Город затих, как оглушенная рыба. Немая и мутноглазая.

Пугливые и сгорбленные, беспокойно озирающиеся, точно крысы на свалке, некогда гордые жители Альтамиры разбирали завалы каменных строений и рубили обгорелые стены домов, чтобы на месте их возвести новые постройки. К храмам несли погибших из бедноты, выкладывали у ступеней завернутые в ткань или укрытые в скромных гробах обезображенные, а потому заколоченные крышками трупы. Понуро брели лошади, влекущие повозки с изуродованными телами. Точно на город легла чума. Стенали тихо, надрывно - подавлено. Иногда вскидывался и резал эту гнетущую скорбь одинокий женский крик, не уместившийся в груди. И затихал глухими всхлипами. Столица погрузилась в опустошающий траур.

Вопрос «как хоронить?» родился сам собой. Он разрастался, словно нарыв, гудел шепотками на устланных трупами площадях близ соборов, тянущих крестные ходы и молебны за усопших, дымящих ладан и монотонно воющих хорами, призывая Господа, который, похоже, отвернулся от южной столицы. Люди опасались тех, кто еще несколько дней назад был им бесконечно дорог, и приходя оплакивать к панихидам, укрывались в проулках из страха, что мертвые встанут, и весь пережитый ужас повториться вновь.

Но этого давящего молчаливого кошмара Фрида не застала. Первые несколько дней после трагедии в Альтамире она провела в монастыре Энкрансьон. Разбираться с архивами ей было пока не с руки. В монастырскую богадельню стекались раненые, ища не целителя, а чуда. Не составило труда договорится с настоятельницей о доступе в архивы. Та согласилась не обнародовать визит магессы, чтобы слух не дошел до кастильского корпуса слишком быстро, и те не пришли с вопросом, чем обязаны, или желанием вернуть ее на родину. Фрида же обещала матери Эуфемии исцелений паломников, приходящих к чудотворным мощам, святой Каталины из Оренсе. А стало быть, мощи заработают сметливой настоятельнице столько золота, а монастырю такую известность, что Господь закроет глаза на этот крошечный обман. Все во славу Божью.
Жертв оказалось много. Куда больше, чем Фриде было по силам вылечить, не принимая решений о чьей-то жизни и смерти. Куда больше, чем она готова была увидеть, – снова.  Всякий раз северянке мнилось, что она привыкла, что она готова. Но к людскому отчаянию подготовиться невозможно, к смятению, к потерям, разлуке, горю. Боль тела – самое простое страдание, которое только можно вообразить. Боль души – истончает саму ткань бытия.

Ухаживая за ранеными в числе других монахинь и послушниц, магесса делала свою работу незаметно. Коридоры монастыря заполнились подстилками. Люди лежали на плащах на холодной камне, под сводами смрадом клубились стоны, детские крики и женский плач. Стены пропахли подгнившей кровью, точно камни впитали разложение. Кастильские зимы не чета Айзенским, но холод забирал даже здесь в забитой людьми святой утробе.

Тех, у кого осталась крыша над головой, монахини торопили прочь, как только чудесные мощи силами Фриды приносили им облегчение. К концу недели святая Каталина из Оренсе облегчила участь сотен жителей Альтамиры на радость монастырской настоятельницы, и даже богадельня осталась почти пуста. В Энкрансьон начали заезжать прослышавшие о чудесах благородные донны. Мужчины сейчас были руками божьими и руками этим восстанавливали разрушенную столицу – не до молитв. Фрида, наконец, получила возможность выйти в незнакомый ей огромный город. Зимние сумерки рано кутали его темным саваном, и так же привычно, как во Фрайбурге, фонарщики зажигали на центральных улицах масляные фонари. Плащи с меховым подбоем южане не носили, не было в этом нужды. В зимней Альтамире навсегда замерла поздняя весна или ранняя северная осень. И в этой весенней осени занималось новое зарево.

Сперва взбунтовались могильщики. Бунт этот был молчаливым и простым, как все в текущие тягостные дни. Никто не хотел вскапывать и без того потревоженную землю на старых кладбищах, опасаясь нового нападения. Храбрецы же брали в три дорога. Знать, имевшая возможность упокоить своих почивших в склепах, плотно закрывала те на засов. Прочие покойные остались лежать на улицах возле храмов. Фрида, как всякий человек, переживший потрясение, пришла к сгоревшему собору Сан-Висенте-Реаль, чтобы убедиться, что тот на месте, что работники подчищают окна от вышибленных витражей, чтобы установить новые, что вырезаны ему свежие деревянные двери, сейчас наглухо запертые – что все закончилось и кошмар миновал.

Но другие люди сюда приходили, потому что - это магесса услышала еще в богодельне, куда городские пересуды проникали со взволнованными искателями исцеления, – герцогиня Риарио, узнанная горожанами, утишила здесь дракона и велела ему сжечь бродячих покойников, а после вывела из города всех, кого смогла уберечь. «Святая женщина», - шептались страждущие. А еще шептались, что регенты никак не найдут управу на церковь, что более нельзя хоронить покойных, а следует поступить по примеру севера. Другие возражали, защищая церковную традицию и уверяя, что в этом случае некромантам придется убить живых, чтобы вновь поднять их. Круг замыкался, вспыхивали свары. Однако под сводами монастыря свары эти слышались приглушенным ворчанием, и Фрида не придавала им особого значения. Сейчас же, чудом не наступив на спеленатый холщовым саваном труп, она поняла…

Маленькая площадь у собора тоже была покрыта телами. Прохлада мешала разложению, но запах уже начал просачиваться в воздух тошнотворной сладостью, обещая скорое больное поветрие. Не сразу сообразив, в чем дело – на севере такой проблемы возникнуть не могло – магесса пугливо отшатнулась обратно в обгоревший проулок и кинулась прочь, леденея отупляющим, медленно приходящим пониманием растущей в городе катастрофы.

Катастрофа настигла ее внезапно и оглушительно. Хлынула навстречу толпой одуревших от гнева людей с факелами.
- Жгите трупы! Не дайте им снова встать! Спасем Альтамиру! Корпус боится церковников — сожжем мы!

Нырнувшая за угол мясницкой лавки, она во все глаза наблюдала за одичалыми от страха и гнева людьми, отлично понимая, что сами горожане не поднялись бы на этот бунт. Где-то есть зачинщик, на какой-то рыночной площади кто-то кричит с бочки «Регенты бездействуют – спасем Альтамиру!», «Церковь погрязла в грехе, и Господь отвернулся – спасем Альтамиру!». Толпа с факелами схлестнулась с теми, кто поджидал их в темных проулках вокруг площади. Люди эти, на которых магесса прежде не обратила внимания, приняв за родню усопших, преградили факельщикам путь к покойным. За спиной послышались звуки потасовки, удары, крики и хрипы. Фрида бежала прочь через центр города к монастырю в надежде укрыться за его стенами, но площади перед церквями вспыхивали одна за другой!

По улицам потек людской гнев…

Реальность новой Альтамиры бросилась ей в лицо, как дикий зверь, навсегда замерший в прыжке перед распахнутыми ужасом глазами уже покойной, но еще не осознавшей этого жертвы. В Академии она слышала столько изумительных историй о бархатных ночах Кастилии, он звоне клинков и звуках серенад, о хитанах, танцующих фламенко, о песни бубнов и кострах на темных улицах. На улицах Айзена жгли костры лишь нищие, ищущие шанса согреться. Ни танцев, ни залихватской музыки, ни красивых песен о любви… Ни вина. Айзен был хорош в своей жестокой лаконичной манере выжившего война. Но Фрида, как всякая женщина, вне зависимости от прожитых лет, жаждала увидеть чудесную романтическую красоту чужого мира, так жестоко отнятую у нее вторжением мертвых, а теперь и одичалым, разъяренным городом.

Десяток лет фехтовальных тренировок в Академии позволяли ей не только двигаться стремительно, меняя направление с каждым поворотом, за которым ей мнилось опасное движение и нарастающий гул толпы, но – и это самое главное - не терять головы от страха перед безликой хтонической силой этого мятежа. Она мчала темными узкими улицами, как дикая, легконогая кошка, сторонясь всякого резкого звука и мелькания факелов, но рухнувшая на столицу ночная, прорезанная лишь мелкими зимними звездами, грозила переломанными ногами и нежданными встречами, которых Фрида пока избегала, бросаясь в тень домов от освещенных ворот всякого кабака и притона.

На новом таком вираже темная фигура, рванулась из-за угла внезапно, едва не сбив магичку с ног и отшвырнув в сторону прочь с дороги. Кто-то спешил в противоположном направлении и немедленно скрылся между домами. Фрида не сразу поняла, что ранена. Ранена случайно, задета лезвием по плечу по неосторожности. Беглец держал в руке нож. Это неудивительно, в ночь кровавой вражды ни для ее участника, ни для любого обывателя, спешащего домой, чтобы отсидеться за стенами и ставнями. Она и сама не постеснялась бы оружия в этот час, если бы магия ее нуждалась в лезвии. Исцеляя рану на бегу, магесса могла бы посетовать на замаранное платье, но нынче печаль эта была такой несущественной, что она не задумала об этом вовсе, устремляясь дальше по темному, словно нора, узкому проулку под гирляндами сохнущей между домами одежды, раскидывая эхо шагов в его пустой утробе, и налетела за новым углом на юношу, который держал своего спутника, отчаянно крутя головой в поисках помощи, так и не решив, ловить ли ему нападавшего или спасать раненного. Замешкался он ненадолго, крик «Зови лекаря», обращенный к пьянчуге, придремавшему у дверей на крыльца трактира, обнаружил свою полную безнадежность.

- Прошу прощения, благородные господа, - запыхавшееся извинение оттолкнуло ее от встреченного грудью плеча и заставило притормозить. Картина происшествия: и убегающий с ножом, и раненный, и его потрясенный, беспомощный в этот момент друг – все это встало на места, словно мозаика в церковном витраже, сложив драматическую историю.
- Постойте, я помогу. Я целитель.

Выяснять, на которой из противостоящих сторон, эти люди Фрида не сочла нужным, но, мельком кинув взгляд на раненого, поняла две вещи. Ножевой удар пришелся в печень, и одежда уже обильно пропиталась кровью. Тот, кто его нанес, владел оружием весьма ловко. А еще – раненного она легко узнала в лицо, но не сразу вспомнила имя.

- Прикрой нас, -  дернулась взглядом к спутнику своего знакомца в том тоне, в котором распоряжения принято давать на поле боя, а не на столичной улице. Но время юноши шло на секунды, а целитель в моменты своей работы был беззащитен. Если в богадельни это значения не имело, то нынче звезды встали иначе. Усадив истекающего кровью спутника у стены трактира, молодой маг встал на страже, опасливо поглядывая на женщину, которая была ему незнакома, да и со всей очевидностью казалась северянкой.

Фриду его тревоги сейчас не занимали, она решала, кто умрет, чтобы жил молодой Медина. Потратить на него собственные силы означало погибнуть этой ночью на улицах, и Фрида решила, что замерзнет пьяный, прикорнувший зимней ночью на ступенях. Мгновения тянулись долго, и могло показаться, что она ничего не делает.

- Что же вы, донна?! - то и дело оборачивался перепуганный «охранник». – Спасайте его! Это сын герцога Медина!

Лишь внимание, с которым магичка, изучала тело умирающего, возвращало его памятью к Академии, заставляя верить, что женщина не бездействует. Наконец, безвестная жертва пьянчуги вернула истерзанной печени целостность, а Рикардо силы несмотря на потерянную кровь.

- Доброй ночи, дон Медина. Рада видеть вас вновь, - она изобразила короткий реверанс и посторонилась, уступая место спутнику герцогского наследника, который, лишь заслышав эти слова, рванулся, чтобы ощупать Рикардо и помочь ему подняться.

- Жаль, что обстоятельства всякий раз не располагают к беседам. Вам нужно напиться воды. Вы потеряли много крови. И уходить с улиц. Тушить пламя можно и без риска для жизни. Насколько я понимаю, его достаточно видеть? Или занять чью-то сторону, чтобы ваш риск не был бессмысленным. Вы за тех, кто готов жечь мертвых, или за тех, кто намерен хоронить, как прежде?

- Верно, -  она коротко кивнула. – Это я. Господь дал мне шанс вернуть вам долг, дон Медина. За это не надо благодарить. Вернее, благодарить надо не меня.

Мгновение в светлых проницательных глазах юного мага светилось сомнение. Сомнение это она легко узнала. У Лорана бывал такой взгляд, когда он затруднялся понять, искренно ли намерение собеседника или в нем стоит искать двойное дно. Принц искал его везде и зачастую оказывался недалек от истины. Фрида провела подле него много лет сперва в Академии, а после в корпусе, и могла понять тревоги, терзавшие такую душу: я – человек или функция, личность и способ достижения цели, игрок над шахматной партией или белая пешка, идущая на смерть?

Магесса ничего не сказала. По лицу ее с движением ресниц скользнуло кроткое понимающее выражение, позволявшее ему все его сомнения, обещающее им понимание и принятие.

- Наша знакомство делает мне честь, дон Медина.

Она была уже на крыльце трактира, увитом подсохшим на зиму плющом….

Коротко мазнула взглядом по покойному выпивохе, отдавшему свою жизнь юному наследнику герцога. Никто из спасенных ею никогда не узнает цену. Но Фрида знала и иногда она задумывалась: куда девается предназначенная им судьба, их нерожденные дети, несовершенные грехи и благодеяния? Исчезают ли они из этого мира, точно чернила, вымаранные молоком, или остаются в наследство тем, кто забрал жизнь?

Она была уже на ступенях трактира, когда хрипатый от криков голос врезался в спину тупым ножом куда-то между лопаток. Фрида невольно расправила плечи и вскинула голову, слушая предъявленное обвинение. У лица колыхнулись выбившиеся из прически платиновые пряди. Стало ясно, что и на суде, и перед палачом женщина эта будет стоять точно так же - высоко подняв голову. Она вглядывалась в дымную глубину кабака, но лицо обрело отсутствующее выражение: мысли были не здесь. Мысли ее считали число бьющихся за спиной сердец. С десяток. Пятнадцать. Убить полтора десятка людей им троим не составило бы труда. Но свидетели. Молва о том, что кастильские маги во главе с сыном регента убили горожан, разнесется как пожар в деревянной застройке и ляжет темным пятном на репутацию корпуса и семьи Медина. Слух о том, что маги бежали – хватит того, что от толпы крестьян бежала богопомазанная знать – путь к бунтам в городе, грабежам богатых домов и мародерству. И тогда чернь сорвется с цепи, словно дворовый пес, истекающего пенной бешенства… Обратного хода этой братоубийственной войне уже не будет. И тогда подоспеют некроманты…

Фрида замерла лишь на пару вдохов: панорама стремительно развивающихся событий прокатилась перед ее внутренним взором. Оглушительная и беспощадная. Не оставляющая лазеек. Может быть, слишком мрачная, но магесса привыкла рассчитывать на худшее, надеясь на лучшее. Она коснулась водника, придерживая его усердие. Понимала не хуже Рикардо, что ближайший друг герцогского сына – лицо непременно ангажированное или его отцом, или иными, возможно, конкурирующими с домом Медина, политическими силами. Как бы не перестарался.

- Дон Медина, - она обернулась медленно, точно поворачивалась на каблуке, как автоматон, механическая куколка, хранящая внутри систему грузиков, пружинок и шестеренок. И встала спиной к двери трактра, всматриваясь вовсе не в собеседника, а в черное, лоснящееся под ледяным светом зимнего месяца месиво надвигающейся толпы.

- Не рискну судить, как заведено на юге, но в Айзене маги не могут бежать и не могут уничтожать народ, который клялись защищать…

Голос ее сел и звучал глухо. Фрида понимала, что ее призыв может вовсе не понравиться ни Рикардо, ни его спутнику. Бог весть, как в Кастилии относятся к черни и ее толкам. Да и кто она, чтобы направлять мысли будущего герцога? Но оставить его сейчас измученного кровопотерей и уже растерянного одной неслучившейся смертью, северянка не могла. Хотя ее общество, несомненно, доверия словам кастильца не прибавит. Надо выкрасить волосы в черный, подумала мельком

- Вам, как сыну своего отца, быть может, стоит найти слова для жителей Альтамиры. Призовите на помощь Господа. Именем его и силами можно творить любые чудеса.

На какие чудеса – незаметные, неочевидные для человека, неподготовленного и неожидающего - способен целитель, оба стихийника понимали по опыту своему в Академии.

Фрида отступила за плечо Рикардо, оставляя его на крыльце над и перед неуклонно приближающейся толпой, перед его народом, и осталась подле по-прежнему изумительно ровная в спине, точно не она сейчас металась по ночным переулкам, как перепуганная крыса, искавшая спасения от поднимающейся в городе воды. Присутствие магессы осталось ровным теплом и парком дыхания. Зимняя ночь, пусть и южная, была неприветлива.

Кем же ей быть, кроме как офицером северного мажеского корпуса? Фрида не сомневалась, что наследник герцога де ла Серда отлично понимает, кто перед ним, но еще не понимает зачем. Спутать ее с южанкой было бы сложно. То, что ее магия делала с бродячими мертвяками, целителю с низким даром было не под силу, а всякий целитель с даром высоким непременно присягал короне. Однако в корпусе она никогда не показывалась. А ведь даже явившись с частным визитом – пусть на свадьбу племянницы или похороны деда – должна была бы засвидетельствовать главе кастильского корпуса свое почтение.  Бродячие безвестные маги – дело дурное. А значит, от подозрений в шпионаже Фриду пока отделяла лишь неосведомленность Рикардо в политике корпуса. Он был слишком юн для участия в принятии решений. Если не числился личным другом главы или не был наделен отцом особыми полномочиями. Но рано или поздно юноша неминуемо задастся вопросом, что его новая знакомица делает в Альтамире…

А потому просить у Рикардо благодарности она не спешила. Быть может, именно о сохранности ее инкогнито или о протекции в корпусе ей и придется просить. Но позже, когда нынешняя ситуация разрешится.

Обращения бесновавшаяся толпа ожидала меньше всего, и гомон замер не сразу. Не сразу люди поверили, что перед ними не вспыхнет круг жарящего пламени, прикрывающий магам отход, или не вырастет стена льда. Они приготовились драться тем единственным способом, которым с детства учат драться бедноту – бей первым и бей так, чтобы больше замахиваться тебе не пришлось. Фрида чувствовала в напряжении мышц замерший на грани страха и гончего азарта импульс рвануться вперед, пока еще есть шанс. Пальцы ,державщие вилы, покачнувшиеся в первом ряду, смотрящие острыми зубьями в грудь Рикардо, сделались слабыми. Замедлилось сердце распаленного батрака по левую руку от хозяина вил. За его спиной замер в хватке камень, так и не успевший сорваться в полет… Не хватало только, чтобы сына герцога де ла Серда закидала камнями чернь Альтамиры. Герцог не простит, а репутация Рикардо будет испорчена.

Фрида стояла неподвижно, ни одно движение, ни дрожь в кончиках пальцев не выдала в ней магическую работу. Издалека, тем, кто не мог отследить, как ее внимательный, сосредоточенный взгляд мечется по толпе, выбирая самых буйных, самых опасную зачинщиков этой бучи, она казалась лишь напуганной женщиной, ищущей защиты за спиной своего спутника.

Рикардо говорил о чувствах. Это отчего-то ее удивило. Северянка не ожидала в нем такой трогательной, такой сердечной эмоции. Быть может, - подумалось ей, - именно так и стоит говорить с южанами. Быть может, именно в этом мы разные.
Не с детства, с памяти предков, покоривших ледяные пустоши, исследовавших вымерзшие моря от фьорда до фьорда, в северянах взрастала решимость не сдаваться. Бояться, но стоять. Страдать от боли, холода и лишений, но не отступать. Брести на изломанных ногах, как изувеченные целительством трупы, но точно так же, как эти безмысленные, бесчувственные создания, следовать своей цели, не подставляя спину врагу. На севере задолго до возникновения корпуса говорили «они идут, и мы идем». Корпус лишь подхватил народную присказку. Стоит повернуться и побежать, как вся твоя земля, окажется в руках тех, кто тебя ненавидит. А куда ты станешь бежать, когда мыски твоих ботинок будут балансировать на краю мира?

Выцепив взглядом водную сферу в руках мага, Фрида лишь мельком подумала, что дождь был бы кстати. Под проливным зимним дождем остыть куда как легче. Переходя от одного бунтовщика к другому, забирая их горстями по пять от первой линии и дальше в глубину темного проулка, она унимала бойкие сердца, возвращая им ровный, умеренный ритм, сужая сосуды, успокаивая движение легких. В ночном сумраке было не углядеть, как бледнеют лица, теряя лихорадочный румянец. Но расслабленность поз почуялась в опущенных орудиях, в том, как почтутся с ноги на ногу слушатели Рикардо, как рисуются на лицах, освещенных масляной, полной луной, вдумчивые выражения, и яснеет в глазах. Лишь угомонив их, Фредерика вернулась мыслями к речи наследника де ла Серда, до того слышимой лишь, как бархатный баритон, нижущий одичалую ночь. Он выбрал свою сторону. Потому ли что искренне верил в свою правоту? Потому ли, что не хотел однажды встретить мать? Фрида не знала, чью сторону выбрала бы, дай север ей право… Некромантам нужны покойники, и они их добудут. Так или иначе. Нет ничего страшнее мига, когда к тебе оборачивается тот, кто недавно стоял с тобой на крепостной стене плечо к плечу, скручивая шею самым неестественным образом, и ты уже знаешь, что перед тобой неминуемая и страшная смерть, надевшая маску.

- А ведь дон дело говорит…
- Дело…
- Пойдем до дому, Чучо. Выпьем у Розиты. Промозгло…

Люди отхлынули. Они не спорили, они словно бы не могли принять решение. Высосанные, обессиленные, они разом устали, выдохлись. Забыли, зачем пришли сюда и за что хотели бороться. Не торопясь подставлять лопатки, Фрида смотрела им вслед, пока последние хребты не растворились в сумраке ночной улицы.

Наконец, магесса выдохнула, и лишь тогда ее спутники поняли, что безупречно ровная спина и высоко вскинутый подбородок – лишь панцирь, который она носит неизбывно. Что взгляд из-под ресницы, которым снизу-вверх она смотрит на людей сверху-вниз – ее личный безукоризненный доспех.

- Вы сделали выбор, дон Медина?

Фрида коротко улыбнулась: все позади.

- Я бы не оставалась в этом трактире сейчас, благородные доны.
Из окон на них смотрели изумленные завсегдатаи и гости. И настроения их были неясны.
- Да и в этой части города.

Однако приглашать молодых людей ей было некуда, и Фрида промолчала, предоставив тем самим решать, как им поступать.

Сообща. Они справились сообща. Люди не простили бы новой магии, как не простили бы любого нового насилия. Но слова, сказанные человеком из рода Медина, стали для них то священной реликвией, которая имела право властвовать над умами.

Все, что происходило в эти дни в Альтамире, требовало величайших усилий ото всех. И усилий, предпринятых вместе. Фрида устала. Избыток энергии, отнятый ею у толпы, она вернула Рикардо, восполняя его потери. Поле боя не всегда полыхает и смерзаемся в камень. Когда полем боля становятся души людей, лучше бы звать менталистов. Фрида делала здесь лишь то немногое и весьма косвенное, что ей позволяли ее знания.

Спорить с юношами она не стала. В дни, подобные этим, легко вспоминаешь откуда ты родом, а дом зеленщика был не хуже и не лучше вырастившего ее монастыря. Фрида привыкла и к бытовой скромности, и к походным условиям нескончаемой северной зимы, поэтому на юге все казалось ей проще и гостеприимнее. Оглядываясь в проулки, прислушиваясь, ища в темноте новое заполошные биение сердец, она шла за Рикардо и Эстебален, согреваясь в той легкости, с которой молодые люди уже забыли стычку и перешли к житейским шуткам. К этим мужским шуткам она привыкла. Солдаты всегда оставались солдатами и женский слух не берегли еще с Академии. Куда больше ее тревожила мысль о том, что зеленщик не откроет дверь, испуганный треском и гомоном улиц. Или что тот уехал из города…. Но к облегчению Фриды семья оказалась гостеприимной, и отказываться от комнаты она не стала. Достаточно ночей магесса провела в монастырских кельях, трактирах, деревенских избах и под открытым небом у лесных костров, чтобы радоваться сухой постели и теплой похлебке.

- Благодарю вас за щедрость, добрый дон, - она кивнула и устроилась у стола, подобрав под себя ногу, точно и не была благородной дамой, а как-то по-детски. Уперлась локтями в столешницу и утащила с блюда ломтик пресной лепешки. Ела его очень медленно, как в детстве, в монастыре, отламывая маленькими кусочками и тщательно пережевывая. В Академии так не кормили. Это был вкус спокойной бедности, сознающей себя без стыда, но старающейся из последних сил испытать радость и от того немного, что посылает Господь.

- За знакомство!
Подняла протянутую ей кружку, и Эсебаль охотно поддержал. Хозяйка, сунувшаяся было в кухню, служившую в этом маленьком доме и гостиной, и работной комнатой, хранившей в дальнем углу ткацкий станок, тихо прикрыла за собой дверь, уходя к мужу в спальню.

Вино оказалось сладким, каким оно бывает только от кастильских виноградников. Фрида блаженно прикрыла глаза, прислушиваясь к разливающемуся по телу хмельному теплу и лишь мгновение спустя встретилась взглядом с будущим герцогом Медина.

- Я целитель на службе мажеского корпуса Айзена, - легко повела плечом, как будто поленившись пожать обоими. – Но сейчас я в Кастилии по личному делу - в поисках информации об эльфийских артефактах, о которых хотела бы написать трактат для Академии с тем, чтобы после вести курс артефакторики в целительстве. Если собранные мною сведения и выводы из них будут хорошо оценены высокими мэтрами.

Не желая всерьез его обмануть или рискнуть своей свободой и репутацией, говорила она неспешно, подбирая слова и мозаикой этой создавая картинку светлых аудиторий, уже знакомых молодым магам, и совершенно нового знания, способного дать этому миру очень много.

- Полагаю, когда беда пришла равно на север и на юг, это лишь то немногое, что я могла бы сделать для армии. Вы ведь слышали, что некроманты перешли Гьелль?

Внимательные фиалковые глаза, подсвеченные бликами одинокой свечи, отражали лица молодых южан.

- Я видела их.

Она склонила голову к плечу и говорила безтревожно, точно весь кошмар осажденного Отмара был лишь сном.

-  Это страшно. Много страшнее, чем можно было представить в дни, когда стены Академии защищали от мира, а война казалась лишь увлекательной сказкой, как сказания об Отто или Марцеллах… А сейчас я хочу создать артефакты, которые уберегли бы солдат на стенах от стрел, пик и старинных мечей.
Пауза повисла густой и тяжелой и тихом треске свечи.

- Чтобы живые оставались живыми. Давайте выпьем за жизнь, - темные глаза просияли. – Жизнь – дар такой драгоценный, такой огромный, что стоит всех бед. Всех до единой!

Когда вино было налито и снова выпито, она вернулась к молодым людям.

- Однажды я попрошу доступ к архивам южного корпуса или к королевской библиотеке, и, надеюсь, мне не откажут. Верно ли я слышала, дон Медина, что там хранятся свитки и книги, пережившие последний миллениум и написанные еще до Марцеллов, когда магия была юна?

- Мы оказались в Отмаре до штурма. Корпус получил сведения, что скоро стоит ждать перехода реки.

Такие истории любят все, а юные маги и вовсе мечтают оказаться в этой гуще событий, пламени и смерти. А еще им будет небесполезно знать, что в действительности происходит на севере, потому что до юга вести приходят приукрашенными и сглаженным или напротив раздутыми и ужасающими.

- Новый глава корпуса герцог Вустершир командировал меня в числе прочих своих ближайших соратников в свой отряд, и мы поехали инспектировать приграничные крепости. В одной из них, некогда бывшей монастырем Святого Отмара, нас и застал ночной переход реки.  Гьёлль так широка, что мы не сразу увидели мертвых, но заметили дальние всплески магии в зрительную трубу. Мы помещает в нее эльфийскую сферу. Потом река начала замерзать, и трупы пошли по льду. Здесь прекрасно сработали водники. Река таяла и снова смерзалась, погружая авангард все глубже ко дну и унося в море. Но они все шли и шли. Огненные маги осветили небо над рекой, и мы ужаснулись числу этой армии. Все, что прежде был укрыто белым нетронутым снегом, стало черным от марширующих трупов.

Голос дрогнул, Фрида стиснула пальцами переносицу, вспоминая слишком ярко и неохотно. Но продолжила.

- Огонь лился от крепостной стены до середины реки, но мертвые все пребывали и дошли до стен. Частью гарнизона пришлось пожертвовать.

Короткий взгляд прошелся по лицам: поняли ли юноши, о чем она говорит и кто этим гарнизоном пожертвовал. Стихийникам было не до того.

- И когда нам казалось, что все пропало, герцог Вустершир увидел, как с фланга крепость обходит мертвый отряд во главе с Мертвым королем.  Это чудовище в 3 человеческих роста, закованное в старинную полную броню, мчало на коне в два роста лошадиного. И на шлеме у него была корона, как это делалось прежде. Тогда герцог рискнул крепостью и открыл ворота, чтобы выйти к нему один на один с малым отрядом. Я была его сосудом и поехала в поле. Пока маги жгли мертвых, а менталисты пытались закрыть из связь с некромантами, герцогу Вустерширскому пришлось выйти один на один с этим чудовищем, и он отсек его голову с короной собственными руками!

Все было немного не так, но преуменьшать подвиг Генриха ей не хотелось, да и слава северу и главе корпуса никогда не помешает.

- В миг, когда корона оказалась у нас, наступление остановилось, мертвые полегли в снег будто бы брошенные своими некромантами. Тогда мы еще не поняли почему. Мы забрали тело короля, чтобы предъявить его северному трону. Тогда нам казалось, что это триумф! Что это конец войны и окончательная победа!

Взгляд ее затянулся влагой несбывшихся надежд, и магесса сделала короткий глоток вина чтобы смочить пересохшее горло.

- Позже я исследовала труп и поняла, что это лишь жуткий, мерзостный кадавр. Лишь огромный, устрашающий доспех, оброщенный внутри человеческой плотью в богопротивном порядке, точно создатель не имел представления, как должны располагаться людские мышцы. Надо думать, эльфийская поделка. Так мы поняли, что эльфы содействуют некромантам, и нам приходится сражаться не только и не столько с людьми, потерявшими разум и отвернувшимися от Бога или никогда его не знавшими. Однако сама корона, которую нам удалось снять со шлема, оказалась предметом еще более удивительным, и ее мы отправили в столицу после того, как сожгли монстра.

Как уж северные маги в обгоревшей крепости, полной умирающих солдат, выяснили удивительные свойства короны некромантов, Фрида снова деликатно умолчала.

- В тот день мы поняли, что имеем дело с магией, превосходящей любое наше ожидание и понимание. И теперь моя миссия найти все сведения о магии прошлого и настоящего, которые могут быть нам полезны в этой общей борьбе. И предупредить южан о том, чего можно ждать. Как видите, в Альтамиру я приехала как раз вовремя.

Она коротко и невесело улыбнулась.

- До начала работы инквизиции магические приемы были весьма разнообразны и давали разные результаты. То, что я смогу восстановить по источникам, нужно тщательно проверить прежде, чем отдавать в пользование магам. Если бы я могла получить разрешение главы корпуса на работу в архивах, я была бы вам очень благодарна. И не только я. Быть может, вся Ойкумена. 

Она согласно кивнула.

- Поздно, добрые доны. Этот разговор мы сможем продолжить в любое время. Он долгий.

Фриде и впрямь было, что рассказать о своих путешествиях. Но ночь была темна и полна предчувствия беды. Юношам нужно отдохнуть, а ей снова будет сниться Отмар.

- Добрых снов.

Привычная к ранним утренним подъемам с самого щенячьего детства, Фрида не умела спать долго, даже если сон застал ее после полуночи. Когда-то виной этому были шумные фривольные праздники Черной виллы и дрожащие напряженной интимностью долгие разговоры, но и тепло домашней кухни, и короткие мгновения юношеской романтики как будто бы истлели и навсегда откатились в прошлое. Точно ничего похожего больше не случится. Или случиться, но не с ней.

Первые шорохи заставили гостью открыть глаза и торопливо соображать, где она и как тут оказалась. Память вернула ей раненого наследника герцога Медина, бегущего на встречу человека, зацепившего ее плечом… Во мгле воспоминаний она пыталась раз за разом вглядеться в его лицо, но луна, как воображение не двигало ее по небосклону, не сумела подсветит черты. Дальше Фрида вспоминать не стала. Буйство толпы, которым захлебнулась Альтамира, стало почти привычным, как привычным становится затяжной голод, война и мор… Как удивительно мы живучи в этом умении принимать ужас, как должное.

Несколько минут спустя она вышла на кухню, чтобы помочь хозяйке с завтраком, но куда больше за простым, теплым, ничего не значащим разговором: чтобы послушать городские сплетни и на краткие мгновения почувствовать, как это, когда у тебя есть дом: очаг, квашня, соседи, дети, нестиранное белье, некормленная коза в сенях – понятная жизнь без тайн и бесконечной смерти, затяжной, как падение со скалы.

Есть какое-то особенное, необъяснимое удовольствие в том, что наблюдать, как мужчина ест твою стряпню, и Фрида следила за юношами с затаенной нежностью, наспех перехватив стакан хозяйского молока и кусок свежего ароматного хлеба, но от сопровождения отказалась, желая сохранить свое убежище в смешной и временной, но пока тайне.
- Утром на улицах тихо. А вас хватятся на службе. Мы сможем встретиться в Соборе де Сан Франсисико эль Гранде в полдень через три дня?
Центральный собор Альтамиры смотрел лицом на королевский дворец, а левым нефом на цитадель мажеского корпуса, и не было ничего странного в том, что офицер зайдет в него к полуденной литургии, чтобы просить благословения создателя и поставить свечу за покойных. Да и даме, явившейся к исповеди, никто не удивится. Фрида не решила, отчего назначает это свидание так близко к корпусу. Едва ли ее и впрямь занимало удобство Рикардо. Скорее – острее и больше - желание поиграть с огнем. Что если ее ищут, если Одмунд все же выследил ее, если кастильские маги имеют, что ей сказать?.. Это хриплое, знойное дыхание преследователя, дразнящее пряди на затылке, делало и без того непростую жизнь восхитительно и непростительно страшной. У каждого есть свои маленькие игры – с судьбой и черной луной. Если бездна смотрит на тебя слишком пристально, порой хочется показать ей язык.

Собор тяжело и густо пах ладаном. Запах этот за долгие века, пропитал стены ровно так же, как их покрыла тонкая пленка копоти от многочисленных свечей. Днем людей в храме было немного, но и этих подошв, этих одежд и шепотов хватало, чтобы создать тот непередаваемый шелест, который обычно стоит в храмах, если не поют хоры. Фрида в тонкой вуали, позаимствованной у фро Анны, хозяйки айзенского трактира, ставшего теперь притом для ищущих помощи в северной общине, стояла у кандила перед статуей Святой девы Марии, внимательно следя за дверями храма сквозь пламя многочисленных свечей. Едва ли кто-то опознал в ней ее самое, да и отличил бы от любой знатной жительницы Альтамиры. Добыть богатое, но сдержанное платье у супруги купца оказалось несложно. Наконец, магесса заметила Рикардо под сводами храма и, убедившись, что он один – во всяком случае пока – она, неспешно переходя от святого к святому, оказалась совсем близко, едва не коснулась его плечом, и кивнула.

- Нет ли у вас новостей для фро фон Шультен, благородный дон?

Тонкая вуаль, скрывавшая черты дамы, как густая утренняя дымка, не скрыла, впрочем, от сына своего отца медленно изогнувшуюся бровь.

Фрида слушала молча, не перебивая, не торопясь складывать последовательность событий, которая привела ее к этому разговору. Сперва вслушивалась в голов Рикардо, измеряя искренность его волнения и стремясь подавить собственную медленно зарождающуюся тошноту, точно за солнечным сплетением разворачивает кольца скользкая, сильная змея, распирает ребра, давит на замершее сердце.

Несколько мгновений она стояла молча, рассматривая многочисленные дрожащие на сквозняке свечи, украшавшие напольные подсвечники.

Раз уж поиски перестали быть делом графа Гонта, хотя тому не составило бы труда найти ее в Альтамире среди земляков, значит поиски эти он прекратил по приказу Фрайбурга. Или… или погиб? Мысль эта была тяжелой, гулкой, как плита, накрывшая усыпальницу, и Фрида отмахнулась от нее слишком поспешно, чтобы утаить от себя собственную горечь.
Значит, Генрих не верит в данную ею присягу, полагает клятвопреступницей. И ничуть не полагает жертвой, например, похищения? Путница, которая однажды исчезла из трактира в приграничье Тотенвальда, могла нуждаться в помощи чуть больше, чем в подобном разрушительном обвинении, способном поставить крест на ее судьбе и судьбе ее сына.
Но глава корпуса сделал выбор, который полагал наилучшим. По вере вашей, да будет вам.

Из Альтамиры нужно уезжать или стать тем, кого здесь пока не ищут, потому что уезжать рано. Ответы, которые Фрида искала, складывались в ее пытливом разуме в причудливую мозаику сведений, полученных в путешествии неожиданно и случайно.

Но что отвечать Рикардо?

Тот был слишком умен, чтобы купиться на простую ложь, лежащую на поверхности, и слишком горяч, чтобы отступить. Она помолчала.

- Веришь ли ты в то, что достижение целей иногда вынуждает пренебречь правилами, если те ей больше не служат? Я давала присягу так же, как каждый призванный служить мажескому корпусу. «Клянусь Святым Евангелием,
Божьей матерью и святыми ангелами,
Верностью и честью служить дому Гессенов и земле Айзена,
Защищать слабых и страдающих,
Хранить верность своим товарищам и мажескому корпусу,
И никогда не предавать свою присягу.
Пусть Бог и святые силы станут моими свидетелями”.

Она знала эти слова наизусть, как Рикардо знал слова своей присяги, и теперь говорила негромко и торжественно, точно произносила молитву над свечами.

- Ничего из обещанного северному трону при свидетельстве Создателя я не нарушила, иначе храм изверг бы меня и Господь поразил бы меня. Знать же, что послужило недоверию герцога Вустерширского могут. Но могу ли полагаться на твое?

Стоило бы просить Рикардо отвести ее к главе корпуса и позволить тому решать, как поступать. Вступить на арену политики, стать разменной монетой власти. Фрида все еще верила, что Генрих найдет оправдание ее решениям, когда узнает обо всем, что ей удалось найти в ее странствиях. Или не найдет, упрется в формальную сторону порядка и дисциплины раненным самолюбием?

Выбирая между правильным и полезным, она уже однажды выбрала полезное, и, оказавшись в тени, в серой зоне своего служения, сейчас не могла уже поступить по-отрочески «правильно». Может быть, потом. Однажды. Когда-то позже.
Не знала, в какой миг, из-за колонн появятся маги корпуса. Когда молодой Медина сочтет ее объяснения недостаточными? Или не появятся вовсе? Фрида медлила, выслушивала одно за другие биение чужих сердец. Рикардо и впрямь пришел один? Сквозь тонкую вуаль наблюдала, как доблесть, искренность и благородство стихийника ведут его в ту же тень.

- Вы сейчас делаете тот же выбор, который однажды сделала я, Рикардо, а, стало быть, рискуете однажды оказаться на моем месте, - внимательные нечеловеческие глаза Фриды скользили по смуглым решительным чертам напротив. – Я вам благодарна, но не спешите рисковать собой, своей карьерой и добрым именем ради незнакомки. Не ради меня. Ради всех нас.

Самоотверженность должна иметь хоть какие-то разумные причины. Или причины, близкие к разумным.

- Когда мы сняли корону с кадавра и начали ее исследовать, мы поняли, что она имеет свойство усиливать… распространять магию, как ущелье многократно повторяет сказанные в нем слова, и таким образом подобный артефакт при кадавре, управляемом одним магом, может вести за собой целое войско. Не знаю, понятно ли я объясняю. Но благодаря этому эльфийскому изобретению каждый некромант может управлять не десятком покойников, - все они знали, что у магии целителей и менталистов есть человеческой придел в несколько рабочих тел, - но целым стадом, отдельной армией… Мне нужно понять, как взять контроль над этим и многими другими подобными артефактами, отчего зависит их послушание, как они устроены. И тогда…

Что тогда? Они повернут армии мертвых вспять? Разрушат таинственные предметы? Фрида предпочитала не думать в этом случае на несколько шагов вперед. Сперва «как». С этим можно вернуться на родину.

- Ради этого мы рискуем, благородный дон Медина. И ради любого другого знания, которое может уберечь нас, наших близких и наши земли. Если эльфы способны на такое, они способны и на многое другое. Кто знает, какие еще ценные вещи можно найти и чем они могут быть нам полезны?

Опустила ладони на край высокого подсвечника, держащего несколько десятков оплывающих свечей, нащупала талый воск и теплый метал и удержалась сильнее, крепко до белых костяшек. Сколько бы Фрида не берегла себя от боли, ощущения неминуемо были самые неприятные. Магесса втянула полный ладаном воздух сквозь стиснутые зубы. Вуаль не позволила бы Рикардо детально отследить извращенную работу целительства, противоестественное движение костей и тканей, насмешку над божьим промыслом, но все лицо ее неуловимо, но чрезвычайно изменилось, а после и волосы – эти мгновения зритель мог наблюдать – налились по всей длине в венке городской прически тем темным каштановым оттенком, который отличает жителей южных земель, что лежат подальше от северной границы. Фрида подняла вуаль и смотрела теперь на Рикардо темными яркими глазами.

- Я видела эту девушку среди магов корпуса. Они приезжали подавлять беспорядки на улицах северной купеческой гильдии, когда северян обвиняли в том, что за ними притащились некроманты. Если не ошибаюсь, она целитель. Магия может нас выдать. Напарник называл ее Мария.

Несколько мгновений она рассматривала Рикардо, ожидая прочесть на его лице, насколько опасна или безопасна эта затея.

- Тебе придется добыть для меня форму корпуса. Как ты думаешь?