Уж небо осенью дышало…

О близящейся свадьбе герцога Вустершира и принцессы Беатрисы только и было слухов на каждом тракте и в каждом трактире! Что уж говорить о самом Вустершире! Особенно зашумел город, когда в земли герцога явились люди кайзера для окончательной организации торжеств. Для Лорана миссия это была почетная, пусть и утомительная. Но сколько бы ни было у него дел более неотложных, отказаться от этой хлопотной поездки Его Высочество никак не мог. Зато рад был встретиться с заматеревшим герцогом, которого знал еще в Академии. Пусть тот и был старше, но дрались, обедали и проказничали эти знатные мальчишки все вместе. Если, конечно, карточные пари можно считать проказами. До откровенных глупостей и грязностей знать никогда не опускалась, хотя и вынуждена была жить вместе с плебеями, иногда учинявшими то, что детям из хороших домов казалось абсолютным варварством.

Радость встречи была взаимной, свадьба не только выгодной, но и желанной, осень светлой, мужчины молоды, богаты и благородны, а их спутницы прекрасны и легкомысленны. В эти короткие дни ничего, казалось, не могло разрушить грядущего счастья и восхитительной легкости каждого утра, начатого с охоты, и каждого вечера, завершенного пирушкой.
Охота здесь была прекрасная! Пышные южные леса дышали свежестью, утки уходили с болот на зимовку в кастильские пределы, олени сбрасывали рога, кабаны, нагулявшие бока за сытное лето, шныряли по кустам уже не так поворотливо. И то, что должно было стать вдумчивым обсуждением рассадки гостей, само собой удивительным образом с руки жизнерадостного герцога превратилось в затянувшийся мальчишник! Его Высочество откровенно не мог вспомнить, в который день крайний раз был трезв, и это нисколько его не смущало. А у герцога Вустершира была такая солнечная, такая заразительная улыбка, что Лоран начинал подумывать, как завидует собственной сестре, бессмысленно млел от сладкой легкости бытия и готов был ездить с Генрихом за утками, сколько тот пожелает. К черту рассадку гостей!

Мчащие впереди собаки, поджарые гончии, развылись и повернули внезапно. Кони, догнавшие их мгновения спустя, неожиданно равнодушные к шпорам, резко оборвали галоп. Потерялась из виду золотистая тонконогая олениха. Лотар вскинулся под седлом, едва не сбросив замешкавшегося наездника. Его Высочество ошалело перехватил поводья над самой гривой и удержался только чудом. За спиной рухнул со взбрыкнувшей лошадки веселый барон, набравшийся еще с утра. Нервно заржала его пятнистая кобылка и рванулась прочь, но кто-то поймал ее за повод. Охота заметалась взглядами друг по друг и по прореженной солнцем чаще. Медведь?

И тут из лесу вышло…

Межу деревьями пошатываясь, точно их трепал ветерок, соткались омерзительные фигуры в ошметках истлевшей одежды и плоти. Походка у них была неуверенная, разболтанная, лишенная цели. Или они вовсе стояли? Стояли и смотрели пустыми глазницами на опешивших людей, на герцогскую свиту, на спутников принца, на веселых, молодых, азартных, полных жизни и самых светлых ожиданий, на их беснующихся собак, на паникующих лошадей. Животные поднятых не любили. Лотар, впрочем, был привычен, научен еще конюхами терпеть смрад разложившегося мяса и тлена. Дрессировка это была не из приятных, но для военных целей – необходимая и общепринятая. Генрих Вустершир поравнялся с Лораном. Улыбка увлеченной погони еще не сошла с его лица, и принцу отчего-то не хотелось, чтобы сходила.

- Одна охота не хуже другой охоты, верно? – легкомысленно заявил Его Высочество и резко повысил голос, вернувший забытые за пару недель командные ноты. – Заберите собак! Благородные харры, вернитесь в замок, если ваша магия нам здесь не поможет, там вы будете нужны.

Если магии у вас нет. Там вы будете целы. Но этого принц не сказал. Остается с десяток человек.

- Ульрих, Микеле, - окликнул водников, - следите, чтобы мы не сожгли Его Сиятельству лучшие охотничьи угодья Айзена! Они еще достанутся моим племянникам! А их будет много!

Генрих расхохотался так, словно только этой шутки они ждали. И всем снова сделалась весело.

- Загоним их! - герцог пришпорил вороного и рванулся в лес, Лоран за ним. И следом по правую и левую руки на расстоянии нескольких футов всадники вспарывали чашу тонкими струями пламени. Элита Айзенской элиты умела обращаться со своим огнем филигранно. Играючи.

- Поймайте мне некроманта, харры! – запальчивое озорство в голосе Вустершира раззадоривало. – Даю за него бочку фалернского!
Фалернское сюда везли из Искии, чья граница с Вустерширом терялась в этих самых лесах.
- Вы не цените своих некромантов, Генрих! – отозвалось справа. – Обещайте хорошую лошадь!
- Две бочки!
- Лошадь и бочка!
Лес наполнился дымом, стуком копыт, пламенем и узнаваемой свежестью призванной воды. Нет, покойники шли, но шли они не в чащу, а из нее куда-то на незримую еще опушку.
- Два века назад в этих местах шли сражения с югом за искийскую границу, - голос Генриха настиг Лорана слева, - видишь, кольчужка кастильская – новенькая, хоть носи! А на опушке чумное кладбище.
- Заразу поднимут? – поморщился принц, проходя тонким лезвием пламени между дерев.
- Мы их не пуустим, – ласково пригрозил Генрих тем тоном, которым обычно произносят «за кого вы меня принимаете?».

Доезжачие забрали собак. Те были легкими и уязвимыми мишенями, но даже без лая, топот копыт и перекличка голосов, а главное дым – вездесущие и едкий дым, который вода вовсе не разгоняла, обозначали движение маленького отряда. Однако мертвые не обернулись, не бросились в атаку, не попытались их уничтожить… И это было пугающе странно. Точно некромант не в себе, задумался, уснул, потерял контроль над своей армией? А армия была неплохая и недурно вооруженная в той части, что некогда была айзенскими и кастильским воинами. Эти стычки на границе происходили, сколько мир себя помнил. Она то и дело сдвигалась и, наверно, нигде не полегло больше народу, чем в центральных землях. Всадники гнали к опушке и туда же, монотонно шурша по палой листве голыми и истлевшими ступнями, двигались трупы постепенно истаивая в пепел под огненными хлыстами.

- Почему они не атакуют? – не то раздраженно, не то растерянно обернулся Вустершир, словно ему испортили достойную охоту или он опасался, расслабившись, после попасть в засаду.

- Некромант пьян! – весело откликнулся Лоран, поднимая между деревьями тонкую сеть пламени, из чистого удовольствия зацепить побольше трупов и не зацепить осанистые древние стволы. Так нижут бисер. А когда сеть родилась, филигранная и изящная, заставил ее нагреться и вспыхнуть. Паф! По лесу промчалась стрекочущая искра, поджигая новые и новые свечи и обращая их в прах. Принц чувствовал, как жар пробивает полые трубчатые кости, как въедается в гниющую плоть, как вылизывает опустевшие глазница и рвет одежду. Это было ощущение почти сладострастное, если дать себе его смаковать. Блаженный хмель мастерства, который знаком и ювелиру, и кузнецу, и художнику и сокольничему. Исключительное наслаждение своей самодостаточностью, полнотой своего искусства.

Его Высочество без того был человеком несносным: капризным и требовательным, раздражительным, категоричным и жестоким, и без шанса выливать бесконечно искрившее в нем напряжение в пламени, стал бы сущим тираном. Огонь приносил облегчение, вычерпывал душу и делал ее парящей, игривой как весенние облака, как ячный крем на десерте, украшенный свежей малинкой. А потому принц игрался со своим мастерством, как мальчишка, испытывая невероятное удовольствие от себя, и настроение у него было самое легкомысленное.

- Не только же тебе радоваться жизни, Генрих! Итак, загадка, - столбы огня взметнулись к кронам от самой земли, и в них разом истлели бродячие мощи - так велик был жар. Мгновение они стояли черные и обугленные и в новый миг падали горками пепла.
- Сколько некромантов может прийти на свадьбу Вустерширского герцога?

- Сколько угодно! - откликнулся из-за спины Микеле, унимавший водой занимающийся подлесок. - Загадка: сколько смогут уйти!

Лоран увидел, как расслабился напрягшийся было герцог. А ведь уйти смогут столько, сколько смогут прийти… И они все это знали. Но принять решение казнить каждого мага с опасной гармонией и душить новорожденных в колыбели Лоран не мог. Сможет. Наверняка, сможет. Но не сейчас. Что если переложить это решение на местную знать? Вот отдельно взятый Вустерширский герцог не желает видеть на своих землях людей в определенной магической гармонией. Вырезать их на свадьбе и … снять ответственность с короны. Те лендлорды, кто начнет привечать возможных некромантов, легко станут нон-грата в хорошем обществе, а попорченная репутация всегда вредит торговле и в целом обличает. Желающих не найдется. Какая славная мысль!

Всадники вырвались на опушку, гоня впереди себя стену пламени. Ослепительный свет дня брызнул в глаза, заплясали в огненных языках красивые тонконогие кони. Перед ним раскинулась низина, украшенная погребальными крестами старого кладбища близ искийского монастыря. Тот виднелся холме. Очевидно монахи в свое время выхаживали страдающих жертв поветрия. Монастыри в дни моров зачастую становились и лазаретами.
Девицу на дальнем конце погоста увидели не сразу: пламя билось и шумело.

- Дайте дорогу, - окрикнул Лоран, и маги развели пламя аркой, медленно растущей к дальнему концу кладбища дугой. Наконец, она отделилась и стала каплей, прикрытой пламенем со всех сторон.
Принц подхватил девицу за талию и кинул в седло впереди себя, не всматриваясь в ее лицо. На вид та была южанкой, и его ничего не смутило. Тело юноши он мазнул взглядом лишь мельком.  С ним понятно.

- Спокойнее, Донна. Мы сейчас все очистим и вернем вас с монастырь. Вы ведь оттуда?
Он развернул коня, тесно вжимая добычу лопатками в свою грудину, но вовсе не для того, чтобы она не упала, а для того чтобы сейчас не пустилась в истерику и не мешала делу. Теперь маги оказались по обе стороны лощины, и небольшая армия мертвых была в западне.

- Красавцы, верно?
Принцу покойники искренне нравились, возможно, даже больше, чем иным некромантам. А их уничтожение доставляло ему нескрываемое удовольствие. Две волны пламени схлестнулись в центре лощины, и теперь огонь метался по обглоданным временем костям, кольчугам, застрявшим на белых ключицах, растрепанным волосам, утекающим с обнажившихся черепов.

- Мой друг говорит, здесь было чумное кладбище. Надо уничтожить их всех, пока зараза не попала в реку и с подземными водами в колодцы. Это займет немного времени.

Говорил он так же житейски, как скорняк за своей работой, но не потому что хотел поговорить, а чтобы отвлечь ее, заболтать как ребенка, которому вот-вот вырвут клещами молочный зуб.

- Мы однажды упустили таких на севере близ Топпенхольма. Некромант сбежал, трупы попадали в воду и через пару недель вспышка заразы заняла всех целителей на три приграничных гарнизона. И всех водников на очистке колодцев. Признаться, я был в бешенстве, - Его высочество коротко рассмеялся, не отводя пристального взгляда от беснующейся долины и неспешно повел вверх открытой ладонью: пламя, принесенное порывом ветра, ухнуло в лицо зноем.

- Не бойтесь. Это как заслон в печи. Немного дает в лицо, если открыть, но добавляет жара. Что привело вас в монастырь?

Ее голос не показался Лорану знакомы, лишь потому что ничем не впечатался в его судьбу, потерянный между сотнями и тысячами голосов, слышанных за последний десяток лет. Лоран вынужденно любил свое одиночество, свое нечастое, сладостное уединение. Все остальное время его жизни занимали Корпус, плац, крепости и их гарнизоны, Академия и ее кадеты, приемы и светская вынужденность и в наименьшей степени шлюхи, которыми отец ему пенял. Впрочем, чем еще пенять? Голоса и лица, голоса и лица, превращающиеся в ураганное месиво смазанных черт и нот. Но имя… имя заставило его помедлить, едва не упустив контроль над пламенем. Болтать ни о чем, не отрываясь от дела, он давно научился, как умею болтать мастера любой ручной работы: сапожники, белошвейки, садовники. Как легко можно болтать, управляя лошадью скорее коленями, чем уздой. Рты у них нежные, а бока крепкие. Пламя было явлением скорее физическим, чем ментальным, и откликалось на уровне тела. Сперва кадетов учили направлять огонь руками, и, пусть Лоран в этом больше не нуждался, привычка осталась, и подчас маг выглядел как капельмейстер на хорах. Хотя, свяжи ему руку, игра с огнем ничуть не изменилась бы.

Орио.

Импульсивно он придержал свою добычу сильнее, не заботясь о ее удобстве. Имя покрутись в темноте сознания и вынырнуло игривой рыбкой на поверхность этого колодца. Пламя потеряло узду и заметалось на ветру. Но мгновение спустя снова лежало в лощине бесноватым покрывалом. Впрочем, покрывать там было уже нечего: догорающие остовы, пепел, разносимый ветром, сажа и гарь. Все они пропахли этой гарью.

- Франческа… - он повторил это имя так медленно, точно слышал его впервые, стряхнул с пальцев усталость, какая бывает, если долго прилежно писать, и наклонился, чтобы заглянуть ей в лицо.
- Я думал, ты…

Мог поклясться, что видел, как ее накрыло телом убитого Мигеля. Тогда Лорану казалось, водник держит кастийку так крепко, что коса прошла обоих. Он был совершено уверен, что они не оставили близ крепости живых. Не бросили никого на произвол судьбы.  Впрочем, инфанта уцелела. Узнал принц это полгода спустя, когда посол Романии при северном дворе принес приглашение на свадьбу наследника. Вольная Романия, пусть и была меньше, но знатностью род ее герцогов Гессенам не уступал. Однако Лоран был в Академии и ехать наотрез отказался, искренне почитая приглашение необходимой формальностью. Да желания видеться с Алессандро в день его венчания северный принц не имел. Скорее всего это нежелание было обоюдным. Что-то нужно отрезать, закрывать двери чтобы открыть новые. Подарки и поздравление передали с посольством.

- Я слышал, что инфанта спаслась, но не подумал, что это твоя заслуга, – он все еще был слишком растерян, чтобы держаться куртуазно и поздно опомнился. – Прости! Как я мог в тебе сомневаться?! Не бойся, все позади. Мы здесь почти закончили. А некроманта так и не поймали, хотя герцог давал за него бочку фалернского и хорошего коня!

Принц снова развеселился и протянул девице платок, поворачивая скакуна, чтобы неспешно пройти по краю лощины.

- Не видела здесь никого лишнего? Ты все еще можешь получить бочку! – улыбался он так, точно они были друзьями все эти бесконечные десять лет, и их последнюю встречу ничего не омрачило. – Ты сделалась еще краше! Погоди, я познакомлю тебя со своими спутниками, и ты услышишь несказанно больше комплиментов! Я и половину не так обходителен, как герцог Вустершир!

- Генрих! Посмотри, кого я поймал! Господа!
Принц махнул рукой, приглашая всадников.

- Мы готовимся к свадьбе моей сестры и, кажется, немного загуляли. Здесь уже Иския, верно? Граф Клайд. Барон Данкель. Знакомься, - он благодушно указал на своих спутников. Те сняли шляпы, с интересом рассматривая девицу. – Благородные харры, кто-то из вас мог видеть нашу гостью в Академии. Донна Орио.

Судя по всему, замуж Франческа пока не вышла.

- Едемте с нами. Мы пришлем за вашим спутником, да благословит его Господь. А вас мы напоим лучшим вином, и вы поведаете нам о счастливом спасении и новой жизни!

Дал коню шпор и ухнул в пепел и гарь навстречу герцогу. Конские копыта поднимали фонтанчики сажи среди угольных остовов тел. Где-то в центре выгоревшей лощины отряд встретился и снова поднялся по склону холма, чтобы нырнуть под полог леса.

- Вино и коня мы предоставим тебе в любом случае, - обещающе улыбнулся принц.
Им редко, по-настоящему редко, случалось въехать в гущу ходячих трупов, и живы маги остались, лишь потому что некромант их не видел или не считал своей целью. Будь мужчины чуть трезвее и чуть менее распалены охотой, они поискали бы обход этого стада, а кони шли бы тихо. Но все сложилось, как сложилось, а медленно наступающая трезвость принесла Лорану лишь головную боль. С трезвостью надо завязывать. Мальчишка?
Аура над трупом уже угасла. Во всяком случае, принцу не хватало сил разгадать, был ли тот магом вообще. Но складывая показания несчастного Ганса, со всем, что случалось в его биографии, ему оставалось лишь верить Франческе на слово.
- Ты живешь с братом? Или осталась в свите герцогини? Пожалуйста, не нужно титулов. Мне так нечасто выпадает побыть собой.
Это могло звучать участливо.
Кони шли между опаленными деревьями веселым грациозным кентером. Не самый удобный темп для разговора. Но окажись Франческа как прежде спутницей Дианы, подозревать ее было бы не в чем. Свита всегда на виду, от герцогини не слишком-то отойдешь. В противном случае ему пришлось бы подозревать весь романский двор, а это уже за гранью мыслимого. Дианти никогда не был кристально честным, он был не более бесчестным, чем любой политик. Но не настолько же! Зато живя в отдалении с братом, Франческа была совершенно свободна в своих передвижениях, и держать ее в руках стоило куда крепче. Лоран не был сентиментален и не затруднился бы вздернуть ее на дереве, случись в нем хоть какое-то подозрение, но пока светлое имя романского герцога спасало эту женщину от того, чтобы присоединиться к мертвой армии рядовым. Если участие Романии в ее судьбе подтвердиться. А потому принц будет задавать вопросы о быте и слушать ответы очень внимательно. Пока же его собственные мысли спасало висящее на груди деревянное распятие и, пожелай гостья в них проникнуть, не обнаружила бы там примерно ничего. Впрочем, наличие талисманов и амулетов было так привычно в среде знати, что едва ли ее обидит. Снять с принца талисман могла бы любовница или любовник: цепочка, порванная в порыве страсти, никого бы не удивила. Но именно этим людям ничего подобного в голову ни разу не пришло. Это наследника всегда забавляло. Донна Филомена оказалась восхитительной сводней и отлично знала свое дело. Лорану повезло быть окруженным блестящими женщинами, и совсем не обидно от того, как лихо они управлялись с его жизнью. Сегодня Франческа присоединится к этому изумительному кругу.
- Не грустите, прекрасная донна.
Вустершир поравнялся с ними, сквозь вереницу стволов видно было, как зимнее солнце бликами пляшет на поджарых ляжках его гнедока.
- Замок вам понравится. И если бы не ваша сохранность, я предоставил бы вам шанс полюбоваться, как лихо я обгоню вашего принца на склоне.
Водники отстали, неспешно и последовательно приводя лес в порядок там, где не успели прежде, и за спиной слышалась среди деревьев неспешная и фривольная баллада, распетая на два голоса. Они то и дело прерывались, то один, то другой, а после снова подхватывали, и мучимый жаждой герой никак не мог добраться до алькова своей возлюбленной.
- На счет замка я спорить не буду, он и впрямь хорош, - негромко отозвался Лоран над самым ухом Франчески. – А в остальном – позволим герцогу покрасоваться.
Пошутил бы, что Вустерширу, быть может, не часто случается видеть по-настоящему очаровательных женщин, но свадьба сестры его обязывала. Герцог и впрямь был красив. Принц пропустил его вперед от опушки, и тот промчал через по-южному зеленое зимнее поле. Тонконогий конь вскинулся на дыбы и жизнерадостно ринулся на вершину родного холма, которую венчал небольшой охотничий замок, построенный несколько веков назад и уже осевший в землю, но вовсе не угрюмый, даже кокетливый своими игривыми башенками. Генрих протрубил в рог. Пусть это было не обязательно – их и без того ждали, - но стало частью их ежедневной охотничьей игры, а теперь, когда в замок вернулись люди и псы, принеся с собой напряженную тревогу, и вовсе вызвало общее ликование на стенах. К ногам Генриха упала со стены чья-то оброненная вуаль, мгновение золотой пеленой прорезавшая воздух. Лоран рассмеялся. Они снова вернулись в озорную южную сказку, но теперь еще и триумфаторами.
- Ты не огорчишься временным обществом моих спутников? Они будут рады показать комнаты и распорядиться слугами, чтобы ты смогла отдохнуть, а стол успели накрыть.
Странным образом все в этом замке и впрямь походило на рыцарскую балладу, которую взрослые мальчишки разыгрывали для себя для чистого увеселения.
- Ничему не удивляйся, – въехав в распахнутые замковые ворота, он спрыгнул с коня, подхватил за талию и поставил на землю свою добычу. Встретившие женщины уже ласкали и привечали своих спутников. Шлюхи, любовницы? Все они были одеты весьма старомодно, но фривольно одновременно. Жены бы себе такого не позволили.
- Все началось с того, что подруга Генриха отыскала среди сундуков старинные платья, - Лоран ни мгновения не смутился тем, что Вустершир не ждал его сестру всю жизнь и радовался каждому дню. Таков уж был его нрав. И наложница была у него под стать. Любовь – любовью, а радости радостями. Эти двое оказались очень занятной парой.
– И в одно прекрасное утро убедила всех женщин в доме, что это отличный повод для маскарада. Нам осталось только принять сюрприз.
Принц улыбчиво, с забавной виноватой беспомощностью развел руками.
- Но ты вовсе не обязана в нем участвовать, если не пожелаешь!
- Дайте гостье вина! Она многое пережила и сегодня спасена лишь чудом и храбростью наших рыцарей! – густой бархатный голос герцога накрыл веселый шум и счастливые объятия во дворе. Конюхи разводили коней. Вино и впрямь возникло из ниоткуда, явленное в неожиданно большой чаше из тех, что раньше пускали по кругу и величали «чаркой».
- И всем нам следует причаститься!
Мужчины отозвались заздравно, поминая хорошую охоту, женщины лишь смеялись, ободряя виночерпия, окружили Франческу и ободривали, поздравляли и причитали и прославляли своих мужчин, как женщинам и полождено, пока не были увлечены в дом одна за другой. Франческа очень быстро поняла бы, что не так в их нарядах: никаких нижних сорочек на этих женщинах вовсе не было, старомодные высокие корсажи перетягивали шелковым шнурами полные груди так фривольно и дразняще, что жить в этом замке иначе, чем весело было бы очень сложно. А вуали прикрывали лица, не оставляя взглядам выбора между губами и манящими ложбинками стянутых шелком грудей.
- Пей, - ободрил Лоран, - в нашем маленьком Камелоте так нынче принято. Это Дитрих, будущий граф Гройч. Пока он оруженосец, но однажды станет рыцарем.
- Но вы сами меня отослали, Ваше Высочество!
Мальчишка, принесший чашу, которая, не миновав губ принца, и уже давно многократно сменила руки, поклонился, но на лице его мелькнуло такое мучительное выражение, что становилось понятно: господин не преминул задеть его за живое.
- С псами. И благодаря тебе они могут и дальше мешать мне спать своим лаем, - ободрил Лоран. - Это Джемма. Как драгоценный камень, легко запомнить.
Эльфийка почтительно опустила голову, но не поклонилась, а стало быть, не считала себя ниже Франчески положением. Положение же ее при принце тем не менее было не очевидно. Могло показаться, что сморит она на Его Высочество пугливо, тревожно, словно ожидает от него чего-то дурного. В отличии от прочих женщин она не бросилась к Лорану с объятием, как это сделала бы куртизанка. Хотя подобное имя зачастую обещало и род занятий.
- Они о вас позаботятся. Каждый по-своему в меру своих способностей.
И равно тут же на лице Джеммы скользнуло другое тревожное выражение, куда больше похожее на ревность. Скользнуло и исчезло, потому что это было ей запрещено. А свои запреты Лоран берег, как зеницу ока. Не узнать в ней эльфийку было сложно, но ушки оказались тщательно спрятаны прической даже под вуалью, а на груди ее покоилось тяжелое, тесное в горле колье, стоившее, надо полагать, не меньше, чем этот замок с его угодьями. Безделушка, волшебная удавка, подарившая ей имя.
- Но вы, Ваше… - он остановил эльфийку взглядом, она запнулась. Лоран не любил повторять то, что сказано и услышано.
- В Академии, Франческа не даст солгать, гарь и лошадиный пот смывали с себя сами даже принцы.
Он мог бы не давать объяснений, но не любил причинять ей боль без нужды. Только ради забавы.
- И впрямь, донна? - эльфийка сделалась кроткой неожиданно и всем своим существом. Не сникла, напротив, просияла изнутри трепетным теплом, точно нашла желанную возможность узнать о своем хозяине чуть больше, чем все, чем Лоран скупо желал делиться. И подала Франческе руку, чтобы та могла опереться, словно давняя и нежная подруга.
- Здесь красиво! Я покажу. Прежде нам не случалось бывать так далеко на юге. Расскажите про Академию? Я тем временем расскажу про их дикарские забавы. Обед уже несут, чувствуете? Поваров привезли из Фрайбурга, чтобы составить меню с учетом герцогских вкусов, а они и рады перебирать старинные рецепты.  Жанна, подруга герцога, нашла в башне вещи покойной герцогини. Та проводила здесь последние дни со своим двором после кончины супруга века, полагаю, два назад. Но вещи так славно сохранились, что было решено почтить ее память самым праздничным образом.
Под сводами замка и впрямь пахло узнаваемо и пряно жареным кабаном, убитым третьего дня и выдержанным поваром на подветренной стороне двора. Пересекая центральную залу, они прошло мило круглого стола в ее центре. Перед ним жарко горел камин, а стены были увешаны полотнищами гербовых стягов, которые должны были украшать свадьбу, но так случилось, что стали игрушкой в этой занятной постановке. Слуги уже несли холодное и расставляли старинную, громоздкую серебряную посуду.
- Как рыцари вас обнаружили? Если это не опечалит, я бы хотела услышать о случившемся. Но лишь если не опечалит.

Эльфийка – или, быть может, Джемма была сидом другого толка? -  слушала внимательно и участливо, от души радуясь детским победам и сопереживая, сложностям кадетов, точно все это куда увлекательнее, чем любая из легенд ее народа. Сам факт существования места, где столько детей могут жить одновременно и по правилам, ее изумлял. И да, она, конечно, ответит принцу об услышанном, если тот спросит.
- Скромность южанок известна, - кивнула с такой искренней почтительностью, точно в Кастилии не случалось ни одного дома удовольствий. – Вы сможете выбрать из моих платьев любое. Его Высочество довольно строг к моим нарядам.
Корсаж Джеммы пусть и был так же надет без сорочки, чтобы не нарушать общей игры, но завязан оказался так тесно, что той, пожалуй, было сложно дышать. Это заставляло ее двигаться очень медленно, плавно и держать спину необыкновенно прямо. И все равно волшебная кровь оставляла ей удивительную пластику в этом грациозном страдании. Покончив со шнуровкой платья, дамы, следуя неминуемом кругу туалета, добрались и до прически.
- Садитесь к зеркалу и не беспокойтесь о волосах. Мужчины могут быть сколько угодно мужчинами, но ни один из них, уверяю, не спустится к столу, принеся с собой запах гари. На севере это дурной тон. Напоминание о войне.
Она взяла костяной гребень, красиво инкрустированный жемчугом, и смочила его золотистым настоем из хрустальной склянки. В воздухе потянулся нежный, едва уловимый аромат ромашки и чего-то еще неузнаваемого. Руки у эльфийки были легкие, и гребень скользив к темных, тяжелых прядях гостьи невесомо, не столько придавая им новый запах, сколько скрадывая все, что не успела вымыть вода.
- Вы и впрямь суровы к ним, донна Франческа. Жанна, воспитанница вдовствующей герцогини, сиротка, взятая в дом в день не порочного зачатья Святой девы. Порой, мне кажется, люди пытаются купить у своих богов их щедрость, облагодетельствовав несчастных. Я не очень хорошо это понимаю. Как бы то ни было, они с герцогом вместе выросли и нашли что-то друг в друге, но Его Милость встретил принцессу, а ее отец дал согласие на брак. Кто же откажется от этого из-за сиротки?  Жанне осталось лишь в последний раз побороться за его сердце. Потому она так изобретательна. Однако кто я, чтобы проникнуть в чужие тайны и хитросплетения судеб?
Ласковая покорность в голосе Джеммы удивительно гармонировала с мягким скольжением гребня, убаюкивала. Прическа из кос, простая, каких больше не делают, и этим же сложная, рождалась под ее теплыми пальцами сама собой и сама собой украшалась жемчужными нитями, которые придавали удивительный блеск темным глазам Франчески.
- А когда стало известно, что явятся гости из Фрайбурга, Жанна позаботилась, чтобы им было удобно не только днем. А днем ровно так же не скучно, как ночью. Молодые мужчины могут быть очень беспокойными, как жеребчики в стойле, если не дразнить их и не позволять им играть. А герцог желает, чтобы вся подготовка к свадьбе прошла очень гладко. Такова, надо думать, ее любовь. Для людей любовь – не выбор, она бывает невзаимной. Мне так от этого грустно. – неожиданно сердечно призналась эльфийка. - Порой Жанна смеется, но светится такой горькой тоской…
Закончив с прической, она с новой улыбкой оглядела произведение своих рук и встретилась взглядом с гостьей в отражении зеркала.
- Вы слишком красивы для обычной женщины, донна Франческа, - отчего-то заключила она и ушла в другую комнату, чтобы принести писчий прибор.
- Его Высочество велел отправить ваше сообщение в Искию семье.
Наклонилась, чтобы поставить чернильницу, и лишь тогда Франческа мельком смогла увидеть, что тяжелое алмазное ожерелье впивается острыми шипами в шею. От резкого движения над ключицей родилась карминовая капля.

От неожиданности Джемма отпрянула, распахнула навстречу чужому гневу яркие янтарные глаза, такие светлые, точно в них навсегда было заключено полуденное солнце, превращенное в мед. Посмеялась бы. Куда же идти сиротке? В белошвейки? В бордель? Замуж за старика, которому уже не важны наследники и делить с ним постель не придется? Герцог без сомнения, даст за Жанной доброе приданое. Но как уйти, если сердце твое связано и обручено и ничего не желает, кроме счастья хотя бы видеть избранника. Но эльфика жила давно и полагала, что это битва здесь не последняя. Принцесса юна, неопытна и может оказаться совсем не счастлива вдали от столицы. Жанна же была весела и улыбчива всегда, знала, как развлечь своего герцога и что тому приятно. Она еще выиграет. У девицы без приданного все и есть, что терпение и упорство. Джемма не судила и наблюдала короткие людские истории, как занятные пьесы, от души сочувствуя героям, но зная, что стоит спектаклю окончиться, все сожаления и восторги будут забыты. Такова участь долгоживущих.
Она завороженно слушала пылкую и горькую историю Франчески, страстную и полную невыплаканной истомы, а потом лишь повела плечом. Защищать честь герцога Вустершира она не намеревалась, хотя тот был, несомненно, очаровательный человек, который даже не задумывается о своем обаянии. Так бывает с людьми, полными жизненных сил. Они легко нравятся, совершенно не замечая этого. И жизнь легко ставит их перед необходимостью выбирать и выбирать часто. И часто отказывать, причиняя кому-то боль.
- Вам лучше на него сердиться, - улыбнулась, нежно поддразнивая пылкую южанку. – Иначе он может украсть и ваше сердце. Как случилось, что никто еще этого не сумел?
Поощряя говорить, Джемма не стремилась что-то узнать, лишь облегчить чужую душу, так ярко пылавшую напротив. Но встречный вопрос застал ее врасплох. Никто давно не спрашивал, что она делает возле принца. Во дворце к ней привыкли, а его мать была особенно добра, возможно, и впрямь надеялась стать свекровью и разделить свое одиночество в золотой северной клетке.
- Его Высочество - мой гейс, а я его - ...
А мгновение она задумалась помедлила и ушла за писчим прибором, подбирая слова. Не задай Франческа этот вопрос, движения Джеммы остались бы такими же плавными, такими же текучими и вкрадчивыми. И шип не вошел бы так непривычно глубоко, что глаза ее, в зеркальном отражении искавшие проступившую кровь, сделались влажными.
- Ни один ювелир не возьмется расковать этот… это. Да никому из людей и не стоит пытаться. Ничего страшного. Это не так больно, как может показаться. Если привыкнуть.
Она повела перед зеркалом легкой ладонью. Магии не случилось, но все внимание гостьи обратилось теперь в серебряную пустоту в его глубине, и там воображение рисовало сказку.
- Это произошло пару лет тому назад. Я жила в предместьях Торнхейма с мужем и детьми и верила, что увижу, как они вырастут, а мой любимый состарится, и тогда я опущу его по обряду и начну новое путешествие. Я любила, была любима и так желала прожить немногие годы, отведенные мне с ними. В тот день я шла через рыночную площадь, когда всадники промчались мимо, их горны разгоняли людей. Из-под лошадиных копыт, я вырвала мальчишку. Всадник хотел осадить, конь вскинулся, забил подковами в воздухе. Как сейчас я помню – они блестели на солнце. И в порыве гнева я сказала, что он бесчувственный… мерзавец, - подумав, она подобрала слово помягче и добавила для ясности. – Его Величество. Тогда материнство занимало все мое сердце и мысль о том, что это мог быть мой сын, сковала его болью и яростью так сильно, что мир открылся для зарока. И зарок был назван. Он – всадник - был тяжело болен и зол, я видела. Он страдал и спешил. Он сказал: «Ты не дня не выдержишь того, что я чувствую». И мир услышал. Тогда принц был уверен, что эльфы не чувствуют ничего. Но об этом я узнала много позже. Лишь выйдя из города, я увидела над своей деревней сигнальный дым. Как же я бежала! Никогда прежде ноги не несли меня так быстро! – взгляд ее снова сделался влажным, а мед в глазах темным. – Но, когда я оказалось в деревне, было уже поздно. Мои семья погибла, погибли соседи, с которыми я дружила, и они были добры ко мне. Все, что я за 6 лет успела принять как новую счастливую жизнь, было мертво. А после сожжено магами. Спасти им удалось лишь ту часть деревни, что была на другом берегу, за рекой. Туда меня и прогнали маги. Я не помню, как очутилась в таверне. Да и куда еще идти, если у тебя больше ни дома, ни крова, ни сил все это пережить и найти новый? И я снова их встретила, принца и часть его отряда. Они сидели за столом, говорили, пили, и я снова увидела, как он страдает. Не из-за моей деревни. Из-за того, что она лишь одна из многих. Но тогда мне показалось, что мое страдание больше, куда больше! Я подошла к их столу и сказала, что переживу любые его печали троекратно. Принц посмеялся, заплатил за мой ночлег и ужин, а мир услышал и больше не отпускал меня. Водил кругами, не давая вернуться в Эльвендор или начать новую жизнь среди людей. И тогда я поняла, что слова были сказаны и услышаны не только нами, и решила его найти. А найти Его Высочество труднее, чем кажется. Оказалось, куда проще встретиться с его матерю, перебравшись через ограду дворцового сада. Она выслушала меня и позволила остаться при ней и дождаться. И она дала сыну этот… это украшение. А он принял. И его, и меня. И с тех пор, как надел его мне на шею, я и впрямь чувствую его боль и его печали, и его гнев, досаду, тоску, но и радости его я чувствую тоже! – ореховый взгляд просветлел лаской и таким покоем, которому позавидуешь. Она поспешила утешить Франческу. - Не троекратно. Мир милосерден. Но достаточно, чтобы унимать и боли, и горести. А потому его огорчения – мои огорчения, а его веселье – всегда мое. И вся цель моего существования – отнимать у него одно и приносить другое, пока зарок не будет исполнен до конца. Но никто из нас не знает этого дня. Быть может, знает мать Его Высочества, но едва ли скажет. Ожерелье должно причинять боль – это его работа.
Как же хороша была сказка, развернувшаяся перед Франческой в глубине серебряного зеркала! Не было в ней ничего глухого и темного. Не было в ней страданий, которые эльфийский глаз причинял принцу, не было в ней отчаявшейся его матери, убеждающей, что эльфийская кровь эти страдания утешит, и его упрямого нежелания иметь с эльфами никакого дела, тем более обмениваться кровью или каким-то образом принимать ее внутрь. И тогда августа придумала переклад. Мгновения назад казавшийся живым венок из колких веток терна, впился в тонкую девичью шею, проникая шипами глубоко под кожу, и для всех сделался узкой серебряной лентой. Украшали его уже на шее, и это стоило ювелирам трудов, а Джемме, получившей новое имя в честь своего украшения, страданий. Но в те дни Лоран еще не был так милосерден к эльфийке как сейчас, но ее боль лечила его боль.
- Но нам нельзя разлучаться, приходится всегда быть поблизости. За этот год я увидела столько мест, где никогда бы не побывала сама! И не узнала бы вас.
И стольких случайных женщин, которых могла бы не знать, столько яростных припадков, столько мгновений отчаяния, столько чужих желаний и столько чужого отвращения. Но и об этом Джемма ласково умолчала, оставляя гостье лишь радостное послевкусие красивой сказки.

Эльфийка смотрела на гнев человеческой женщины с состраданием и с той затаенной нежностью, с которой смотрят на слезы чужих детей, не имея материнской магии, чтобы сделаться им подлинным утешением, и понимала Франческу больше, чем та могла бы предположить. Необходимость оставаться возле принца уберегла Джемму от шанса снова открыть кому-то сердце и снова потерять. Уже этого было достаточно, чтобы желать его общества, пусть и странного, жутковатого. Но неужели ни одной из них не достанет сил заплатить уязвимостью, чтобы выменять у мира ослепительное, пусть и столь дорогое счастье?
Пока не исполнен гейс, Джемма не вернется под благодатные пологи леса, но лишь там у нее есть шанс, что счастье продлится. Век эльфов долог, людской же - ужасающей скоротечен. А от слез безвозвратно выцветают глаза. Она была еще юна, куда моложе Франчески, если не считать возраст ступенями прожитых лет, ее душа еще не обрела философской глубины и по-юношески желала восторга принадлежности и сопричастности.
Джемма тепло коснулась чужой беспокойной ладони, вглядываясь в темноту полыхающих глаз, и не могла взять в толк, отчего эта женщина так сердится.
- Все связано, но ничего не определено. Нет добра и нет зла, нет лжи и нет истины. Каждый палач и каждый жертва. Нет начала и нет конца. События текут так, как им назначено, но любой в силах повернуть этот поток в новое русло, исполняя собственное предназначение. Если мне случилось потерь и обрести – это лишь значит, что мир призвал меня служить его намерениям так, как не смог бы никто другой. Отчего ты грустишь? Почему не радоваться тому, как на глазах твоих мир рождается ежедневно во всей полноте его смыслов, каждый раз удивительно новый и бесконечно древний?
Франческа совсем-совсем не понимала. Как излечить гейс? Что способно исцелить тот миг, когда мир принял твое служение и сделал тебя своим орудием? Однако ее страсть и убежденность заставили эльфийку задуматься, не судьба ли стучит в ее дверь руками этой женщины? Вдруг время гейса истекло, и его _нужно_ отпустить, чтобы каждый из них двинулся своим путем? Что если страдания принцу сейчас для чего-то предназначены, а она, наученная не судить и не бросаться словами, избрана для нового? Вдруг это знак? Вдруг на этот раз у нее получится?
- Ты можешь проникнуть в мое сознание, если хочешь, - начала она осторожно, не будучи уверена, что гостья, и без того полная чувств, готова увидеть то, что неминуемо увидит. – Однако разорвать нашу связь просто – достаточно отойти на расстояние полета стрелы. Но это страшно. Я начинаю задыхаться, как только отхожу дальше, чем за стену, в соседнюю комнату. Чем дальше я отхожу, тем теснее сжимается это… украшение.
Она так ни разу и не назвала эту удавку ею честным именем.
- Несколько раз я пыталась. Нужно по-настоящему верить, что боль и испуг закончатся, чтобы продолжать бежать. Что воздуха хватит на последние дюймы. Что ты не теряешь сознание раньше, чем пройдешь их. И не потерять его. Пока мне ни разу не удалось, и я давно перестала проверять. Нет во мне столько огня, столько решимости и веры в свою правоту, сколько есть в тебе. Но, быть может, ты мой знак, что гейс готов отпустить, и твоя уверенность станет моей.

Эльйфика хотела что-то сказать, вдохнула и медленно выдохнула, не произнеся ни слова. Теснота корсажа ныла в ребрах. За два года гейс избавил ее любого высокомерия и от всякой склонности бросить в мир неаккуратное слово, способное ранить даже воздух, в котором звучит.
- Доброта и щедрость вашей госпожи делают ей честь, - покорно опустила глаза, а после снова подняла взгляд к гостье, но этот раз полный сладостной грезы и переливчатых золотистых искр, - но мне бы хотелось вернуться в Эльвендор, когда окажется, что мое служение окончено.
Она узнала о людях достаточно и достаточно о себе, чтобы не покидать спасительного леса, где ее магия будет безгранична и спасительна, а всякая древесная тень послужит и укрытием, и оружием.
- Обруч – лишь обруч, - коснулась легкими пальцами убегающий от горла алмазных капель. Капель было так много, что они укрывали грудь как полыхающее монисто.
- Но он восхитителен, верно?! Это старинная вещь, доставшаяся августе от ее матери. Магия, ее сотворившая, очень древняя, и пусть она кажется тебе темной, она исключительно тонкая и искусная. Такая искусная, что у меня даже нет права ее оценивать, потому что мои умения ничтожны перед силами создавшего это. А ведь он еще жив! Если бы я могла вернуться, я бы желала найти его и жить подле него и учиться тому, как он ткет из плоти бытия изысканное чудо.
По мнению Джеммы россыпь сверкающих камней на ее груди не стоила того тернового венка, который скрывала. Однако она так же гордилась своей удавкой, как людская женщина считала бы караты, неотделимые от нее ни днем, ни ночью. Сообразив, к чему клонит гостья, эльфийка только тихо рассмеялась, глядя на гостью с особенной нежностью. У эльфийских чар всегда есть разгадка, подвох и червоточина, будь то поцелуй истинной любви или пожертвованный волкам первенец… - Господин волен ходить куда вздумает, пока я не покидаю места, где он меня оставил. Это мой гейс. Не его. Он не давал слова миру. Он не брал на себя чужие страдания. Я сделала это сама.
Внизу гулко запел охотничий рог, его зычное призывное эхо, похожее на олений рев в дни гона, раскатилось под потолком.
- Напишите записку, донна Франческа. Я отдам доезжачему и тот отвезет в Искию. Пора к столу.
К столу и впрямь было пора. Охотники, измученные голодом, не собирались, ждать, когда дамы накрутят все свои косы, тем более что плелись они, лишь чтобы быть расплетенными, ровно как наряды шнуровались, чтобы шнуровка треснула под ножом.
Когда Франческа и ее спутница спустились в общую залу, обед уже грянул, не дождавшись их. Знакомая чаша предавалась от места к месту, меняла руки и наполнялась снова. В воздухе вкусно пахло жареным кабанчиком. Золотистые перепела, рыбы, сыры и хлеба – стол бедняка от стола кайзера отличался лишь стабильностью, с которой его накрывали. Пойманная в лесу бродячая кастильская труппа развлекала гостей простой, безыскусной музыкой. Мальчишка жонглировал яйцами и всякий раз нарочно упускал одно, когда видел, что на него смотрят, чем вызывал общее веселье. Эрот наскоро, скроенных из Арлекина. носился по залу за своей Психеей, норовя поймать ту и ухватить за нежное. А она то благосклонно позволяла ему вольности, ровно настолько, насколько созерцание ласк развлекало господ, то с визгом уворачивалась и молила рыцарей о помощи, спеша присесть на колени то к одному то к другому, но их дамы ее по очереди прогоняли под общий хохот. Эти господа без сомнения могли позволить себе и более изящные, утонченные развлечения. Но те приелись в столице, а это грубая, пасторальная атмосфера и впрямь относила их на пару веков назад и этим варварством приятно разнообразила им жизнь, отравленную пресыщением.
- Прекрасные дамы! – бархатный баритон герцога раскатился над общим гомоном, обаятельная улыбка его освещала лицо и была отчаянно заразительна. – Те, кто опаздывает к столу служат нам службу! Ваша очередь, извольте. Иначе гении места унесут вас прочь от выпивки, а это дело дурное и бесполезное!
Невесть откуда взявшиеся Эрот и Психея, с хохотом поймали девиц веревкой и, обойдя их кругом, под общее веселье удержали спиной к спине. Без усилия. Лишь обозначив правила игры. Франческа могла почувствовать, как Джемма вздохнула, вжимаясь лопатками в ее лопатки. Сидящие за столом развеселились, подбадривая добычу. Принц сохранял самую умиротворенную улыбку, скорее тень ее в контуре губ. Его словом любое испытание в этом замке могло немедленно завершиться, но зачем?
- Чего вы желаете, герцог? – в смирении Джеммы слышась невидимая Франческе улыбка. –Все, что угодно доброму хозяину за кусочек этого чудесного кабана.
- От вашей покорности, прекрасная фро, я желаю лишь пощечин, - с хохотом возвестил Генрих. - Но едва ли Его Высочество раздает их даром.
- А сколько вы готовы дать за одну, герцог? – прохладный испытующий взгляд принца как будто бы сделался заинтересованным. – Есть у вас что-то, что будет мне интересно? Или же дона Франческа согласиться выполнить этот фант за свою спутницу, а Джемма примет тот, что вы намечаете гостье.
- Что ж, - сообразив, что, уступив сейчас принцу, рискует уступить слишком много в том, что не должно стать публичным достоянием, Генрих вернулся к дамам. - Тогда второе задание – укажите нам на себе 5 мест, поцелуи которых вам приятны.
Было понятно, что компания давно спелась и подобные темы никого не смущают, а позже, когда вино будет выпито, а фривольные разговоры распалят слушателей, все названные за этот вечер поцелуи найдут своих распорядителей.
- Решайте, донна, какое задание вам по вкусу!
В темных глазах вустерширского герцога плясали азартные черти – горячие, огонек к огоньку! И все, сидящие за столом, – до 15-ти пар глаз сейчас смотрели нее выжидающе и внимательно, словно проверяя, на что хватит ее кастильской набожности в пику ее кастильскому нраву.

Эльфийка лишь улыбнулась опутавшим их веревкам, озорной белокурой Психее, больше похожей на пастушку, и улыбчивому, раскрасневшемуся Эроту, еще совсем юному, гибкому, но уже красиво поджарому, и находившемуся в том самом возрасте, когда желание щупать девиц не оставляет ни на секунду. А потому он был весьма на своем месте, но фавном оказался бы правдоподобнее.
- Это всего лишь игра, - она доверчиво откинула голову, шепотом оборачиваясь к гостье через плечо. – Забава. Его Величеству игра приятна, а я служу его удовольствию и избегаю неудовольствия. Разве мне жалко того, о чем просит герцог?
Но на душе было неспокойно. Раз уж веселый герцог зацепился вниманием за дразнившую его покорность, он может и упереться в своих желаниях. Это люди так привыкли получать все, на что падал их взгляд, что и помыслить не могли об отказе. И прискучив одной забавой, легко находили другую. А принц… принц, конечно, ее отдаст. Может быть, даже останется посмотреть. Ей нравилось, когда Лоран оставался. Так Джемма могла продолжать свое служение и все, что происходило, происходило лишь для него. Когда принц уходил, оставляя ее кому-то и с кем-то, с чужим марким рукам, глазам, языкам и ртам, она оставалась отвергнутой один на один с еще одним посланным ей испытанием. Без отвращения, но и без радости отражаться в его глазах.
Знала, что ни одно задание не легче другого и в каждом есть заковырка, которая позволит герцогу продолжить игру. По лицу Жанны скользнула тень, другие же веселые участники пирушки добродушно трапезничали, смеясь и обнимая своих женщин.
Лоран наблюдал сценку с растущим любопытством, улыбка его неминуем делалась шире. А увидеть улыбающегося принца – дело и впрямь редкое. Генрих знал, чем его занять.
- Вы имеете дело с первой фрейлиной романской герцогини, которая – герцогиня, - если память вам изменила, в девичестве была кастильской инфантой, - легкомысленно напомнил он. – Будьте очень осторожны!
- Эль Фуэго? – Вустершир притворно округлил глаза, изображая чистейший испуг.
- Эль Фуэго, - посмеявшись, Лоран обернулся к полыхающей истинным гневом Франческе, чтобы внести ясность в северные предрассудки касательно особенностей южного менталитета.
– Жители фьордов, как ты, может быть, помнишь со времен Академии, суровы, и куртуазная любовь юга им непонятна. Они поговаривают, будто в Кастилии есть приворотная магия, заклинания которой нужно рифмовать в стихи и петь под гитару. Говорят, от нее пошла мода на серенады, и ни одна из них небезопасна, потому что неизвестно, где в слова вплетена коварная воля обольстителя-мага. Она не связана с огнем, но северяне называют ее El fuego. Герцог не устает меня дразнить, а теперь ты разделишь со мной эту участь.
Пощечина вышла звонкой.
- Ух!
Герцог мотнул головой и тряхнул густыми темными волосами, точно, намерился вытряхнуть из черепа звон, очевидно подыгрывая сценке для пущей драмы, и, наконец, от души расхохотался. Отловил тонкую руку Франчески, не успевшую опуститься, и приложился горячими губами к костяшкам. Хватка у герцога меж тем была стальная. И пусть на скуле распускалось багровое пятно, во взгляде стояла жаркая мгла, опасно контрастирующая с самой любезной улыбкой.
- Ваш фант сыграл, Донна Франческа, - мгновение он смотрел прямо в темные полыхающие глаза гостьи, а потом лично отодвинул для нее тяжелый резной стул. – Прошу к столу.
- Вы знаете сонеты? - вмешалась Жанна, ревниво желая утопить новорожденный интерес любовника к незнакомке в какой-нибудь неловкой глупости, куда ее можно ласково заманить. Пусть выставит себя дурочкой сама.
К опутанной веревкой Джемме все мгновенно потеряли интерес.
- Да! Расскажите суровым северянам о куртуазной южной любви! - подал голос уже знакомый Франческе барон Данкель, прожевав кусок сыра. – Мы готовы учиться! Но только самому лучшему у самых лучших!