Поза и впрямь была сомнительной и неловкой. Особенно неловкой в своей тревожной и уязвимой трезвости, когда чужая кожа кажется сухой и прохладной, а мышцы жесткими. И если Бринмора это забавляло, то в принце вызывало неприятную, отрочески смущенную скованность от причудливого вторжения в личное пространство, под священную неприкосновенность границ кожи, отделяющей уязвимое человеческое нутро от враждебного мира, преодолеваемую лишь усилием воли и осознанием цели. Меньше всего Лорану хотелось, чтобы кто-то застал его за этим сомнительным занятием, и он старался не думать о происходящем, с чрезмерным усердием глядя мимо лица эльфа, куда-то по-над его плечом, где за фальшивыми окнами трепетали на ветру зеленые кроны волшебного леса. Следил за перелетом птичьего клина в нежно сгущавшихся сумерках, слишком ранних, чтобы быть настоящими и видел тонкое плетение иллюзии, ничуть не портившее картины. Прорастание кровотока, которое принц не мог не ощущать, даже старательно отводя глаза, вызывало тревожное, досадливое чувство, если не щекотки, то скольжения по невидимых пальцев, тонких шелковых лент, и оно было бы неприятным, если бы не приносило тепло и легкость, энергию, изрядно потрепанную знакомством с драконом, наполняющую. Прилив этот кружил голову, но делал взгляд как будто острее, а мир контрастнее.
— Это самое странное и противоестественное действо, в котором мне когда-либо приходилось участвовать.
Он послушно прижался грудиной к груди Бриномора, ни на мгновение не желая даже помыслить, каким образом их тела становятся одним целым. Все, когда-либо слышанные им упоминания о единение тел, относились к куртуазной любви, а не к этой извращенной, варварской практике. Быть может, эльфы так легко ощущали себя частью мира, что для них не было в нарушении этих границ сверхъестественного, но люди точно знали, где кончаются и начинаются. Лоран же сейчас не знал, ненадолго утеряв свое сакральное право принадлежать лишь себе самому. Мысль о том что сейчас о становится куда больше эльфам, чем человеком, оставляла в душе грязный осадок и упрямое желание трепетно сберечь в себе все человечное. Стиснул зубы, так что напряженный желвак вжался в висок Бринмора, и действительно попытался дотянуться до текущего перед взглядом магического потока, а после позвало от него тонкий щуп, больше похожий на масло на поверхности воды, и впервые смог коснуться его кончиками пальцев. Энергия оказалась невесомой и прохладной, текучей, но осязаемой.
- Невероятно, - восхищенно выдохнул в темные волосы. Но как ребенок, впервые увидевший глину, еще не имел ни малейшего представления, как получить из нее горшок.
- И… как мне теперь с этим поступать?
Поступать с этим, как с магией, которой он прежде владел, принц пока не мог. Он точно понимал, как будет выглядеть и двигаться его огонь до последней искры, словно тот был продолжением его тела. Можно не уследить за кончиками волос в полете, если резко обернуться, но они всегда остаются непреложной частью тебя. Здесь же, похоже, не хватало лишь воли и замысла, но требовалось некое искусство плетения, ручной работы, которая Лорану была пока неизвестна.