О драконе Его Высочество если не забыл, то далеко задвинул несостоявшуюся дуэль за морок текущих дел, куда более неотложных и изматывающих. Дуэль обычно назначают на следующее утро после нанесенного оскорбления, и если она не состоится, то считается автоматически поигранной неявившейся стороной. Впрочем, дракон – не благородный муж, и взятки с него в любом случае гладки. Принц сделал то, что должен - дракон, что хотел. Чего хотел сам Лоран, его, кажется, никогда не спрашивали. Не спрашивали и сейчас, когда руководимое им наступление неторопливо пожирало южный берег Реки. Где-то там на южной границе был Генрих, и принц пытался предугадать его ходы ровно настолько хорошо, насколько успел за годы знакомства узнать его стратегии. Не мешал герцогу подтягивать воска, перегруппироваться или заметить мертвую армию первым. Генрих был заботлив и не склонен к лишнему риску. Лоран на это рассчитывал, надеясь, что Вустерширу не дают слишком настойчивых советов, которые он не сможет учесть со своей стороны шахматной доски.

Присутствие сэра Бринмора его по-прежнему раздражало снисходительностью к людскому малоумию, но обучение эльфийской магии требовало времени и жертв. Получалось у принца недурно. За последнюю пару недель он сумел оживить все руны и принялся за рунические ставы. Дело это было путанное, а эффект его подчас непредсказуемый. Руны были капризны и сливались в сочетания разными своими сторонами. Так,  Беркана, призванная принести плодородие теплице, запросто принесла садовнику опухоль и зачатье его немолодой супруге. Эльф предложил не обращаться пока к женским рунам. Мужские руны были агрессивны и требовали недюжинного усилия воли, чтобы совладать с их пробуждающейся энергией, однако их близость стихиям решала дело. Ровно как мальчишкой он пытался управиться с пламенем, которое теперь получило имя Уруз, сейчас принц пытался управиться с бурей, солнцем, светом и тьмой. Обучение требовало терпения и бесконечного исследования собственной тени.

- Это дракон, которого я видел в храме? – Бринмор отвлекся от созерцания творимого учеником плетения. В том, что эльф всегда был где-то рядом, Лоран не сомневался.  А потому кивнул, не отвлекаясь. Пойманный лоскут силы мягко ложился в начертанные на шпаге знаки. Ковал их ювелир, после знаки было политы кровью и теперь зачарованы, и принцу не хотелось, чтобы плетение где-то рвалось из-за внезапного вторжения. Эльф был приставлен к нему для защиты, а значит, на некоторое время на него можно было полагаться и в момент появления дракона, не прерывая свое занятие.

- У драконов интересное представление о времени, - отозвался он, наконец, убедившись, что в сумраке, созданном за окном тяжелыми крыльями, руны подсвечиваются серебром.
- Как у всех долгоживущих.

Лоран давно привык не обращать внимания на эти ремарки. Все они живут только здесь и сейчас. А здесь и сейчас они в одной комнате. И над крышей ее дракон.

- О каком бое он говорит?
- Я вызвал его на дуэль.

Сэр Бринмор не имел ни малейшего представления о людских обычаях.

- Это поединок один на один. Полагаю ни у эльфов, ни у драконов нет такой идеи. Состязание в силе и ловкости, которое должно доказать твою правоту, потому что Господь на твоей стороне. Мы верим, что «у Господа нет рук, кроме наших», а потому он меняет мир нашими руками. Чистит в том числе.

- Состязание, - эльф кивнул понимающе. Он жил исключительно, чтобы не умереть от скуки, а потому любая забава его вдохновляла. – Ты вызвал зверя состязаться в силе?

В голосе звучало насмешливое, но удивленное недоверие. «Во-первых, для чего? Во-вторых, зачем?»

- Да. Помогать мне нельзя. Иначе мы так и не узнаем, на чьей стороне Проведение.
- Проведение - человеческое имя для Предназначения?
- В каком-то смысле. Да будет так, - принц закончил став привычным рефреном и смахнул над мерцающим плетением ладонью. Для всех остальных шпага осталась такой же безжизненной, но прекрасно полированной и заточенной сталью, как была.

Лоран был абсолютно уверен в том, что само представление эльф не пропустит.

- А сейчас нужно уйти из замка, пока сюда не сбежались все, кто желает знать историю в деталях. И сделать так, чтобы они не сбежались к руинам, а то в Вайзеле будут делать ставки. И это не сделает мне чести. Это возможно?
- Ты не желаешь, чтобы здешние видели твое поражение?
- Я благородный человек из самого знатного дома на севере и правитель здешних земель. Ставки делают на чернь, рабов, лошадей и собак.

Когда короткие зимние сумерки укутали саваном, жесткий и хрусткий наст, остроухий вороной жеребчик вынес его из рощи и со звонким ржанием вскинулся на дыбы при виде распластавшейся среди камней драконьей туши, уложившей крылья на каменные остовы. За спиной Его Высочества закрутилась тугая, угрюмая пурга, раздуваемая ветром прочь от руин, - заговорила волшебная роща. Здесь же в легком косом снегу, бесконечно льющемся с неба, у него впервые была возможность рассмотреть древнее хтоническое чудовище. Лоран уже ничего не боялся, потому что устал бояться, да и устал в самом широком смысле – от всего, что его окружало в северных землях: интриги, заговоры, покушения, казни, волчьи ямы. Не имеет никакого значения, как именно и в какой момент ты умрешь, если отпет уже с утра.

А потому он рассматривал дракона с тем интересом, с которым рассматривал когтистые руки Бринмора – как явление. Привязал коня к коренастому дереву на опушке и спустился к обрушившейся стене по ломкому насту.

- Долго, - говорил он негромко, но знал, что дракон отлично услышит его и без слов, если захочет услышать. – Что тебя задержало?

Колкости принц не любил, не потому что не знал, что отвечать. А потому что не видел в них смысла вне салонов. Следил, как сумерки заливают каменную чешую дракона тонкой черной вуалью, как движется под нижней челюстью уязвимый кожистый мешок, когда тварь вскидывает голову. Дракон не говорил, но речь, древняя, старше первых эльфийских песен, шелестела в его сознании. Гигантские когти оставляли борозды в камне, когда зверь попирал лапами полуразрушенные стены. Точно кот, обнаруживший пустую корзину и мгновенно свивший в ней гнездо. Каждый знает: чтобы поймать кота, нужно оставить без присмотра пустую корзину. Но этот - огромный, уродливый и жуткий, обнимающий мощным хвостом руины некогда крепкого донжона. Лоран не мог сказать, боится ли он. Страх въелся под кожу, еще когда принц впервые пересек Гьёлль, и больше не оставлял его ни на мгновение, а потому стал привычным спутником изжирающим его изнутри, уже не мешавшим ни спать, ни есть. Но при виде медлительного, мощного движения лап, катающегося под шкурой напряжения мышц, под его собственной кожей рождались и закипали короткие зудящие вспышки напряжения. 

Мне жаль, что ты не веришь магии крови. Я не могу пойти с тобой, в те места, что ты желаешь увидеть, если ты не готов меня нести. Моя способность плести порталы еще очень слаба, а священных рощ за границей северных земель почти нет.

Безмолвный диалог продолжался, не нарушая течения мелкого снега теплыми выдохами на концах фраз. Принц неторопливо обходил останки замка по кругу, рассматривая в пролом стены диковинного хтонического зверя. Сколько тот мог бы рассказать – о Марцеллах, о королевствах севера до того, как они стали империей Великого Отто, о временах вельв, великих северных богов и героев… Древние песни говорят, что вельвы спят в скальных пещерах, забросанных буреломом… Сколько возможностей, скрыто в это м звере, помешанном на давно истлевшей мести и не видящем будущего. Лоран тоже будущее видел смутно, но пламя надежды север его не смог в нем погасить.

- Рочестер сгорел? – он сказал это вслух, не заботясь слышит ли его дракон и понимает ли людской язык в своем естественном облике. И снова вернулся к мысленному диалогу.

Жаль. Его хозяин будет расстроен. Он славный малый – герцог Вустершира. Веселый. Тебе бы понравился. Нет никого, кому бы он не нравился. Город, наверняка, восстановят. Рочестер – пресечение путей с юга на север – большой торговый центр. Людей недооценивают, и это наша главная удача.

Отто умер задолго до того, как история была переписана, а память о драконах стерта. Разве люди не поклонялись в то время великим северным богам, деревьям, не строили хеджи? Люди имеют привычку демонизировать тех, о ком ничего не знают. Тебя вычеркнул из истории человеческий страх. Ты можешь принять это и гордиться или не принять и рассказать миру правду.

Он пожал плечами едва уловимо под тяжелых меховым плащом. В конечном счете, каждый выбирает для себя.

Слушая дракона, Лоран с интересом открыл, что план Уго по подрыву власти Адриана и уничтожению кладбищ, к которому недолго, но энергично готовились палладины, не только претворен в жизнь, но и успешен, раз о самом плане дракону пока неизвестно. Мгновение он раздумывал, пойман ли кто-то из магов, нашлись ли на юге менталисты, способные взломать подаренную им картинку Ганса в сознании добровольцев. Но думал мельком, прогоняя мысли из головы, не зная, слышит ли дракон лишь ту речь, что обращена к нему намеренно, или как менталист – способен проникать глубже. Вообразил, как легко было бы пробраться в самые тайные застенки южного корпуса, будь он драконом или владей иллюзиями в совершенстве. Но необходимости в этом не было. Все тайное однажды станет явным.

Живые легко становятся новыми трупами. Отчего ты решил, что все это наступление моих рук дело?

Упоминание о Франческе заставило его задуматься, чем из сегодняшнего разговора дракон поделится с ней и чем та делится с драконм. А так как от клятвы верности на собрании южанка недальновидно отказалась, она могла стать как противником, так и покойником.

Некоторые некроманты весьма самостоятельны. Здесь сомнительная дисциплина. Многие решают личные проблемы, кто-то жаждет скорейшей наживы.

В магии я верю, - он повел рукой, создавая их нитей, пронизывающих мир крошечного золотистого дракона, красивую иллюзию, вспорхнувшую с руки в косо летящую изморозь и тут же растаявшего.

Сложно не верить тому, что видишь или создаешь. Но эльфам я не верю равно, как и ты. Никто не отдает, ничего не требуя взамен.

Сейчас он управлял армией мертвых земель с той же целью, с которой эльфы подарили людям Академию - для отвода глаз, чтобы втереться в доверие и выгадать время. Лжец лжеца видит издалека. И оправдывал себя той же целью - защитой Родины. Цель справедливо благородная с любой стороны шахматной доски.

Это земли Айзена. Ты ведь не стал бы со мной спорить? В землях Айзена второй наследник, если он к этому способен, обычно становится главой над армией.

Лоран держался ровно, высоко вскинув голову, чтобы смотреть дракону в глаза, словно все его тело обратилось ледяной статуей. Никогда ему не приходилось так решительно отставать свои несуществующие права, противоречащие всякому здравому смыслу, как на этих захваченных землях.

Совет принял это мое законное право в обмен на лояльность.

Принял приказ своего короля под угрозой уничтожения в обмен на знания о силах мажеского корпуса и укреплениях по южному берегу. О причинах, побудивших принца сменить сторону, вопрос не задали. Второму наследнику естественно желать стать первым. Люди привыкли верить своим домыслам и мерить других собой.

Части Франчески на западе возле границы леса. Если она следует приказам. Не думаю, что ей что-то угрожает.

Кроме ее собственной неосмотрительности. Еще в Шванштайне сэр Бринмор принес ему весть, что донна Орио заключила сделку с амбициозным эльфийским принцем. Если эта сделка не убьет ее достаточно быстро, Лорану придется изыскать возможность сделать это руками айзенских магов. Пока же он не спешил. Все члены северного совета, в чьей лояльности он сомневался, погибнут так или иначе, прежде чем мертвая армия обратится на Эльвендор. В противном случае рассчитывать на ее преданность будет невозможно.

Зачем что-то давать тому, кого намерен сожрать?

Непонимание это было глубоко риторическим. Лоран мог ничего не знать о драконьих обычаях, как Бринмор не знал о людских. А те, что знал, видел странными.

Я не могу преломить с тобой хлеб, пока ты не выкажешь уважения моему достойному предку, или оскорбление не будет смыто кровью. Это ритуал. Что-то похожее ты мог запомнить из времен, когда был среди людей в последний раз. Но тогда скорее всего дрались без оружия и на горячую голову.

Если дракон ожидал увидеть, как собеседник опускает руку на гарду, то принц не спешил. Привычно сложил руки за спиной так, что под плащом их было вовсе теперь не угадать.

У меня нет цели тебя убить и скорее всего никакого шанса. Но я не могу отпустить тебя и впредь порочить имя моего предка и весь мой дом, даже если сейчас ты обманут и зол. Это и мое имя. А сейчас само звучание его значит на севере очень много.

Засыпаемый снегом наст несколько молчаливых мгновений поскрипывал под его каблуками шаг за шагом, точно они говорят у камина в пронизанной сквозняками замковой зале.

Но я могу дать тебе власть на севере, указать виновных твоего пленения  – мы ведь видели эти лица вместе – и подарить возможность осуществить твою месть до конца.

- Так ты сам позволял себя убивать в дни раннего христианства? – удивлению принца не было границ. Разве что Отто было выгодно свернуть древние королевства под ладонь одного Бога в поддержку власти единого правителя. Смести касту жрецов, заменив единственным архиепископом, который сидел с ним за одним столом в одной столице. Тогда в чем теперь этот зверь упрекает церковь, которая лишь воспользовалась представлением?

Я знаю, на что способны люди, обличенные даже самом крошечной властью, а уж тем более властью безграничной, и не думаю, что мой дед был безгрешен.

Меньше всего в Лоране было бахвальства. О величии своего дома он говорил как о простом, очевидном, непреложном факте, не требующем забирать нос, как делает новая знать, получившая свежие гербы за службу. Факт этот принес принцу лишь тяжесть ответственности, которую он теперь не мог ни с кем разделить.

Но также знаю, что не позволю оскорблять его имя теперь, когда ему нечего ответить. Мы чтим память наших мертвых.

Лоран не был азартен в общем смысле этого слова. Кости, карты, ставки, турниры и собачьи бои оставляли его равнодушным, а потому часто в выигрыше. Принца невозможно было поймать на слабине или вывести из себя, если он этого не желал. Но шахматы, стратегии и планы фортификаций захватывали воображение множеством вариантов развития событий, ходов, отступлений, ловушек и предопределенностей, и он решал дракона как военную задачу. В первую ночь после вызова, и еще много ночей после, когда выяснилось, что зверь исчез. Это не первый дракон на его веку и, вероятно, не последний. Но будучи страшной силой в воздухе, на земле древний ящер был довольно неповоротлив, не потому что ему не хватало скорости, но потому что тело его было длинным и тяжелым, и его полный разворот требовал времени даже при особенной юркости зверя.

Но тебе было бы куда проще, пожелай ты исполнить этот ритуал так, как он заведен правилами. Бой на шпагах, - принц швырнул к собеседника тонкую, сотканную из потока силы вуаль. Потоки эти, пронизывающие мир повсеместно, были видны эльфам и очевидны тому эльфийскому глазу, который он получил еще мальчишкой. Лоран привык к тому, что они существуют, так же естественно, как каждый из живых окружен читаемой аурой, по которой можно узнать о его магических талантах, здоровье и настроении. Поделившись своей кровью, Бринмор научил человека не созерцать потоки беспомощно, но делать из них плетение с волей. Иллюзия – плетение самое легкое, обращающее энергию и волю в образы, которым невозможно не верить. Такой была непроглядная черная вуаль, укравшая зрение зверя.

Бой на шпагах на позиции – лишь пара движений, определяющих победителя. Без позиции – не больше 8 фигур на 16 шагах.

Он шел мимо дракона, оставляя зверю ориентироваться на нюх и голос, и неторопливо развязывал тяжелый плащ, пока тот с шелестом не ухнул на наст. Под дублет стремительно ворвался ледяной ветер. Не к этой дуэли принц готовился столько лет, но к поединку с Анейрином, обещанному ему королем эльфов еще в пору светлого отрочества. С Анейрином в непоразимой зачарованной кольчуге из полозовых шкурок. С Анейрином, которому принадлежала его смерть, обозначенная серебряным кольцом на большом пальце, неизменно привлекавшем взгляды эльфов, умеющих читать в талисманах руку их венценосного создателя. Этому служили все его эльфийские учителя и изматывающие тренировки.
Несколько минут – и ты мог бы пить дешевый грог в ближайшей таверне.

Внезапно он побежал. Побежал вдоль обрушенной стены прочь и мимо чернокрылого Велтариона, за его спину, туда, где обломки этой стены давали легкий подъем до уровня драконьей холки. Но зверь едва ли помнил об этом проломе.

Принц и сам не знал, чем он занят. На дуэль, в которую можно было бы вступить с человеком по законам дестезы или северного искусства, или танца эльфов этот поединок не походил. Умирать нынче вечером Лоран не планировал и верил, что его скорее убьет сэр Бринмор по воле своего государя, чем дракон, по всей видимости, не имевший к этому никакого желания и не понимающий вопросы чести так, как их понимали люди.

На грани ее сознания маячило едва осязаемое ощущение важности происходящего. Принц не скрывался. Каблуки и шпоры хрустко резали наст и царапали камень обрушенной стены.

У тебя есть два уязвимых места.

Внутренняя речь не сбивалась на вдохи, и Лоран мог делиться со зверем своими мыслями, пока тяжелый хвост брал замах. Видит ли Велтарион его глазами, принц не знал, но не мешал бы тому рассматривать и это стремительное движение, заставившее противника соскочить в поле прочь от обрушающейся стены под защиту той ее правой части, что еще стояла, и камни, тяжелые, гулкие, полетели мимо и влево, куда этот хвост вела его тяжесть.

Глаза и горло. И еще несколько мест, где твой противник в Рочестере вырвал из шкуры чешую. Чешуя нарастает долго?

Чешуя Рхоара еще не выросла с тех пор, как эльф взял из нее несколько пластинок. Работа с таким материалом была уровнем артефакторики Лорану не только пока недоступным, но и не вполне понятным, и оставалось лишь наблюдать. Дракон отнесся к изъятию чуть флегматичнее курицы, у которой вырвали пару перьев.

Глаза пришлось бы закрыть в любом случае. Эльфы учат, что фехтовать нужно в темноте, слушая, как сталь режет воздух.

Укрывшись за каменной кладкой от ветра и снега, поднятого взмахом драконьих крыл, он нырнул в расширившийся пролом стены и метнулся через двор под защиту донжона под дождем щебня и льда, замершего от вертикального взмаха Иса. Руна покоя потянула поток силы, точно перечеркивала естественное движение каменного и ледяного крошева, и те на мгновение изумленно замерли, после обессилено рухнули на землю. Он все еще не знал, видит ли дракон в его разуме мир точно так же сплетенным из множества энергий, их нитей и лоскутов жизни, которая способна обретать любые формы, лишь бы продолжать жить. Как вода, не умеющая остановиться и ищущая путь между камнями.

Теперь Лоран знал, что он делает. Он приручает дракона. Единственным возможным для него способом. Единственным способом, которому он верит, даже если для этого зверя способ совершенно неподходящий. Но ласке, посулам, подаркам принц, никогда не нуждавшийся ни в чем, кроме принятия, не доверял. Зато доверял силе и ловкости ума. Однажды Алессандро удалось приручить его так же. Однажды Отто удалось приручить так север. Никто не хочет спутника, на чье плечо невозможно опереться, на чей здравый смысл невозможно положиться. С такими друзьями, как говорится, и врагов не нужно.

Вспоминал, как эльф вязал магические путы вокруг Рхоара, но не имел ни малейшего представления, достанет ли ему сил спутать этого зверя, но присвоил ему имя Эваз – конь, энергия, совершающая долгий путь. Дагаз – энергия, совершающая трансформацию, перевоплощение и переход. И новую форму Манназ – человек. Как сработает такой став, Лоран не имел ни малейшего представления, но создал их пламенем и бросил его как сеть куполом на драконью тушу, вплетая по пути текущий вокруг башни поток, отчего перед его внутренним взором пламя обрело прохладный оттенок лунной дорожки на реке.

Остановившись у входа в донжон, он наблюдал, как текут по тяжелым кожаным крыльям реки огня, выплетая рунический рисунок в новые путы, ничем не похожи на те символы, что уже переливались по драконьей шкуре тонкой полупрозрачной пеленой и сперва были приняты принцем за тени и блики в неровностях чешуи, и лишь теперь подсветились чуждой им магией. Движения дракона сделались неестественными, какие бывают у теряющего сознание, ломано и резко опирающегося на стену или спинку стула. У раненого, норовящего донести истекающее кровью тело до спасительного убежища и уже не чувствующего свои члены…

Лишь сообразив, что зверь неуклонно падает, Лоран развернулся и бросился прочь в обратную сторону за стену, опасаясь, как бы массивное тело дракона не снесло донжон. Пригнулся, чтобы уйти из-под удара хвоста и прокатился по колкому пасту в пустынное поле, там и тут проткнутое одинокими стеблями иссохшей травы, точно стрелами, потерявшими наконечники.

Старинный донжон оказался крепче, чем он предполагал. Упершись боком в каменную стену, засыпанную белой порошей, дракон затих. Снег, изъедающий руины каждый день, забился во всякую щель кладки и превратился там в лед, годами кроша породу. Зверь не двигался. Принц поднялся и, не потрудившись отряхнуть с себя снег, несколько мгновений следил за тем, как ходят тяжелым дыханием широкие драконьи ребра, а из ноздрей идет пар, в котором тает пороша. Жив?
Намереваясь вернуть зверю человеческую форму, Лоран не слишком верил в свой успех. Опыта у него было немного, и тонкостей мастерства он не знал. Но убирать не собирался. Не потому что ему помешала бы слава убийцы дракона, но потому что она ничему не послужила бы в отличии от дракона живого. Принц все еще надеялся примирить зверя с его памятью и обратить его взор к истинным виновникам трагедии, укравшей у него несколько веков жизни. Возможно, зря.
Движением мысли развеял иллюзию темной пелены перед драконьим взором. Магия эта действительно была очень проста, и Лорану лишь предстояло открыть, сколь легко люди готовы верить своим глазам. Потянул путы собственного плетения, распуская их медленно, не в силах понять, зависит ли от них движение драконьих ребер или неудавшиеся чары невольно схлестнулись с чужими – удавшимися, подарив ситуации самый внезапный оборот.

Сделал несколько осторожных шагов к неподвижному зверю против косого свистящего ветра, пробивающего насквозь под меховой дуплет, и отшатнулся, ухнул спиной в ледяную подстилку – тупое чешуйчатое рыло замерло в нескольких дюймах от лица. Лишь ряды острых зубов сомкнулись, обдав лежащего человека узнаваемым запахом серы и жаром тела, во много раз превосходящего его собственный. В вертикальных зрачках полыхала мгла. В голове, в затылке смертного эхом клокотало чужое беспомощное бешенство, от которого закладывало уши и темнело в глазах. Принц, отвернулся, болезненно жмурясь от накала чужой ярости, словно алым заливало его собственный взгляд. Взмах крыльев метнул в лицо снежную бурю. Наблюдая, как отдаляется ящер, он постепенно поднялся на ноги, обескураженно переживая отголоски оглушившей его мигрени, которая нехотя унималась по мере того, как гнев вырождался в оскорбленную беспомощность.

Нет, - мысленная речь его была очень тихой и очень спокойной, потому что ментальная боль истощала куда больше физической. А чужие сильные чувства и без нее всегда легко его утомляли. – Я хотел вернуть тебе человеческий облик. Похоже, я еще не очень в этом хорош.

Рассматривал, как зверь обвивает хвостом промерзший камень. На миг – если бы такое можно было предположить о драконе, Велтарион показался ему не менее одиноким и потерянным в этих снегах, чем он сам. Тотенвальд словно бы выстуживал из сердца всю радость, оставляя ослепшую решимость, потому что ничто иное и не нужно, чтобы выжить в этих бесплодных землях. Радость – для Кастилии.

Но на тебе есть еще чары. Даже теперь, когда руны я отпустил. Гальдрставы. Длинная руническая вязь, которую я не могу даже прочесть, потому что не все знаки в ней очевидны. Не то чтобы понять ее смысл. Они текут по шкуре, как будто опоясывают.

Если Велтарион мог видеть его глазами, он увидит. Сделав несколько шагов к башне, принц приставил ладонь ко лбу, отгораживая лицо от едкого игольчатого снега, чтобы и дальше видеть во мгле очертания дракона.

Полагаю, ты победил вне зависимости от того, жив ли я. Не будь этих гальдров, не было бы и меня. А коль скоро поверить нам это не удастся, можно считать поединок завершенным. Поноси моего пращура с чистым сердцем. Есть на это вечное право обманутого, обличающего лишь меру истинной привязанности.

Тишина в пении ветра сделалась угрюмой, а сумерки густыми, как чернила. Принц поднял над замком сеть крошечных огней, чтобы в последний раз полюбоваться драконом. Они соткались из воздуха как голубоватые светлячки, яркие, но холодные.

Если есть что-то, чем я могу искупить грехи моего пращура, дай мне знать.

Нет нужды множить старое страдание в мире, полном нового. Но дракон едва ли  был с ним не согласен.