Наступление на южный берег продолжалось уже больше недели, а Лоран все еще не мог поверить, что отдает эти приказы сам. Привык уже не стискивать зубы, смотреть на карту с изумительным равнодушием, с оглушительным расчетом – но с другой стороны. Точно развернул шахматную доску в скупой игре с единственным противником – с самим собой. Никто лучше него не знал, укрепления северной границы: замки, форты, склады, монастыри, обращенные в крепости. Он не стремился выиграть. Он тянул время, заставлял мертвые орды вязнуть в снегах, изыскивал промерзшие и бесполезные болота, заходил с подсвеченной стороны и отзывал их. Не торопился, позволял айзенским гарнизонам перегруппироваться, подтянуть провиант и помощь. Знал, что в совете северных земель сидят неглупые люди, которые, если еще не поняли, то скоро поймут, чем он занят. И если новая знать, пришельцы из Академии, еще помнящие и его, и данные Айзену клятвы, могут его поддержать, не без удовольствия получив шанс на прощение, шанс вернутся к родне и обрести еще больше земель на севере, то знать старая, взрощенная эльфами от колыбели, потомственная, истинная знать Тотевальда – называемого в здешних местах Северными землями, - те его не простят. И пара покушений – ничто на фоне грядущего. Принц тянул время, разбирался в тонкостях эльфийской магии и местной политики и решал, как именно стравит эти две стаи между собой. Чем больше времени он проводил с сэром Бриномором, служившим ему эльфийским артефактором, тем четче понимал, что идти против Эльвендора им совершенно не с чем. А потому пока не изобрел стратегии лучше, чем обрезать нити марионетки: лишить эльфов верных им некромантов. Это требовало ловкости, коварства и тонко вылепленной череды интриг, разжигающих гражданскую войну в самом Тотенвальде.

Замок Вайзеля готовился к свадьбам и коронации, проводив в последний путь на родину сожженную им, - наконец, на самом деле – инфанту, первую супругу романского герцога. Ни года траура, ни месяцев смотрин. Старая знать желала обвенчать и своего нового господина из Гессенов, и своего прежнего короля от эльфийского владыки с женщинами из древних родов, полагая, что это укрепит их в преданности делу эльфов. Лоран желал получить с приданным прежние земли айзенской короны у кромки леса, и его цинично ничего не смущало. Принца и прежде мало что смущало, а теперь ничего похожего на совесть или веление сердца он уже не слышал. Все, что действительно интересовало Лорана, - удержать мертвую армию как можно дальше от Фрайбурга и сохранить людей в северных фортах. И еще магия, дикая, лютая, жестокая северная магния, такая эльфийская, что понимать ее было невыносимо, но он пытался продраться через это знание разумом, совершенно к этому не предназначенным, загубленным Академией и теперь таким негибким.

Замок готовился. Эльфам не составило бы труда украсить его гирляндами и осветить фейерверками за мгновения. Эльфов в здешних землях было много, рощи попадались здесь часто, и местные лорды – это эльфийское обращение было в ходу - давно научились полагаться на их колдовство. Но прежде чем съехаться на церемонию знать – каждый их них боевой офицер - должна была закончить свою партию в южном наступлении, а потому даже несмотря на удобство эльфийских порталов собирались они неторопливо. Суета пока читалась в основном в том, как повара мариновали в земле жирных свиней и морозили на ветру оленьи туши, как съезжались за крепостные стены телеги с провиантом, как мертвые слуги открывали и проветривали комнаты, отчего невыносимые здешние сквозняки делались еще хлеще, вынуждая кутаться в меховые плащи в промозглых нетопленных коридорах. В том, как перестилали постели для прибывающих гостей и приближенных сопровождающих их лиц. В пустых прежде коридорах становилось людно и было уже не спастись от шарканья ног. Эта свадьба была бы слишком хороша и для Фрайбурга, а в здешних диких земля, словно замерших в нескольких столетиях в прошлом, и вовсе невероятна.

Будь Его Высочество молодой невестой, он пожалуй, остался бы доволен, но он был пленником, захватчиком, самозванцем, предателем, интриганом, маршалом и политиком, а потому плевать хотел на убранство залов, а собственную невесту видел дважды лишь мельком, не мог спать, перебирая в распаленном рассудке варианты развития событий, выкраивая их до мелочей, и научился мрачно в одиночестве пить, как Сандро, когда эти мысли изъедали его до дна. Вино здесь подавали согретым с пряностями и медом. Если пить его холодным, оно легко становилось безвкусным, но все равно пьянило, и Лорана нынче ночью это совершенно устраивало. А ночь приходила в зиму сразу с ранним падением солнца за гору, и Его Высочество планировал спасительно напиться в священном одиночестве, не прибегая к помощи мертвой челяди, - принц был одним из немногих людей в этом замке, не умеющим ею управлять, - укрывшись в собственных комнатах у камина за чтением на этот раз чего-нибудь отвлекающего и безответственного вроде Иллиады. Ни карт, ни писем – ничего.

Осталось преодолеть утробу последнего каменного коридора, размеченную парой масляных ламп, пересечь заснеженный двор и фехтовальный зал по диагонали. Так быстрее. Сквозняки подхватывали тяжелые полы мехового плаща. Каблуки отбивали ровный ритм в такт сердечному бою. Принц ничего ни потерял в армейской выправке и ни градуса в привычно вскинутом подбородке, точно ни смятение, ни усталость не трогали его ни сейчас, никогда.

Маленькая процессия, одна из многих, родившихся в подготовке комнат, не обратила бы на себя никакого внимания принца, занятого своими тягостными и пока довольно мрачным мыслями, в которых время шло, не принося надежды. Он легко пропустил бы ее мимо, если бы не металлический звон упавшего на камни светильника. Мертвые слуги были бесшумны и аккуратны. Лишь изредка, как он понял, замковые некроманты теряли над ними контроль, отвлекшись на иные мысли или разговор. Куда больше любое странное движение беспокоило его возможностью нового покушения, наученного неудачами прежних. Принц обернулся слишком резко для собственной маски прохладной невозмутимости, легко выдавая вздернутые тревогой нервы. Ни эльфийские руны, которые писал на нем сэр Бринмор, ни сам факт бессменного ненавязчивого присутствия эльфа, возникающего из неоткуда и исчезающего никуда, уже не могли вернуть той вальяжной расслабленности движений, которая оставалась с Лораном во Фрайбурге. Точно десяток лет спустя он вернулся в ужасающее лето после Стоунгейта, где, как мальчишке тогда казалось, сгорело все, во что он верил. Теперь, наученный этим детским опытом отчаяния, принц знал, что терзания улягутся, но первое время будет невыносимым, и его нужно пережить: передышать, пережевать, перерешать и передумать, не склоняя головы и не позволяя миру уходить из-под ног.

Вынырнувший из-под копны рыжих волос аквамариновый взгляд за мгновение рассказал ему в своей священной и обжигающей ярости больше, чем вспыхнувшая пунцовым тонкая аура, видимая потерянным и обретенным глазом. А реакция, выточенная годами жестокого упорства и сменяющих друг друга эльфийских учителей фехтования, уберегла его от подсвечника только чудом. Удивительная прыть для маленькой женины! Увильнув корпусом за траекторию движения изумительного снаряда, он перехватил руку девицы повыше запястья и, крутанув за спину до ноющей боли в плече, вмазал ее лопатками в свою грудину. Взметнулись юбки и волосы, бронзовые в теплом свете ламп. Перехватив добычу поперек груди, Лоран отпустил, наконец, ее руку. Только тогда его разума достигло эхо произнесенных ею слов, и картинка сложилась. Невозможная, нежданная, но полная. Принц зажал рот Марики жесткой кожаной перчаткой, еще помнившей запах конского пота. Меньше всего он сейчас желал слышать женские крики, оскорбления или позволить ей озвучить поспешные выводы, которые потом больно отзовутся в его сознании и без того изъеденном сомнениями в правильности принятых решений.

Охрана запоздало метнулась к своей подопечной, вписалась в горящий занавес, вспышкой отрезавший коридор, и замерла. Охрана была живая, да и служанка тоже. Это Лоран увидел мельком. У мертвой стражи на дверях не было ауры, и ходячие покойники легко сливались с камнем, из которого был выкроен Вайзельский замок. Зарево медленно опало, являя айзенцам потрясенные лица охраны и побелевшее - служанки. Стихийников в Северных землях было немного, а этого легко узнавала в лицо немногая живая и шепчущаяся прислуга. Лоран прислушивался, как бьется о его ребра чужое заполошное сердце. Гнев Марики был совершенно искренним, но причины его оставались неясными. То ли ее уличили в двурушничестве, то ли… как она сюда попала?

- Фро будет заключена в каземат до прояснения обстоятельств ее нападения. А вы можете продолжать свой путь, если не имеете желания совершить нападение в свою очередь.
- Но леди Орио приказала оберегать леди Васс до ее возвращения, - охранник, что посмелее, решился возразить.
Как замешана в происходящее леди Орио, Лоран пока не понял, но ставить под сомнение авторитет своего генерала нужным не считал.
- Видимо, не зря. Но вы не справились, и леди Орио об этом узнает. Дальнейшей судьбой этой женщины я распоряжусь сам. Прочь.

Люди помедлили, потом начали кланяться, пятиться и торопливо убрались восвояси, как слугам и подобает. За углом слышалось только тихое всхлипывание и пересуды хрипатым шепоткам. Лорана это уже не занимало, он толкнул нежданную гостью в ближайшие двери за углом коридора и, наконец, отпустил, чтобы захлопнуть за собой тяжелые створки. Не успел удивиться тому, что двери это оказались открыты: когда принц снова вернулся взглядом в Марике, он понял, что они оказались в домашней капелле. Небольшое помещение без виража, украшало лишь тяжелое, висящее на стене распятье в человеческий рост и такие же массивные подсвечники перед ним. Ни скамей, ни алтаря, ни реликвария. Скудное убранство промерзлого каменного мешка, как везде на этом диком севере. Огонь в остатках свеч вспыхнул сам собой, освещая лица.

- Что ты здесь делаешь?

В голосе сквозанула тревожная нота. Что бы Марика здесь не делала, она может принесли принцу лишь разочарование в клятвах, присягах и людях, которым он верил, но вреда его планам уже не причинит.

- Тихо. Тихо, - голос его под сводом домашнего храма, еще катавшим воспаленную боль и отчаяние высокого девичьего сопрано, казался шепотом, который обычно издает тяжелая глыба, извлекаемая из каменоломни, стесывая бока таких же глыб и разминая крошево камня под собственным весом. Принц не так внимательно слушал – оскорбления не будут для него новостью – как рассматривал полыхающую ауру, пока она говорила, и не нашел в ней испуга, которого мог бы ждать, случись Марике быть пойманной на предательстве и застигнутой врасплох. Она могла сколько угодно прятать себя за куртуазной манерой, наученной с детства, но никогда не могла бы обмануть его в своих истинных чувствах. Нападение, как известно, лучшая защита, но сейчас оно было бы самоубийственно, если бы родилось из чего-то, кроме отчаяния.
Сделал шаг ближе, рассматривая маленькую женщину, с которой хороший южный скульптор мог бы изваять душу Айзена в тонком порывистом движении тканей, заломленных рук и невероятной решимости в нежных чертах, а потом рывком притянул ее к себе, забирая объятием, кутая меховым плащом. И она, неожиданно крошечная, такая хрупкая в своей боли, забилась горячным сердцем о его грудину, пробираясь сквозь холодный дублет знакомым беспокойным теплом израненной родины.

- Я знаю, что люди умирают.

Этот простой факт причинял ему не меньше страдания, чем ей самой.

- Но лучше я буду решать, как, где и в каком числе они умирают, чем гордо сидеть в каземате, ожидая кувшин воды. Лучше я буду искать способы изжить эту войну в корне, чтобы их смерти не были напрасными, чем изображать оскорбленную невинность в высокой башне.

Держал он крепко. Опустил на ее затылок тяжелую ладонь и бережно перебирал аккуратную прическу. Волосы под пальцами были мягкими. Говорил все еще негромко, очень спокойно. Едва ли ситуация казалась принцу обнадеживающей, но сил на лишние эмоции и взаимные упреки у него не было. А все, что были, он берег для действий. Лоран и прежде не был человеком эмоциональным. Здесь же на этом севере все его чувства и отношения читались лишь в поступках, никак не облекаясь в слова или душевные вспышки.

- Это Айзен, Марика. Я намерен на этом стоять. Кому бы эти земли не принадлежали сейчас, мощи Отто еще раскиданы по здешним монастырям, а значит эти земли принадлежат Гессенам, и не я хочу, да и не имею права их отдать. Остаться здесь пленником – значит, признать себя побежденным. Нас с тобой этому не учили. Не этому нас учили десяток лет в Академии, и не в этом мы давали присягу. Я – так же, как ты.

Наконец, объятие смягчилось и больше не было пленом, позволило Марике выбраться из-под тяжелого плаща, будь у нее такое желание.

- Генрих справится. Если бы я не верил, что все вы справитесь, вокруг меня были бы другие люди. А теперь расскажи мне, как ты попалась фро Орио и – главное – готова ли вернуться обратно. Я могу помочь тебе вернуться, если ты готова помочь моему делу и донести мои слова моей семье. Но если начну сомневаться…

Договаривать не было никакой нужды. Не слишком много тайн пресекало эту границу.

- Я не слишком доверяю фро Орио, и ты поймешь почему.

Прислушивался, как напряжение вытаивает в ее мышцах, и на смену ему приходит знакомая отчаявшаяся усталость, которая и его превращает в щерящегося волчонка в чужой стае. Но бесконечно жить на взводе невозможно, это истирает саму суть души и лишает рассудка. Рассудок Лорану нужен как никогда. Душа – Бог бы с ней. Марике с душой куда сложнее.

Аура ее тиха и измучена, но чиста, а принц не привык сомневаться в своих видениях.

- Это история в полтора месяца, но я расскажу ее быстро, - окончательно разомкнув объятие, он снял распятие и передал его Марике. Укрыл в ее пальцах, накрепко сжимая своими, чтобы у той не возникало сомнений в истинности читаемых ею мыслей. Прихватив вторую ее руку, опустил на свою грудину, не потом что ей требовались прикосновения, чтобы видеть, но потому что так легче знать, как бьется сердце. Сердце билось ровно, тяжело и гулко ударялось о ребра, о ее линии судьбы.

Лоран вернулся к воспоминаниям в день, когда веселая охота в Вустершире обнаружила Франческу Орио в стаде покойников, спасла и пригласила в замок Генриха; в ночь, когда Джемма, эльфийка, привычно составлявшая принцу компанию последний год, сорвала с него это самое распятье в замке герцога Вустерширского, чтобы позволить Франческе проникнуть в его сознание и увезти его в пограничную Искию, а оттуда в Романию.

Направляя ментальный дар Марики, принц листал воспоминания о романском каземате, о том, чего ему стоило сложить воедино картину эльфийского заговора, добывая сведения по капле из уклончивых объяснений романского герцога, который был связан с эльфами обетом молчания. Не из тех, что даются по доброй воле, а из тех, от которых язык становится каменным, а тело терзается корчами. О своем путешествии на север, когда герцог испугался оставлять пленника в замке, который в любой миг может посетить дракон. Мельком вернулся к рушащимся стенам, когда привычный спутник герцога, эльф, охранявший его много лет, превратился в древнюю кошмарную рептилию и исчез в ночном небе.

- Я видел, как бьется Отмар.

Теперь и Марика смогла увидеть это сражение с северного берега реки.

- Нападение на Отмар - лишь часть бунта совета, управляющего этими землями, против его короля, который бездействует слишком долго. Эти люди 8 лет ожидали, когда смогут вновь двинуться на юг. Полагаю, герцог сделал для нас все, что было в его силах. Куда больше, чем я, клятвами не связанный, делаю сейчас.

Воспоминания озарились рекой огня, устилающей долину на северном берегу, против Отмара, где Лорану пришлось выжечь мертвую армию бунтовщиков. Потом взору ее предстал зал совета Северных земель в замке Вайзеля и суд. Из семи его членов совета троих Марика могла вспомнить по Академии, и узнать Франческу. Еще трое были потомка тех полуэльфов, что выросли в лесу и начали это вторжение с подачи своих хозяев. Король Тотенвальда, которого Марика прежде никогда не видела, но в котором легко узнала романского герцога из прежних воспоминаний Лорана, представляет совету их нового маршала, и те клянутся ему в верности на крови. Клятва эта, данная сюзерену, и от сюзерена требует исполнения своих обязательств – оберегать подданных и судить их справедливо. Древний северный обычай времен Отто еще жив в этих краях. А нарушивший его по-прежнему погибнет. Один из полуэльфов уходит, Франческа отказывается. Совет настаивает на том, что оба этих пришлых поставленных над ними человека – и король, призванный эльфами, и его маршал - взяли жен из северных земель, чтобы их наследники жили в этом безблагодатном краю. Обмен верность на верность кажется справедливым. Земли, некогда бывшие землями гессенской короны, у северной кромки леса станут Лорану приданным будущей супруги.

- Задай вопросы, - сердце бьется угрюмо и ровно, но ладонь Марики он больше не держит. – Я знаю, что эта история сейчас кажется тебе запутанной. Но это Айзен, и второй принц останется его маршалом, как это обычно бывало в нашей семье. Наступление будет неспешно двигаться на юг, пока я изобретаю, как стравить между собой северных лордов, чтобы лояльных эльфам не осталось. И с чем двинуться на Эльвендор. Другой возможности выгадать время у меня нет.  Больше ждать совет не будет, а потерять контроль над ним сейчас значит потерять его на годы вперед.

Разжав пальцы на ее кулачке с распятьем, он протянул руку, ожидая, когда Марика будет готова вернуть оберег.

- Как видишь у меня есть горстка союзников из тех, кто с нами учился, и желает вернуться к семьям с новыми богатствами, получив прощение короны, и враг куда более опасный и непредсказуемый, чем ходячие мертвецы. И я хочу, чтобы моя семья об этом знала. Здесь мне нужна твоя помощь.

— Сейчас я не вижу лучшего пути.

Тщеславия в его поступках было не больше, но и не меньше, чем в шагах избранной жертвы, восходящей к алтарю. Принц не планировал причаститься ни плодам своего успеха или горечи своего поражения. Скорее всего ни того, ни другого он не увидит. Не загадывал дальше нового дня.

— Но, если ты сможешь вернуть мне вести от святого и светского престола, я буду здесь не один.

Придумает ли Марика, как организовать этот путь, он пока не знал. Найдется ли у его матери артефакт, способный решить эту задачу, сможет ли барон фон Зальм совершать подобные путешествия? Но связь с домом была необходима, хотя бы для того, чтобы в этих диких землях помнить, кто ты и чему служишь. Опираться лишь на фанатичную веру – изматывающе сложно. В Лоране как будто и не осталось уже ничего, кроме полыхающей идеи, для которой тело его стало лишь сосудом, как лампа вмешает огонь.

— Эльф лишь освободил дракона изо льда, где его удерживала магическая вязь. Здесь много рощ, и среди этих рощ есть деревья, которые служат эльфам проводниками магии. Вблизи них эльфы имеют ровно такую же силу, как имеют в Эльвендоре, а потому здесь они неуязвимы. Это делает войну с ними на территории Северных земель довольно сложным делом.

Еще мгновение он внимательно рассматривал Марику, пронзительно, вкрадчиво, точно мог на глаз понять, насколько та ему верит. А после забрал из ее ладони распятье и вернул его на шею под дуплет.

— Здесь есть выход.

В любом замке есть подземный ход. В Вайзельском замке он находился в часовне, и Лоран привел сюда Марику не спроста. Знакомство с подземным ходом было неизбежным результатом их встречи, но с разным исходом.

Поднявшись на ступени между светильниками, он привалился плечом к распятью так, чтобы надавить на грудину Спасителя. В дальнем левом углу с тихим шепотом отодвинулась часть стены, дохнув в молельню промозглой затхлостью, как из погреба, снабженного ледником. В склепах никогда не бывает так холодно. Принц стряхнул подбитый мехом плащ и накинул его на плечи спутницы.

— Тоннель везет к Гальдэльвен. К реке, которую ты видела из окон. Но едва ли там есть лодка. Дождись меня у выхода из тоннеля. Сумерки уже скоро.

Если у выхода Марика и встретит безмолвную стражу, она знает, что делать. С другой стороны, какой в ней смысл в мире, где каждый сможет с такой стражей совладать. А стража живая для пустующего хода – слишком накладно. Живые слуги оставались в этом мире роскошью.

Коридор, невысокий и пыльный, заросший густой паутиной по низкому своду и белесым мхом на выходе, где в летние месяцы стены еще прогревало солнце, действительно привел Марику к реке, не такой полноводной, как Гьелль, а потому забранной льдом, истончавшимся к середине, где в темное небо щерились узкие и злобные полыньи. Замок Вайзеля был выстроен несколько веков назад, в дни, когда айзенцы лишь заселяли северные рубежи. Ветер, жестоко врывавшийся в утробу подземного хода рождал в нем глухое стонущее гудение, точно банши, о которых много говорят на юге западнее Вустершира.

Ждать Лорана пришлось недолго, но достаточно, чтобы тьма успела сгуститься, а Марика продрогнуть даже в теплом плаще. Мелкий косой снег резал горизонт, не оставляя ни звездам, ни серпу новорожденного месяца ни шанса. Тьма была плотной, как бархат. За густым воем ветра стук копыт услышался не сразу. Огонь родился лишь тогда, когда принц, спешившись, шагнул под свод лаза. Под потолком раскинулась долгая сеть мелких огней, освещая промерзлые каменные стены.

- Забирайся, - кивнул на коня, нетерпеливо, перебиравшего у входа тонкими породистыми ногами.

Он помог магичке устроиться впереди.

- Держись за луку очень крепко, - произнес над плечом Марики, понукая коня слегка, лишь коленями. - В ней больше магии, чем может показаться. И пригнись к шее.

Конь тревожно повел ухом, откликаясь на дальнее уханье совы, двинулся к опасной кромке льда, взял разбег, вышибаясь подковами лунки, от которых расходились хрусткие трещины, а потом распахнул шуршащие крылья, родившиеся точно из лопаток перед Марикой и оторвался от острого края над черной полыньей, плавно, но неумолимо обращаясь драком, таким, какими их рисовали в эльфийских рукописях. Под каменой бурой чешуей катались тяжелые валы мышц. Распахнутые крылья гнали мимо водовороты пурги. Каким бы медлительным и плавным не было это движение, ветер на высоте все равно бил в лицо, и желание укрыться на шее твари становилось инстинктивным. Лука, да и все седло поменяли форму сообразно, и Марике оставалось лишь догадываться, что это эльфийская игрушка. Под драконьим брюхом вальяжно проплывали огни Вайзельского замка и, дернувшись, в сознание принца Марика могла легко понять, что оно открыто ей так же, как и дракону, почувствовать, как тело ее необратимо сливается в одно с этой древней, непознаваемой и дикой мощью, теряя свои границы, но обретая уверенность в каждом движении, точно струи колкого ветра лишь пестрые ленты, подхваченные летним морским бризом, щекочут и дразнят, даря удовольствие безграничной свободы и несказанной защищенности. Проникая в сознание монстра, менталистка могла понять, что он наделен людской речью, но по большей части это зверь, мыслящий, как любой крупный хищник.

- Я верну тебя в ближайшее поселение на южном берегу, дальше тебе придется добраться самой. А мне вернуться до того, как мое исчезновение обнаружат.