По пути из Отмара во Фрайбург, в местечке под говорящим названием Мораст, она выбралась с постоялого двора через окно, пока Одмунд спал, не оставив ему никаких слов с хозяйкой, ни воспоминаний о планах, зреющих в голове. Решение это было спонтанным, но ценным. Не хотелось, чтобы Бьерн пожертвовал ради нее войной, где дознаватель нужнее, и еще меньше, чтобы помог Генриху ее найти раньше, чем придет время, и истина будет установлена.
Установление истины заняло у Фриды куда больше времени, чем она могла бы предполагать.
Сперва, добравшись до побережья, она наняла лодку, чтобы попасть в Тотенвальд там, где Гьелль впадает в море, и морской берег уже не красится армией мертвых, но омуты закружили их на середине дельты. «Не пускает», – равнодушно пожал плечами лодочник и повернул назад до того, как к берегу пришел шторм, окончательно убедившей и его, и Фриду, что место заговоренное. Тогда целительница пришла к простому умозаключению: если какая-либо магия, поднимающая лазареты посредством артефакта, уже была известна, в монастырях должны быть архивные записи о местных святых или протоколы инквизиторских дознаний, в которых можно поискать крупицы смысла. Так началось ее долгое паломничество по святым местам и поиски некромантов, с которыми на этот раз магичка желала лишь поговорить о случившемся с ней в Отмаре.

Поиски пока не венчались успехом. Видимо, для ловли мышей нужно быть котом, а для ловли некромантов — менталистом. Новости о разоренных селениях приходили с запозданием, даже работы для целителя к прибытию Фриды в них оставалось немного. Одна радость – мертвецы никого не насиловали, а умерших, хоть сколько-то пригодных для продолжения атак, уводили с собой. Лишь раненные, сумевшие схорониться, становились ее скромной добычей. Если прибывшие из ближайшего города маги успевали найти следы, стадо жгли. Если же снег успевал укрыть следы первым…
Все еще надеясь, что некромант обнаружится где-то рядом, она следовала попятам за каждым таким известием. Но улова не было, и Фрида задерживалась в аббатствах, легко получая тарелку постной монастырской похлебки и открытую дверь в архивы за излечение местных калек и убогих. Работы она не боялась, да и людей не боялась тоже, навсегда запомнив, что при любом сомнении бить нужно первой. Ошибешься – поправишь. Монастырское воспитание и муштра Академии сделали ее равнодушной к бытовым неудобствам, приходилось ли присоединиться к унылому торговому каравану, бредущему от города до города и спать в телеге с накованными в Айзене стальными плитками, или следовать за паломниками, останавливаясь в по-зимнему угрюмых северных харчевнях.
Целителю легко не умереть с голоду и даже заработать на приличный постой. Пожелай Фрида выдать себя за знатную даму и нанять отряд, она могла бы позволить себе и это. Но не желала привлекать к себе внимание и терять маневренность.

Из последней разоренной мертвыми деревушки, уже под Альтамирой прихватила с собой лишь кузнеца, потерявшего семью, да и смысл жизни. За Гектора пришлось побороться. Люди, не желающие жить, — худшие пациенты даже для магов. Здоровье вернуть можно, но вернуть им причину встать и идти… Кузнец был немой, а потому неразговорчивый и очень приятный собеседник. Выходив его чудом и божьим промыслом и провозившись с ним сутки в опустевшем доме, пропитавшимся кровью его детей, Фрида решительно заявила, что направляется в Альтамиру помолиться святым мощам и, если он не намерен погибать здесь в одиночестве, поможет ему устроиться в кузню в столице. О том, что немота его может быть излечена Фрида сообщать не спешила, не желая лишних расспросов, тоскливых воспоминаний о погибших и прочих пустопорожних бесед. Но про себя решила, что вернет ему речь, чтобы столица оказалась к этому человеку чуть ласковее.
Повинуясь скорее доводам рассудка, чем желанию жить, кастилец сопровождал ее последние два дня пути, волочась следом поникшей, но массивной тенью на краю зрения. На рассвете они вошли в столицу юга через центральные ворота вместе с галдящим табором купцов и паломников, приехавших не столько поклониться святому, сколько на ярмарку, которая открывалась в этот день на широких мощеных улицах Альтамиры, помнящих еще Марцелов.

Собственно Гектором Фрида нарекла его лично, потому что чем-то орлиный профиль южанина напомнил ей висевшую в галерее Академии картину кисти самого Кампена Старшего «Осада трои». А тот согласился откликаться, не умея написать свое настоящее имя и не находя сейчас сил спорить.

На деле путь они держали в собор Сан-Висенте-Реаль, хранивший инквизиторские архивы. Получить дозволение на их изучение надлежало у самого архиепископа, но за небольшое – солидное! – пожертвование Фрида рассчитывала проникнуть в эти сырые подвалы тихой мышью.  Однако между ней и святым отцом встала праздничная служба.

Единственное, что занимало Фриду в подмывающем ее нетерпении, - блаженное выражение детского восторга, озарявшее простое лицо кузнеца все время с того момента, как он перешагнул предел храма, и на простого деревенского мужика обрушились скромные фрески и бьющий сквозь яркие витражи солнечный свет, струящийся разноцветным пламенем в воздухе над кафедрой и падающий на лица и плечи прихожан, на напольную мозаику храма. Прихожан по счастью было немного: знатная дама с о свитой и несколько зажиточных семей с детьми. Уж очень невелик был старинный собор, но отличался древностью своей, отстроенный еще в старом городе.

Гул, нарастающий за распахнутыми дверями, они осознали не сразу. Сперва он естественным образом вплетался в гул ярмарки, гуляние зевак и пляски заезжих актеров, и лишь когда в храм ворвались первые перепуганные и окровавленные люди, месса обернула голову от сакрального к обыденному. Замер над кафедрой бас священника, повскакивали потрясенные прихожане, купол наполнился визгом и криками по самое донышко. Люди искали спасения за дверями храма, как искали его в любые дни беды, и тропились эти тяжелые двери закрыть.

- Мертвые! За нами мертвые! Настал судный день! Развезлась геенна огненная!

Кто-то схватил святого отца за подол рясы и истово молился у его ног, прося господней защиты. Несколько мгновений шла борьба за двери и, наконец, с гулом затворившись, они отрезали от мира десяток дурно разложившихся трупов, смердящих, покрытых гнилостыми пятнами, но еще узнаваемых. Благо, невооруженных, равно как и присутствующие на мессе мужчины, которым церковные правила настрого это запрещали.

- Карлос! – надрывный женский крик пронзил гул и смешение голосов. – Мой Карлос!

Седая мать рванулась вперед и объятия свежеусопшего и мгновение спустя, с хрустом повернув голову самым неестественным вывертом в руках любимого сына, так что на дряблой шее проступили спиралью складки кожи, присоединилась к ходячим трупам…

На эшафот, или в грязный подвал, - спину, царица!

- На хоры! – выдохнула Фрида и громко, звонко повторила, покрывая шум борьбы, визг женщин и плачь детей. – Понимайтесь на хоры! Детей и женщин - на хоры! Задвиньте вход скамьей! Гектор!

Увернулась от протянутой к ней синюшной руки и рванулась прочь в глубину храма между рядами массивных к кафедре. Маг-целитель не сражается на передовой. Особенно если он не при оружии.

- Поднимайте людей на хоры! Прячьтесь! – окликнула благородную даму, окончательно спавшую с лица и мнущую манжет не оставившего ее мужчины. Видимо, из личной стражи.
- Помогите увести людей, благородная донна! Я вижу, вы из тех, кто справится с армией у стен своего замка!

Эти женщины, никогда не знавшие военного дела, но свято блюдущую брачную клятву, волю и право своих отсутствующих мужей, были узнаваемы в любом обществе в любое время. Была в них стать, тщательно укутанный батистом и бархатом стальной стержень, вынуждающий высоко держать голову, а спину ровно, как бы низко они не кланялись, сколько бы ни стояли на коленях. Ужас плескался в ее глазах, но женщина не бежала, не визжала, лишь продолжала неотрывно смотреть на битву у двери, как смотрела бы на бушующую под ногами брань с крепостной стены родового замка. Непреклонная.

Некогда изучая историю севера, она наткнулась на обрывок летописи, врезавшийся ей в память. Почивший северный маршал фон Остен почитался храбрейшим из современников. Один из соратников спросил его в разгар битвы, которую они наблюдали с холма: «Говорят, что вы храбрейший из живущих. Неужели вы и сейчас не боитесь?» «Боюсь. Но стою, - ответил фон Остен, обозревая поле в зрительную трубу. – И ты подле меня».

Фрида не была менталистом и могла прекратить общую панику, лишь уняв гон сердца, а это очень дурная практика в час, когда нужно бежать и спасаться.  Да и тратить столько сил она не спешила, не желая после жертвовать живыми, чтобы калечить мертвых. Противостоять покойникам по-настоящему она не могла, но могла сломать кость так же хорошо, как умела срастить, или оторвать мышцу там, где та крепиться к кости, лишая тварей опасной прыти.

За пару месяцев работы паладинов для всех магов открылось море ценной информации. Мертвые управлялись силой и ловкостью некроманта, и мощью артефактов, как показала отмарская корона, разделившая жизнь Фриды на «до» и «после». А потому декапитация покойников не приносила тем ровно никакого вреда. Зато рубить ноги имело смысл. Сперва ноги, после руки - кусачий череп, хоть и способен отхватить мясо с лодыжки, чаще виснет на хорошем сапоге из дубленой кожи. Отрубленные руки умели пакостить сами по себе. Воля некроманта в них не умирала. Они умели незаметно взобраться по платью со спины и придушить. Не слишком опасно для взрослого человека, но фатально для ребенка. Под наблюдением некроманта трупы были резвее, а их действия естественнее и четче. Однажды Фрида была сосудом на тренировке, где покойник, управляемый некромантом, даже недурно фехтовал. Но сейчас отрезанные от своего поводыря, мертвые растеряли прыть и действовали хаотично, ведомые лишь промыслом убивать, но делали они это бессмысленно и от того, может быть, более жутко. Кроме омерзительно запаха гниющей плоти, тащился за ними аромат свежей, сырой земли, исхлестанной зимними ливнями. Но самым гадким, бы треск и бульканье, которые эти исчадья издавали не столько зубами, сколько сгнившими гортанями, силясь позвать за собой живых. Услышав этот звук впервые в 14 лет на первых выездных учениях, Фрида долго еще слышала его во сне и, в ужасе распахнув глаза среди ночи, искала по своей комнате источник, угадывая покойников в тенях, что не минуемо поселяются в углах.

- Пошел вон!
Она дернула пойманную трупом руку, и гниющий позвоночник хрустнул за спиной, оставляя распухшее тело утопленника без движения. Руки покойного тем не менее упорно куда-то несли, и тяжелый, оплывший труп карабкался между рядами скамей, но уже не успевал догнать магичку, юркнувшую под защиту кафедры. Она торопливо металась взглядом по толпе, в пытке заметить или почувствовать хоть одного мага. Но мажеский корпус, надо полагать, участвовал в службе в центральном соборе вместе с регентским советом.

За ее спиной трясущийся пожилой священник, гнавший группку детей за алтарь, видимо, чтобы спрятать их в скриптории, преградил дорогу перепуганной матери с младенцем.
- Женщину за алтарь не пущу!
- Побойтесь Бога, падре! – возмутилась Фрида, и прикрыла глаза, переламывая поясницу идущему за ними висельнику. Скатившаяся на грудь голова дернулась, тело согнулось и последовало за своими целями на четвереньках, как уродливая гончая, силясь уцепить несчастную донну за подол. Гектор возникший, откуда-то сбоку, обломал эту руку тяжелым распятьем в железном окладе, и новым ударом отшвырнул тело прочь. Оно кубарем перелетело через скамью переднего ряда, разбрасывая ошметки мяса, и завозилось в беспомощной попытке перевернуться.

- Задвинь их скамьей! Всех вместе к двери! Их нужно удержать! Ты сможешь, - огрызнулась она на бессмысленное воркование немого. – Я дам тебе сил. Я так могу! Делай! Верь мне!!

Уже убедившийся, что спутница его существо, если не сакральное, то определенно мистическое, а в вопросах спасения жизни на нее можно полагаться, и тем не менее растерянный предложением, кузнец двинулся к входу, где мужчины сдерживали хаотичный, но жестокий натиск мертвых, и с ужасающим лязгом двинул вперед себя тяжелую массивную скамью.

- Посторонись!  - звонкий горячный голос магички взвился под куполом, слышимый лишь живыми в лязге дерева о церковный мрамор. Так кричат в базарной кутерьме с возка, везущего рыбу.
- От двери! Посторонись!

Фрида глубоко вдохнула, и мир вокруг нее замедлился, точно в центре смазной картины разбегающихся в стороны людей осталась лишь широкая, сгорбленная спина Гектора, упиравшегося мозолистыми ладонями в сиденье скамьи и толкавшего ее вперед к запертой двери храма. А потом она выдохнула. Очень медленно, сосредоточено вливая жизненную силу в неподготовленное к этому телу и надеясь, что сердце кузнеца не остановился. Широкая скамья рванулась вперед, с грохотом и треском вмазалась в толпу трупов, ломая спины, вшибая большую часть из них в дверь и стену дубовой спинкой. Из этой ловушки они выберутся нескоро. Подняв с сиденья отложенное распятье, кузнец вмазал его в ближайший омерзительно оскаленный череп.

- Руки, - Фрида устало перлась на кафедру, глотнула воздух и снова повысила голос. – Ломай плечи!

Отредактировано Frederica von Schulten (2025-06-16 22:58:40)

Боевой маг без оружия не более полезен, чем любая перепуганная женщина. Единственное, что отличало Фриду от других, торопливо подбиравших юбки и споро поднимавших детей на хоры, - она была готова. Уже видела бродящих мертвых, понимала, что происходит, знала, что где-то в чердачное окно на соседней улице смотрит некромант, или идет в толпе, одетый в подранный плащ, сопровождая свое стадо. И хотела бы его видеть, но не видела. Ее магия не умела так ловко искать живых среди мертвых, как умела это менталистика. Живых был много, но отличить бы зерна от плевел.

Если не считать огня, от которого церковь все еще хотелось уберечь, единственное, что и впрямь помогало спастись от энергичных покойников – четвертование. Отрубленные конечности никогда не бывают так опасны, как целый труп. А потому она отдала кузнецу столько сил, сколько могла вложить в него без риска для них обоих, и Гектор орудовал своим железным распятьем с привычным кузнечным своим уханьем, от души и с треском ломая кости.

Под купол взлетел яркий, решительный и звонкий женский голос, спасительный и удивительно ранимый в своей переливчатой мелодии. Фрида еще раз оглянулась на мужчин, отрубающих конечности подавленным лавкой тварям, и бросилась на хоры. Оттуда побоище у двери было видно куда лучше, а еще туда поднимали раненых, задетых косой, ушибленных подобранным на кузнечной улице молотом – все тем добром, которое покойники сумели похватать, пока продвигались через пышущую весельем и ничего не подозревающую городскую ярмарку.

- Проносите, - она лишь посторонилась на узкой лестнице, когда двое мальчишек лет четырнадцати, абсолютно одинаковые с лица, потянули мимо израненного вилами почтенного старца. – Уложите на пол.

Хоры полнились визгом женщин, стонами раненых и всхлипыванием детей. Фрида присаживалась у одного страждущего, а после у другого. Время осады Сан-Висенте-Реаль тянулось неумолимо, а силы ее, разделенные с Гектором, были конечны.

- Вы оба сейчас почувствуете слабость, но он будет жить, - наконец, она, хватаемая за руки препуганными людьми, которые поняли, с кем имеют дело, и торопились просить помощи, нашла мальчишек с их дедом или дядькой, бог весть.

Потянула жизненную энергию, и оба мальчика спали с лица, губы побледнели – такова цены жизни для всех них. От каждого по капле. Никто не должен выйти их этого собора в запруженную мертвецами улицу, едва волоча ноги. Последующая стремительная смерть сделает излечение бессмысленным.

Людской гвалт перекрыл скрежет сдвинутой от дверей тяжелой скамьи. Защитники собора намеревались принять страждущих, завывающих и скребущихся в двери, как банши, в которых верят на юге Айзена.

Фрида сосредоточилась на глубоких колотых ранах старика, мысленно путешествую между волокнами ткани, чтобы направить целительный поток и очистить кровь. За спиной снизу в распахнувшиеся двери собора повалили люди, а за ними грохот и волна серой глиняной пыли разрушенного дома. Над визгом и стонами вознесся глухой от страха, но преисполненный небесной благости голос кастильского священника, а после омерзительный, леденящий скребущий звук, происхождение которого Фрида даже не пыталась вообразить.

- Господь — крепость жизни моей: кого мне страшиться? Если будут наступать на меня злодеи, противники и враги мои, чтобы пожрать плоть мою, то они сами преткнутся и падут.

Она повторяла за священником 26 псалом шепотом на народном языке, не отрываясь от сращивания поврежденной ткани. Молиться в здешнем храме по южному обычаю было бы неправильно, но Господь слышит каждого, кто обратился к нему в сердце своем. Северная религиозная доктрина было проще и строже.

Старик, наконец, хрипло выдохнул и распахнул глаза, дрогнул под ее рукой, прерывая целительский транс и тихую молитву. 

- Если ополчится против меня полк, не убоится сердце моё; если восстанет на меня война, и тогда буду надеяться.

Звон расколотых витражей обрушился на спасенных на хорах валом мелкого битого стекла, пестрого в ярком предполуденном солнце. Магичка только успела накрыть голову руками, укрывая спасенного старика собой. Яркий сияющий дождь полосовал пальцы, но скатывался по одежде, благо, зимнее платье было плотным и подбивалось мехом даже на юге.

Когда Фрида поднялась в солнечном ореоле оседающей пыли, сквозь витражную пробоину на нее смотрел монстр с широкими кожистыми крыльями. Монстра этого она уже видела, и его по-прежнему терзали эльфийские чары. Пришел за своим перстнем. Надо же.

- Дракон! Дракон!
Потрясенные люди наперебой называли очевидное очевидным и теперь ринулись вниз с хоров подальше от расколотых окон.