Magic: the Renaissance |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Magic: the Renaissance » 1562 г. и другие вехи » [1562] По воле рока
з. Шванштайн / 26.11.1562
Veltarion & Laurent von Gessen
встреча, которая просто не могла не случиться
Отредактировано Veltarion (2025-06-16 15:38:24)
Он, я знаю, не спит, слишком сильная боль,
Всё горит, всё кипит, пылает огонь.
Я даже знаю, как болит у зверя в груди,
Он идёт, он хрипит, мне знаком этот крик
Королевский военный совет Тотевальда оказался ничуть не лучше, чем имперский военный совет Айзена. Его Высочество в принципе не любил советы, в которые не мог выбрать людей лично так, чтобы они не мешали общему дела, стремясь к соблюдению правил, древних привилегий и личных интересов. И любил, если кто-то готов был принести ему новую информацию и детализировать старую, порассуждать совместно, прокручивая все сценарии и последствия действий, ища подводные камни и пути их обхода. Возможность сомыслить ради общей цели доставляла ему почти физическое удовольствие и приносила то удовлетворение, которое кто-то способен достичь в одиночку за чтением хорошей книги. А еще спокойствие разделенной ответственности. Если сам он мог ошибаться, ошибаться все вместе они тоже могли, но уже с меньшей вероятность и куда проще было в случае провала сказать себе, что принято решение было наилучшим из возможных.
В королевском военном совете Тотенвальда он был еще и чужаком, которому присягнули, но которого не ждали и не желали. Укрощать недовольную знать, полагавшую эту земли своей по праву проживших здесь поколений, очень утомительно. Рассказать им правду о новой их войне - рано. Сперва нужно понять, на кого здесь возможно положиться, а кто куплен эльфами окончательно. И сейчас, рассказывая им о том, как будет проходить _его_ наступление на ту землю, которую Лоран готовился защищать всю свою жизнь, вынужденный лавировать между взращеваемым в них доверием и единством, которое сделает его их истинным лидером наравне с Алессандро, и желанием уберечь каждую пядь родной земли, не отдавать в залог своего нового статуса слишком много, он не мог ни стыдиться, ни виниться, ни горевать. Только стиснуть зубы и продолжать то, что уже началось. Если не можешь противостоять – возглавь.
Не было у северного принца ни готового плана, ни созревшей идеи, как и под каким соусом повернуть эту армию вспять и направить к границам леса. Он даже не понимал действительно ли именно это следует сделать. Нет ли возможности разорвать эльфийские узы, связавшие этих людей, и принять их под сень Айзенской короны, оставив противостояние дальше, куда севернее – на опушке крайнего леса. Нет ли шанса вынудить эльфов сражаться своими руками? Не слишком ли это опасно? Какова сила магии? Какого толка артефакты, скрываются под кронами? С чем людям придется столкнуться в этой новой борьбе. Готовы ли они? Нужно время. И на то, чтобы добыть информацию, и на то, чтобы накопить силы. За это время, начатое наступление может прокатиться по всей Ойкумене, пожирая не только Айзен, но и Кастилию. Сможет ли он сохранить троны правящим династиям? Сможет ли он спасти людей? Нужен лучший план. Но лучшему плану не хватало звена, уникальной идеи, чего-то абсолютно немыслимого – железного купола над лесом.
Измученный ощущением собственной, глубоко личной и тщательно скрываемой капитуляции и еще более тайного испуга, что Тотевальд пожрет его вместо с его благими намерениями, что эта гнилостная сила куда больше, чем его собственная горящая воля, он планировал выйти в заснеженный сад, протоптать свежую тропинку следов на снегу между пожухшими розовыми кустами, привычно заложив руки за спину на хлещущем ветру, точно срываемые с крыш клочья снега, ничем его не тревожат, засыпаясь за воротник, выбраться в пустующий фехтовальный зал и драться с тенью, с деревянным чучелом до исступления, пока силы вместе с терзающей тревогой и бессмысленной злостью, не оставят его окончательно. Привык поступать так в Академии еще мальчишкой, и этот способ принца ни разу не подводил.
- Ваше Высочество!
Мальчишка-адъютант, очевидно, был не уверен в том, как правильно именовать айзенского принца в Тотенвальде, но отчаянно боялся не успеть, выстукивая галоп каблуками, отчего гул катался под промерзшими сводами галереи.
- Лорд фон Гессен!
Лоран замер с болезненно ровной спиной. Впервые к нему обращались, как к местной наследственной знати, как к эльфам. Тотенвальд уже пожирал его ласково и незаметно. Выдохнул. Под скулами родились желваки. Обернулся он, лишь когда смог вернуть лицо. Мальчишка как будто споткнулся о его взгляд, замер и запоздало поклонился.
- Хаусмейстер просит передать, что карты, о которых вы просили, доставлены в ваши покои.
Принц кивнул и запахнул меховой плащ, пряча тепло, которое так легко отнимал стылый замок.
- Благодарю, - развернулся и двинулся прочь, оставив адъютанта смотреть ему в спину.
Оказавшись в логове дракона и засмотревшись на бессметную гору сокровищ, помни – главное блюдо уже подано к столу. И ты не посмеешь отказаться от приглашения на обед.
Велтариону было не привыкать оказываться в чужом логове. В свое время он жил среди людей, напитывался их культурой, вдыхал запах их нечистот, топтал башмаками одни с ними улицы, чтобы вызнать как можно больше тайн и секретов. Получалось не сразу. Порой драконья натура брала верх над разумом, обидчики оставались разорванными на куски, а пепелища сожженных домов ещё долго чадили в беспечно голубые небеса смогом. Но дракон учился себя контролировать, учился себя не выдавать.
В этот раз опыт брал своё. Пусть даже и проведя в заточении много сотен лет, пусть даже и навсегда потеряв привычный для себя мир, пусть даже и ослепленный проклятьем и предательством лучшего друга, Велтарион быстро входил в силу. Заслужив от Франчески заслуженные комплименты и прибыв с ней в заснеженный Шванштайн, харр Герхард Нортхейм – младший отпрыск уважаемого рода, лишенный законного права на титул и обделенный магическим искусством, к военным советам допущен не был. Он и вовсе держался в стороне, особняком, старательно не привлекая внимания и служа «ещё одним сопровождающим», связным из Айзена. Такая неприметная роль устраивала дракона целиком и полностью.
Посвященный самому себе в моменты, когда Франческа Орио, обуреваемая властью, строила планы и вершила военные советы, он вдумчиво и внимательно изучал найденные в замке книги, разглядывал многочисленные гравюры, восполнял пробелы в своей израненной памяти. Частенько фыркал, перечитывая записанные кое-как легенды о славном Отто Завоевателе. Порою хмурился, взяв в руки потрепанный бестиарий о «Змиях ползучих, вивернах и драконидах», посчитав его насмешкой над природой. А после молчал, отложив книгу и долго-долго разглядывая глухую стену.
Трижды просила его Франческа Орио поучаствовать в атаке на крепость святого Отмара. Трижды получала решительный отказ. Не потому что дракону не была интересна война. Нет. Ему не была интересна чужая война, а истинной причины влезать в чужие, человеческие проблемы у него не было. Пока ещё не было. Он выполнил свой долг перед ведьмой: вызволил её из драконьего логова и не сожрал. Она же выполнила своё обещание чуть больше, чем наполовину. Да только рано или поздно проклятье возьмет своё.
Заточённый в собственные размышления, словно в очередную темницу, харр Нортхейм бродил по Шванштайну бесцельно, выжидая, пока Королева Зимы снизойдет до огненного ящера. В одной из очередных галерей он остановился, а отблески пламени висевших вдоль стен светильников выгрызали из его силуэта страшные, нечеловеческие тени.
Так бы он и стоял день и два, и целую вечность, если бы не решительная фигура, показавшаяся на противоположном конце коридора. Что-то в этой долговязой, решительной фигуре неожиданно смутило
дракона. Решительный шаг, целеустремленный надменный взгляд, светлые волосы. Герхард Нортхейм и не думал уступать, отойти в сторону. Стоял, преградив единственный проход ровно до того мгновения, пока до незнакомца не осталось более пяти шагов. Велтарион вперился тяжелым взглядом в тонкую переносицу, в надменную линию губ чужака, который и не думал останавливаться – так бы и прошел сквозь преграду, снеся на своем пути всё.
Герхард Нортхейм уступил, сделал шаг в сторону, пропуская генерала армии мертвых. Дракон улизнул, в очередной раз позволяя человечеству одурачить само себя. Но в тот самый миг, когда незнакомец уже практически разминулся с раболепным харром из Айзена, с языка сорвалось предательское:
– Всегда ли правитель идёт по непокорным головам?
Он, я знаю, не спит, слишком сильная боль,
Всё горит, всё кипит, пылает огонь.
Я даже знаю, как болит у зверя в груди,
Он идёт, он хрипит, мне знаком этот крик
Темный силуэт в метущемся свете ламп возник перед ним нежданно и приближался неуклонно, потому что Лоран не стремился сбавить шаг, и не случилось незнакомцу отойти с дороги, принц бы остановился ровно перед ним, так и не повернув. Стоило знать в лицо каждого в этом замке, в этой стране, по ошибке названой Тотенвальдом, но оставшейся для него Айзеном, кто имеет что-то сказать и готов открыть ради этого рот. Аура незнакомца в мутных сумерках искрила той любопытствующей неприязнью, к которой принц успел здесь привыкнуть. Люди смотрели на него, как на диковинку, на экзотическую зверушку, от которой удобнее было бы избавиться.
Чего он ждал? Нападения или предложения о союзе – в равной мере. Знал, что сделается жертвой местных интриг и заговоров, даже если станет их участником, но не думал этого избегать: чему быть, того не миновать.
Пропустил чужака мимо плеча, оборачиваясь за ним, ровно так же, как сделал бы в фехтовальном зале, не позволяя незнакомцу ни на мгновение остаться за его спиной. Только черный плащ поймал полой волну зимнего ветра. Эльфийская выучка чуялась в необыкновенной легкости, в стремительной плавности бесшумных движений. Взгляд, привыкший следить за глазами, не за шпагой, не отпустил чужой, утекающий мимо профиль. Ладонь в черной перчатке привычно согрела эфес. И пусть руны, нанесенные сэром Бринмором обещали ему завидную неуязвимость и недурно себя показали, офицерская выучка была неистребима.
- Скажи то, что ты хочешь сказать.
Говорил принц негромко, словно не желал, чтобы их спутанные голоса раскатились эхом под сводами пронизанной сквозняками галереи.
- Прячась за смущенной дипломатией, ты лишь тратишь свое и мое время. В конце этого разговора я все равно пойму то, что должен. Начни с конца.
Глаз его, тот, что здоровый, был серый, как полынья, затянутая свежим ледком, и смотрел очень цепко пронзительно, точно взгляд лез под кожу, находя там больше смыслов, чем в словах. Эту неприятную особенность порождала его неочевидная способность видеть и вторым глазом. Видеть правду и ложь, чувства и намерения, бурлящие в ауре – куда больше, чем следует.
Не отступил.
Это выдавало в нем лидера. Самодовольного, уверенного в собственных силах, достаточно наглого, чтобы бросить вызов целому миру и не обратиться в бегство, как только запахнет жареным. Дракон довольно сощурился, пронзительным взглядом слизав с лица незнакомца каждую черточку.
Не отступил.
Это выдавало в нем глупца, влюбленного в собственную. Уверенного в том, что сталь и молодость дадут выход дерзости в нужное русло. Такие грезят о том, чтобы обернуть реки вспять, заставить плясать мир под свою дудку, диктовать всем вокруг свои условия и добиваться желаемого: ценой чужого счастья, десятков пепелищ, прерванных жизней. Ради великой цели такие жертвуют дружбой и любовью, счастьем своих и близких: лес рубят – щепки летят. Кровавые щепки. Дракон наклонил голову, отмечая, как мягко ладонь накрыла рукоять шпаги.
В былые времена, при других условиях, Велтарион бы шагнул во тьму, оставляя собеседника один на один с собственными мыслями, страхами и догадками. Знал ли одноглазый незнакомец, что задумай дракон его убийство, то не стал бы терзать его расспросами в коридоре? Что никто и никогда не задает жертве ненужных слов, не позволяет ей опомниться? А если и знал, то зачем считал случайного встреченного в коридоре чужака врагом? Или он был сам врагом для этого места?
Осознание кольнуло, ужалило по осиному в глотку, сдавив глотку. На мгновение дракон перестал дышать, догадываясь, кто именно стоит перед ним. О ком перешептывались укрывшиеся на далеком севере некроманты. Кого ненавидели без стеснения, лишь в глаза выказывая смирение и покорность, но готовясь разделаться при первой возможности. Кто стал истинной причиной того, что никто и никогда не посмел усомниться в чужаке, которого притащила из своих злоключений фро Орио.
Человеческие ладони непроизвольно сжались в кулаки. Кинжал у пояса был стальным клыком, способным разорвать ублюдку из древнего рода предателя глотку. Велтарион догадывался, что у него достанет умения и скорости, чтобы разорвать с одноглазым дистанцию, прижать его к стене, получив чувствительный удар шпагой. Но клинок кинжала уже вскроет тщедушную человеческую грудь, доберется до сердца.
И месть дракона будет стремительной. Напрасной. Бессмысленной.
Гнев, вспыхнувший ярко и обжигающе, затаился до поры. Дракон широко, глубоко вздохнул, повел плечами. Ладони его раскрылись, а язвительная усмешка вспорола губы.
– Как ловко ты ушел от поставленного вопроса. Чувствуется врожденная сноровка. Но если ты догадлив и прозорлив настолько, чтобы перейти к главному блюду, минуя предварительные угощения, то не стоит ли признать очевидную глупость происходящего?
Велтарион медленно поправил ножны кинжала у пояса.
– Догадываюсь, что мы оба чувствуем себя неуютно. Хотя бы потому, что я определенно догадываюсь, кто передо мной. А ты не имеешь и малейшего понятия.
И это было единственной причиной, почему дракон в нынешнем состоянии мог быть в принципе любопытен опальному генералу.
Дракон коротко кивнул в сторону.
– В этой промозглой дыре есть вино? Полагаю, раз военный совет фро Орио без нашего участия, мы имеем право позволить себе поговорить об Айзене? О предках? О славной династии фон Гессенов, чья слава и величие увековечены в манускриптах и великолепной мазней на стенах храмов. А для начала покончим с неловкостью. Можешь называть меня Герхардом.
Отредактировано Veltarion (2025-06-30 11:45:41)
Он, я знаю, не спит, слишком сильная боль,
Всё горит, всё кипит, пылает огонь.
Я даже знаю, как болит у зверя в груди,
Он идёт, он хрипит, мне знаком этот крик
Самодовольства в принце было немного особенное в нынешней прескверной и весьма шаткой ситуации, где за его спиной всерьез стоял лишь Дианти со своим неуникальным, как оказалось, правом на корону Тотенвальда. Со своим нежеланным долгом, который, сейчас можно было легко передать другому, тому, кто его желал, чтобы вернуться на сторону юга, того объединенного юга, что представляла собой вся заселенная людьми часть Ойкумены, далекая от некромантии. Они могли бы стоять вместе по одну строну реки. И стояли. Но по другую, потому что здешний рубеж оказался важнее. И эта война не обещала быть хоть сколько-то легче. Напротив. Прежде у Лорана был десяток личных лет и до 80 лет чужого опыта, испробованного на практике, чтобы придумать, как бороться с мертвыми и погонщиками их стад. Теперь же он стоял перед неразрешимой задачей сражения с эльфами на территории леса. Леса, где высокий народ был способен на все. И принц не мог приложить ума, как… Во всяком случае, пока.
Аура собеседника затянулась тем алым маревом, которое падает перед глазами в моменты бешенства. В юности это случалось с Лораном куда чаще, но годы казарменной выдержки обуздали взбалмошный нрав. Тем менее принц мог понять, зачем этому человеку, так остро переживающему свой гнев, пить с ним и что-то обсуждать. Разве что гнев этот относиться к чему-о другому, кому-то. Кому-то, против кого он намерен сговориться? Или же сердце спорит в чужаке с доводами рассудка.
Слушал внимательно, не перебивал, не комментировал, хотя имел, что сказать. Второй принц Айзена всегда имел, что сказать, но не всегда тропился открывать рот. Все, что ты скажешь, будет использовано против тебя. Лишь с интересом констатировал, как сжались и разжались кулаки незнакомца. Так и не смог приписать этот жест какой-то логике, впрочем, это не значило, что ее нет.
Не намеревался спорить с тем, кто нынешний военный совет возглавляет. Пусть это будет фро Орио, хотя по мнению Лорана, ей стоило воспитывать детей и распоряжаться замковой кухней, и не соваться ни в войну, ни в политику. Однако принц был исключительно вежлив и сегодня весьма великодушен. Терзавшее его желание выставить кому-нибудь челюсть, которое он бережно нес в фехтовальный зал и намеревался оставить собственным достоянием, плавно уступило место деловому любопытству. Не часто ему предлагали обсудить дом Гессенов на этом берегу реки, и Лоран окончательно утвердился, что это новый заговор. Против него или с его участием – неважно.
- Ваше Высочество, - он протянул ладонь в жесткой черной перчатке, пусть и добротная, кожа деревенела на холоде. – До тех пор, пока мы не пили на брудершафт, я будувашим принцем и по ту, и по эту сторону реки, харр...?
Лоран упорствовал. Это Айзен. Тотенвальд – лишь самоназвание выморочных территорий, никогда не переставших носить свое исконное имя. Северная корона имеет на них право и корона вернет их под свое крыло.
- Или лорд, как вы привыкли?
Пытался выяснить, какого толка этот человек: из новой знати, порожденной Академией, или из тех потомственных некромантов, что жили здесь с эльфами последний неполный век и представляли старую знать Тотенвальда, с которой ему теперь предстояло потягаться за влияние на этих землях.
- Мальчик! – впервые эхо его голоса раскатилось под сводами, полными свистящих сквозняков, догоняя оруженосца. Голос был привычен к этим коротким и четким командам, которых слушаешься невольно, так нежданно они врываются в сознание и так уверено.
Четверть часа спустя мальчик разливал в согретые кубки заведенное на севере вино с пряностями, куда более крепкое терпкое и острое, чем принято на южной стороне реки. Над кубками в прохладном воздухе библиотеки кружил пар. Лоран по привычке зажег канделябр и камин, коснувшись их мыслью. Давно перестал замечать это за собой, входя и выходя из комнат, но чужаку могло показаться, что пламя следует за принцем везде, точно пес.
- Итак…
За спиной Его Высочества, расположившегося в кресле у камина, стояли стеллажи фолиантов и сундуки манускриптов в старинных, еще тяжелых окладах. Новомодных тоненьких книг в здешних полках было немного. Все заголовки были принцу знакомы: «История ботаники», «Землеописание южных и северных земель» монаха Иоганна из Фьелинги, «Удивительные звери юга Кастилии» – книга о самых причудливых существах, вроде черепах или крокодилов, которых на север лишь изредка привозили. Да и дохли они самым скорейшим образом.
- Что именно касательно моего Дома вы намерены обсудить? – внимательный стальной взгляд, отражающий всполохи огня в камине, никуда не делся, следил за чертами собеседника. – Сейчас здесь самое время поговорить о моей семье.
И ее правах на север, конечно.
- У вас есть для меня предложение. Разве нет?
«Я буду вашим принцем» – обозначил Его Высочество Лоран фон Гессен, видя перед собой не равного, но поданного. По эту сторону реки. До последнего вздоха, до последнего удара сердца: своего, дракона.
Он протянул руку, чтобы закрепить знакомство рукопожатием, а дракон уже явно и отчетливо представлял себе картину, в которой он обернулся огромным косматым волком, вгрызался в протянутую ладонь. Слышал хруст перемалываемых клыками косточек. Чувствовал терпкий вкус хлынувшей в пасть крови. Замешательство длилось всего мгновение, а затем схлынуло.
– Просто Герхард, – голос зверя в облике человека был учтив и добродушен, крепкое рукопожатие скрепило ложь. – Здесь, вдали от дома, я предпочитаю начать с нуля под мудрым началом.
Эта роль ему не была в новинку. Втереться в доверие. Завоевать расположение. Сыграть на человеческом тщеславии. На безумстве лидерства. А после перевернуть игральный стол, смешав фигуры и карты в общую кучу, пожечь и пожрать застигнутого врасплох противника, прибрать к рукам чужие сокровища.
Не прошло и четверти часа, как над вином, приправленными специями, витал приятный пар. Огонь зажигался по единому взгляду наследника древнего рода, а дракон лишь внутренне сокрушался: в былые времена за подобные фокусы отнимали руки, вырывали языки и оскопляли. Колдуны и ведьмы издавна были противны человеческой породе. Подобные не имели права на размножение. Так что же изменилось сейчас?
Заняв место в кресле по левую руку, пригубив опьяняюще горячий напиток, дракон омыл кубок кроваво-алой жидкостью, раскрывая богатый вкус и аромат напитка. Маленький принц виртуозно играл с огнем. Велтарион же был чистым пламенем.
– Что вам известно о своём пращуре? О славном герое легенд и сказаний, святом Отто?
Огонь плясал в камине. Несвободный, прирученный человечеством, он исправно пожирал в пламене уголья и дрова, обращая дары в пепел. Запертый в каменной темнице, он исправно обогревал дом. Но одно неосторожное движение – и пожар охватит весь замок. Дракон сделал большой глоток. Много больше дозволенного. Уперся задумчивым взором в потолок, словно бы он целиком и полностью занимал всё его внимание.
– Признаюсь честно, я своего рода историк. Фольклорист. Мечтатель. Давным-давно в моем крайне далеком, лишенном прикрас и ненужных домыслов детстве, я слышал истории о том, как люди мечтали покорить само небо. И обратились за помощью к его хозяевам. Вы понимаете о чем я говорю, Ваше Высочество?
Отредактировано Veltarion (2025-06-30 16:12:51)
Он, я знаю, не спит, слишком сильная боль,
Всё горит, всё кипит, пылает огонь.
Я даже знаю, как болит у зверя в груди,
Он идёт, он хрипит, мне знаком этот крик
Предпочел бы услышать, под чьим мудрым началом открывает новую главу своей жизни собиратель приданий, но не спешил узнавать имя патрона. Если переговорщик посчитает нужным, это непременно станет известно. К достойным интригам этот мальчик привык с детства. Сперва приглядывался, пользуясь тем, что детей полагают не слишком умными и не очень внимательными, потом начал повторять. А после был даже успешен. Нет большой сложности в достойном заговоре. Обычно требуется лишь четко понимать свои цели и чужие выгоды и иметь информацию, которую по каким-то причинам нет у других. Поверь принц хоть на мгновение, что человек перед ним действительно собиратель сказок, этот разговор бы не состоялся бы. Собирать сказки можно и на кухне, расспрашивая челядь. Так куда ближе к народу со всем буйством его приданий.
Сколько он помнил, ни один шпион не вернулся из Тотенвальда. Как этому человеку удалось здесь прижиться? Магом он не был. Во всяком, случае аура не искрилась узнаваемыми всполохами. И эльфом не был тоже. Тем хватило бы чар, чтобы прикинуться здесь кем угодно. На здешнем севере, как Лоран понял, достаточно магических деревьев. Но эльфийская аура неизменно имела молочную подкладу, смещавшую все цвета магии.
- Откуда вы родом, Герхард?
Местное вино куда больше напоминало грог, который на северном флоте варили из рома и травяного настоя, - таким крепким оно было. Но климат обязывал, и горечь почти не забирала горло, да и утешительного хмеля во вздернутые нервы Его Высочества отчего-то не приносила.
- И что заставило вас собирать легенды Айзена здесь, где не так уж много осталось исконных жителей. Насколько я понимаю, большая часть местной знати из тех, кто предпочел остаться на своей земле и принял новую власть, и тех, кто поднялся от местных диких племен и полуэльфов, пришедших из Леса. Не так уж много свидетелей моего пращура.
Он внимательно рассматривал человека напротив, в задумчивости не торопясь пить. Хотя глинвейн стыл и уже престал обжигать рот.
- Знаю ровно то же, что и все, читавшие «Гектику» Иордана. Молодой конунг Вестланда не пожелал платить дань пришедшим на его землю норманам и увлекся. Кто бы не увлекся на его месте? Если твои походы успешны, нет смысла их прекращать. Остановился, когда его империя простиралась от моря до леса там, где тогда лежала его граница. Заложил Фрайбург на месте рыбацкой деревушки. Полагаю, он тоже был мечтателем. Мечтатель с мечом всегда может немного больше, чем мечтатель без меча. Мец его хранится в сокровищница кайзерского дворца и не представляет собой ничего особенного. Добротный старинный боевой меч. Возможно, Отто был магом. Или эльфы ему помогали. Инквизиция многое вычистила из истории, когда его канонизировали. Но я бы не нашел, чем еще объяснить его успех. Мечтателей хватало во все времена.
Проследил за взглядом, блуждающим по утонувшему во мгле потолку. Вряд ли Герхард говорил о Господе Боге или любых других богах, которым было принято поклоняться на одичалом севере.
- Драконы?
Разговор, наконец, становился интересным и в нем почуялась выгода. Но чья?
- Я видел трех… нет, четырех за всю мою жизнь. Одного в отрочестве. Девицу. Наверно, птенца. Сейчас я понимаю, что она едва ли была больше хорошей лошади, хотя подхватила меня без труда. Впрочем, я тоже был мальчишкой. На нас напали жители пиратской деревушки. Вернее, они, надо полагать, опасались, что она нападет на них и решили ударить первыми. Что весьма разумно, потому что пламя оставило деревушки остовы за считанные минуты. Защищаться нам пришлось вместе. Я оказался там случайно. Она запуталась в рыбацких сетях и звала на помощь, звучала как девочка. Так менталисты общаются мыслями. Очень похоже. А нас в Айзене учат ценить жизни магов. Я был юн и решил, что справлюсь один в штормовую ночь. Но мне не нравится, когда в меня мечут вилы. Даже если целятся во фро.
Про трех других он решил умолчать. Тайна архиепископа, обернувшийся зверем сэр Ллиант в Александрии и желанный трофей сэра Бринмора, скованный эльфами в озере, могли подождать.
- Полагаю, эльфы их очень ценят. Как магический материал. И очень боятся. Но какое отношение это имеет к моему пращуру? Он ограничился покорением земли, если память мне не изменяет.
Играя с огнем очень сложно забыться. Очарованный дерзко рыжими всполохами пламени, ты мотыльком бездумно летишь на свет, не ощущая боли, и только седой пепел крыльев ляжет хлопьями под ноги осколками несбывшегося, не случившегося.
Играя с огнем очень легко обжечься; переступить дозволенную ранее грань, совершить необдуманный поступок. Так осмелевшая и не знавшая ранее кошачьих когтей мышь нагло шнырят из одного угла комнаты в другой, беспечно волоча в нору ломоть пряного сыра, даже не подозревая, что цепкий кошачий взор уже просчитал каждый следующий шаг маленьких лап.
Велтарион определенно играл с огнем. Но вместо нарочитой осторожности, вместо деликатной дипломатии и предварительных лингвистических заигрываний, он лишь раздувал пламя, по-драконьи предвкушая надвигающуюся бурю. Он догадывался, что раскрой все карты изначально, зайди в лоб со своей просьбой, со своей многовековой местью, не прочувствовав, не прознав о противнике всё, то, в лучшем случае, будешь послан куда подальше. Никому и никогда нет дела и времени до чужой мести: тут со своими бы проблемами разобраться.
При дурном исходе твоей местью заинтересуются всерьез, и вот тогда, лишенный крупиц знания, ты окажешься перед противником голым и босым, не готовым противостоять даже простейшим мелочам. Болезненный проигрыш из-за юношеской заносчивости и дерзости никогда не были уделом Велтариона. Так к чему начинать сейчас?
– Издалека, – уклончиво отвечал дракон, – с востока. Мои предки никогда не славились магическим искусством, я не был отобран в Академию, зато тянулся к знаниям с жадностью моряка, переступившего порог увеселительного дома.
Велтарион ни капельки не врал и не сомневался в собственных словах. В его времена ни Академий, ни магов толком не было; знания он ценил на уровне драгоценностей, а тяга познать мир вокруг однажды уже едва не погубила дракона. Никаких сомнений, что эту ложь наследный принц проглотит, пусть и нехотя.
– Вы же знаете, что большинство магических таинств и искусств не были подвластны человечеству. Даже сейчас, возведя неприступные стены и прикоснувшись к магии всерьез, люди довольствуются жалкими крохами от эльфского дара. Но даже эльфам, при всех их талантах и изысках, не удалось приручить и обуздать драконов. В противном случае, боюсь, мы бы давно о том узнали.
Дракон пригубил вино, на миг прикрыл глаза. Дыхание его было спокойным. Мысли были чисты, словно слеза младенца. Он не лгал. Пока что. Тонко подводя Лорана фон Гессена, наследника честолюбивых мыслей и последователя давным-давно почившего Предателя, дракон чувствовал себя рыболовом, взявшим на крючок очень крупную, очень норовистую рыбину. Одно осторожное движение – улов не только сорвется, но и опрокинет лодку.
– А что, если я предположу, что книги кое о чём умалчивают? А поверженный дракон из легенд – это метафора и неверно интерпретированные слова?
Дай бедняку ломоть хлеба – он будет сыт и благодарен богам. Дай наследному принцу ломоть хлеба – он возжелает вина, земель и злата, не привыкнув довольствоваться малым. Дракон предлагал Лорану и то, и другое, и третье. Порционно. Медленно. Боясь спугнуть. Боясь заинтересовать слишком сильно.
– Вы говорили о том, что ваш предок покорял земли. Я же, Ваше Высочество, предлагаю задуматься о небе.
Дракон выпрямился. Сел. Решительно поставил опустевший кубок на пол. Уложив твердый подбородок на сплетенные в замок пальцы, он вперился немигающим взором в резкие, словно высеченные из камня черты лица принца. Нет, в Лоране фон Гессене не было ничего общего с Предателем. И от чего дракону так хотелось придушить этого мальчишку раньше, чем он произнесет хоть слово?
– Но для этого мне нужно знать точное месторасположение храмов с мощами почившего Завоевателя. Хранятся ли при нем драгоценности. Памятные знаки. Перстни. Корона. Ритуальные чаши. Поверьте, это важно. Важно в первую очередь для Вас. И армии.
Лукавство, пусть и скрытое в словах, читалось между строк, ощущалось физически.
Велтарион не таился. Разумеется, властвовать над небом желал бы каждый. Но никто не был этого достоин.
Кроме драконов.
Он, я знаю, не спит, слишком сильная боль,
Всё горит, всё кипит, пылает огонь.
Я даже знаю, как болит у зверя в груди,
Он идёт, он хрипит, мне знаком этот крик
- Эльфам, будем честны, - Лоран раскинул руки, точно намеревался заключить собеседника в объятия, но на деле он демонстрировал ему библиотеку, замок, подворье, графство и весь северный Айзен, да и всю Ойкумену - мало что принца останавливало. Вино пунцовым хмельным языком лизнуло край кубка и обронило на пальцы пару темных горячих капель, но Его Высочество остался к ним равнодушен.
- … и людей, как видите, не слишком-то удалось приручить. Быть может, они не ставили перед собой этой цели? Полагаю, сама мощь драконов противна Лесу. Их свойство дышать пламенем. Даже пса, приручив, как кажется, и заперев на псарне, можно найти однажды бешенным. А драконы наделены личностью. Пусть непохожей ни на эльфийскую, ни на людскую. Но как человек, собирающий сказания, Вы лучше многих понимаете, как легко повздорить с теми, кто имеет самосознание: цели, эмоции, пристрастия, ощущение своего права на что бы то ни было. Чем мы сложнее, тем уязвимее наши чувства. Можно ли приручить человека? Можно ли приручить дракона и верить, что никогда не оскорбишь и не заденешь его хрупкое сердце? Если ты эльф, намеренный прожить еще десяток веков и привязанный к лесу самим свойством своей магии, захочешь ли ты рисковать, обручая себя с существом столь опасным?
Он пожал плечами и слушал собеседника с умиротворенной внимательностью, привыкший обнажать словесные конструкции до смысла, чтобы построить целостную картину, все еще намереваясь понять, в чем конкретно состоит план этого заговора, и какая роль ему отведена.
- Итак, собранные вами… - «сведения» не очень уместное, хоть и самое подходящее здесь слово, но Лоран выбрал другое, - …истории позволяют утверждать, что поверженный дракон из легенд – это метафора и неверно интерпретированные слова? Такое случается, когда церковные книги многократно переписываются.
И подвергаются цензуре, но этого принц не сказал, не из той он семьи, чтобы ставить под сомнение церковные буллы.
- Эти истории позволяют предположить, что мой предок собирал земли благодаря прирученному им дракону? Отчего бы нет? Если это возможно сейчас, было возможно и тогда.
Где именно он видел это сейчас, говорить принцу было неинтересно.
- У дракона, надо полагать, были свои причины. Эльфы, мне кажется, многое делают из развлечения. Иначе опасаются угаснуть от скуки. Что движет драконами… - он пожал печами.
Времена были дикие. Конунгом двигала жадность, свободолюбие и идея собственного величия. Могло ли дракона прельстить участие в этом походе, более осмысленное, чем возможность жечь без разбора? Что заставляло Ксаратара следовать путем Его Святейшего Высочества, Лоран не понимал до конца. Впрочем, не все должно быть понятно человеку и измерено в людских ценностях.
- Что говорят об этом ваши легенды?
Наконец, они дошли до сути, оставив ненужный подбой праздных рассуждений, больше рассказывающий о самих собеседниках, чем о деле, которое они намерены обсудить.
- Предлагаете мне призвать дракона моего пращура ради новой северной войны? – принц недоверчиво поднял бровь, он улыбки не сдержал. Идея показалась ему забавной. Он уже успел пораздумать о драконе, которого Игрейн связала чарами подо льдом близ Боррегора. Их ментальная беседа была короткой и по-своему тягостной. За эти несколько безудержных дней он так и не решил, готов ли обречь существо, потерявшее смысл жизнь на тот смысл, который исповедовал сам. Чужие смыслы – огромное бремя.
- Или намерены призвать его для себя? Попробуйте. Реликвии и останки Отто - это ни для кого не секрет - хранятся в нескольких храмах на территории Айзена.
А последняя корона, пусть и уступает современным произведениям ювелирного искусства, как нынешние граненые камни уступают прежним камням полированным, все еще украшает голову кайзера в дни торжеств и приемов. Каждый на севере это знает, но не Герхард, собиратель сказаний. Интересно.
- Верите, что дракон жив? – улыбка принца больше не таилась и с делалась заразительно солнечной. Как улыбка любого взрослого, которому со всей серьезностью предлагают поиграть в сказку, а он не желает нарушать сосредоточенность момента.
- Может быть, легенды даже сохранили его имя?
Он не скрипел зубами. Не рвал. Не метал. Не переворачивал в застившем глаза гневе кресло. Не пытался наброситься на наследного принца с кулаками, угрожая придушить за сказанное. Но брошенные наследником Предателя слова ужалили пребольно, заставив сердце на мгновение сжаться от боли.
Давным-давно драконы были повелителями неба, угрозой всему живому. Минули сотни лет, человечество, оторвав собственные задницы от грешной земли благодаря магии, вздернули носы до самых небес, возгордившись и ослепнув от своих честолюбивых помыслов. Их больше не удивлял ни удивительный мир, что подстерегал их на каждом шагу. Они не ценили его сокровища и не стремились в исступлении биться лбом перед его тайнами. Они изменили подход к этому миру, став прагматичными, сбросив с себя оковы мечты и романтики. В очень-очень скверное время очнулся от многовекового сна Велтарион.
– Я не мечтаю о власти и славе, Ваше Высочество. Если бы да кабы, а сведения о драконьих всадников настолько крохотны, словно чья-то властная рука до определенного момента повелела вымарать их из истории. Но многие легенды сходятся в одном: издавна небесные ящеры были врагом человечества, одной из величайших угроз и проблем. А затем то тут, то там подле вождей и правителей появлялись странные фигуры, направляющие их руку. Не эльфы, определенно нет – их история не пожалела ещё больше. И верно: ведь её писали победители.
Последнее слово дракон подчеркнул особенно.
Люди привыкли считать себя венцом природы. До момента, пока с этой природой не сталкивались нос к носу.
– Но спрашивал я о другом. Кому, как не наследнику знать о домашних преданиях и легендах? То, что лежит на виду – драгоценность «на показ». Мне же интересны семейные реликвии. Предания. Особенные вещи, которые передавались из поколения в поколение. Ценности, чье истинное значение затерялось в веках. Возможно, невзрачные безделушки.
Искать причину в собственном бессилии предстояло с малого. Каким бы не было сильным и огромным желание Велтариона развалить каждый замок Предателя по камушку, грубой силой далеко не зайдешь.
– Разумеется, никакого дракона Отто Завоевателя не существует. Слишком много лет прошло с тех пор, чтобы верить в ныне живущие сказки и легенды. Или считаете, что этот самый дракон находится где-то неподалеку? В одном с нами замке?
Он выпрямился. Расправил плечи. Позволил себе усмешку.
– Я не могу гарантировать Вашему Высочеству оружие, которого нет у ваших врагов. Но если мы найдем причину, способ, благодаря которому ваш пращур сумел привязать и очаровать дракона, то есть вероятность стать на шаг ближе к победе. Как бы не были сильны враги Вашего Высочества, иметь под рукой столь грозных союзников – серьезное преимущество. Но для этого: семейные истории, реликвии, их местоположение. Нужно знать, откуда начинать поиски.
Он, я знаю, не спит, слишком сильная боль,
Всё горит, всё кипит, пылает огонь.
Я даже знаю, как болит у зверя в груди,
Он идёт, он хрипит, мне знаком этот крик
- Я тоже не мечтаю ни о власти, ни о славе. То и другое было дано мне с колыбели и не принесло радости. Никакой радости, кроме неизбывного долга. Но я мечтаю о свободе для своей земли. Вот этой земли по северную сторону реки и о мире для земли по южную.
Бесноватые всполохи чужой ауры неприятно дисгармонировали со словами, которые принц слушал спокойно, но остался не в силах понять, к чему относится эта кипящая ярость. Эльфы не лгут вовсе, не потому что им не хватило бы для этого хитрости. Напротив, века дипломатии обточили бы манипуляции до узорной тонкости. Эльфы не лгут, потому что игра ауры, которую видит каждый из них, выдает ложь, стоит словам и выражению лица разойтись со вспышками внутренней энергии. И принц не верил, но пока не мог понять, в чем конкретно незнакомец лжет.
Человек с востока, неимеющий или нежелающий называть родовое имя, хотя образованный настолько, чтобы интересоваться сказками, вхожий во дворец, должен быть знатным. Кто постеснялся бы назвать свои земли и имя своего отца? Ради какого дьявола этот человек собирает драконьи легенды, которые и не собрать-то толком по деревням? Жизнь очень рано научила принца, что ничего не делается без выгоды того или иного толка. Слишком настойчивое желание собеседника узнать то, что никогда не было семейной тайной, ставило северного наследника в тупик. Собеседник и знал-то о реликвиях Отто больше, чем Лорану было вдомек. Точно видел их когда-то пред собой. Что за чаша? Гессенам достались от череды седых пращуров огромные богатства, украшавшие дворцовую сокровищницу, но какая из тех чаш принадлежала Отто и была заговоренной?
- Так… - принц помедлил, вмазывая пряное вино в небо, но хмель не шел. Если бы кто-то взялся управлять его руками и принимать за него решения! Если бы кто-то только мог и захотел! Какое это было бы облегчение! Впрочем, в голосе слышалось недоверие. - … вы намерены стоять за моей спиной и управлять моими руками? Тогда прошу.
Ксанатор некогда сидел перед ним точно так же, немолодой с виду благородный харр в элегантном северном платье и ничем не отличался от человека, кроме тех же бесноватых нестыковок ауры со словами. Но тогда принц не придал этому значения. Если допустить, только допустить, что это существо напротив - не человек, то зачем этому нечеловеку реликвии Отто? Кого он намерен привязать? Отвязать? Мысль о том, что где-то в мире существует и драконья политика, в которую придется вникать, легла грузом на его и без того утомленный дрязгами Тотенвальда плечи.
Принц доверительно склонился к незнакомцу через подлокотник кресла и понизил голос.
- Вы знаете, что мой дядя, архиепископ Фрайбургский – святой? Он исцеляет страждущих и приносит Господни откровения о грядущем. Слышали? Этих способностей не скрыть. Это магия крови, которая досталась всем нам от Отто, а ему от его предков, а тем, быть может, и впрямь от великих северных богов, которым и сейчас поклоняются жители фьордов. В ком-то она сильнее, в ком-то слабее. Тело, которое вы ищите, Герхард, истлело, и крови в нем больше нет. Чаша – пуста. Но дело не в чаще. А в том, что в нее наливали. Что подмешали в вино и как оговорили.
Принц медленно, по привычке человека военного ожидающий, что любой намек на агрессию может обернуться превентивным ударом, добыл из ножен на поясе нарядный охотничий нож, который привык использовать вместо даги, если фехтовальное кружение становилось кастильским, и легко полоснул по руке. Надрез прослезился алым.
- Вот и все, - протянул незнакомцу нож, удерживая его за окровавленное лезвие. – Ваш черед, если угодно. Я покажу вам как это работает.
Они перешли от праздных слов к непраздным делам.
Дракон бы поверил в тот факт, что крепленое вино ударило в светлую голову наследного принца, что руководила им подкрепленная алкоголем бравада, но в голосе Лорана фон Гессена слышался звон стали, а в уверенных движениях считывался не только холодный расчет, но не по годам тревожный опыт. И это люди прошлого спешили жить и сгинуть в пучине войн?
Нож лег в ладонь Велтариона.
Тяжелый. Горячий от чужой крови. Нож, одно движение которого способно оборвать все планы, порушить недостроенную империю одним ударом. Нож, лезвие которого может отнять жизнь, но не подарить дракону спасение, как бы он того не желал.
В слова человека не верилось. Не хотелось верить.
Велтарион не помнил. Не мог вспомнить до конца способ, благодаря которому был заточен много столетий тому назад. Было то предательство со стороны Завоевателя, была то измена. Но Отто – чародей? Всё это время? Не верилось. До зубного скрежета. До боли в сердце.
Люди в те времена были слабее. Чары их не были столь внушительны. Эльфское влияние, тайная рука извне, скрытая за маской учтивости. Дракон, доверившийся человеку единожды, пал жертвой собственного доверия. Стал рабом своих иллюзий.
– Я бы не желал заниматься кровосмешением, Ваше Высочество. Пусть даже и в кубке с вином. Особенно в столь интимной обстановке. Полагаю, что знаете вы лучше меня тот факт, что кровь, данная по собственному желанию и кровь, отнятая силой, субстанции не просто разные. Они неравноценны, как законный первенец и как бастард.
Нож он не вернул.
Не посягал на чужое. Не стремился оставить себе. Не спешил.
Ему было приятно держать этот нож, полученный из этих рук. И чувство было до неприятного странным.
– Тот дракон, встреченный в далекой юности... что с ней стало, с тем птенцом? Расстались ли вы добрыми друзьями или нажили себе врага?
Велтарион на миг замолк. Лезвие ножа покачнулось, и отблеск камина заиграл на гладкой стали.
– Или трофей украсил собой стену? Прошу, не стесняйтесь. Вы же помните, что я собираю истории о драконах. Так пусть эта пополнит мою коллекцию.
Что будет, если принц вздумает проверить его терпение на прочность? Или слукавит? Успеет ли дракон ударить первым, или огненная вспышка опалит слабое человеческое тело, маску, за которой Велтарион стыдливо прятался среди людей?
– Я бы не желал, – повторил дракон, не сводя с принца взгляда, – проливать кровь. Свою. Чужую. Она и без того течет рекой, и скоро Гьелль выйдет из берегов, смывая на своем пути и мертвых, и живых. Вы не желаете ни власти, ни сил. Не желаете неба и драконов. Но тогда, Ваше Высочество, что вы хотите? О чем мечтаете на самом деле?
Он, я знаю, не спит, слишком сильная боль,
Всё горит, всё кипит, пылает огонь.
Я даже знаю, как болит у зверя в груди,
Он идёт, он хрипит, мне знаком этот крик
Лоран же надеялся, что сейчас услышит: ничего подобного не было. И узнает, наконец, ответ на вопрос, заданный самим Герхардом, заданный слишком грубо, нарочито и неуместно. Здесь ли этот дракон? В этом замке? В этой комнате? Кто еще в своем уме мог бы такое спросить ровно после утверждения, что дракона не существует.
Но ничего подобного не произошло. Быть может, Отто и впрямь был магом? Жития святых никогда не сохранили бы ничего подобного, как не сохранили ни слова о драконе. Но отчего бы нет? Если конунг был из эльфийских подкидышей, это объяснило бы участие эльфов в жизни удачного чада и происхождение артефактов, о существовании которых собеседник, кажется, знал наверняка.
Принц выдохнул невольный смешок, так и не потрудившись развеселиться по-настоящему.
- Мне бы тоже не хотелось, чтобы кто-то пил мою кровь. Особенно при мне. Это чары для старого доброго рыцарского рукопожатия, скрепляющего союз. Но без оговора с обеих сторон чары не имеют смысла. Поэтому насилие этой магии не поможет. Так вожди вставали под знамена нового сюзерена, и, как видишь, Айзен все еще цел, ни одно герцогство, ни одно графство не откололось по своей воле. Да, сперва они были разбиты, но клятвы свои принесли добровольно. В прежние времена таких ритуалов было много, а сейчас они забыты. Как и вся магния. Но дом Гессенов помнит.
Кровь, подтекающая по линиями жизни, принца не трогала. В замке было полно целителей. Да и судьба ножа его сейчас не беспокоила. Удар ему ничем не угрожал, а собеседнику требовалось время на раздумье. И взвешивал тот свои мысли ровно так же, как балансировал нож в пальцах. Принц наблюдал.
- Мы… - он помедлил, прикидывая насколько уместно рассказывать правду, и решил, что юношеское соитие с драконьей самкой оставит при себе. В четырнадцать нет ничего странного в интересе к любому и красивому телу, но декаду спустя такой опыт становится лишним. – Мы много говорили о драконах и людях. О том, как мы различны и причудливы. А потом я уехал, и больше никогда не видел ее. Думаю, мы расстались знакомыми.
Едва уловимо пожал плечами. Покачал на ладони убегающие капли, позволяя им заполнять борозды, которым хироманты придумывают удивительные названия, соотнося эти следы с астрологией: линия Марса, линия Солнца, кольца Сатурна. Запястные браслеты обозначают число будущих браков, но сейчас их скрывал рукав, и Лоран поленился уточнить, что его ждет. Чему быть, того не миновать. Отхлебнул остывающее вино, сделавшееся терпким.
- Людям ни к чему убивать драконов. Религия запрещает нам есть существ в чешуе: и змей, и ящериц, а наша магия не умеет обращаться с драконьей шкурой. Эльфы рассказывали мне, что кости драконов идут на оружие, а когти на артефакты. Если ты намерен кого-то опасаться, лучше посмотреть в сторону леса. В некоторых замках и впрямь хранятся черепа драконов, я даже видел один. Но это реликвии. Мы храним прах своих мертвых. Никто не скажет этого вслух, куда безопаснее хвастать трофеем пращуров. Но если ты подумаешь, ни века назад, ни сейчас нет у людей такого оружия, чтобы дракона добыть. Стало быть, драконы являлись по собственной воле, и наследников прежних всадников можно найти. Быть может, у них тоже есть родовая магия. Или она затерялась в веках.
Говорил принц очень спокойно, задумчиво рассматривая хрустящий в большом камине огонь.
- Я не желаю власти большей, чем мне нужна для моих целей. Власть – это бремя ответственности за землю, за род, за людей, за победы и поражения. Моя и без того необычайно велика. Но свое я возьму сам. Я не желаю становиться смыслом чужого существования, как… Единственный дракон, которого я видел при человеке и с которыми имел честь говорить, уже будучи взрослым, был привязан к своему всаднику так всеобъемлюще, что это показалось мне обузой для обоих. Гибель одного станет для другого нестерпимым ударом. Я же предпочел бы, чтобы меня и любых… существ в моем окружении объединяли цели или взаимная выгода. Любовь, уважение, преданность – не то, что можно купить или наколдовать, это неминуемо придется заслужить. Я же на пути к своим целям совершу много зла, и даже если однажды меня канонизируют, руки мои останутся по локоть в крови, и она будет проступать на статуях. Не всякий готов быть к этому причастен. Я хочу мира для Айзена, хочу вернуть потерянные земли и видеть, как дети моего брата сядут на отцовский трон, а потом дети этих детей.
Он легко раскинул ладони, словно признавал свое поражение: выбора предназначение Лорану не оставляло, и лишь с ним принц не в силах был спорить. Не так его воспитали, чтобы развернуться и уйти с этой войны.
- Меня устроят любые средства. Если бы дьявол предложил мне сделку, я бы и тогда не сомневался. А вы, Герхард, на самом деле хотите собирать истории, искать мощи, коллекционировать северные реликвии? Какая истинная цель стоит за этим желанием? Будь это все уже при вас, чтобы вы с этим делали?
Люди зачастую утверждают, что ищут любовь в то время, как на деле им достаточно, чтобы соседи не судачили про неудачный брак. Копят богатства в надежде обрести безопасность и стяжают славу, чтобы добиться запоздалой любви собственной матери. Лоран шел на свою войну ради свободы выбрать свой путь, когда долг будет исполнен.
Принц говорил: много, проникновенно. Определенно умалчивая о чём-то важном. Небезопасно обронив пару щекотливых фраз. Велтарион слушал внимательно, не перебивая. И с каждым словом Лорана фон Гессена сердце дракона становилось тяжелее. Кровь, стекавшая по ладони принца, не будоражила, не пьянила. Заставляла задуматься. Виновны ли дети в преступлениях отцов? Станет ли искуплением мучительная смерть наследника Предателя за годы заточения и одиночество?
"Зачем, зачем, зачем?! – размышлял Велтарион, задумчивым взглядом скользя по резким, словно высеченным из камня чертам человеческого лица. – Зачем твои суждения столь правильны, зачем твои помыслы наполнены таким самопожертвованием и отвагой? Было бы в разы проще, окажись ты очередным самовлюбленным человеческом, который не видит дальше своей сокровищницы, а думает исключительно пузом и членом! Ах, в таком бы случае я бы убил тебя не скоро, безо всякого сожаления и раздумий! Зачем ты так похож на Предателя?"
Крайняя мысль несла в себе исключительную метафору. Нет, внешне не было ничего в этом одноглазом щуплом мальчишке ничего от пышущего здоровьем и силой молодого конунга из Вестланда. Давным-давно почивший Отто из рода Гессенов затылком норовил посшибать потолочные балки; в некоторые двери входил исключительно боком, чтобы не зацепить плечами косяки; а копье бросал так далеко и метко, что мог неприятно удивить большинство противников. Нет, сходство принца и Предателя было в ином: похожие, словно две дождевых капли в ливень, они были разные по форме и размеру, но крайне схожие по содержанию. Быть может от того в сознании Велтариона росло и крепло желание причинить второму принцу Айзена как можно больше боли?
Он подавил в себе зачатки ненависти, растоптал собственный гнев. Поступил так, как поступал сотни раз до этого, втираясь в чужое доверие и становясь своим среди чужих, чтобы в нужный момент сорвать маску, чтобы при подходящей возможности сорвать с чужого лица кожу. Улыбнулся, и улыбка вышла добродушной. Велтарион, подняв на миг с пола опустевший кубок, покачал им в воздухе.
– Местное вино прекрасно, Ваше Высочество, но его исключительно мало для таких разговоров, – кубок без стука вновь опустился на пол. – Что бы я сделал, получив в свои руки ключи от тайн прошлого? Передал бы их достойному магу, чтобы разобраться в находке. А сам бы, достигнув не конца пути, но ключевой его точки, обернулся бы назад. Оценить пройденный путь. Взвесить собственные решения и обдумать поступки. А оказавшись свободным от собственного прошлого, отправился бы дальше. Мир удивителен и прекрасен, чтобы сидеть сложа руки и умереть в заточении.
Дракон на миг прищурился. Встретился с хищным острым взглядом неприкрытого глаза Лорана. Покачал головой.
– Но Ваше Высочество желал услышать совсем другой ответ. К дьяволу!
Велтарион поднялся. Замер, крепко сжимая в руке нож. Всего один шаг, стремительный бросок: он сможет перевернуть кресло, прижать щенка к полу, вгрызться в его тело сталью, вспороть тонкое горло, и самодовольная усмешка навсегда застынет на обезображенном судорогой лице принца.
Не случилось.
– Мы ходим кругами. У Вашего Высочества есть цель, вы готовы пойти на сделку с нечистым ради её достижения. Я не святой, за моей спиной нет ангельских крыльев, но и за дьявола сойти не могу при всем огромном желании. Спрашиваете, что я сделаю, отыскав наследие Отто фон Гессена? Захочу ли получить в личное пользование дракона? Стану ли очередной силой? Мой ответ – нет. Не воспользуюсь. Не захочу. Не стану. Я не могу и не смею давать ложных надежд Вашему Величеству, скреплять договор кровью и рукопожатием, как принято издревле. Не смею давать клятв, потому что все мои клятвы здесь, где каждый второй желает видеть голову Вашего Высочества отдельно от тела, не стоят и ломанного медяка. Но я могу обещать: я попытаюсь узнать насколько правдивы легенды, властвовал ли ваш предок небом, и если он действительно смог привязать к себе дракона – как он это сделал. Этот ответ устроит Ваше Высочество?
Не дожидаясь ответа, дракон медленно, но уверенно перевернул нож, взяв лезвие кончиками пальцев и протянув его обратно законному владельцу.
Медленно хрустел в камине огонь, перемалывая древесину в пепел. Яркие всполохи плясали на лице принца, придавая его горделивому выражению хищный, проникновенный вид. Нет, в нем всё еще не было внешне и толики от некогда почившего Отто Завоевателя, но на мгновение дракону показалось, что стал его потомок шире в плечах и выше ростом. Движения его, прежде по-кошачьи пластичные, набрались уверенности и незримого опыта. Словно и не было тех столетий, не случилось тех лет, не было никакого предательства. Но если вдруг...
– Каким будет ответ Вашего Высочества?
Он, я знаю, не спит, слишком сильная боль,
Всё горит, всё кипит, пылает огонь.
Я даже знаю, как болит у зверя в груди,
Он идёт, он хрипит, мне знаком этот крик
- Разве я не рассказал вам, как он это сделал? Кровь и то, что люди называют привязанностью. Люди из покон веков приручают друг друга без всякой магии, ритуалов и артефактов. Иногда на долгие годы, иногда до конца жизни. Иногда так крепко, что умирают следом друг за другом.
Принц невольно улыбнулся этой чужой уязвимой недоверчивости. От существа столь грозного и древнего не ожидаешь такой пугливой бережности к собственным чувствам. Что же там случилось? В какой-то момент Отто умер, и дракону это трудно далось?
- У Отто был конь, который, как говорят легенды, сложенные не то монахами, не то трубадурами, не то стариками в деревнях, преданные из уст в уста, умел отращивать крылья, и взмывал впереди войска. Был ли он драконом? Возможно.
Пожал плечами.
- Еще эти легенды говорят, что вельва, прорицательница, встреченная Отто в походе на здешний север, предрекла ему гибель от его любимого коня, и конунг велел вернуть его в стойло в столице. Не знаю, был ли это тот же конь или на этот раз речь идет о реальной лошади. Вернувшись из похода, конунг узнал, что конь погиб. Тогда Отто пошел на его могилу. Из-под конского черепа выползла змея и ужалила его. Предсказание сбылось так или иначе. Поэтому мысль путешествовать по могилам нравится мне не слишком. Так рассказывают на… - впервые Лорану пришлось называть свой дом чем-то, кроме севера, - на южном берегу реки Гьелль. А ваши… сказки, собранные на севере… что говорят они?
Он внимательно смотрел, как этот человек (?) решается, мучительно решается на что-то, но так и не может решиться. Ровным счетом ни на что. И его гнев, а еще странная затаенная нежность, оседают в ауре пеплом несбывшегося. Клинок лег на стол, принц равнодушно отер его краем плаща и вернул в ножны.
- У моего Высочества есть цели, но нет ожиданий ни от кого. Даже от тех, с кем я связан клятвами, даже от тех, кто давал присягу. Тем более от того, чьи клятвы не стоят медяка.
Смотрел он улыбчиво, потом поднялся, очевидно, давая понять, что разговор окончен, потому что принц был человеком решений и действий. Сомнения и уговоры его утомляли: обыкновенно совпадение или несовпадение целей очевидно и не требует торга.
Однако помедлил.
- Вы вольны делать все, что угодно. Если этот дракон не привязан клятвой до седьмого колена Гессенов, у меня нет на него никаких прав. А если привязан, то он либо здесь, либо погиб. Драконы ведь смертны? Быть может, эта история про череп правдива. Не то чтобы лошадиные черепа кто-то хранил. В отличие от драконьих. Но я расскажу вам одну вещь, довольно очевидную. Если вы желаете собирать артефакты и мощи, то они лежат в храмах в каждой столице каждого покоренного Отто королевства и держат Айзен вместе, точно он приглядывает за этой страной до сих пор. Это не тайна. Собирайте, это всегда было прибыльным делом.
Лоран следил за танцем чужой ауры на каждом таком крошечном уколе.
- Эти Северные земли, - он двинулся к двери, не приглашая гостя за собой, но самим фактом продолжения разговора увлекая следом, - некогда были землей Нур-Норге под властью конунга Хакона Доброго. А столицей ее было селение Стейнхьер, ставшее в последствии городом, а после захваченное некромантами – в самые последние десятилетия.
В лицо снова пахнуло холодом и метнулась горсть мелкого искристого снега открытой галереи.
- И так как это одна из захваченных древних столиц, здесь тоже есть храм, в котором хранится прах. Если никто не потрудился его поднять. Быть может, местные некроманты даже настолько искусны, что могли бы вернуть к нему душу и позволить вам разговор. Или кровь это может. Вот там.
Принц указал на крохотную церковь во внутреннем дворе замка, такую древнюю, что стены ее, поросшие выцветшим за зиму мхом, погрузились в устланную исхоженным снегом землю. Пойманным ветром тяжелый плащ поднялся за его спиной черным крылом, а после так же резко опал, вмазав длинное, узкое – куда более эльфийское, чем человеческое тело – в балюстраду.
- Составить вам компанию? Мне бы не помешал отеческое благословение прежде, чем я принесу новую войну в эти земли. А мой отец слишком далеко.
Люди испокон веков приручали себя без магии: братались на крови, давали клятвы под омелой, обменивались венками, кольцами и браслетами, брали чужую жизнь силой. Стерпится. Слюбится. Приживется. А коль не приживется – отомрет, отболит, пропадет за ненадобностью. В ответ на слова принца Велтарион лишь покачал головой.
Люди издавна выдумывают чудовищ и страшные проклятья, что предопределяют судьбу. Что над каждым из них довлеет злой рок, что могущественные боги передвигают пешки по игральной доске, выстраивая хитромудрые комбинации, жертвуя всяким ради изящного хода. Так собственные низменные желания и мерзкие поступки казались им не такими ужасными. Это не человек гадкий – это всё предопределенное будущее. Выползший из метафорического конского черепа ядовитый аспид, ужаливший великого владыку в ногу. Если бы предсказания были бы правдивы хотя бы на половину…
А принц говорил дальше, осыпал своего недоброго собеседника королевской любезностью: мило поведал о том, где покоятся останки его предка, посоветовал не бросать поиски. А потом и вовсе изъявил желание поучаствовать в ближайших из них. Дракон, приложив правую руку к сердцу, поклонился.
– Благодарю Ваше Высочество за столь ценную информацию. И, конечно же, не смею отказаться от компании столь влиятельной особы в своих скромных поисках. Ваши знания…
«Твоя кровь и плоть, маленький наглец!»
– … отпирают запертые на многовековые засовы двери.
Кровь не водица, и хваткий нрав у Лорана был в его далекого предка. Только там, где конунг брал молодецкой силой и сноровкой, его наследник действовал хитростью. Время и правда изменило мир. Велтарион не мог осознать, в лучшую ли сторону.
///
Путь к храму не был долог, но дракон успел продрогнуть на ветру. Человеческий облик был хлипок и слаб, имел кучу недостатков и минимум достоинств. Не спасали ни рукавицы, ни подбитый мехом плащ с капюшоном, ни головной убор. Велтарион цедил ругательства сквозь зубы и грустил, что в нынешнем обличии не способен выдыхать пламя.
Затерянный на далеком севере храм не был заброшен и разрушен. Вопреки близости Леса, влиянию эльфов и существующего уклада жизни, не носил он следы поругания и разграбления. Да, отличный от ранее увиденного храма, в который Велтарион пошел вслед за ведьмой, лишенный красоты и помпезности, но аккуратный, прибранный, простой. Вышедший на шум служка, протерев глаза и поняв, кто стоит перед ним, поторопился впустить генерала армии внутрь без лишних расспросов, что дракона устраивало целиком и полностью.
– Неужели, – фыркнул Велтарион, – даже презревшие смерть верят в богов?
Ни свечей. Ни росписей по стенам. Ни помпезно возлежавшей на алой бархатной подушечки усохшей конечности Предателя. Дракон шумно втянул морозный воздух, выдохнул через сомкнутые в оскале зубы струей пара.
– Ваша история про череп и змею. Не слишком ли много символов, чтобы считать это правдой? Нет ли сомнений в том, что предок ваш был настолько глуп, чтобы верить в предсказания? А если и был, то достойный ли это повод растащить его труп по косточкам на все стороны света, ради мракобесной попытки удержать целостность королевства? Ладно в былые, темные времена, но вы, Ваше Высочество! Умный человек, ученый муж! Неужели верите в эту ерунду?
Дракон усмехнулся. По-хозяйски прошел в центр храмовой залы. Обернулся, встречаясь с Лораном взглядом.
– Но ведь и правда: вы отправились за едва знакомым чудаком без рода и племени, коллекционирующим легенды и предания. За собирателем сказочек, копающимся в грязном белье мертвецов. Ради того, чтобы потешить собственное любопытство? Ох, вряд ли.
Дракон наклонил голову. По-змеиному не сводил взгляда, словно намеревался броситься.
– Кровь не водица. Чувствуете что-нибудь? Или будем искать по старинке, снеся пару стен?
Он, я знаю, не спит, слишком сильная боль,
Всё горит, всё кипит, пылает огонь.
Я даже знаю, как болит у зверя в груди,
Он идёт, он хрипит, мне знаком этот крик
- Это старинный храм в стенах старинного замка, - принц пожал плечами, накидывая капюшон, отороченный серебристым куничьм мехом, и увернулся от порыва холодного ветра, метнувшего в лицо новый колючий снег. Ветер, несмотря на высокие каменные стены Шванштайна, вил поземку под ногами широкими вихрями и забирался под тяжелый плащ.
- Едва ли Гессены унесли с собой Бога из этих земель. Новая знать еще помнит, как причащалась на родине, а старая помнит, как молились родители. Религиозная традиция Айзена не требует посещения храма и посредства священника. Господь живет в каждом сердце и с каждым говорит на его языке. Вы разве не веруете, Герхард? Не соблюдаете обряд?
Принц глянул недоверчиво. Мало кто по южную сторону Гьелль сказал бы вслух, что не принимает истинного Бога. Вот и донос для инквизиции. Здесь же люди могли возродить и древние культы, как возродили кровавые клятвы, которыми цивилизованный мир побрезговало бы. Перед дверями Его Высочество осенил себя крестным знамением и прошептал короткое «Да святится имя Твое…»
Открывшаяся со всхлипом дверь глотнула едкого снега и потянула их внутрь, ветер толкал в спину и путался в полах плащей.
- Отведи нас к мощам Святого Отто, брат, - принц прошел в предел, следуя за склонившим голову служителем, тот был слишком юн для священника. Монашек?
- Некогда это был один из первых храмов на земле Стейнхьера, здесь должны храниться реликвии Завоевателя. Одна из них. Чем может похвастаться ваша сокровищница?
Храм, лишенный излишеств, такой же серый внутри, как и снаружи, такой же промерзший, тем не менее дышал на них ладаном, точно старинные камни успели впитать его за сотни ушедших лет.
- Знаешь, как легко понять, что драконы – божьи твари вопреки прежнему убеждению? – принц не оборачивался, но со всей очевидностью обращался к спутнику. – Они могут входить в предел. «Молот Ведьм» утверждает, что ведьмы, одержимые и бесы всех мастей к этому не способны. Эта девочка, о которой я говорил…
Наконец, он встретился взглядом с Герхардом.
- … она приходила ко мне в монастырскую келью. И не имела о религии – какой бы то ни было – ни малейшего представления. Словно ребенок из тех, кого, случается, выхаживают дикие звери.
Служка опасливо обернулся.
- Во всех легендах много символов. Никто не может сказать, убил ли его предатель, названный змеей, или это отсылка к нечистому… Но предсказаниям правители верят до сих пор. При каждом дворе и уважающем себя вельможе есть астролог…
Рассказывать в храме о черных мессах и гаданию по куриным потрохам принц не стал. И без того наговорил лишнего в божьем месте.
- Таково было желание Отто? Предки отчего-то так решили? – он лишь пожал плечами. – Кто я, чтобы спорить с вековыми традициями? Быть может, в этом акте есть неизвестная нам эльфийская магия. Едва ли этот человек мог подчинить весь север без ее помощи. Но судя по тому, что они делают сейчас здесь, в этих Северных землях, он не оправдал их надежд или по неизвестной причине нарушил клятвы. Однако, должен сказать, я изучил все списки, до которых сумел добраться, и прямые наследники тех родов, которые действительно могли скрепить свой союз с Отто клятвой крови, не живы. Кто-то погиб в начале нашествия, кто-то умер своей смертью, сбежав на юг. Здесь остались лишь побочные ветви. Не знаю, смогу ли собрать прежнюю империю старой кровью, но попытаюсь.
- Сюда, добрые лорды, - опасливо обернулся монашек. Принц еще раз осенил себя крестным знамением перед скромным потемневшим от времени распятием, таким огромным, что казалось, оно не украшает, а под подирает стену, и вся церквушка устало лежит на его плечах. Монашек отворил дверь за алтарем, из-за нее пахнуло сыростью и вылился мрак. В воздухе родился мягкий и прохладный светоч. Шар нырнул в сокровищницу, раскидывая по стенам тени. Служка отшатнулся и торопливо перекрестился.
- Верно, что вы сожгли долину Халлингдал, и ни одна стрела не поразила вас, господин?
Лоран не ответил, молча прошел мимо потрясенного стихийной магией мальчишки, желающего верить в героев, как любой в его возрасте.
- Оставь нас одних. Мы ничего не стащим.
- Как можно, господин… - тот попятился. Принц пропустил спутника вперед. Сокровищница была не богата. Несколько книг в старых тяжелых переплетах бычьей кожи, спеленатые ремнями, большая крестильная чаша, несколько чаш поменьше для причастия, напольные подсвечники, курильницы для ладана и ковчежец.
- Если кто-то и должен здесь что-то почувствовать, то не я. Во мне кровь Гессенов текла еще в материнской утробе, но я не связан с Отто клятвами. А вы так недоверчивы, Герхард. Вас жестоко обманывали? – он добыл с каменной полки ковчежец, поставил его на крышку окованного железом сундука и, наконец, открыл, но содержимое от Герхарда заслонила крышка реликвария. – Вы говорите, как образованный человек… даже старомодный, настолько старомодный, что простой, и заняты делом, которое не приносит богатства, а значит, человек вы знатный. Однако постеснялись назвать имя своей семьи и название своих земель. Вы знаете то, о чем не знает никто, и не знаете того, что известно всем. Хотя уверяете, что тема вас весьма интересует. Вы не из Айзена и даже не из Северных земель по эту сторону Гьелль. Но и кастильской крови в вас нет. Вы довольно скверно лжете, но хорошо скрываете свои чувства, потому что я ощущаю кипящую вашу ярость с первого мига нашей встречи, однако не понимаю ее причин. А еще вам нужно мое разрешение на то, к чему я не имею отношения. Или имею, но не знаю об этом. Словно без моего благословения ваши поиски не позволят вам обладать найденным сокровищем. Как в эльфийских сказках.
Сжал руку над кофчежцем, и, пока говорил, несколько капель крови, упали на истлевшие мощи, ненадолго вернув им жизненную силу. Для себя и собственного разговора с пращуром, не для спутника.
- Кровь не водица? – поднял взглянул на собеседника с некоторым даже удивлением. - Так кто вы и откуда?
Вы здесь » Magic: the Renaissance » 1562 г. и другие вехи » [1562] По воле рока
