- Вальверде, обнимите меня левой рукой за талию.
- Да не хочу я! Зачем это вообще?
- Поверьте, Вальверде, больше всего на свете я сейчас тоже не хочу, чтобы вы обнимали меня за талию, но господин де Кардона велел обучить вас танцам.
- Я умею танцевать, господин де Росса.
- После пары бутылок вина в трактире? Уверен, господин глава имел в виду не эти дикие пляски, больше похожие на предсмертную агонию, а благородное искусство передачи своих мыслей языком тела.
- Мне на таком языке говорить не с кем, Джиованни, разве что с вами, но без удовольствия. Или предлагаете станцевать перед мракобесами вместо того, чтобы заколоть их? Это не богоугодно.
- Смелее, Тиаго, руку выше, и нежнее, вы не голодный краб, а девица не рыба. Когда мы целиком отдаем себя духу танца, он становится молитвой. Так что всё богоугодно, что велел глава. Вы хотите с ним поспорить? Нет? Вот и прекрасно. An dedans левой ногой, а теперь наклон корпуса и an dehors снова левой, к партнёрше. То есть ко мне, и pas de basque уже вдвоём. Теперь сначала. Выше руку, выше, не то облапаете девицу за зад, и придётся на ней жениться. А в женитьбе, поверьте, ничего хорошего нет. Лучше неделю просидеть в одной келье с де Кардоной, чем день во дворце со сварливой бабой.

Накаркал, деймон кудрявый. Или у де Кардоны были далеко идущие планы, и в них, само собой, тот не собирался посвещать своего ученика, оруженосца, пажа или двенадцать знают, кем они считал Тиаго, или взыграла в бороде тяга к приключениям, неминуемо свойственная людям его возраста. Успеть увидеть перед встречей с Ланатаром не уведенное, попробовать не опробованное, познать непознанное. Удивительно, конечно, было, что для этого стоило отправиться так далеко, ведь любые развлечения и проблемы  можно найти в Виероли, просто выйдя ночью не из той двери, но кто он такой, чтобы обсуждать и осуждать. Его дело молчать и не спорить, а, если и спорить, то тоже молча и про себя.

Неделю наедине с де Кардоной Тиаго провёл не в келье, а в каюте, по дороге в Ланвелль, хотя ничего не предвещало, кроме странных распоряжений, и стоило бы насторожиться, но... За пределами Виероли Тиаго за все свои двадцать два года не бывал никогда, и уж тем более не предполагал, что судьба однажды заставит его пересечь большую воду на судне. Вот уж спасибо, отличная возможность сдохнуть не на земле, а на воде, и стать кормом тварям морским. Все знают, что от воды стоит держаться как можно дальше, ибо не человеческая это стихия. Всеми богами заведано по земле ходить, и не людям с ними спорить, тут даже не верящий ни во что Тиаго возражать не собирался. Рыбам – рыбово, как говорится.

Восторга  он никак не испытал, когда де Кардона приказал собираться для долгой дороги, предупредив, что в отлучке предстоит быть несколько недель, а путешествовать придётся морем. Да что там. дрейфил, как малолетка перед первым подрезанным кошельком, бледнея только от одной мысли остаться наедине с громадными, серо-свинцовыми волнами, разбивающими дерево в щепки, и даже предполагал, что какую-то из положенных заученных молитв прочитает искренне, находясь на палубе корабля, но, оказалось, можно прекрасно обойтись и без этого.

Всего-то нужно все семь дней и ночей пути блевать без остановки, перевесившись через релинг, и можно даже не заметить, как сам путь благословенно подошел к концу. Тиаго готов был поклясться честью де Кардоны, что счастлив был деламарскому берегу больше, чем нищий золотой монете, а в этом он знает толк. Припал бы дланями и устами к вытертым доскам пристани и так стоял полдня, пока ноги и руки не привыкнут к состоянию без въевшейся в мозг качки, если бы падре не торопил и не подталкивал в спину, обвесив сумками, баулами и связками книг, как ханадинского вьючного верблюда.

- Господин Вальверде, у вас была целая неделя для того, чтобы отдохнуть и предаваться безделью, извольте шевелиться быстрее, у вас больше дел, чем вы себе можете представить, – у него? Кто б ещё сказал, каких именно, но, что? Правильно, никто, так что молчим и не спорим, и однажды узнаем весь свет истины, а пока тащим баулы и не задаём вопросов, косясь, как мул, одним глазом на то, что де Кардона с кем-то разговаривает, кому-то платит и о чем-то договаривается Уже плевать, о чём и для чего, главное, что они делают это на земле и от воды с каждым шагом всё дальше, прочь от порта, его трапов, вони водорослей и рыбы, и вечной тошноты. И не думать о том, что предстоит ещё и обратный путь.

Отредактировано Armando Riario (2025-04-07 19:32:54)

Подпись автора

Нет, совершенно точно после того, что они сошли на этот богами дарованный берег и он перестал качаться под ногами, а мозг булькать в голове, как переваренная похлёбка, жизнь стала лучше. Да куда там, она не просто стала лучше, она засияла такими красками, которых доселе Тиаго не видывал, и даже не мог себе представить в самых нахальных снах. В его жизнь, не изобиловавшую роскошью и удобствами, на смену грязным подворотням и скупым кельям, кроме которых он нигде и не жил, и не особо даже представлял, что может быть иначе, вошел добротный деламарский трактир, в котором не зазорно было жить главе одного из главных отрядов Инквизиции, а заодно и его подмастерью остатки роскоши перепадали.

Тиаго не переставал тихо удивляться и про себя радоваться, раздуваясь от удовольствия, как болотная жаба, от того что его, его здесь тоже называли господином. И не с той язвительной интонацией, с которой де Кардона отчитывал его за очередную не идеально выписанную заглавную закорючку, а просто потому, что он здесь тоже почитался дорогим и достойным гостем. Да, проживавшим не за свой счёт, а за счёт своего патрона, но ведь какую-то часть и на него казна выделяла, пусть она и была невелика и бережлива, а потому муки совести и гордости Тиаго не беспокоили. В отличие от многого другого, например, деламарский кухни и деламарских кухарок.

И то, и другое заслуживало прицельного внимания, но для всего приходилось выкраивать минутки между поручениями де Кардоны. Впрочем, тут они были не сложными, утомительными или монотонными, как в родных стенах штаба, да хранят его все двенадцать богов, а, скорее, странными. К придурям, а, иначе говоря, особенностям своего господина Тиаго давно привык и даже находил в них особый шарм, но иногда глава всё ещё мог удивить.

Подробности поездки раскрывались неторопливо, как пластины веера в томной женской руке, но одна была живописнее другой, как изразцовые гарды, крепящиеся к ханадинскому шёлку. Венцом была, безусловно, весть о том, что он будет сопровождать де Кардону на праздничном балу, и не в роли слуги, лакея,  оруженосца, что было понятно и не требовало пояснений, а тоже в роли гостя. Такого же, как и сам глава. А-а-а, так вот для чего...

Всецелое удивление Тиаго, наполненное многозначительным молчанием и такими же говорящими эпитетами, да где балы и где Вальверде, сопровождало де Кардону целый день после уведомления ученика об этом. Ну куда ему в высокородное общество? Со своим поросячьим рылом? Не отмывшись ни рожей, ни повадками от провонявшихся нечистотами улиц и потом тренировочной рубахи в фамилии исключительно с –де и –фон, родословные по пятнадцать колен и шёлковые чулки дороже за пару, чем вся Тиаго жизнь? Может, ему немым прикинуться и хоть так избежать неизбежного?

Но де Кардона был непреклонен, и на то, чтобы не раскрывать рта до конца ужасающего и наверняка позорного вечера добра не давал, заставляя снова и снова перечислять высокородные родословные. Де Туда, де Сюда...

- Да это бесполезно! – нервно фыркнул, наконец, Тиаго, подходя обреченно к главе и сдерживая порыв выругаться, не конкретизируя, что же именно не имело смысла – пытаться выдать его за человека образованного и с честным родом, натянуть одежду господина или справиться с пуговицами. Понятно ведь, что ничего из этого успехом не увенчается.
- У меня по рукам прочитать можно, что я не то что шелкового платка, вилки не держал! – пока де Кардона перестёгивал все обтянутые тканью дорогие пуговицы, Тиаго выразительно крутил ладонями, на которых честные мозоли соседствовали с мелкими шрамами, царапинами и грубо обкусанными ногтями.
- Пока они серебряными ножами утку ковыряли, я этих уток воровал, они же почувствуют это за милю, господин, для чего я вам там? – жалобно запел он, несчастно поводя плечами. Ткань на швах напряглась и натянулась, врезаясь в кожу.
- Он мне мал! – злорадно констатировал Тиаго, видя в добротной и дорогой одежде главного врага. Не в чем идти – и проблемы нет.

Подпись автора

Воистину, судьба к нему несправедлива. Или наоборот, на что-то намекает и даёт шанс, но Тиаго усиленно не пытался даже его распознать, занятый дулом куда более важным – страданием о том, как он будет выглядеть и что делать в этом всеми богами проклятом месте. Проклятом-проклятом, он, конечно, не верил, но точно знал, что вот этих всех растрат, прелюбодеяния и прочих человеческих тягот никто из богов не одобрит. Ведь все эти деньги можно отнести в храм, а потом прекрасно поделить между храмовниками, чем нести по дорогим и очень дорогим лавкам в обмен на тряпки и побрякушки.

Тиаго тяжело и предельно грустно вздохнул, в то же время с плохо скрываемым облегчением стаскивая с себя грозящие порваться именные одеяния де Кардоны, собравшиеся треснуть в самых неожиданных местах и похоронить под иголками и нитками самого Тиаго взамен хоть каких-то более веселых действий. Шить у него выходило ещё более коряво чем выписывать каллиграфические кренделя. Или вензеля. Одно другого не лучше.

- Но, господин, это же так дорого... – подал слабый голос надежды Тиаго, в последний раз воззвав к здравому смыслу своего патрона, но если де Кардона что-то себе решил, то проще крокодила переупрямить, чем его уговорить. Остаётся только молча кивать и повиноваться, чем его протеже и занялся, попутно пытаясь робко сообразить, вот это вот всё у портного, что не налезло из запасов главы, и что точно понадобится ему первый и последний раз в жизни, планируется покупать из кошелька главы, или из его скромного жалования? Не выплаченного в таком случае авансом на многие месяцы вперед, потому что стоимость парадных одежд, да ещё и пошитых в короткие сроки, Тиаго себе мог представить, но точно не хотел.  Мысль о том, что и отказаться нельзя, и соглашаться не хочется, нагоняла такую чудовищную тоску, что даже тепло осеннего Ланвелля её не разгоняло.

Хотя нет, по дороге всё-таки стало лучше. Приличной одеждой снова оказалась ряса инквизитора, потому как другой у него и не было, не в исподнем же идти, распугивая нежных городских дам, зато ряса вызывала уважительные взгляды, от чего настроение улучшалось. Тиаго, пытаясь держать лицо, как мог, то и дело оборачивался на лавки, торговок, покупателей с корзинами и торбами, совершенно мимо воли прикидывая, что и где могла бы тут свистнуть компания хороших щипачей. Просто ради развития наблюдательности, деламарцы удивительно беспечные люди.

К концу их похода к рядам портновских лавок Вальверде, одаренные со всех сторон впечатленными взглядами юных деламарских дев, почти смирился с тем. Что ему придётся и обряжаться во всё это клоунское с рюшами и пуговицами, и держать морду лица с приличествующим достоинством, то есть молча. В конце концов, не бросит же он там де Кардону одного? Что этот сухарь будет делать в окружении щедрых на духи, перья, камни и кружева болтливых ланвелльских девиц и ничем не отличающихся от них господ? Да он же их всех своим казённым приказным тоном распугает. А вина ему кто принесет? Вот эти шумные, как стая воробьёв, служки, понятия не имеющие о том, что де Кардона терпеть не может всё, что хотя бы в половину младше его, а из оставшейся части предпочтет красное белому и полусладкое полусухому?
Это было бы немилосердно.

Ступив в лавку, даже Тиаго нахмурился от царящего тут хаоса, наполненного трескотней и обрезками тряпок всех форм и видов, корзинами с бобинами ниток невероятных размеров и лентами, развешенными везде, как связки лука и чеснока в деревенских домах по осени. Его тут же выхватили и раздели, прилюдно, стыд-то какой, там же дамы, и под сдавленное хихиканье с одной стороны и бурное многоголосое обсуждение с другой начали крутить, обряжать в напичканные иглами, как фаршированная утка яблоками, пёстрые одежды.

Он только и успевал, что с недовольством морщить лицо, а заодно прислушиваться, о чем там говорит де Кардона, конечно же, чтобы не пропустить его важных и основополагающих указаний и замечаний.

Удивленно вздыбил бровь, недвусмысленно тараща на того глаза, и осуждающе фыркая в ответ на такие признания родственных связей, и отвернулся, всем видом выражая сыновнюю благодарность.

Наконец, чувствуя себя, как образец с кукольной витрины, Тиаго встал, осторожно опуская руки, под восторженные, – ещё бы, страшно представить, сколько за это придётся заплатить, – вздохи портного и его помощницы, оборачиваясь к де Кардоне.

- Как в тиски затянули,  – прошипел недовольно Тиаго, боясь в непривычно узкой одежде, утянутой по фигуре, и вздохнуть, и всё остальное сделать.

Продавец восторженно что-то пробулькал на ухо яркой ханадинке, та понимающе кивнула, и убежала в занавешенный лоскутным пологом угол, выходя оттуда с перевешенными через локоть парами тонких чулок всех расцветок, от белого и пепельно-розового до фиолетового и лазурно-голубого, и с зажатыми в руках парами туфель. Определенно, мужскими, судя по размеру, но все, как одна, на небольшом каблуке, затянутыми по всей колодке в атлас цветов тех самых чулок, и украшенными огромными бантами с вездесущими перьями и, кажется, даже камнями.

- Не-е-е-е-ет... Нет, нет и нет! – Тиаго возмущенно вытаращился, надулся, затрещав свежепосаженным на него камзолом, и попятился назад, сначала негодующе, а потом уже и умоляюще, унижаться тут не грех, когда на кону вся жизнь и честь, глядя на Кардону.
- Я не баба, этого на себя натягивать не стану! – мысль о том, чтобы натянуть на себя это непотребство, вызывала живописный ужас на лице. Пусть в этом все эти столичные и ходят, а он нормальный, он штаны и сапоги на непотребство богопротивное не променяет!
- Господин, я за вас умру, но вот это не надену! – отрезал обиженно Тиаго, скрещивая руки на груди. Кажется, что-то всё таки треснуло. Маловато будет.

Отредактировано Armando Riario (2025-04-11 10:33:53)

Подпись автора

А господин де Кардона умеет убеждать, особенно когда заставляет изгибаться только в одному ему удобной позе. Тиаго послушно замер, ведомый рукой и булавками, радостно впивающимися в кожу, снизу вверх глядя на инквизитора. Большего, чем смотреть, ему всё равно не оставалось, перечить де Кардоне не решались даже высшие чины, вряд ли для него глава сделал бы исключение.

- Да, господин, – прошипел Тиаго, с наслаждением расправляя плечи и выпрямляясь, когда наставник счёл внушение оконченным и властную руку отпустил.

Оставалось только пережить последние минуты ужаса и позора, наблюдая за тем, как де Кардона лично решает, в чём его ученику выглядеть пугалом ряженым, и хозяйственно, как заправская домоправительница, разбирается с лентами, сроками и покупками. Интересно, а он тоже по случаю бала разрядится во всё пышное и с прорезями, или ему позволено выглядеть нормальным человеком? Очень хотелось бы спросить, но тогда пришлось бы корпеть над свитками в два раза дольше, потому как длинный трактат об истории моды среди запасов главы тоже бы нашелся, а, если нет. С него станется заставить написать самому. Спасибо, кушали, Тиаго и до дня бала потерпит, не гордый, потом всё равно придётся смотреть, даже если это будет падре в перьях.

Дальше были несколько дней утомительного зазубривания имён и фамилий жён, дочерей, братьев, сестёр, теток, золовок, шуринов, деверей и бастардов местной знати всех мастей и и степени достатка, у кого был хоть малейший шанс оказаться на балу – вон не завидовал Тиаго богатеньким и благородным, ему такая пытка раз в жизни, уедут и забудет всех этих де, фон, ля и ла, прикопав где-то тряпки, а этим такое с рождения и до смерти, тягомотину учить и кланяться во все стороны. Вот если бы не де Кардона, прикинулся бы немым, и глухим заодно, но кто тогда ему вина принесет?

В назначенный день глава поднял, а, точнее, вырвал его из удивительно мягкой постели постоялого двора даже раньше, чем обычно, считай, затемно, первый петух и тот мирно досыпал на жёрдочке.

- Что-то случилось, господин? – поднявшись, но не проснувшись, пробормотал Тиаго, щурясь на свечу и уже одетого, боги, он спит вообще, или даже моется в сутане, де Кардону.
- А должно? – со свойственной ему деловитостью поинтересовался тот, не давая своему протеже времени собрать сонные мысли в кучу.
- Нет, но ещё так рано, темень же... – Тиаго оглянулся в небольшое окно, где только-только серело с самого края рамы.
- Вы забыли, какой сегодня день, господин Вальверде? Будьте благодарны, что я дал вам столь долго спать, многие накануне бала вообще спать не ложатся, чтобы успеть приготовиться к нему.
- Да что там готовиться? – повёл голыми плечами, покрывшимися гусиной кожей от освежающего утреннего воздуха, Тиаго, оглядываясь на разложенные загодя на сундуке одеяния, новенькие, ни одна муха не еб... Не села. – Оделся жа пошёл.
- О, двенадцать, дайте мне терпения... – выдохнул де Кардона, водружая подсвечник с оплывающим воском на подоконник.
- Бал, на который мы приглашены, господин Вальверде,  – это светское мероприятие, встреча года, если вам так проще, на которую нельзя заявиться, словно вы заглянули туда по дороге из трактира, и воняя утиным жиром и луком. Первое, второе и десятое, что в вас оценят – это то, как вы одеты, выглядите и чем от вас пахнет, а до остального дело может и не дойти, если по первым критериям вас не примут. Так что одевайтесь, у нас много дел, – Кардона развернулся, намереваясь выйти.
- А завтракать? – разговоры об утином жире и луке пробуждали не только ум, но и желудок, вторящий урчанием, но ответа Тиаго уже не дождался.

Ни свет ни заря, по светлеющим улицам они вышли из постоялого двора, чтобы вернуться туда уже ранним вечером – бани, брадобрей, куафер, Тиаго казалось, что с него сейчас последнюю кожу снимут, ничего уже не осталось от нормального человеческого облика – даже в волосы, намытые, надушенные и уложенные, тьфу, стыдоба, раскаленными щипцами, влепили бант в тон оставшимся в номере чулкам. Счастье, что его здесь никто не знает, иначе от позора можно было бы вещаться на первой же балке, прямо вот в номере.
Скрашивало весь этот день позора и унижений только то, что де Кардона проходил через всё то же самое – и теперь его уложенные воском усы торчали в стороны, как у корсара, придавая несвойственный вечному назидательному тону залихватский вид. Почти на человека похож!

Какой счастье, что в его комнате зеркало не подразумевалось.

Затянутый в сто одежд, как младенец, спеленутый по рукам и ногам, и истративший весь запас проклятий к моменту того, как на приходящие в ужас от такого ноги был натянут первый чулок чулок света «морская гавань ранним утром, удивительно подойдёт к цвету ваших глаз, господин!» Тиаго, покачиваясь на непривычных каблуках атласных туфель, спустился в общий зал. Сорочка, кружева, прорези, ленты, банты, чулки, пыточные колодки на ногах – Тиаго готов был поклясться, что через час ходьбы в этих туфлях продаст любые секреты, лишь бы снять, и ни один судья не посмеет его осудить.

- Я готов! – недовольно щуря глаза, процедил он, не решаясь ни дышать, ни присесть, чтобы не поставить нигде жирное пятно от той самой восхитительно пахнущей утки, три штуки которой вертелись в очаге на вертеле. Живот подтверждал, что зрелище умопомрачительное.

Подпись автора