Magic: the Renaissance |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Magic: the Renaissance » 1562 г. и другие вехи » [1562] По воле рока
з. Шванштайн / 26.11.1562
Veltarion & Laurent von Gessen
встреча, которая просто не могла не случиться
Отредактировано Veltarion (2025-06-16 15:38:24)
Он, я знаю, не спит, слишком сильная боль,
Всё горит, всё кипит, пылает огонь.
Я даже знаю, как болит у зверя в груди,
Он идёт, он хрипит, мне знаком этот крик
Не удивлен. Не сломлен. Не сокрушен.
Сердце потомка Предателя было каменным и холодным, и ни одно горе этого мира, кроме его собственных бед, казалось, не могло поколебать или смутить человека: ни чужая гибель, ни чужое счастье. Казалось, что Лоран фон Гессен, закованный в броню из собственных целей и средств для их достижений, давным-давно был не жив. Словно кукла Франчески Орио, он дышал и разговаривал, ходил и усмехался, но жить и чувствовать по-настоящему перестал много лет тому назад. Так стоит ли брать живого мертвеца, наследника Отто себе в союзники?
– Я, пожалуй, не удивлю Ваше Высочество, если скажу правду. Вы страшнее дракона, ужаснее всякой полуночной твари и кровожаднее бестии из Леса. Те убивают ради сокровищ, ради крови, защищая собственные владения. Ваше Высочество купается в крови ради незримой мечты и недостижимого идеала.
Велтарион убрал руки от ларца, осознавая бессмысленность затянувшегося разговора. Обмануть второго принца, покинувшего родной престол, было так же просто, как отыскать целомудренную девицу в весёлом доме: увлекательно, но невозможно. Лоран фон Гессен не утратил честь, но переиначил её под себя, под правила нового мира. И эти самые правила дракону были неизвестны.
– Ваши методы ужасны. Но я не смею осуждать.
«Потому что я в тысячу раз хуже».
– К несчастью, у меня нет желания посещать Эльвендор. Дело не в компании, дело в эльфах. Я лишен дара магии, Ваше Высочество, и ко всему магическому, как заметили, отношусь с большой опаской. Обжегшись раз на молоке на воду подуешь тысячу. Вот я и дую.
Легкая усмешка. Слишком человеческая. Открытая. Мимолетная.
– Ваше Высочество мне ничего не должно. Но я всё же осмелился спрашивать о реликвиях вашего пращура. Взамен… взамен я приведу на порог Вашего Высочества дракона Завоевателя. Слово в обмен на слово. Но что стоит слово безродного бродяги под сенью старинного храма на забытом богами севере, Ваше Высочество?
Осторожно и медленно, учитывая опыт прошлого и поведение Лорана, дракон кончиками пальцев извлек собственный стилет из ножен. Накрыл левой ладонью граненное лезвие, сжал, позволив стали врезаться в плоть. Слегка поморщился, чувствуя, как тяжелая темно-красная кровь скользнула по клинку, тяжелыми горячими каплями орошая древние плиты.
– Кровь за кровь. Слово в обмен на слово. В обмен на помощь Вашего Высочества я верну наследие Отто Завоевателя и приведу дракона к вам на порог. Именно этого вы хотите?
Отредактировано Veltarion (2025-07-22 09:57:34)
Он, я знаю, не спит, слишком сильная боль,
Всё горит, всё кипит, пылает огонь.
Я даже знаю, как болит у зверя в груди,
Он идёт, он хрипит, мне знаком этот крик
- Вам быть может приходилось слышать, Герхард, один кастилец еще до рождения Христа пытался узнать вес короны своего короля и для того поместил ее в воду. Вода вытолкнула корону, расплескав ее полный вес. Из чего кастилец этот заключил, что сила действия равна силе противодействия. Чтобы победить мертвых, возглавить некромантов и перехитрить эльфов, нужно быть не менее мертвым, не менее жестоким и не менее непредсказуемым. Хорошо если я хотя бы в половину так ужасен, как кажусь. Однако это не значит, что у меняет сердца, а цели мои недостижимы. Если мой пращур смог объединить эти земли, смогу и я. Или умру, сражаясь. Любая осмысленная жизнь лучше бесцельного существования.
Он внимательно следил, как этот загадочный человек вынимает стилет. Принц не слишком опасался людей - его собственная магия была стремительна и смертельна, а кровавые руны сэра Бринмора пока показывали себя хорошо. Но извечная фехтовальная привычка не оставлять противника за спиной и выцеливать глазами клинок ему не изменяла. Красивая капитуляция искателя, утомленного собственными сомнениями и собственным торгом, его почти тронула.
- Не думаю, что магии в вас нет, Герхард, но вы не привыкли считать ее таковой.
Он все еще сомневался в том, что за существо стоит перед ним, но не погнушался бы поверить, ничем в общем-то не рискуя. Поздно опасаться произвести странное впечатление, да и плевать на впечатления – не кайзерский здесь прием.
- Дракон на пороге обещает быструю смерть, - принц коротко улыбнулся. Так солнечный блик вспыхивает на остром лезвии. – Но наследие Отто Завоевателя вы вернете. Мне. Этого довольно.
Он наблюдал, как падают тяжелые капли крови на серые холодные камни маленького храма, а потом сделал жест, довольно странный для церкви: снял распятие. Лоран не проверял прежде, изменились ли его способности к ментальной магии с тех, как некроманты дали кровавые вассальные клятвы. Незначительная примесь чужой крови могла ровно ничего не дать, а могла немного послужить его собственной способности привлекать чужое сознание.
- Я не менталист, но, если в вас есть капля драконьей крови, послужившая вашему интересу к этим легендам, ментальная магия, быть может, есть у вас, Герхард. Ментальная способность драконов иного толка, но это не отменяет ее магической природы. Откройте мне разум, и кровь моя станет вам проводником, - он прикрыл глаза и коснулся чужого рассудка так, как много раз касался своих сосудов, приглашая лишь обратить на себя внимание. В силах постучать, но не в силах распахнуть дверь и пройти внутрь без приглашения.
А потом извлек из кофчежца крохотный мешочек с прахом, удержал его в ладони и, перехватив собеседника за запястье, накрыл свою руку его рукой, чтобы прах этот оказался между их ладонями и мог пропитаться кровью, а кровь их смешалась в прахе, и только потом сжал, как требует этого рукопожатие.
- Теперь смотрите в меня, как смотрят в колодец на луну.
Разум Отто открылся Герхарду вспышкой тьмы, залившей взгляд, точно на маленькую промерзшую сокровищницу упала ночь и открылась рассветом в знакомые светлицы, давно истлевшие и отстроенные заново в камне далеко на юго-востоке отсюда. Отто, сидел во главе стола, а по его правую руку сидел человек, в котором Герхард без сомнения узнал себя, а Лоран лишь почувствовал это узнавание, вынужденный разделять с драконом один разум. Несколько эльфов церемонно прошли через зал и явили конунгу нарядный ларец, очевидно, подарок. Слов эльфа Герхард сперва не слышал, зато слышал, как празднует новую победу хмельная дружина, ревут войны, хохочут, стуча об стол кулаками и чаркам, повизгивает, заходится под смычком талхарпа, звонко вскрикивают женщины, и стучат каблуки танцоров.
- … Его Величество выражает свое восхищение воинским искусством великого конунга и в честь взятия замка Консберг дарует ему чащу. Пьющий из нее обретает силу и долголетие.
Эльф, незнакомый Герхарду и прежде не появлявшийся в их землях, церемонно поклонился, передавая слугам ларец. В ларце и впрямь обнаружилась нарядная чаша сияющего серебра, черненная узором из листьев хмеля и изображениями батальных сцен, внутри же чаша была исписана рунной вязью.
- Мы благодарим Его Величество за оказанную нам помощь и принимаем его дар. Эй, - конунг гулко окликнул слугу, подносившего изжаренного поросенка, - налей в чашу браги! А ты усади наших гостей. Пусть брат мой разделит силу и долголетие со мной!
Только теперь у Герхарда, который знал, что ищет, был шанс увидеть, как внимательно следят эльфийские гости за путешествием пригубленной чаши от конунга к его побратиму.
Чаша коснулась губ, и мгла снова опустилась на бражников, чтобы расцвести близ сложенного на высоком холме костра.
- Его Величество не мог знать, что вы предадите чашу. Я же не мог знать, что побратим ваш не человек, великий конунг, - эльф не склонил головы и смотрел на сложенный костер, обнимаемый ветром и первым колким снегом. Огонь под ним еще не зажгли и даже тело не вынесли.
- Не верю, - Отто отозвался глухо, но сейчас, лишившись дракона, не желал конфликта с эльфийскими союзниками. Разум его блуждал над зелеными и заснеженными людскими землями и являл ему, что земли эти слишком велики, и союз их слишком крепок, чтобы стать угрозой, продвигающейся на запад, вырубающей лес пядь за пядью. Эльфы не желали помочь миру, лишь разжечь войну, во главе которой сперва поставили Отто, безвестного конунга, пару раз победившего ближайших соседей, а теперь намеревались развалить эту империю, снова ввергнув ее в хаос борьбы за независимости земель. Путешествие туда и обратно. Туда и обратно. Так можно занять людей навсегда. А значит, теперь, с гибелью Велтариона, вскоре убьют и его, и надобно обратиться к вельве, чтобы узнать, как после смерти сохранить эти земли едиными.
- Не верю, что он умер. Мы построим для него усыпальницу в пещере в предгорьях Фростхолда, где он явился мне впервые. Завалим ее камнями от троллей и диких зверей. А если силы к нему вернутся, камни не станут ему помехой. Я же прошу у Его Величества найти исцеление от этих чар.
- Разрушить чары артефакта может лишь смерть артефактора, - эльф неприятно поклонился. – Его Величество поддерживает ваш путь, но сейчас вы просите слишком многого.
Мгла сомкнулась над незачатым костром и вернула Герхарда в промозглую сокровищницу, точно выплюнула из тяжелого и глубокого сна. Принц разжал пальцы и только теперь почувствовал, как руку свело судорогой приложенного усилия. Он опустил обтекающий кровью мешочек с мощами в ковчежец и вернулся взглядом к чужаку.
- Это твое имя? Велтарион?
Магия. Липкая. Гадкая. Цепкая. Она окутывала своими цепкими тенётами, сдавливала горло, щекотала нос, заползала в могучие легкие, вырывая из памяти облики вместе с тревожным, надрывным хрипом.
Велтарион, окунувшись в (свои?) воспоминания метался, словно попавший в капкан волк: вертелся, скулил, клацал зубами. Вся эта череда чувств, разрывавших драконье сердце, происходила внутри – внешне харр Нортхейм остался таким же безмятежным, как если бы наблюдал за лениво мухой, ползущей по слюдяному оконцу. А вырвавшись из магического плена, задышал широко и жадно, словно желал выдыхать пламя в этом жалком человеческом облике. Всему увиденному не было веры. Если бы ложь носило лицо, то это был бы лик Предателя.
Во всё, что происходило в его собственном разуме, дракон не поверил. Слишком многое кричало об обратном: человеческая вера, увековеченная в молебнах, настенных фресках и мотивов для баллад и песен. Посвятив себя изучению истории и летописи за те годы, в которые был лишен неба, дракон пришел к незавидному для себя утешению: о нём не просто не вспоминали – его имя вымарали из жизнеописания Отто фон Гессена, словно человек добился всё собственными силами, присвоив заслуги и друзей, и промахи врагов.
Заточить в пещерах холодных гор на тотенвальдской пустоши – так поступают с друзьями, с которыми бился бок о бок? Кто позволил покрыть себя неизмеримой славой? Осыпать магическими письменами и рунами, въевшимися под кожу заклинаниями, которые сводят с ума?
«Может быть, – вспыхнули мысли пламенем преисподней в драконьем разуме, – мне ему в ножки кланяться? Может мне принести извинения всему его потомству за годы, что не мог служить им, словно верный пёс?»
– Ничтожество, – процедил дракон, отступая назад, оттирая с лица незримую магическую паутину, растирая по человеческому лицу собственную кровь. – Лицемерная наглая дрянь! Даже в собственном посмертии трусливо прятаться за чередой выдумок и небылиц, чтобы на белоснежном жеребце в сияющих доспехах низвергать с небес дракона!
Глаза харра Нортхейма гневно блеснули, а с губ сорвался приговор, в котором дракон был уверен ранее:
– Предатель. Достойный лишь того, чтобы всё его наследие обернулось пеплом.
И только сейчас, только теперь, словно очнувшись от зыбкого глубокого сна, дракон осознал, что не одинок в этой комнате. Не с любопытством, без капли ненависти, но полный негодования и закипающей внутри ярости, дракон взглянул на человечка: надменного, любопытного, ведомого, безусловно, величайшей целью в мире.
– Кто я такой, чтобы не удовлетворить любопытство Вашего Высочества?
Всё произошло стремительно: ни вспышек молний, ни раскатов грома. Не случилось и не произошло ничего такого, о чем любят судачить в мужицкой болтавней и преукрашать в легендах. Одежда лопнула, осела на пол бесформенной грудой тряпья. А в центре залы, обрушив часть свода и боковую стену, сидел внушительный размеров черный дракон. Кожистое крыло, прежде чем пробить брешь в своде, укрыло второго принца Айзена от возможных обломков, защитив наследника Предателя. В том не было ни капли заботы: просто своих неприятелей дракон привык убивать сам, не позволяя судьбе вершить суд за него.
Драконья морда склонилась ниже, а взгляд янтарно-золотых глаз уперся в человеческое лицо.
– А теперь, – прошелестел драконий голос в разуме принца, – вам всё еще интересно моё предложение? А теперь вы всё еще желаете знать моё имя? Или достаточно лишь шевельнуть крылом, и груда камней оборвет такую тонкую, крохотную человеческую жизнь?
У них не было много времени для раскачиваний, поклонов и реверансов. Разрушение храма не могло остаться незамеченным, а объявившийся посреди замка дракон не был званным гостем ни шестьсот лет назад, ни сейчас, во время войны живого и мертвого.
– Моё имя – Велтарион. И я вернулся.
Он не ответил для чего. Решил, что с пустыми разговорами пора завязывать.
Дракон взмахнул крылом, оберегая Лорана фон Гессена от нелепой смерти. А затем, ударив крыльями, взмыл в небо, могучим рёвом разрывая морозную ночь. Уж если наследники предателя не способны дать ему ответ, то он примется за самостоятельные поиски, взяв на вооружение идею наследного принца. Стоит начать с отрогов Бенакайт, где однажды Предатель уже не сдержал своё слово.
Он, я знаю, не спит, слишком сильная боль,
Всё горит, всё кипит, пылает огонь.
Я даже знаю, как болит у зверя в груди,
Он идёт, он хрипит, мне знаком этот крик
Лоран не знал, откуда приходят эти образы. Знакомо ему было лишь накатившее на разум вторжение чужого драконьего рассудка, равнодушного к талисману на его груди, душное и всепоглощающее, точно оточенный клинок заливает густой смолой, и он теряет остроту лезвий, делается неподвижным и больше не принадлежит себе.
Никогда прежде он не видел Отто, лишь по сомнительным древним гравюрам мог догадаться о крое его лица, но искусство тех давних времен рисовало лишь статус – одежду, корону, оружие, никакого портретного сходства - и не чаял, что когда-то увидит так живо. В них и впрямь не было ничего общего внешне… Да и сидящий подле Отто Велтарион вовсе не походил на человека, с которым принц имел честь нынче говорить.
Но чувства их - их тесное сплоченное братство, которое не всякий раз бывает между единокровными - чувства эти были настоящими. Живые, гибкие, эластичные как хлопковые нити, они сплетали двоих в плотное целое, в кокон, оберегая от всего мира. Страдание Отто, его потеря, его ужас от собственного неумышленного злодеяния, беспомощная ярость, порожденная эльфийским коварством, его сомнения, борения и отчаяние, прорастающее тонкой упрямой надеждой, которую принц по себе знал так хорошо – все это горько стиснулось за грудиной в тяжелый, гулко стучащийся камень. Лоран невольно поморщился и отшатнулся.
Руки на мощах разомкнулись, и видения погасли, оставляя в сознании Гессена, освободившемся от вязкой тяжести более могучего разума, тягостную горечь и едкую обиду раненого дракона, и его бегство в отчаянное послевкусие: не поверил. Принц мало знал о магии крови, которой так легкомысленно воспользовался, уповая лишь на свою общую ученость и опыт стихии, но не видел причин, отчего кровь могла бы лгать. Магия могла не сработать вовсе, но раз уж сработала, позволила ему стать проводником…
Досада и гнев дракона излились по-своему. Нутряное, непрошеное сострадание тягостной драме, против воли пережитое Лораном, - по-своему. Он слушал оскорбления, утекающие с чужих губ, и чувствовал, как внутри в ответ поднимается слепящая, глухая ярость. Наблюдал за ней, всякий миг имея наученное светской дрессурой умение придушить ее, точно кобру, еще в районе солнечного сплетения, но позволил ей все же пойти горлом по собственному выбору.
- Я услышал достаточно слов о своем пращуре, чтобы требовать удовлетворения не только моего любопытства, - слова отдавали тем хрустким морозцем, который в Тотенвальде пробирал до костей, стоило приглушить камины.
Не взялся за шпагу, не имея к этому никакой горячности, но неспешно снимал перчатку, намереваясь отложить этот поединок, как водится между хорошо воспитанными людьми, на утро, и лишь мгновение и многолетняя ловкость эльфийских учителей фехтования, чуйкой и стремительностью маневра уберегла Его Высочество от гулко обрушающейся кровли. Гигантское черное крыло распустилось парусом над головой, отчего-то кольнув в глубине ранимой обережностью, против воли растворяющей ледяной гнев, но не изменившей плана.
Выросшее перед ним чудовище в россыпи черепичной кошки и облаке пыли, лишь заставило Его невыносимое Высочество взирать снизу вверх, прикидывая хватит ли его мастерства с огнем и стремительности со шпагой, точно именно к этой встрече он и готовился всю жизнь. И дракон, присвоивший его разум, знал полную меру его утихающего гнева, его окончательную решимость и ювелирную точность отстраненного расчета. Мальчишка не боялся его ни капли.
Выбери утро, Велтарион.
Он не говорил, но в разуме родилась стремительная картина фехтовального поединка в воспаленных лучах морозного рассвета над деляной пустошью. А если, если придется, и магического.
Ответом ему стал лишь удар ледяного воздуха, спутавший инистые пряди и волна пыли, грянувшая в лицо. Зверь, обломив края израненного купола, рванулся в беззвездное небо, сливаясь с его первозданной хтонической тьмой. И на грани утекающей общности сознаний дракон мог почувствовать чужое упоенное восхищение своей древней и безграничной мощью.
Вы здесь » Magic: the Renaissance » 1562 г. и другие вехи » [1562] По воле рока
