Magic: the Renaissance |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Magic: the Renaissance » Дневники » моя сокровищница
Хронология
~1562~
декабрь 1562 - В пещере угрюмой, под сводами скал... участники: Veltarion, Francheska Orio
NPC-man
[1562] Nullus purus est
Отредактировано Veltarion (2025-04-25 12:07:12)
Шепот молитвы в каменных стенах,
Лезвие бритвы на тонких венах,
Счастье наутро, горе под вечер,
Все так странно и вечно...
Анри Лафон сделал небольшой глоток из фарфоровой чашки, по-кошачьи зажмурился от удовольствия. Ароматный кофе был единственной его радостью в эти непростые времена. Затем он отставил чашку в сторону и, промокнув тонкую полоску усов салфеткой, принялся диктовать.
– Дорогая Лаура! На дворе восемнадцатое апреля второго года от конца света. Мир изменился не в лучшую сторону. Люди стали неприветливыми, закрылись наши любимые кофейни, и никто не угостит горячим круассаном на завтрак. Надеюсь, что у вас в Марселе ситуация благоприятнее.
Механический телеграф щелкая клавишами поспешно записывал за хозяином каждое слово. Анри, допив остатки кофе, довольно причмокнул.
– Великолепно! Стоп, это не записывать, сотри. Отлично, продолжаем. Недавно я потерял свой любимый цилиндр, а пара неприветливых парижан помяли мне сюртук. Я их не виню: в последнее время человек человеку волк, а я слишком походил на белую овечку. К сожалению, я не смог вступить с господами в любезные переговоры и пришлось прибегнуть к помощи дедушкиного пистолета. Так я стал обладателем порванной матроски и военной бескозырки – привезу их малышу Люпену в качестве трофея.
Задумавшись, Анри почесал кончик внушительного авантюрного носа, затем отодвинул в сторону занавеску и выглянул на пролетавшую мимо серую улицу. Свинцовые тучи нависли над его расчудесным Парижем, лиловые лучи солнца пробивались сквозь редкие прорехи. Пересохшие фонтаны, обветшалые мосты, позеленевшая от грусти Сена – картина была воистину удручающая.
– Сегодня механический шарабан несет меня по пустынным улочкам Сен-Дени. С надеждой на лучшее, но тревогой в сердце я отмечаю, как низко пало наше прекрасное общество: груды мусора на улицах, многочисленные уродцы копошатся в канавах, подъедая падаль. И нигде ни одной живой души, с кем можно было обсудить хотя бы погоду!
Шарабан тряхнуло. Механическая повозка забилась, задергалась, словно рыба в сети. Лишь в последний миг Анри спас от падения и чашечку, и кофейник, и даже дедушкин пистолет.
– Возмутительно! Нет, это не записывай. Отправь телеграмму, а я пока посмотрю, что произошло.
Он решительно встал, заглушил мотор, прихватил дедушкин пистолет, поправил монокль в глазу, разгладил воинственно встопорщившиеся усы и, нацепив на голову трофейную бескозырку, выглянул наружу. А там его гневу не было предела.
– Как это понимать-с? Что это вы себе позволяете?
В окованное сталью колесо, не испытывая ни капли стеснения, вцепился парижский живоглот. Его треугольные зубы выломали несколько спиц, гнущиеся во всех направлениях лапы (все шесть!) обвили приводную ось, а чешуйчатый хвост яростно мёл парижскую мостовую.Завидев человека, он бросил свою добычу и бросился навстречу Анри.
– Мьасо! – радостно завопил живоглот.
– Но-но-но, любезный! – Анри направил дедушкин пистолет прямо в неказистую физиономию. – Извольте держать дистанцию-с!– Эта есче затщем? – удивился живоглот.
– Для уважения, – Анри поправил монокль. – Ну-с, на каком основании вы погрызли мой шарабан?
– Тэк... эта... мьасо, – живоглот пожал плечами (всеми шестью), а затем облизнулся, поглядывая на собеседника с нескрываемым гастрономическим интересом. – Всего кусотщек!Анри Лафон тяжело вздохнул. Он был наслышан о повадках живоглотов, но с таким нахалом сталкивался впервые. Вот если бы мсье вежливо постучался в окно, пригласил его на пешую прогулку вдоль пустой набережной, поговорил с ним о погоде и обсудил последние политические новости за чашкой доброго кофе – тогда бы их разговор пошел на лад. Но теперь Анри чувствовал себя по-настоящему оскорбленным!
– Стоять на месте! – предупредил он подкрадывающегося живоглота. – Иначе я стреляю!
Мутант виновато потупил взор желтых глазок (всех шести).
– Хоть кусотщек, – взмолился он. – Поймите, мсье, у меня семья: старушка мать, надоедливая тщена, семь детишек – маленьких живоглотиков! Што вам стоит: мне всего кусотщек, у вас их останется много!Анри покачал головой. В эти трудные времена никому не было просто. Даже живоглотам. И только последние остатки привитых манер делали этот страшный мир капельку лучше. "Помогай ближнему своему, – гласила тридцать пятая заповедь, – и брось его в безвыходной ситуации".
Сердце Анри Лафона сжалось.– Пора переходить на растительную пищу.
– А мьасо... мьасо растёт? – живоглот почесал подбородок.
– Растёт, – согласился Анри, – но есть парижан – дорога в тупик. Тренируйтесь...
– На кошках? – просиял мутант.
– Нет. На рыбках.Живоглот поежился. Анри усмехнулся: он и сам знал, какая нынче рыба водится в Сене, и рыбачить не стал бы даже за сто литров кофе.
– Или вызывайте свою жертву на дуэль.
– Эта я с радостью, – живоглот оскалился.Анри, увидев тройной ряд треугольных зубов, вздрогнул.
– Не на такую. Вы в шахматы играете?
– А эта как?
– Я всё покажу. Ждите-с!Не прошло и минуты, как походная шахматная доска легла на пыльную брусчатку. Живоглот с интересом поглядывал на человека, но приближаться не спешил.
– Смотрите-с, всё просто. Эти ходят так, эти вот так, а вот эти – по диагонали, – Анри улыбнулся, – и самое главное: белые начинают и белые проигрывают.
– Эта расизм? – уточнил живоглот.
– Нет, любезный-с! Это математика! Начнём?* * *
– Дорогая Лаура! На дворе девятнадцатое апреля второго года от конца света. Вчера я повстречал удивительного ума господина Венсана Лавуазье: добропорядочный семьянин, шикарный собеседник и непревзойденный шутник, а с недавних пор и вегетарианец. Он совершенно не умеет играть в шахматы, но уже делает первые шаги в этом непростом деле. А ещё он живоглот.
Шепот молитвы в каменных стенах,
Лезвие бритвы на тонких венах,
Счастье наутро, горе под вечер,
Все так странно и вечно...
— Можешь вылезать. Уже всё закончилось.
Из-под телеги осторожно выглянула неизменная фантазийная шапочка с пером цапли.
— Улетел?
— Да.Лютик осторожно выбрался из-под телеги, изредка с тревогой поглядывая на небо. Ведьмак усмехнулся. Серебряный меч прыгнул в ножны за спиной.
— Он не вернется?
— Не думаю, — Геральт медленно подошел к несчастному, которому не повезло оказаться на тракте в этот час. — Грифоны довольно умны, чтобы не охотиться на хорошо защищенную добычу.Несостоявшаяся жертва чудовища была без сознания. Выкрашенный красным полушубок, кустистая белая борода, испещренный морщинами лоб. Старик мог бы походить на ковирского купца с их тягой ко всему модному и необычному, но отсутствие неподалеку торгового обоза и пары десятков слуг говорили об обратном. Неподалеку от несчастного лежал внушительных размеров красный мешок.
— Ох, Геральт, — не унимался менестрель, — я даже и подумать не мог, что на тракте водится подобная зараза! Знаешь, я даже не думал, что когда предложу тебе съездить в Оксенфурт за... подожди, это Святой Николас? Точнее, кто-то нарядившийся им.
— Кто?
Лютик взглянул на ведьмака с укором.
— Святой Николас, покровитель Йуле, гроза Страждества. Тот самый, которого ждут все детишки этого мира. Неужели никогда о нем не слышал?
— Нет.
— Странно! — Лютик задумчиво провел кончиками пальцев по подбородку. — Смотри-ка! Он еще дышит! Бедолаге повезло! Затащим его на телегу?Геральт вздохнул. Но сопротивляться не стал. Легче было переубедить мула, чем отговорить Лютика от его очередной затеи.
Святой Николас вместе с драгоценным мешком был водружен поверх тюков с провиантом и свертков с тканями, бережно укрыт шубой, которую менестрель вез в подарок своей Цираночке. Лютик, не теряя времени даром, сунул нос в мешок, выудив на свет ворох писем. Бегло пробежавшись по верхним, бард выпятил многозначительно нижнюю губу.
— Уж не знаю, кто это на самом деле. Но письма настоящие. Я знаю некоторых ребятишек — они из детского новиградского приюта.
Ведьмак молчал. Догадывался, куда клонит Лютик, но вида не подавал. И только когда Лютик, решивший объявить о желании приютить несостоявшийся грифоний обед у себя в "Шалфее и розмарине", наконец выдохнул.
— Нет.
— Что "нет"?
— Нет значит нет, Лютик, — ведьмак тронул поводьями покатую спину Плотвы, которую насильно запрягли в телегу. — Мы не станем разносить подарки, выслушивать детские стишки. Не станем участвовать в гаданиях, обрядах и ритуалах, где девицы при помощи омелы и валенка ищут себе суженого.
— Ты скучный!***
Красный кафтан ему жал в трех местах, а если бы Геральт наклонился вперед, то рискнул треснуть по спине. Ведьмак сокрушенно вздохнул.
— И как я выгляжу?
— Великолепно! — Цири улыбнулась. — Ты тот самый дедушка Николас, которого бы я хотела видеть на Йуле.Золтан кашлянул в кулак, с трудом подавив смех. Лютик, наклонив голову, скептически разглядывал ведьмака, облаченного в непривычный для него наряд.
— Недурно, — наконец признал менестрель. — Только не делай такую хмурую мину! Дети тебя испугаются!
В ответ на это Геральт нахмурился ещё больше.Если бы не увещевания Цири и Лютика, которые с энтузиазмом принялись рассказывать ведьмаку о том, что он просто обязан спасти праздник, он бы даже не притронулся к этим вещам. Но их натиск был слишком силен. И Геральт сдался, о чем, разумеется, всерьез жалел.
***
— Давай, расскажи стишок.
— Тишь на полях нильфгаардской страны! Эмгыр-император наделал...
— Молодец. Как там тебя? Эверетт?
— Эберт!
— Молодец, Эберт. Хороший стишок. Что ты хочешь в подарок?
Мальчишка задумался.
— Я хочу стать ведьмаком.
Геральт вздохнул.
— Может, что-то еще?
— Деревянный меч!Подоспевший Лютик всучил довольному мальчугану деревянный меч, который как по волшебству оказался в мешке Святого Николаса. Геральт, с надеждой глянув на выход, обреченно опустил взгляд в пол. Детям новиградского приюта не было конца.
— У тебя здорово получается! — приободрил друга Лютик. — Прямо талант!
— Ага, — буркнул ведьмак. — Хоть сейчас бросай работу.
Очередной мальчишка прыгнул Геральту на колено. Белый Волк поморщился, вспоминая одного чародея с длинным посохом тихим недобрым словом.
— Ну, а ты чего хочешь?
— Хочу быть как Генрих Кавалли!
— Как кто?***
— Генрих Кавалли, — пояснил Лютик, едва поспевая за ведьмаком, — звезда ковирской сцены! Настоящая прима театра, который приехал на праздники в Новиград.
— Угу, — ведьмак был хмур пуще прежнего.
— Говорят, что он способен сыграть любую роль. Благородные и... кхм, не очень, девицы сходят по нему с ума. Настоящий красавец... но это всё преувеличения! Не переживай! Правда, это не мешает ему пользоваться славой. Кто-то даже пустил слух, что он на самом деле ведьмак.Ведьмак остановился. Распахнул красный полушубок от жары. Глотнул воздух полной грудью.
— Говоришь, красавец и звезда театра. Что же, пойдем поглядим, кто там представляет меня на сцене.
***
— Зло есть зло! Большое, малое — не имеет разницы! И если представится выбирать между одним злом и другим, то я выберу добродетель!
Ведьмак стоял с каменным лицом. Взволнованный Лютик с тревогой переводил взгляд с друга на сцену, где расхаживал разодетый в приталенный камзол Генрих Кавалли. Приталенный камзол, обтягивающие бедра шоссы, безупречный белоснежный парик и непропорционально большой зад.
— Между прочим, твоя заслуга, — усмехнулся Геральт.
— Почему это?
— А кто в балладах выставлял меня рыцарем без страха и упрека?
— Это лирический образ, — пояснил менестрель. — Людям охота слушать про героев в блестящих доспехах. И еще... подожди! Ты куда?! Геральт! Стой!Ведьмак его не слышал. Помогая себе локтями, он прокладывал свой путь к сцене. И славе. Генрих Кавалли, не видя опасности, декламировал свой монолог о бесстрашии и тяжёлой судьбе героя, даже не догадываясь о том, насколько он близок к оригиналу своего творчества.
— Геральт!
Ведьмак не оглянулся. Прорвавшись сквозь зрителей, сквозь охрану, он оказался на одной сцене с Генрихом Кавалли. Оригинал и жалкая пародия. Истина и фарс.
— Ты мой фанат?
— Практически, — Геральт криво усмехнулся, а затем от всей души приложил Кавалли в широкий подбородок. — Счастливого Йуле!
Шепот молитвы в каменных стенах,
Лезвие бритвы на тонких венах,
Счастье наутро, горе под вечер,
Все так странно и вечно...
Сашка
В их первую встречу Сашке только-только исполнилось пять. Да и назвать это встречей можно с натяжкой: в июльском небе, над головой застывшего в изумлении мальчишки величаво проплывали увенчанные витыми рогами бело-чёрные гиганты. Сашка даже забыл про эскимо, потекшее шоколадными слезами по детской руке.
– Мама!
Мама увлеченно обсуждала с тетей Леной какую-то мымру. Кто такие мымры Сашка не знал, но, судя по возмущенным голосам, это было страшнее бабайки.
– Мам! – Сашка потянул перепачканными шоколадом пальцами за юбку.
– Что такое, сыночек?
– Там! Там на небе!
– Что на небе? Облака? Солнышко?
– Нет! Там большое! Такое! – он развёл руки в стороны, едва не мазнув тетю Лену эскимо.
– Птички?
– С рогами!
Тетя Лена поджала губы. Заметив её взгляд, мама покачала головой и погладила Сашку по плечу.
– Ты мой выдумщик! – она улыбнулась, поправила на голове сына кепочку. – Не бывает у птичек рогов!
– Но я видел!
– Не бывает, – холодно отрезала мама. – Дома посмотрим в энциклопедии.
Едва затих её голос, как небесные исполины исчезли.
В энциклопедии они ничего не нашли, хоть помогали и папа, и бабушка с дедушкой. А спустя пару дней забыли о случившемся, и только Сашка, хмуря бровки, вглядывался в небо.
Они появились спустя две недели. Затем через пять дней. А после зачастили каждый вечер, журавлиным клином провожая закаты. Сашка, пытавшийся целый месяц показать их хоть кому-то, отчаялся: никто кроме мальчишки не видел плывущих среди облаков гигантов. Это не мешало Сашке наблюдать за ними перед сном.
Знакомство закончилось на третий месяц. Сашку отвезли к старичку в белом халате. Когда старичок говорил, его короткая треугольная борода подпрыгивала, что смешило мальчишку.
– Непростой случай, – старичок поправил тяжелые очки, – Будем лечить!
И выписал горькие таблетки.
После недели лечения Сашка был уверен: рогатых птичек не бывает, ему всё привиделось. А космические нарвалы, чья маскировка была впервые нарушена со времён Карло Кривелли, больше никогда не появлялись в небе. Миграция закончилась.
Шепот молитвы в каменных стенах,
Лезвие бритвы на тонких венах,
Счастье наутро, горе под вечер,
Все так странно и вечно...
Деревня горела.
Проказливо-рыжий огонь плясал на соломенных крышах, рвал остро-яркими когтями бревенчатые стены, чадил густым темным дымом. Огонь, словно бы живой, диковинный зверь, будто бы наслаждался каждым мигом своего существования. От жара закипал рассол в бочках с солеными огурцами, лопались затянутые бычьим пузырем окна.
Эльф в отличии от огня был бесстрастным. Молчаливый и невозмутимый, он отрешенно смотрел на всепоглощающее пламя, и даже яркие всполохи не делали спокойное лицо хищным. На лбу, перехваченным украшенными изумрудными каменьями ремешке, проступили капельки пота – пожалуй, только это отличало сереброволосого Aen Seidheот мраморной статуи.
Кметка, надрывно ревевшая у его ног, прижимала к перепачканной рубашке истерично взвизгивающего мальчонку. Она уже устала просить, не могла умолять, и только стон, порой переходящий на полный отчаяния и безумия скрип, который не могло просто-напросто издавать живое существо, то и дело вырывал эльфа из собственных мыслей.
«Дети умирают, Маргаритка!
Мы ждали долго, когда беда, пришедшая в наш дом, сгинет, сойдет талым снегом после долгой зимы, когда из мерзлой каменистой почвы проклюнутся первые ростки надежды. Мы ждали долго, сохраняя в сердце частику тепла и понимания, сосуществуя и принимая изменившийся мир. Прощали удар за
ударом. Терпели предательство за предательством. Хватит.
Нас оттесняли и загнали на край света. Нас травили псами, нам подбрасывали отравленную пищу. Нас мучили болезнями и угрожали суровой расправой. Терпели в городах, плевали в спины. Использовали в своих политических играх. Хватит.
Мы ждали долго, но сегодня спустились в долину.
Мы не чудовища.»
– Гы… га… гос… господин! – проблеяла несчастная, пытаясь поцеловать высокий сапог с диковинными застежками на голенище. – Пр… прошу… пощадите!
Эльф брезгливо поморщился, шевельнулся, отступая в сторону. Он даже не опустил взгляд вниз.
– Пощадите хотя бы детей!
«Мы не чудовища, – думал Филавандрель аэн Фидаиль. – Мы не станем вас терзать ожиданиями, не станем травить и попрекать, не станем плевать в спину и обрекать на долгую, мучительную гибель. Мы подарим вам быструю смерть, хоть вы и не заслужили этого!»
– Ванадайн! – голос эльфа был спокоен и мелодичен. Слишком ужасным для кошмара, творившегося вокруг.
Приказ, последовавший за тем на Старшей Речи, кметка не поняла. Не поняла она и откуда пришелся удар, раскроивший череп. Последнее, что видела несчастная в своей жизни, были глаза сереброволосого эльфа – Филавандреля аэн Фидаиля, утратившего все свои прежние регалии и не хваставшегося древним родом. Потерявшего всё.
Кроме ненависти.
Отредактировано Veltarion (2025-05-16 13:30:22)
Шепот молитвы в каменных стенах,
Лезвие бритвы на тонких венах,
Счастье наутро, горе под вечер,
Все так странно и вечно...
Вы здесь » Magic: the Renaissance » Дневники » моя сокровищница
