- Что ж, - пауза породила на тонких губах ту самую уклончивую, затаенную улыбку, точно принц скрывал что-то дурное или, напротив, что-то очень забавное. – Значит, моя сестра будет довольна.
Многовероятно принцесса уже не раз бывала довольна суженным, но несмотря на магическую возможность вернуть ей невинность к свадьбе, приличия все еще требовали достойно делать вид что девица хранила себя до брака.
Дальше он слушал, со всей очевидностью испытывая к Франческе исключительное терпение. Потом перевел испытующий взгляд на эльфийку. Та вильнула к изножью кровати и сжалась, опасаясь гнева. Рассказывать тайны ее никто не уполномочил, но и не запретил. Все знали, что мать наследника из дивного народа, а их дивные обряды, промыслы и артефакты, если и шокировали северный двор, то были приняты с уважением. В конце концов, супруга кайзера могла организовать и плаху, и гибель в разбойном лесу для кого угодно, если бы дала себе труд. И люди, помышляя в рамках своих скромных способностей, опасались и ее, и ее странного сына.
- Итак, - подытожил услышанное, - вы явились ко мне посреди ночи, что выразить сомнение в данном мною слове?
Слово, данное благородным – по крови – человеком, обеспечивается его честью. Честь принца пока не была запятнана ни клятвопреступлениями, ни нарушением присяги… Отчего бы ему не верить?
- Требуете, чтобы я развернул жернова судьбы, поспорил с предназначением, разорвал эльфийские чары, в которых ровным счетом ничего не смыслю, так же как и вы, называете приданое моей матери гадостью и решаете за Джемму, чего она хочет.
Ровно как ребенок, который является к отцу в сочельник и требует, чтобы тот с высоты своего исполинского роста достал ей золоченый орех с самой высокой ветви рождественского дерева. Вот тот, блестящий!
- Садитесь, садитесь. В ногах правды нет, - поддернул широкий рукав сорочки и снова махнул ладонью в сторону кресла у камина.
- Видно, что вы дитя благородного дома, и торг, удел мясников и ростовщиков, вам не знаком. Вы просите о том, что не в моих силах. В противном случае Джеммы здесь не было бы ни дня. Но раз уж я дал вам слово… Я попробую вам помочь, однако вы тоже попробуете помочь мне. Я задам вам несколько вопросов. А Джемма, - он удобнее устроился в подушках и перевел взгляд на эльфийку, - которая тоже желает своей свободы, коль скоро вы знаете о ее страданиях, будет кивать всякий раз, когда вы честны, и остановит вас всякий раз, когда у нее будут сомнения. Эльфы всегда знают, где истина и не находят ложь интересной. Готовы ли вы драться за ее счастье настолько?

Идея, которую Франческа пыталась донести была очевидна принцу с первого раза. Больше того, она была очевидна раньше, чем гостья открыла рот. Не было никакой нужды повторять ее круг за кругом, повышая голос и находя бесконечность эпитетов, перетекающих в оскорбления.
Лоран смотрел на гостью с видимым участием лишь из уважения к тому, что перед ним благородная дама, не перебивая и позволяя ей расплескать всю терзавшую ее несправедливость мироустройства. Смотрел, но не слишком-то слушал. Пожелай Его Высочество услышать хоть что-то из сказанного, ему пришлось бы поступить грубо, а Лоран этого никак не желал.
Растерянная Джемма лишь моргала, сраженная ураганом чужих бьющих чрез край чувств и, прижав к груди теплое и уже совсем не нужное в натопленной комнате одеяло, не сводила с гостьи влажных медовых глаз. Быть может, та и впрямь несла в себе завершение ее служения? Но пока ключи от тернового венца, вросшего в ее горло принадлежали августе, решения она не видела.
Лоран не желал комментировать ни чего из услышанного и дождался, когда гостья сядет, наконец, унимая в себе бурю.
- Я отложил наш разговор до утра исключительно ради того, чтобы вы могли вполне насладиться вашей ночью, - вздохнул. – Есть несколько способов разрушить эльфийские чары: найти и убить того, кто изготовил артефакт. Это я в силах сделать сам, но это займет очень много времени и сделает Джемму несчастной. Ее община не так многочисленна, и каждый ее член важен. Можно исполнить связанное с ним обручем предназначение, задумку судьбы. Но нам она не известная. Однако эльфы верят, что ничего не происходит просто так и все переплетено. Или можно убить Джемму. Это я могу. Ни одни эльф не живет обезглавленным. И таким образом мы легко снимем колье.
Равнодушие в голосе принца сквозило усталостью. Эльфийка не представляла для него ни радости, ни ценности, лишь тягостную необходимость, и Лоран с готовностью ухватился бы за это пари, чтобы вынудить мать раскрыть ошейник и искать иной способ утоления его болей.
- Или я могу просить августу подобрать ключ к замку. Но, как видите, это желание выходит за пределы моих возможностей и требует участия второго лица, моей матери. Которая ничего вам не обещала. И чтобы ее заинтересовать, мне нужно что-то ей дать. Выбор, услугу, информацию, подарок, верно? Что-то, что сделает ее благосклонной к нашим просьбам. А раз уж желание ваше, я прошу этот дар у вас. Мне кажется, это справедливо. Вы готовы? Или ваше нежное сердце уже окрепло и позволит вам поменять загаданное?

Справедливости ради Лоран тоже не любил эльфов и, пусть эльфийской крови в нем была целая половина, не мог понять, что эта половина ему принесла, кроме крепкого здоровья. А мать и вовсе не мог выносить уже не за ту ранившую его в детстве холодность, но после знакомства с Анейрином за то, что бесконечно находил в ней его черты: бесчисленные уловки, приносящие видимое благо, но всегда оставляющие тебя с гнусным ощущением, что тебя облапошили, как простофилю за сельской ярмарке. А Лоран фон Гессен привык считать себя очень неглупым, проницательным человеком, даже в отрыве от полученного им прекрасного образования.
Франческу он и впрямь не слушал. Принц жил в мире, где сочувствие и сострадание – не та валюта, который строятся города, прокладываются дороги, собираются войска и обороняются крепости. Он знал, что его никто не пожалеет и никто ничего не даст ему просто так, а главное не ждет от него милосердия. Милосердие хорошо в богодельнях, а сиротских приютах, но больше никогда и нигде, иначе оно сыграет с тобой еще худшую шутку, чем любой сид. Государь держит страну в границах и собирает налоги силой и властью, а еще разумным законом, а не просьбами «бога ради». Подданные же должны быть заинтересованы в его правлении. Все есть система уступок и противовесов, находящаяся в балансе. Стоит чаше весов покачнуться слишком резко, и земли накроет полыхающий мятеж или давящий деспотизм. То и другое приведет к нищете и расколу.
- Нет на свете невыполнимых вещей. Но порой цена нас не устраивает, - Лоран лишь пожал плечами. – А готовность заплатить цену – и есть мера нашего желания.
Он перевел взгляд на Джемму, взгляд этот был вопросительный, леденящий. В эльфийке что-то взвилось и дернулось. Но Франческа заговорила вновь, и принц невольно отметил, что гнев ей не к лицу. Порой женщины в гневе бывают ослепительно прекрасны, как валькирии, распахнувшие крылья над полем брани. Франческа же походила на мифическую Медузу, чьи темные пряди скалились распахнутыми змеиными пастями, шипящими и ядоточивыми. Не было в ее злости обжигающей чистоты, но чуялась гниющая старая обида. Интересно, какая?
Новое предложение застало его врасплох. Мгновение принцу казалось, что он будет вот-вот хохотать, как дьявол. Веселье уже коснулось глаз, покривило губы, но выродилось в презрительную гримасу.
- Нет.
Он мог бы объяснить, но не посчитал нужным. Тело принца было неприкосновенно с раннего отрочества, раненое аккуратно, но коварно, оно навсегда потеряло ощущение изначальной богоданной защищенности, и Лоран дурно подпускал к себе людей. Тщательно и брезгливо выбирал их сам по тонкому душевному созвучию или на пике отчаянного момента, когда телесная откровенность должна была подтвердить, что все пережили ночь и вошли в новый день. Пьяные игры и случайные капризы не стоили его неприкосновенности. Не надо путать его с Вустерширом, с пьяными капитанами, с девками. Они вовсе не друзья. Хватит на сегодня оскорблений.
- Джемма, проводи гостью к двери, - все пламя в комнате немедленно погасло, по постели раскатилась только яркая лунная дорожка. - Она уходит.
Джемма помедлила, а потом рванулась к хозяину через постель, тонкая и гибкая, как кобра и рванула с шеи талисман.
- Сейчас!
Принц не успел перехватить ее запястье, талисман скатился на одеяло, а в эльфийку ударила беспощадная струя сверкающего пламени и предупредила ее путь раньше, чем та успела отскочить в сторону. Было понятно, что эту игру они играют не впервые. Джемма всхлипнула и заметалась. В обнимающем ее коконе слепящего изъедающего огня, она все еще пыталась сдержать крик, иначе Франческе ни за что не увести отсюда мага, и эльфийка никогда не будет свободна.

Это и впрямь бывало трудно, если прежде вы не установили добрососедской связи, знающей по приглашению все закоулки чужого лабиринта, все трещины старых камней, зазубрены памяти, поросшие сорняком фантазий. Это бывало трудно с теми, кто учился заслоняться, уворачиваться от нежелательного, владеть даже той крохотной долей ментальной магии, что ему причиталась. И особенно трудно, когда все чужое существо сосредоточено на полыхающей ярости, способной легко утянуть и силы незваного нырнувшего в сознание гостя. Вот что приключилось с Франческой, на миг, не совладав с чудим гневом, а, может быть, от того, что он был так созвучен ее собственному, она сделалась беснующимся в комнате пламенем.
Но струя огня истаяла в воздухе. Принц отчаянно и до оторопи знакомо заметался в клетке своего тела, иссушая мышцы скрежещущей раненой болью, какая бывает лишь от изнурительного физического усилия, на мгновение нашарил изумленным взглядом согнувшуюся гостью и на его лице обозначилось печальное понимание. С умиротворяющим «спи» в сознание колыбельной закралась полная темнота, и Лоран снова откинулся на подушки, словно не в его спальне металась по ковру и скулила обожжённая эльфийка, бешено сбивающая с тонкой сорочки и разметавшихся янтарных волос буйство пламени. Лишь скинув с себя выгоревшие ошметки, перетерев волосы лежавшей на кресле одеждой так, словно хотела выгнать из них влагу после купания, она, отдышалась и стала способна говорить. Обнаженная, обожженная, украшенная жалкими огарками прежде роскошных волос, черная от копоти, покрытая вздувающимися волдырями, Джемма едва ли имела сходство с той женщиной, которая встретила Франческу во дворе замка после полудня. Левая щека ее обратилась золой и в отверстии блестели влажные зубы в сером подбое десен. Драгоценное тяжелое колье, тоже теперь укрытое копотью, вплавилось в плоть.
- Увези его. Увези его подальше отсюда! – голос потерял знакомую мелодичность и превратился в сипение в израненной гортани. – Увези. Сейчас.
Она потылась опереться на постель, но соскользнула непослушной ладонью и бессильно упала на четвереньки на ковер. Движение принесло ей лишь новую звенящую боль в рвущейся корке, которой теперь обратилась некогда шелковая кожа. Хрипло всхлипнула, звук уродливо заклокотал в горле, и эльфийка прикусила толстое шерстяное одеяло. Другой возможности сдерживать крик у нее не осталось. Франческа достаточно пожила с эльфами и их детьми бок-о бок, чтобы понимать, что Джемма не умрет и не даже поправится очень скоро, но это нисколько не означало, что она страдает чуть меньше, чем всякий горящий на костре.