Фриды его в тот момент почти не тронула - после механически точных извиваний тела мертвого угря в холодном полумраке монастырского погреба, какую еще печаль ему могли принести несколько капель крови? Фон Шультен грезила ведьминым костром и позором на имени сына. Немой же ощущал, как своими руками свил веревку для собственного горла. Петлею больше, петлею меньше. Не оглядываясь более на равнодушно-хмурую фигуру Гектора, чтобы не привлекать лишнее зыбкое внимание, Тацито двинулся в лес следом за Фридой.

Сумерки и лунный свет выпили красноту с сосновых стволов, и лес стал казаться серым. С каким-то тревожным нетерпением, прочертившим между бровей вертикальную морщинку, Таци подумал, что кровь, должно быть, окажется при таком освещении совсем черной.  Фрида сняла и спрятала распятие и следом тут же осыпалась мысленная стена. И все-таки как ты это… - странным образом всякий раз, когда он думал, чтобы спросить о защите сознания, ситуация не располагала, и на сей раз случилось также. Немой смешался и снова отложил невысказанный вопрос, хотя только он и будет вскорости иметь значение, если оба они не хотят столкнуться с собственными кошмарами и подвергнуть им друг друга. Нет, не так - из них двоих целительна как раз была вполне надежно закрыта кроме как когда… Тацито мысленно едва не взвыл, да что же с ним сегодня такое, что сосредоточится выходит на чем угодно, лишь бы не нужном и главном прямо сейчас. Будто бы древняя магия проверяла намерения на прочность, исподволь отводя в сторону глаза и мысли. Или ему просто хотелось, чтобы дело было в воле тайных сил, а не собственных душевых слабостях и изъянах.

Немой по второму разу повторял про себя сказанное колдуньей, когда та занесла руку над его самодельным амулетом. Тацито признал ошибку - в неверном серебристом свете кровь все равно оказалась алой. То, как Фрида пустила ее себе, явно ощущалось продолжением магии целительницы, и Немой спросил себя, должен ли он уметь подобное, стоит ли попытаться? Потом в голове исправил вопрос на "хочу ли?" - из памяти всплыл образ целительницы, склонившейся над грядкой золотых ромашек, белые пальцы скручивают винт на рамке с эльфийской сферой. "Магия – это намерение, воля и энергия" - именно в таком порядке, случайно ли? Взвесив намерение, Тацито решил вопреки - не потому даже, что в без причины раскрывшейся коже и набрякших кровавых каплях было что-то достаточно противоестественное, чтобы холоднуло в районе выступающего позвонка у основания шеи. Нож просто хорошо ложился в руку - и в мысли о кровавой жертве неведомым и, возможно, давно уже сгинувшим силам, что водили этим путем ведьму Марию из Комбарро.

Никогда намеренно не обращавший сталь на самого себя, Таци почти удивился тому, как легко лезвие скользнуло в кожу - место он выбрал на внутренней стороне предплечья, аккурат между выступающими жилами и чуть поодаль от сухожилий запястья, которые не хотелось бы ненароком перерезать. В том, что Фриде достанет сил исправить подобное недоразумение он не сомневался, но воскрешенный со страниц книги ритуал и проговоренный целительницей наговор придавали моменту торжественности, которую не хотелось портить слишком уж драматичным истеканием кровью или отнявшимися вдруг из-за хирургической неосторожности пальцами - помощник он герцогского лекаря или нет, в конце-то концов? Кровь залила ладонь и окрасила в алый ясеневые семена, что он все еще держал. Таци собрал ладонь горстью, собирая побольше крови, чтобы потом перелить ее вместе с семенами в сердце "куклы". Некоторые капли уже протекли неплотную вязанку насквозь - в замершей вокруг внезапной тишине было слышно, как они падают на ковер из мертвой хвои - снег в этом по крайней мере месте так и не лег.

- Делание это… - сперва Таци думал повторить слова Фриды единственным доступным ему теперь видом речи, но сразу же осознал, что это не то, что требуется. Не для целительницы делался этот наговор, будь он формальным или имевшим силу, и повторять его мысленно в её голове не было большого смысла. "Делание это…" - Немой поднял лицо вверх, ища глазами луну или месяц или что там сейчас светило им сквозь ветви - за календарем он следил лишь от случая к случаю. Горло его напряглось, толкая воздух из легких на поврежденные, бесполезные голосовые связки. На секунду Тацито испугался, что издаст один из тех жалких то ли хрипов, то ли стонов, на которые только и было сейчас способно его тело - звуки эти он ненавидел всей душой и стеснялся их настолько, что отказался от этой малости в пользу полного молчания, приучил себя. Но нет, милостью каких-то там сил слова бились в нёбо совершенно беззвучно.

"Делание это совершается без ущерба и последствий для наших жизней, здоровья и имущества," - имущества кроме вещей на нем и при нем у Таци не было, как не было ни родных, ни близких, ни целей с планами и с середины наговора он как-то сам собой с "наших" перешел на "её". Слово было легче для дыхания и отвыкшего от подобных упражнений горла. "Пусть найдет что ищет и да убережется от всякой беды," - этих слов целительной произнесено не было, так что просочились они в голову Немого то ли из молитв, а то ли и из сказок. "Созданное знающей рукой" - ни черта не знающей и не умеющей, но намерение и воля - впереди силы и мастерства - "выпоенное заклятой кровью, чтобы дать власть открыть сокрытое и скрыть сокровенное от тех, кто сильнее нас".

- Да будет так, - задыхаясь, как после долгого бега, Немой опустил голову и посмотрел на Фриду. Несмотря на холод, лоб его и волосы на висках поблескивали от пота. Затем перевел взгляд на основательно пропитавшийся жидкой кровью и от того глянцево поблескивающий талисман. Волшебным он решительным образом не выглядел, но Таци все-таки бережно расправил влажные теперь прутья и стянул набитое окровавленными семенами нутро куклы, запирая их внутри.

- И что теперь? Нужен еще какой-то наговор или нас просто поняли… кто-то? - Немой только сейчас обратил внимание, что все еще кровоточит и, нахмурившись, мысленно приказал току крови замедлиться, сгусткам - склеить рану. Нужно было пройти по этому пути и дальше, представить разъятое целым, чтобы убрать сам порез, но почему-то это ментальное упражнение в голове не укладывалось. Но хоть кровь остановил - лишившиеся подпитки темные полосы от предплечья до кисти начали стремительно подсыхать на холоде.
- Как с такими вот… вещами вообще понять, что они работают? Отойти в сторону и…

Где-то все-таки его слова провалились в мысли. Или мысли в слова, в пору было уже совсем запутаться - но как-то Фрида все-таки смогла услышать сказанное. Хотелось верить, что распознавать слова по рывкам измученного непривычной задачей горла целительница все же не умела, это казалось задачей посложнее, чем считать возраст писца по почерку, оставленному в книге. Так или иначе, она знала, и можно было лишь гадать, сколь многое из всего брошенного небу. Окровавленные пальцы соприкоснулись над раззявленной темной пустотой в центре плетеного креста, и мысленная речь целительницы вернула Немому его собственные слова. Таци улыбнулся самыми уголками рта, вышло, должно быть, немного грустно. Фрида в ее поисках магического знания и ответа на какие-то еще более важные, но тщательно оберегаемые вопросы казалась ему прямой и устремленной, как наведенная стрела. Желать успеха и защиты ее исканиям казалось логичным. Что же до Тасито… Что ж, по крайней мере ему все равно предстояло отыскать в, должно быть, огромной и шумной Альтамире людей донны Виктории. А те или иные беды и вовсе похоже следовали по пятам, вспомнить хоть вырезанные мертвецами кастильские деревни, подтверждением реальности которых для Таци служила молчаливая, маячащая то тут, то там, тень Гектора. И истинная вера, о которой настойчиво просила не забывать Фредерика, едва ли отнесется к их нынешним тайнам с благосклонностью.

Мысли обо всем этом, впрочем, быстро вылетели из головы Немого, когда зимние, крепко спящие ясеневые прутья в его плетенке зашевелились. Не явно, и не жутко, как это можно было бы себе представить, а внутри, как вода начинает течь подо льдом с приходом весны. Первую партию в творящемся волшебстве явно играла Фрида, собранная, с прикрытыми глазами, такая же прямая в спине, как когда он впервые ее увидел в монастырской богадельне. Но и его руки и мысли что-то отдавали в замкнувшийся круг ветвей и пальцев. Тасито как будто бы все время не поспевал за искомым чувство, за бьющейся под руками силой, большей, чем он мог бы себе прежде осмыслить или представить.

Грубо смотанный, перепачканный темной кровью крест начал распускаться, как будто составляющие его прутья не отсекли от дерева задолго до наступления весны. Таци не знал, верить ли глазам - но перед внутренним, мысленным взором колдовское делание выглядело еще страннее - сети и звенья целительского волшебства, между которыми, то будто бы ведомый, а то - потерянный - бился гибкий фиолетовый завиток. Понимая, что уж это - точно след от его крови, да и повинуясь мыслям целительницы, немой начал как умел вправлять его, водить сквозь сетку изумруда, уплотняя каркас чего-то, он сам не слишком понимал чего, но оно трепеталось, и билось, и тянуло силы, но в то же время - отдавало, и было восхитительно живым, как…

— Это же не… Это не может быть понастоя… - слишком увлеченный мерцающим полотном колдовской иллюзии Таци почти забыл о листве и ветках, и теперь, приоткрыв рот от удивления (чего он не позволял себе все эти годы с тех пор, как лишился языка), смотрел на давшие корни молодые ясени. Их тоненькие стволики переплелись между собой, отчасти повторяя представленную Фридой клеть, но уже начали срастаться между собой, как нередко случается и с обычными деревьями, выросшими слишком близко друг к другу. Через время ясень встанет здесь одним целым, и лишь легкая узловатость обычно прямого дерева под гладкой пепельной корой будет выдавать необычную историю.

- По-настоящему, - утвердился внезапно в доверии собственным глазам Немой, потянулся к стволу новоявленного в сердце снегов деревца, зеленого, как если бы до сезона цветов не было еще две луны, а до настоящего пробуждения деревьев и того боле. Кора оказалось на ощупь теплой, будто согретой солнцем, которого - он то уж точно знал, сей побег еще не видел. Сердце мягко стукнулось в ребра, будто оживая, хотя по всей логике ему надлежало чувствовать усталость. Даже отпевавшиеся под его рукой на дереве следы крови не наводили на мрачный лад - и Тасито снова улыбнулся, на сей раз искренне.
- Живое.

Чудесное молодое дерево начисто вытеснило из головы плетеный крест, с которого все началось, и даже затею о том, чтобы создать нечто, способное впитать в себя ментальную магию. Таци даже головой тряхнул, будто избавляясь от морока. Нет, что-то от ментальной магии в этом месте теперь тоже определенно было. Может статься, кроме целительной силы кому-то оно подарит идею для стихотворения или вещие сны для путника, прилегшего летом отдохнуть в корнях.

Фрида потянулась за одним из свежих побегов, и древесина упруго подалась под рукой, обнажив неожиданно яркое в полумраке белесое место слома. Тасито повторил за ней, хотя ломать такую красоту было жалко - и в этой сентиментальности было что-то странное, чего немой за собой не замечал если не никогда, то очень уже давно. Слегка влажна на сломе древесина пахла весной и древесным соком. Зажатая в руке ветка будто развеяла собственную грезу - тень улыбки сползла с лица Немого, он отвернулся от результата их странного, на крови замешанного колдовства и не без тревоги посмотрел на Фриду.

- Что теперь со всем эти делать?
Вопрос вышел, мягко говоря, неясный и Таци принялся пояснять.
- Рано или поздно мы вернемся в город. Там маги, менталисты. Тебя как-то защищает распятье, это я заметил, хотя все равно не понимаю, как именно это работает. Но в мою голову рано или поздно кто-нибудь да влезет - случайно ли, специально. А там угорь и… - Немой нервно хлестнул зеленой веткой по воздуху.
— Вот это. И имя некой Фредерики фон Шультен.

- Полбеды самому пропасть. Вторая - под бой поставить. Плохая плата за науку выйдет.
Тасито беспокойно качнулся на шаг в сторону, потом - обратно. В какой-то степени он боролся с тем, чтобы не начать мерять окрестности шагами - в темноте, в лесу это было бы весьма дурным разрешением привычки, созданной для келий и коридоров.

- Из нас двоих лучший менталист я, но знаю я мало, и в Академии едва только… — вот он и про Академию выдал. Не великая тайна так-то, но с шага сбился и бросил тревожный взгляд на Фриду прежде, чем закончить мысль, - чему-то по менталистике учили, на младших-то курсах.

В метнувшемся между деревьями порыве ветра снова почудился запах сырой земли и крови. Кузнец, до того поникший и безучастный, вкинул косматую голову, всматриваясь по сторонам. Без толку - глаза его слишком привыкли смотреть на пламя и теперь все за пределами яркого пятна тонуло в беспроглядном мраке. Вздохнув, он пошевелил в костре длинной жердью, да так там ее и оставил загораться и обугливаться. В воздух взметнулся сноп искр.

"Где эти двое ходят?" - к тому, что другой немой (кажется, донна-врачевательница называла его Тасито) порой отходит с тропы, а потом возвращается с какой-нибудь очередной особенно кривой веткой или пучком сухой травы, кузнец привык, но на сей раз под сумерки куда-то исчезли оба. Госпожа, конечно же, бросила пару фраз, но они скользнули мимо мыслей. Теперь же мужчина был близок к тому, чтобы клясть себя за это - не пропали бы. Щуплый - ладно, а донна… донна столько уже добра простым людям своими чудодейственными руками, да мудрыми советами сделала, что пропасть ей теперь никак нельзя. Это ж получится, не уберегли чудотворницу. Он, получается, не сберег.

Мысли о не случившейся еще потере привычно легли на проточенный последними днями круг. Никого он не сберег - ни жену, ни детишек, и даже похоронить их не вышло по-человечески. Никого не вышло - все, кто были в тот день в деревне или ушли прочь негнущимися ногами, проклятыми, или оказались растерзаны неузнаваемо, кто при жизни, а кто уже после смерти, что только уже в огонь.

Кузнец подставил к огню руки, будто замерз, на деле же - поближе к свету. На кистях ему вновь почудились кровавые пятна, которых не было, просто не могло быть здесь до сих пор. Просто игра тени. Просто зимний промозглый лес с его странными запахами и звуками. Мужчина снова вздохнул и стянул задрожавшие вдруг пальцы в тяжелые кулаки.
"Пойти, что ли, поискать?" - с места он так и не сдвинулся, впрочем. Намерения давались трудно, будто бы силы не хватало. В шаге вязало ноги, хотелось встать. Стоя - сесть. Закрыть глаза и не двигаться, врасти потихоньку в землю, как древний камень. Хотя любые просьбы и указания серебряной донны кузнец выполнял споро и беспрекословно. Потаскаешь ведра, вещи за ней поносишь и вроде дышится легче, ремешок, сдавивший грудь расслабляется. Нет, нельзя ему пока камнем в землю. Вот доставит в столицу целительную госпожу, а там… видно будет. Что же не идут?

Заостренные тревогой чувства немого кузнеца выцепили вдруг легкий шорох и движение тени по ту сторону костра, захлестнув смесью облегчения - "свои" и тревоги - "свои ли?". Вскакивая и ослепленно щурясь через пламя, он потянул из костровища подпаленную жердь…

Язычок пламени на острие вытянутой из костра жердины не давал особого света, но кузнец все же повел им воздухе, вычерчивая полосу. Снова прислушался - лес казался замершим, стылым. Много ли зверья и птиц в этот сезон, да еще и ночью? Охотником он не был - в господских землях вообще нельзя было охотится без высочайшего разрешения, да и не было в этом нужды у кузнеца - мастера над металлом селяне завсегда прокормят. Но какое-то чутье, засевшее глубоко внутри, твердило, что с лесом что-то не так. Окликнуть почудившиеся тени? В отличии от безъязыкого, голос у него был, низкий, протяжный.

Набравши было в легкие воздуха, кузнец облегченно выдохнул - попривыкшие глаза различили среди деревьев знакомый силуэт донны Фриды, ниспадающие складки зимней накидки и серебристые локоны, выбившиеся на плечи. А потом снова откуда-то потянул мертвечиной, сильнее прежнего, и встревоженный мужчина заметался глазами по будто бы плотнее сгрудившимся деревьями. Что-то творилось с его глазами или мыслями, морок что ли какой - иначе чем объяснить, что среди леса то тут, то там начали проступать и тут же растворяться остовы зданий? Там мелькнула крыша, здесь - силуэт колодца с воротом… И двуногие тени, фигуры, блуждающие среди дерев. Правда, вымысел, воспоминание? Мужчина замер, вглядываясь, или, скорее, пытаясь сморгнуть наваждение. Ему уже случалось обмануться, разглядеть в тумане или сумерках того, чего не было. Но сейчас…

Роберт перехватил жердину покрепче - и одновременно с этим  ближайший размытый силуэт собрался в чудовище из ожившего кошмара, мертвое тело, одержимое злобной волей. Медленное и тягучее время вдруг сорвалось с цепи - с той стороны, где он вроде бы заметил Фриду с другим немым затрещали ветки, взвился пронзительный женский визг, послышалась прочая возня. Кузнец прыгнул через костер, и замах его горящей жерди пришелся в какое-то тело - голое, ободранное, разваливающееся на куски, но при всем при этом удивительно… устремленное. Немой не рассуждал - на это попросту не было времени. Былой опыт подсказывал - даже отдельные части мертвецов также одержимы - и, хотя наспех отесанный древесный стволик едва ли годился для такой задачи, он стремился каждым движением ломать бешеные кости, чтобы закончить это все. В свою очередь, разбрасываем вокруг с каждый резким оборотом и взмахом останки продолжали ползти, цепляться, хватались за жердь, да ноги, просто копошились под ногами, хрустя, хлюпая и распространяя вокруг мертвенную вонь.

А потом, в одну секунду все… закончилось. По инерции, продолжая начатое движение, Роберт опустил на треть обломанную уже жердь на чей-то гнилой череп и кости под ударом сложились в нехорошую такую вмятину. С его колена осыпалась половина кисти, кривой крюк из трех пальцев. Сердце плюхало о ребра, но быстро успокаивалось - тело не было привычно к бою, но нагрузку помнило, да и импровизированное его копье было куда легче кузнечного молота.

Немой обернулся на шорох возни около левого своего плеча, с жердью на перевес. Под обломанным острием замер безъязыкий, грязный, бледный, перемазанный гнилой и откуда-то еще - свежей кровью. Стоял он как-то неверно - кузнец даже подумал грешным делом, что сейчас свалится прямо на острие, но отводить его не стал. Признаться, парень ему еще в богадельне не понравился, когда перехватил выскользнувший из неловких рук кузнеца стеклянный шар. И дело было даже не в том, что шар этот в руках безъязыкого окрасился насыщенно и ярко, что сразу привлекло внимание людей вокруг - и донны тоже. Взгляд у него в моменте нехороший был. Пойманный был взгляд, как у вора или проходимца какого, закованного в колодки на площади у городской ратуши. Только те день на третий уже смирялись, тускнели. А этот… этому смирения не доставало, и видно это было и по тому, как на службах он глазами по углам рыскал, вместо того, чтобы прелата слушать, и позже, за едой, например. В том, как называемый Тасито прятал свое увечье не было стеснения действительно уродливого человека, не желающего терзать взор благородной донны или братьев-монахов. Обида в нем была, выпестованная, натянутая как жила. Или таково было предубеждение, родившееся в тревожном разуме. Пока рядом была Фрида, все решения ей, многомудрой и одаренной, кузнец доверил ей, но сейчас…

Донна? Роберт припомнил крик и заметался взглядом по сторонам, не отпуская жерди от груди немого. Многое можно было ему спустить, но свежая кровь на руках доверия не вызывала - не было на нем видно таких царапин, чтобы вылилось столько крови. Целительной донны нигде не было видно, но на кустах с одной стороны кузнецу почудился знакомый лоскуток, не иначе как от мантильи.

Сердце немого сжалось. Одна, в лесу… Это здесь, вокруг костра, мертвецы больше не представляли угрозы, замерли, но что там, за пределами светлого круга? Нет, нужно было идти, искать, бежать даже, пока не случилось иной беды. В замешательстве, Роберт вновь перевел взгляд на Тасито, безъязыкого. Тот все еще был бледен, но по лицу его расползалось странное выражение, сродни довольной улыбке или даже торжеству, будто удалась ему какая-то шалость или каверза. Она, впрочем, растворилась, стоило их глазам встретиться. Тасито попытался поднять руки, будто сдаваясь, и тогда Роберт резко отвел в сторону свое оружие, и, меняя одним длинным шагом стойку, отвесил ему, явно не ожидавшему такой прыти с левой-то руки, удар ладонью чуть повыше уха. Чтобы отдохнул чутка и не путался под ногами. Доказательств злого умысла безъязыкого у кузнеца не было, да и откуда им взяться, он не расследователь какой. Но тащить его с собой или оставлять за спиной хотелось и того меньше. Какое-то касательство он к нападению мертвецов имел, этот рыжеватый. А какое - это пусть донна Фрида разбирается, если найдется. Когда найдется.

Роберт перехватил жердь ближе к середине, чтобы не путалась под ногами, и неуклюжей рысцой направился в ту сторону, где на помятом колючем кустарнике трепыхался лоскуток мантильи. Как там и куда сполз мешком безъязыкий, его не особенно интересовало.

Вскорости и без того не самый уверенный бег пришлось сменить на осторожный шаг. Отсветы костровища неожиданно быстро скрылись за деревьями, лес утонул во мраке, а тропинка сжалась, вздыбилась узлами корней и рытвинами. И как только донна тут бежала, пускай и в практичных, но все ж таки для тракта, не для глуши стачанных ботинках? Ноги бы не переподворачивала. Впрочем, такая бы беда означала, что беглянка найдется скоро. Пока же в лесу он, казалось, был один. Не уверено, и не слишком потому громко, кузнец попробовал покричать. Басовитое "гуу" подхватилось было ветром, но далеко не разошлось, рассыпалось в темноте без ответа. Нахмурив густые брови и в очередной раз поправив в руке обломок жерди, мужчина побрел дальше, то и дело оглядываясь через плечо. Потревоженная тяжелыми шагами лесная подстилка еще какое-то время укладывалась на новый лад, и эти шорохи и потрескивания создавали неуютное впечатление, что кто-то очень легкий ступает следом, едва не наступая на пятки.

Первого мертвеца он заметил как раз вот так вертя головой. Чуть изогнутый силуэт тихо маячил между деревьями в сторону от тропы и на небольшом возвышении. Кузнец замер, ожидая, что чудовище двинется на него, но этого не произошло ни через вдох, ни через пять. И тогда немой осторожно, чуть по дуге, принялся подыматься к кошмару сам. Не идти же, право слово, дальше, оставляя за спиной подобную угрозу? Да и надежда теплилась, что человеческий силуэт, покачивающийся в такт с зарослями ему просто поблазнился в темноте.

Не показалось. И робкая мысль - странным временам странные надежды - о том, что это окажется обычный висельник в низкой петле, не оправдалась. Мертвец, обтрепанный, весь почему-то в репейниках, точно был одним из давешних чудищ. И стоял он на своих ногах, без опоры, стало быть ими сам сюда и заявился. Сейчас, однако, он хранил неподвижность, никак не реагируя на приблизившегося человека. Роберт замахнулся было палкой, чтобы снести чудовищу голову, но  когда и замах остался без внимания, руку свою остановил. Снесенная голова дела не решала и как бы ни хотелось уничтожить тварь, здравое рассуждение настаивало не рубить с плеча. Драка на поляне стоила уже изрядной части жерди, а ведь ее он искал и выбирал специально, чтобы послужила. Доломает остатки - и новую в ночи взять будет негде.

На напряженных ногах кузнец осторожно начал обходить мертвеца вокруг - ни движения. Тюкнул его легонько кончиком палки - тело покачнулось сильнее обычного, но иначе не отреагировало. Сделал осторожный шаг вперед, негромко гукнул - но и тогда монстр остался безучастным, совершенно не похожим на тварей, что лезли и лезли на него изо всех углов тогда, в деревне.

Воспоминания о прошлом стиснули судорогой все мышцы в теле, Роберт снова замахнулся на недвижимого мертвеца просто потому, что захотел выместить на уродце нахлынувшую злобу, но теперь его руку остановили воспоминания о донне, явившейся тогда на помощь. Он же ее искать пошел - и отвлекся на… вот это. Время тратит, силы тратит, оружие свое тратит, стыдно. Мертвец за все это время не шелохнулся - пускай стоит, значит. Может это потому, что он безъязыкого на полянке приложил, может и впрямь мертвецы все от него шли?

Развернувшись, чтобы спуститься обратно на тропу, Роберт как прозрел - глаза ли наконец совсем привыкли или луна сдвинулась по небу, пробираясь сквозь обглоданные зимними холодами безлистые ветки. Прозрел и ужаснулся - тусклая тень, раскачивающаяся в такт с зарослями и деревьями, была тут не одна - они стояли всюду. Разреженно, будто бы не связные, мертвецы диковинными изломанными силуэтами заполняли столько места, сколько оставлял им лес. Из горла кузнеца вырвался сдавленный хрип, но темнота и мертвенная - в прямейшем из возможных смыслов - тишина проглотила и его. Роберт стиснул челюсти так, что зубы скрипнули, и двинулся вперед.

В какой-то момент мертвые тела стали попадаться прямо на тропе. Донна бы точно не могла тут пройти, стало бы сворачивать надо, но куда? Роберт старался не думать, что сбился где-то еще раньше, а то и вовсе потерялся. Толку с подобных мыслей? Вот сейчас налево или направо? Пока он головой вертел, взгляд зацепился за одного из мертвецов - так-то он их почти приучился не замечать, несмотря на вонь и жутковатое это раскачивание. Сколько он тут ни ходил, ни один сам собой так и не пошевелился. Не двигался и этот, но у него, в отличии от виденных ранее свешенная плетью рука продолжалась тем, что выросший в деревне кузнец и в кромешной бы темноте узнал. Покойник держал топор! Прежде у чудовищ редко когда бывало в руках оружие, они и пальцами своими справлялись с чудовищной жатвой. Подкравшись ближе, кузнец нашел разгадку - топор был примотан к руке мертвого какими-то ремешками. Неужто лесоруба какого надумались похоронить прямо с топором? Традиция веяла грехом и ересью, но деревенские люди суеверные, и представить что-то подобное не сложно было.

Отбирать у мертвого положенное с ним в гроб раньше бы показалось чудовищным преступлением, но… сила, что подняла из гроба гниющий труп была, пожалуй, еще страшнее. Кузнец посмотрел на свою жердь, посмотрел на топор, вздохнул и, задержав дыхание, подошел к покойному и ножом (почти бесполезным против нежити, а потому - не использованном в битве) принялся перерезать путы. Под мотком сырых, частично перегнивших ремешков и веревок оказались пальцы, обглоданные временем и червями чуть ли не до костей, но намертво вцепленные в рукоять. Отступать было поздно, и полагаясь на собственную силу, через хруст и закостенелое сопротивление, кузнец выломал оружие из руки бывшего хозяина. И только тогда мертвец зашевелился, поднял безвольно свешенную голову и вперил провалившиеся глазницы на обидчика. И Роберт не нашел ничего лучше, чем всадить топор прямо между ними…

С раскроенным чуть ли не до шеи черепом мертвец остался стоять. Всякое движение в нем, впрочем, стихло. С некоторым усилием, кузнец выдрал топор обратно - бегло оглядел лезвие - цело, но изгажено. Ноги что ли теперь этому подрубить? Раздумывать не пришлось - до немого вдруг донесся отчаянных женский голос, звавший его тем именем, которое знали только серебряная донна, да безъязыкий. То, что голос этот царил скорее в его голове, чем приходился в уши, понял он чуть позже, уже несясь напрямки через кусты, от особо настойчивых из которых он отмахивался топором. Вот что ли, чего чудотворница с безъязыким переглядывались? Без слов болтали?

О том, может ли он ответить, немой в этот момент не думал - куда тут думать, как бежать надо, голос то отчаянный! Но какое-то чутье, должно быть, его вело, потому что иначе как он повороты выбирал в лесу - а выбрал верно - с размаха вдруг вылетев на прогалину, где среди мертвых тел замерла одна живая, маленькая и хрупкая, с чуть как будто бы светящейся веточкой в руке. Гектор рванулся к ней, буквально смахнув с дороги болтавшегося там очередного покойника, и в шаге уже заметил еще более диковинного монстра - ветвяного, лиственного, будто бы собранного из всего, что образовывало суть леса. Не особенно раздумывая над тем, что еще это может быть за чудище, кузнец вильнул на ходу так, чтобы втиснуть себя между донной и лесовиком и перехватил топор двумя руками.

Тонким пальцам Фриды едва бы хватило силы удержать его руки, не пожелай Гектор этого сам. Мысль о том, что с чудотворницы станется в таком случае магией его стреножить в голову, где все еще глухо отдавались удары сердца после бега, заходить не спешила. Но и не было в ней нужды - власть, что женщина имела над кузнецом залегала поглубже магии и даже суеверного страха перед ней деревенского мужика. Гектор ей просто… верил. В нее верил - и, признаться, сейчас куда сильнее, чем в советы знающих старух или даже, грешно сказать, проповеди с кафедры их маленькой церквушки. Потому что ни знахарки, ни священника не было в тот день там, в залитом кровью доме. А Фрида - была, металась неярким путеводным маячком среди непроглядной, казалось, ночи. И сейчас медленно, с сомнением будто, или супротив желания, но руки кузнеца опустились, сохраняя, впрочем, малую часть того напряжения, чтобы быстро вернуться обратно, перехватив оружие под удар. Слова про лесного деда и его помощь решительно не впечатляли. Может быть потому, что знатоком сказок, да что там - их любителем Гектор, сколько себя помнил, не был. Уж по крайней мере не тех, что повествовали о диковинных обитателях глухих мест, леса вообще для людей не место. Что-то такое Аврора детишкам, конечно, рассказывала вечерами, больше про плясунов-фавнов и гиан-вышивальщиц, что заманивают пением неосторожных мужчин, чтобы пить их кровь. Древесное чудище ни на козлолюдов-дудочников, ни на дев-соблазнительниц не походило. Свившие гнезда в его ветвях змеи, чьи треугольные головки слишком уж осмысленно провожали теперь каждое его и Фриды движение, расположения не вызывали точно. Но не бросаться же на него теперь, после всех предостережений? Однако же, когда целительница его отпустила и вышла из-за спины, вставая рядом, Гектор невзначай переложил топор в свободную, внешнюю от женщины руку, чтобы в замахе не поранить серебряную донну. Просто на всякий случай.

Женщина же припомнила о безъязыком - кузнец слегка смутился, но вида в темноте не подал. Какая-то часть его мыслей возликовала даже, что правильно он заподозрил и определил некое сродство Тасито мертвецам и злодейской магии, возвращавшей им нечестивое подобие жизни. Но раз Фрида так была уверена в его верности и будто бы волновалась… Гектор нахмурился, продумывая жесты - сперва мотнул головой, затем свободную руку положил под щеку и чуть склонил на нее голову, изображая спящего. И только потом той же рукой, сложенной в кулак, собирался показать удар по голове, но не успел - позабытый на мгновение лесной страж пришел вдруг в яростное возбуждение, затрещали ветки и змеи струйками заскользили вниз. Кузнец невольно даже под ноги глянул, не посыпались ли они в траву. Шут их разберет в темноте, полозы это или гадюки.

В скрипе ожившей древесины Гектору почудилось слово "дракон" - еще одна мифическая тварь из легенд и сказок. Драконов побеждали святые рыцари, но лес-то тут причем? Проследив за лунным светом, кузнец впервые заметил вязь на лезвие топора, который прежде опрометчиво посчитал инструментом лесоруба. С деревом неожиданная находка бы справилась тоже, но едва ли выкована была за этим, с таким-то хищным изгибом. И впрямь, при недюжей фантазии, среди плетистого узора можно было различить что-то похожее на голову и пасть чудовищного змея, но неужели…

Пока кузнец в растерянности застыл, разглядывая лезвие диковинки, воздух на поляне будто сгустился, время вытянулось длинно, как тогда. Фрида с каким-то несвойственным ей, как думалось самому Гектору, отчаянием, что-то искала в сумке. Лесовик грохотал, подобно расколотому молнией могучему дереву, но вместо страха это почему-то будило внутри тягучую и медленную как расплавленный металл ярость, странную, незнакомую, будто бы вовсе ему не свойственную. Не змеиному пню, поросшему поганками и мхом, осколку былой эпохи, следовало ему указывать. Плавным гладким движением топор снова пошел вверх, словно бы не оружие даже, а продолжение руки, вместе с шагом вперед, но… Немой кузнец остановился, так и не сотворив ничего супротив обещания Фриды "не обижать сида". Решение, такое же… чужое? правильное? как и недавняя злость, сложилось в его голове, не иначе как тоже из какой-нибудь легенды вышедшее. Продолжив начатый шаг, будто так и задумано было, Гектор, подобно рыцарю какому, опустился перед лесовиком на одно колено, лезвие топора положив плашмя себе на плечо. Слов, чтобы пообещать лесному деду помочь, у него не было, но косматую взъерошенную голову склонил смиренно, хотя и продолжая косится на чудище из-под бровей, подспудно ожидая, что сейчас какой-нибудь корень потянется к нему чтобы ударить. Позволять подобное кузнец не собирался, но готов был уступить воле Фриды, так отчаянно не желавшей ссоры с лешим. Если, конечно, воля лесного деда не вознамериться им еще как-нибудь навредить.

Сознание вернулось торопливо и резко, с толкнувшимся в ребра сердцем, ледяным воздухе в рот на судорожном вздохе. Пальцы впереди мыслей стиснули ворот, отпустили, потянулись к месту на голове, куда пришлась каменная пятерня Гектора. Удивительно, но Таци не нащупал ни шишки, ни сколько-нибудь серьезного синяка. В моменте это показалось странным, но нет, не важно. Цепляясь за какое-то дерево - на сей раз точно именно дерево - Тасито вздернул себя на ноги и огляделся, пытаясь привести плывущую, еще фрагментарную память и как будто слишком живое, взбудораженное как после бега, тело к общему знаменателю. Робкая надежда, что хоть что-то из случившегося привиделось ему в бреду осыпалась сухими листьями - неподвижные мертвецы лежали вокруг, огонь по большей части потух, оставив лишь дымящиеся подпалины, по меньшей же... Таци заметался, раскидывая и топча занявшуюся траву там, где остатки костра уже начали подбираться к оставленным путниками вещам (не то, чтобы от них сейчас был толк), к невиновным ни в чем деревьям. "Клятые мертвецы, клятый некромант, клятый кузнец!" - когда с зачинавшимся пожаром было покончено, Тасито до злой боли вцепился пальцами в собственное лицо пониже скул, чтобы не застонать или того хуже.

"Думай, думай, думай, маг ты или кто. Фрида, Фрида… Фрида, это она тебя сейчас разбудила, подлатала, не иначе. Но где, куда теперь?", - в навалившейся темноте, неизбежной плате за то, что сегодня деревья заповедного леса не превратятся с угли, взгляд выцепил легкое серебристое свечение - ясеневую ветвь, оброненную, но чудом не затоптанную в суматохе. Светилась будто не ветка даже - или, точнее, свечение это он видел не совсем глазами. Таци подобрал свой колдовской артефакт непонятной силы и не менее непонятно, а потому - бесполезного - свойства, огладил серебристую кору, будто ветка была каким-нибудь зверьком.

"Мне нужна твоя помощь," — это было глупо. Целительница ведь ясно ему сказала - зачарованные предметы работают сами по себе, каждое своим путем. Свойства можно лишь открыть, точным расчетом, знаниями или чудом. Разговаривай, не разговаривай, это все равно что помощи просить у ножа или камня. Тасито вздохнул, огляделся по сторонам - глаза постепенно привыкали к темноте, но недостаточно, чтобы куда-то двигаться. Чтобы не терять еще больше времени (за уже потерянное стоило бы стребовать с Гектора, но для этого и его сперва нужно было найти… живым), Немой потянулся неподатливой и заскорузлой своей магией… куда-то. Он сам едва ли понимал что хочет сделать, но вспомнил ощущение паутины, оплетавшей лес, блуждающих в нем мертвецов, все вокруг. Поверженных ближних мертвецов он отчего-то не чувствовал вовсе, сколько бы не тянулся к ним. С ними... будто он нарушил что-то, тогда, раньше, каким-то образом повредил их для темного колдовства. Может быть, на время или лишь для неловких попыток кого-то необученного как он. А дальше?

Дальше, за пределы поляны, дотянуться вовсе не выходило - Тасито даже глаза закрыл, будто это могло помочь, но все равно что толкал стену, вламываясь в нее всем телом. Напряженные мышцы, вздувшиеся вены, торопливо разгоняющееся сердце - но ухватиться за краешек почудившейся ему тогда паучьей сети не выходило, отзвуки и отголоски липкого касания то ли чудились, а то ли выскальзывали из рук, как песок или вода. Но ведь тогда некромант его почувствовал, потребовал назваться. Нужно просто попробовать еще.

Бесплодные попытки прервало что-то вроде эха, прокатившегося по неподвижным кронам. Таци задохнулся и замер, не зная, к чему прислушиваться, к звукам или к вибрации тонких материй, составлявших ткань незримого. Что-то происходило, что-то к чему он не был причастен, но от чего шевелились волосы, а пальцы до белизны костяшек вцепились в бесполезную ветку. "Мне нужна твоя помощь. Мне очень нужна любая помощь, потому что грядет что-то и я не знаю, что мне делать". Прежде Тасито наивно полагал, что из ветки чудесного ясеня получится сделать защиту от менталистов, что-нибудь, что будет хранить его секреты сродни чудодейственному распятью Фриды. Сейчас же он бы этим или любым другим чудом пожертвовал ради другого, весьма, казалось, простого. Подобное тянется к подобному, так? Ему нужно было направление, указание на то, где сейчас вторая ветка. Та, что, хотелось надеяться, все еще была у целительницы.

И какой-то ответ пришел - от кровавой ли магии ветви и ясеня, или от того, что вновь пришли в движение тени среди дерев и паутина стала более явной - Таци не знал. Просто ухватился за невидимый, но будто звенящий, ориентир и пошел за ним, лишь едва, чтобы совсем уж не спотыкаться, используя зрение. Он старался чувствовать внутри, а не полагаться на привычные человеку глаза и уши - слишком уж слабым был его маячок. О возможности ошибки, обмане напуганного разума, не хотелось и думать.

За пределами круга поляны воздух снова стал липким. Дело не было в запахе смерти - он заполнял и бывшую их стоянку, но здесь, некромант, казалось, вошел обратно в силу. Из тени дерева выпростался мертвец, ломаная тень с чем-то длинным и опасным в руках, но, к собственному удивлению, Тасито довольно легко ушел из-под замаха. Немой слуга не открыл в себе дара великого воина, даже от мысли такой был далек.  Что-то не так было с мертвецом, или, скорее, с водившей его рукой. Нити черной паутины, сковавшей лес, ходили ходуном, потому что в них билась не какая-нибудь мошка - птица. Та ли, что он знает по имени и фиалковым глазам? Хотелось верить - это по крайней мере значило, что  она жива, и в силах. Только вот, поговаривают, далеко на южных островах, где живут драконы, можно встретить пауков таких размеров и силы, что одолевают и птиц...

Вновь нырнув, на этот раз - вперед, как никогда бы в прошлом не рискнул - под слишком медленный (будто у марионетки невидимого кукловода провисала идущая от крестовины направляющая нить) удар, Таци врезался в грудь мертвеца плечом. Так он оказался перед самой его пастью, застывшей в вечном - из-за сгнивших губ - оскале, но в недосягаемости длинного щербатого меча, который тварь не сразу догадалась отпустить. Челюсти чудовища начавшие было расходится для укуса, застряли на полпути. Вонь гниющей плоти была просто невыносимой, но задержать дыхание Тасито не мог, воздуха и так отчаянно не хватало, его тело не особо годилось ни для беготни, ни для магии, особенно одновременно. Зато та сила, что управляла мертвецом, была прямо здесь, под его плечом, рядом с его ухом, смрадом дышала ему в лицо.

"Сгинь," - в мыслях он торопливо рвал, переплетал и снова рвал черную паутину, и мертвец никак не мог совладать со своими руками и зубами, пока спустя очень долгие мгновения, или минуты, или часы, или вечность не осыпался под ноги. За его мечом Таци нагибать не стал - он все равно знал лишь за какую часть его держать, да и то в лучшем случае. Он лишь судорожно хлебнул отравленного смрадом воздуха саднящим горло и поспешил туда, куда все еще тащило его чутье? магия? зажатая в руке несмотря ни на что ветка? Лес вокруг скрипел, хрустел и хрипел - мертвецы из разных его частей стягивались в том же направлении. Значит он прав?

Тасито вдруг понял, что не успеет раньше них, как бы ни бежал - их просто слишком много и они везде, а он не гончая и ходок паршивый. Но зато... Подобрав с земли первую попавшийся камень, Немой швырнул его в сторону ближайшей движущейся тени. Приправил это магией, попытавшись на этот раз не порвать, а выхватить у некроманта-кукловода контроль. Связного плана не было - на это не хватало ни сил, ни дыхания, ни времени. План был шуметь, царапаться и брыкаться в паутине столько, сколько он сможет, чтобы занять силы и внимание колдуна, или колдунов, или что тут вообще происходит, в надежде, что Фрида успеет с тем, что она делает сейчас.

Мертвец замер и Таци вдруг со всей ясностью почувствовал, что теперь он владеет его пустоголовым телом, неудобным, жестким, холодным, пробирающим его собственное тело холодом до костей одной мыслью. Немой приказал ему двинуться наперерез другому такому же мертвецу, а сам прислонился к дереву, тяжело дыша, но улыбаясь. Ему показалось, что носом пошла кровь, но какая это, право, был мелочь.

Отредактировано Tacito (2025-11-30 03:03:35)