Торжественно-строгое выражение лица Алессандро хранил лишь во время церемонии бракосочетания, пока вел кузину к алтарю, да слушал вместе со всеми слова священника и брачные клятвы жениха и невесты. После же, с началом свадебного пира, веселился от души, много танцевал и подначивал своего шута начать ссору с камергером маркиза Блисгау, шут острил, но весело и как-то беззубо – не хотел скандала на свадьбе, умник. Те, кто не знал Алессандро Дианти с детства, не поверили бы.
В общем, когда поросята, начиненные заячьим паштетом и сочным, жирным мясом каплунов, томленым с виноградом и розмарином, закончились, а маленькие медовые пирожки с нежной орехово-апельсиновой начинкой и не думали появляться на столе, герцог изволил заскучать. Темные глаза его заскользи по лицам гостей, выискивая новую жертву, а когда жертва, на свою беду, не отвела взгляда, чувственные губы Алессандро растянулись в предвкушающей улыбке.
План родился спонтанно, но вызрел в деталях к окончанию выступления жонглеров, среди которых особенно выделялась чудесная девочка, тонкая, хрупкая, с узким, сосредоточенно-злым личиком. Она жонглировала пятью ножами, стоя на ладони атлета в пестром трико, а Алессандро думал, не потребовать ли дать ему эти ножи и попробовать, выйдет ли у него играть сразу пятью.
Но предпочел играть на том, чем владел лучше – на мандолине. Не предлагать же новоиспечённому зятю сыграть прилюдно в карты на старшего из сыновей Кьяры, чтобы забрать племянника на воспитание, едва тот сможет перенести поездку. Соблазнить Отто, спровоцировать, свести все к пустяковой забаве пустых слов, может быть, и получится, но тот ведь будет думать, что все в шутку. Уж лучше подождать, пока милая кузина родит второго или даже третьего. Северяне все одной масти, но так ли сильна их кровь? Может в ком-то из племянников проглянут черты и их с Кьярой крови. Тогда забрать мальчишку на воспитание будет проще. Еще один политический шаг для Отто, еще одна цепочка, скрепляющая союз севера и юга. Союз, выгода которого несомненна для всех. Будь оно иначе, он предпочел бы для кузины более молодого супруга.
А для себя?
Взять мятежницу силой, велев привязать к кровати? Так прежде надо взять её замок и доставить саму графиню в спальню. А там… Он не сомневался во взаимности своих чувств, как не сомневался в давнем, сделанном почти полжизни назад предложении уже обрученной девушке пойти наперекор родительской воле, отыскать жреца и заплатить тому за совершение обряда. Но девица предпочла драму «а я другому отдана и буду век ему верна» вместо сюжета известной истории о молодых любовниках, героями которой они могли бы быть тогда, влюбленные, глупые, пятнадцатилетние.
Он отметил, что объект его интереса поднялся из-за стола и жестом, лишь приподняв кисть руки и вскинув средний и указательный пальце, словно задумал почесать подбородок, привлек внимание стоявшего на месте лакея Энрике, своего маленького лекаря. Маленьким Энрике был лишь по росту. И верность, и сердце у этого юноши были столь велики, что Алессандро доверял лишь ему наполнять свой кубок и тарелку. Не хватало еще испортить свадьбу кузины своей смертью, будучи отравленным кем-то из недругов.
Когда лекарь, по одеянию нынче не отличимый от прислуги фон Гессен, склонился, чтобы слышать шепот своего господина, Алессандро сказал ему, чего желает и как скоро. И не услышал, скорее почувствовал, как за правым плечом его стало пусто – Энрике ушел, даже не разомкнув губ для ответа.
Возвращения его Алессандро ждал, собирая в уме строфы, отчего сделался задумчивым и неразговорчивым, что и было замечено соседом по столу. Пришлось отшучиваться. А из головы не шла известная эта история, ставшая парой сказок и обошедшая, наверное, все театры мира.
Спустя еще полчаса, удостоверившись, что Энрике не только узнал, что нужно, но и приготовил, все, что было велено, Алессандро, облаченный в черное с лицом, скрытым под бархатной полумаской и убранными волосами стоял под окнами покоев интересующей его персоны. Не один, разумеется. Но охрану его составляли не гвардейцы, вышколенные на плацу, а вор и убийца в бархате и серебре поверх кольчужных рубашек. То, что оба уже девять лет были графьями, несколько облагородило их манеры – во всяком случае, объяснить замковой страже, что гости Отто Ураха люди благородные и никто не ограничивал их перемещение по замковому саду, смогут, как и держать язык за зубами.
Вор подал Алессандро мех с разбавленным вином, а когда тот сделал глоток и вернул его, убийца протянул мандолину.
И оба тотчас, — Алессандро слышал, не сумев сдержать, улыбки, — принялись шепотом обсуждать ставки на успех или неудачу своего господина, отойдя на пару шагов.
Легкая, игривая мелодия слетела с растревоженных умелыми пальцами струн, и пролилась в ночь. То была известная в Романии песенка, героями которой становились то пастух и графиня, то студент и жрица, то лудильщик и жена ювелира. Множество безвестных авторов складывало на известный мотив свои куплеты, но Алессандро любил особенно про Смерть и канатную плясунью. Сейчас же он не собирался прибавлять к музыке голос, доверяя интригующей магии этой мелодии пробудить любопытство хозяина покоев, одно окно из которых было темным, а за вторым горел свет, выдавая присутствие в комнате человека.
Когда же темная фигура закрыла собой источник света, Алессандро, сменив мелодию, запел.
Слова лились мягко, и теперь музыка лишь вторила им, оттеняя негромкий, бархатистый голос.
Ветер в листве, Луна и звезды,
Сердцу сказали, что ты услышишь,
Сверчок-предатель в час этот поздний
Сердцу сказал, что ты откроешь.
Верить могу ли Луне и звездам?
Верить могу ли дерзкой букашке?
Верю тому лишь, что скажет сердце,
Стуку его под своей рубашкой.
Кто ты сегодня? Блик на клинке
Кем буду я – Тенью из тени.
Дай мне миг счастья – увидеть тебя
Словом избавь от тревог и сомнений.
Даже при своей отменной памяти, Алессандро сомневался, что вспомнит дословно слова из пьесы, а потому предпочел сочинить наскоро легкую канцону, сохранив общий смысл и посыл. Он надеялся, что слушающий, человек образованный, быть может, даже узнает референс, но еще больше на то, что ответит, включится в эту игру и, быть может, найдет её для себя если не вдохновляющей, то забавной.
Чужие свадьбы – чужие радости. А им что? Радоваться за родных и коротать ночь в одиночестве?
За принца Алессандро ручаться не мог - тот был на своей земле и наверняка прихватил с собой наложницу, а вот ему постель точно никто не грел.

Створка окна приоткрылась и оттуда показалась тонкая рука, сорвавшая одно из соцветий с затянувшего стену плюща. Алессандро, перебиравший струны в эти мгновения успел подумать лишь о том, что принц едва ли украшает свою комнату цветами, чтобы достать из вазы розу или лилию.
Знак был понятен, но тем более удивителен, однако Алессандро поклонился в сторону зрителя за окном, прижимая инструмент к груди, чтобы, поднимаясь, подхватить пышную гроздь мелких цветочков. В нос ему ударил приторный аромат.
Забираться на второй этаж по стене, опираясь на выступы камня, колонны или декоративные элементы оформления, Алессандро было не впервой. В отрочестве, когда он был легче, но не столь ловок, его не удерживали даже высокие стены замковой ограды. Так что не прошло и минуты, как он оказался на подоконнике окна принцевой комнаты и открыл левую створку, чтобы на миг устроиться поудобнее, отворяя правую.
Замер картинно на пару мгновений, сидя и согнув ногу в колене, бегло осмотрев открывшуюся его взору комнату – приемную, как и предполагал, не спальню. И двух людей в ней. Принц был не один, но все же счел, как минимум любопытным для себя пригласить менестреля. Легко соскочив с окна, Алессандро легко поклонился вновь, на этот раз приветствуя Лорана фон Гессен как должно придворному, но не слуге.
— Признаться, мой принц, — заговорил он легко и почти фамильярно, — я готов был к гораздо более долгой осаде.
Он вынул соцветие вьюнка из-за уха и заметил теперь, как окрашены эти цветы. Лиловый… символично. Не сдержал легкой усмешки, которая плавно трансформировалась в вежливую, но все столь же насмешливую улыбку, когда он удостоил вниманием гостью принца. Знакомую маленькую циркачку. Девочку, похожую на мальчика достаточно, чтобы он и сам взял её в постель. Черные стрелки на нижних веках вблизи смотрелись грубо, как и излишне ярко накрашенный рот – грим циркачей был рассчитан на зрителей, находящихся в десятках футах от них.
— Не знаю, чему обязан приглашению в ваши покои, скуке ли или любопытству, но что бы это ни было, надеюсь, что смогу развлечь вас достаточно, чтобы вы не пожалели о своем решении.
Голос Алессандро звучал ласково и мягко, словно подобное говорил он не раз и не два, и если чувствовал волнение или смущение, то ничем не выдавал этого.
Циркачка шагнула было к нему, но холодный взгляд черных глаз в прорезях маски ожег ее не хуже, чем удар плети. Девочка замерла, словно олененок из байки, оказавшийся между львом и крокодилом.

Слова принца текли отравленным мёдом, а голос на контрасте с резким окриком, предназначенным циркачке, казался ласковым шелком, бережно и прихотливо укладывающимся складками вокруг смертельного клинка. Риторы, обучившие наследника Эйнара фон Гессен не зря ели свой хлеб и пропивали полученное золото. Принц ухитрился вплести в одну фразу и упоминания о рыцарственности и жизнь циркачки. Или Лоран фон Гессен был удивительным романтиком или жонглировал словами куда лучше, чем маленькая циркачка своими ножами.
На предложение сыграть, Алессандро только кивнул – отказ здесь и не подразумевался, а слова были излишни. Тем более, заверения в собственном везении. Удача – богиня капризная. Только признайся, что именно благодаря ней оказался в покоях будущего кайзера, как рассмеется стуком костей и глумливо уставится на бывшего любимчика глазами змеи.
— Мне знакомо это чувство, — признался он с улыбкой, взвешивая кости на ладони, — но я никогда не называл игры господина Казо, случая по-ромейски, магией. Капризами, забавами, волей.… Но магией…. Подумаю об этом на досуге, а пока надо решить, чем уравнять вашу ставку. Жизнь против жизни девицы – неравноценно. Пожалуй, жизнь маски против жизни маски.  На ней трико паяца, героя карнавалов и пошлых комедий, моя же маска скорее драматична и именуется Тенью. В ромейской театральной традиции Тень может казаться злодеем, но редко оказывается таковым. Разве что в плохих пьесах, когда все очевидно. Но никогда Тень не бывает благородным героем. Мне не случалось еще посещать театры Фрайбурга, так что не знаю, насколько здешние традиции лицедейства похожи на наши.
Бросившуюся ему в ноги циркачку игнорировать уже не получалось и Алессандро со смешком, приказал:
— Встань, милая. И прошу тебя, замолчи, — голос герцога, доселе чарующе мягкий, стал холоден и неприятен.  Он дождался, пока девчонка подчиниться и задумчиво, словно выискивал ускользнувшую из памяти нить беседы, проговорил:
— Женщины… Они по своему хороши, когда уместны, но , право, я не поставил бы и мелкой монеты, что хоть одна из ваших благородных и благовоспитанных сестер решилась бы скомпрометировать себя, открыв окно.
Он ловко подкинул один за другим кубики и, задумчиво жонглируя ими одной рукой, продолжил оборванную выходкой циркачки мысль, не своя взгляда с принца.
— Так вот я полагаю справедливым поставить против жизни циркачки жизнь своей маски, и если магия случая обратит удачу в вашу сторону, позволю вам ее с меня снять. Если же нет, то вы не сделаете этого до моего ухода, чем бы не завершилась наша встреча.
За предложением Алессандро стоял и еще один мотив. Раз уж ему навязали роль романтического рыцаря, скрывать лицо перед тем, кто был тебе известен, становилось делом недостойным столь благородного образа.
Задержав один из кубиков в руке, он, поймав второй, бросил оба легко и небрежно на стол, рассчитанным движением так, чтобы они не слетели на пол.

Очарование принца, неясное там, на пиру, теперь, когда, отсмеявшись, он переиначил слова герцога, было прочтено и отчасти понято. И понимание это Алессандро нравилось, как нравилась наблюдаемая сцена невинной пока, но пугающей девочку прелюдии. Эта игра бледных пальцев на покрытой белилами шее завораживала и раздражала, вызывая в Алессандро банальную ревность.
Но своих чувств он ничем не выказывал, будучи всего лишь гостем, в меру учтивым, в меру любезным, незваным, но приглашенным и пока еще не принятым с тем любопытством или радушием, каковое позволило бы вести себя свободнее. Когда же его Высочество поинтересовался, где, Алессандро ответил, ни мгновения не раздумывая.
— Если на поиски подходящей подворотни со мной отправится не Его Высочество, а Лоран, то, безусловно. Ну а вас, принц, — Алессандро иронично улыбнулся, — игрой в кости я могу развлекать и здесь.
Смеющиеся глаза были обращены на принца, словно гость не верил, что тот решится на побег…
Хотя, какой там побег. Побеги из собственного дворца – это для непокорных мальчишек, персоны их с Лораном статуса и положения отбывают в город инкогнито. И развлекаться в иллюзии неузнанности им позволяет весь город, потому что мало кто готов рискнуть головой и испортить забаву своего принца или герцога неуместным обращением. Но подобострастные манеры и мерзкая угодливость выдают внимательных подданых с головой. Хотя во Фрайбурге Алессандро и в самом деле мог рассчитывать на то, что сможет рассмотреть изнанку жизни без скрываемых стыдливой чернью прорех. Но был ли Лоран фон Гессен подходящей для этого компанией? Приметный, слишком приметный…
Именно потому и привлек его внимание на пиру.
Мысли эти пронеслись в голове герцога в считанные мгновения, пока принц рассказывал ему о своих неосуществившихся планах.
— Едва ли – откликнулся он равнодушно, — девчонка скорее бы умерла, чем осмелилась бы причинить боль Его Высочеству. Но так ли плоха смерть малая, чтобы предпочесть ей нынче ночью окончательную разлуку с жизнью?
Он перевел взгляд на циркачку и приказал:
— Бросай!
Мысленно он пожелал ей удачи на две шестерки.
Девочка, словно не веря, что ввергающий ее в ужас мужчина не станет, удерживать, отступила от принца медленно, буквально на цыпочках и после резко схватила кубики. Карминовые губы маленького на беленом лице рта дрогнули в молитве и после малышка привычно, это было заметно, бросила кости на стол.
Один кубик сразу встал, являя зрителям тройку, а второй долго крутился на ребре, словно Удача раздумывала, стоит ли подарить своей любимице возможность улизнуть теперь за дверь этих покоев, или и в самом деле, «лучше уж здесь, чем в подворотне».
Вторая тройка вызвала у Алессандро, всем сердцем желавшего избавиться от девицы, легкий вздох.
Он хорошо расслышал условия игры про «остаток вечера» и варианта «или уйдешь» принц не предлагал.
Но в глазах девчонки снова засветилась надежда, она, кажется, верила, что услышит теперь столь желанное ей: «Вон отсюда!»
Взяв кости, Алессандро взглянул на принца с улыбкой и, облекая фразу в вопрос исключительно ради учтивости, предложил:
— Сыграем снова? В случае моего выигрыша, и вы, мой принц, остаток ночи будете делать то, что скажу я. Ваше условие?

Уходу циркачки гость в маске был рад, и одобрительный кивок, сопровождаемый улыбкой, когда принц выпроваживал девчонку, явно выдавали его довольство, но остались незамеченными хозяином комнаты, как раз выпроваживавшим девчонку.
Когда же принц заговорил о ромейском герцоге, словно бы случайно упомянув его в рассуждениях о собственных покоях или спальнях этого замка, Алессандро решил, что узнан. Этому он не удивился бы, но подтверждать не спешил.
Поймал разлетевшиеся в воздухе кости поочередно левой и правой ладонями, перебросил в правую, подкинул едва ли не под потолок комнаты, не сводя при этом взгляда с узкого бледного лица принца, а когда  кости вновь легли в его ладонь, развернул руку над столом и разжал пальцы,  отпуская их явить оставшимся игрокам «шесть» и «шесть».
— Ночь с тобой стоит жизни, Лоран, — сказал он, принимая условия и отбрасывая титул без объяснений о том, пользуется правом победителя желать называть принца по имени, — потому что я влюблен и обладать тобой желаю больше всего на свете. После серенады неизбежно следует подобное признание, — он вздохнул, — но слово «влюблен» я произношу впервые. И если магия связей и случайностей такова, что мое сердце ожило чувством, когда ты выискивал себе компаньонку на ночь и именно её рука открыла мне окно, я благодарен этой магии. Ждать еще полжизни, когда оно оживет снова – слишком долго.
Он развел руками – дескать, вот он я, весь, как есть перед тобой, с правдой на устах и любовью в сердце – хочешь принимай, хочешь смейся.
Выдержал паузу, давая принцу решить, отвечать ли, а после спросил, столь же буднично, как тот говорил «я вас убью».
— К слову об удовольствиях. Ты делишь ложе только с очень юными созданиями или только с женщинами? И я рискну оскорбить тебя вопросом, дабы не оскорблять действием. Ответь мне, обладал ли тобой мужчина? Или никто не дерзнул? Удовольствие от бесед с принцем до рассвета – не самое лучший итог потраченного времени, но я не посягну на большее, если ты не готов снять корону и быть этой ночью просто желанным мне юношей, опасным безумцем, непредсказуемым, открытым и честным, прежде всего, с самим собой.
Оставь Лоран циркачку в покоях, Алессандро не отказал бы себе в удовольствии заставить ее отвечать на подобные вопросы. Но сейчас ему интересна была именно реакция принца, едва ли привыкшего рассказывать о своих предпочтениях и экспериментах. Любовью надо заниматься, а не говорить о ней. Но если первое невозможно – беседы о любви и плотских радостях куда интереснее сплетен о романском герцоге и том, чем в этот час занимается его кузина с новоявленным супругом.