Разговор с Фаро расставил всё по местам.

Ведомая уверенностью и опасающаяся вдруг передумать в последний момент, выдать себя неосторожным словом или жестом, Эвелис быстро сложила в походную сумку самое необходимое и покинула Альтамиру за час до рассвета. Ей не хотелось слышать, как будут её отговаривать, пытаться вразумить, настаивать на сопровождении, предлагать всё обдумать или чего хуже — снарядить целую экспедицию.

Многое в этой жизни она получала благодаря благородной крови и громкой фамилии, единственное же, в чём она достигла успеха сама, без оглядки на тени отца и матери, была её магия, и именно магией Эва намеревалась решить возникшую перед ней задачу, искренне ли не понимая, а, может, попросту не желая понимать, что ведёт её то, на что она так старательно старалась не оглядываться.

Желание превзойти. Проявить себя. Подняться на ступень выше.

Затея эта была рискованной, сумасбродной, если не сказать — смертоубийственной, и разумного в ней было не больше, чем крепости в разбавленном вине. Возможно, разумного в ней не было вообще, но мысль об этом была тем, от чего Эвелис бежала быстрее, чем из столицы.

Возможно, всё дело в том, что она не верила в то, что может умереть.

Возможно, всё дело в том, что жизнь оказалась невыносима.

Возможно, всё дело в том, что сложив части головоломки воедино и возжелав величайшей силы, которую воочию видела уже трижды, Эвелис поддалась не то грехам своим, не то слабостям, страшнейшей из которой оказалось глубоко тщеславное желание быть полезной — или закончить это всё навсегда.

Возможно, всё дело в том, что её собственного огня не хватало, чтобы выжечь из сознания сны о вмёрзших в лёд лесах и снежных пустынях, заковавших землю в снег от сверкания которого резало в глазах — а раз так, то нужно пламя дракона.

Нужно поддаться собственному эгоизму так, как никогда раньше. Нужно броситься из одной крайности в другую.

Направление её пути определила случайность — Эвелис села в первую же повозку, а ехала она на юг. Искать её будут, несомненно. И они знают её, значит, будут пытаться понять логику её передвижений. Значит — могут найти даже раньше, чем она сама поймёт, куда лежит её путь.

Первой мыслью был Абрасадор; второй — драконьи острова напротив дельт Арбо и Эрно, они были ближе всего к Альтамире, третьей мыслью оказался возничий, которому от роду было пятнадцать лет и тогда Эвелис решила, что сменит четырнадцать лошадей, а на пятнадцатой уже определит, какой из островов окажется ближе.

Пятнадцатую лошадь она, уже давно окрасившая волосы в каштановый и скрывшая за капюшоном неброской плаща-накидки лицо, взяла в таверне близ места, где Оскура брала начало из Медьягаты. Дальше дорога лежала в небольшой прибрежный городок, где не составило бы труда найти тартану и пару-тройку мужиков, которые согласятся за определённую плату переправить Эву на остров, где живут драконы. Зная, что к тому времени её отец поставил на уши всю Кастилию, в особенности вдоль береговой линии, Эвелис выдавала себя за девицу из Айзена, говоря на кастильском немногословно, с ошибками и отчётливым айзенским акцентом, которого с лихвой наслушалась в Академии от соседей-северян, учивших кастильский с нуля.

Найти дураков, согласившихся бы переправить Эву на остров, стоило ей двух золотых — за двух дураков. Первому было четырнадцать, весил он как две, а то и три Эвелис, а над верхней губой пробивалась реденькая юношеская поросль, которую он старательно отращивал; другой выглядел в два раза старше, но к этим годам ухитрился облысеть почти полностью, и размером был ещё больше первого, но состоял, казалось, из одних только мышц.

Почти всё плавание они бросали на неё сальные взгляды и обсуждали, что сделают, когда окажутся на берегу — назад-то девка без их помощи не вернётся, да и заплатила за дорогу только на остров, а не обратно! — а она, сидя к ним полубоком, с отсутствующим видом смотрела в холодные серые воды пролива. В груди поднималась тяжёлая волна чернейшей ненависти.

Хорошо. Это хорошо. Ненависть — это гнев. Гнев — это огонь. А огонь — её главная сила.

— Ну, приплыли, — лысый нехорошо улыбнулся. — Долго мы тебя, красавица, ждать не станем.

— А ждать и не понадобится, — спокойно ответила Эвелис на чистейшем кастильском, зажигая в ладони огонь. На лицах её сопровождающих медленно проявилось страшное осознание ситуации, в которую их загнали похоть и алчность. — Вы со мной оба пойдёте, куда укажу.

Сначала лысый крепко связал за спиной руки толстого, а потом лысого связала Эва, затягивая верёвку изо всех сил. Возможно, они дружили с головой в мере достаточной, чтобы не кидаться на огневую магичку, способную заживо сжечь обоих, не прикладывая к этому особых усилий, но с верёвкой было надёжнее. Возможно, они бы даже не пытались сбежать, как знать, но проверять Эвелис не хотела.

Карт этой местности не было. Не каждый дурак бы рискнул сунуться на драконий остров, а картографы, как практика показывала, дураками не были — а потому тем более стороной обходили подобные места. Со сторонами света помогал определиться компас, а с направлением — сердце.

Иными словами, Эвелис шла, куда глаза глядят, в качестве ориентира выбрав гору с ущельем таким глубоким, что она казалась кем-то разрубленной пополам. Подъём на один из склонов занял несколько часов. Камешки осыпались под ногами. Сбитое дыхание врезалось в сырой холодный воздух облачками пара. Оба пленника молчали, Эва тоже не стремилась говорить с ними.

Ей нельзя было видеть в них людей.

Впервые остановилась она за час до заката. Без труда развела костёр — ха! ха-ха! — сама не зная, зачем. Охотиться она не собиралась; в животе было пусто, но в горле стоял ком. Лоб пылал будто в лихорадке. Костёр тихо потрескивал, его жар успокаивал. Стихия опасная, но знакомая, а потому понятная, простая. Успокаивающая. За всё время дракон им встретился лишь раз — и то далеко в небе.

Когда солнце уже обещало коснуться горизонта, Эвелис сняла с лысого сапоги, после чего обоим связала ещё и ноги. Когда первый язык её пламени коснулся стопы, над предгорьем разнёсся пронзительный мужской крик боли, а воздух наполнился запахом палёной плоти.

Нельзя ведь к дикому дракону без подарков, правда? Он — или она, или они — может не явиться к ней, посчитав неинтересной троицу людей, но истошные вопли наверняка привлекут внимание… разумного хищника, распугав при этом остальных.

Отредактировано Evelys Medina (2025-08-15 01:03:25)

Первыми пришли чешуйчатые вёрткие демоны с крыльями, которые составляли большую часть их размера; солнце просвечивало сквозь перепонки, являя миру рисунок кровеносных сосудов. Меньше Фаро — да что там, меньше лошади! — но больше детёныша, которого её довелось держать в руках. Что-то во внешности этих существ выдавало разочаровывающую, но жестокую правду: это не драконы, а выродившиеся безмозглые твари.

Лысый сдох первым. Брызнула кровь из его брюха, страшно забурлила, сверкнула алым в лучах солнца, что уже коснулось горизонта. Эвелис стиснула зубы, не позволив себе ни вскрикнуть, ни вздрогнуть. Пусть эти твари раздерут оба гостинца, а после она сожжёт незваных гостей, запах же крови привлечёт иного хищника.

Молодому толстяку они уйти не дали. Жизнь его, бесполезная и короткая, оборвалась бесславно, без долгих минут мучительной боли от огня, выжигавшего плоть; он ушёл к Господу, отравленный страхом и смрадом греховных помыслов. Эва напомнила себе, что ей не жаль их.

Она не должна жалеть их. Нельзя.

Потому что они бы её не пожалели.

Если бы не её огонь — они сотворили бы с ней нечто много хужее, чем смерть.

Эвелис уже подняла было руку, намереваясь отогнать — а то и вовсе сжечь — этих чертей из преисподней, но земля под ногами задрожала. Изнутри небольшой расщелины рвалось наружу что-то невероятное сильное. Пугающее. Ловкой кошкой Эва отскочила в сторону, шагнула в тень нависшего над площадкой каменного карниза. Из недр земли наружу рвался дракон — яростный, гневный, настоящий дракон, не чета перепончатокрылым недоросткам, чьи вытянутые морды больше напоминали птичьи клювы.

Чёрная чешуя маслянисто сверкнула в лучах закатного солнца. Кровавым росчерком обозначился алый спинной гребень, протянувшийся до самого кончика хвоста. Эвелис затаила дыхание. Если и чувствовала она в этот момент ужас, то не давала ему овладеть собою, спрятала его за злым пламенеющим торжеством.

Получилось!

Эва заставила себя разжать пальцы, когда дракон обратил на неё внимание. Самец это или самка? Так ведь сразу и не скажешь, все они с виду похожи друг на друга, будто ящерицы, всё-то у них ладно спрятано внутри…

— Я знаю, что драконы — разумные существа, способные менять свой облик.

Говорила Эвелис тихо — почти шептала — потому как не могла доверять своему голосу в полной мере. Не хотела, чтоб в нём вдруг отчётливо проскользнула дрожь. Не хотела, чтоб звучал он тонко и неуверенно, будто у перепуганной девицы, а не как у боевого мага офицерского корпуса Кастилии.

— Моё имя Эвелис.

Амулет, что защищал разум от вторжения и из-за которого она не слышала Фаро в тот день в Вильбоне, она сняла с себя ещё в тартане, незаметно положив во внутренний карман мужского камзола. Тот был с мужского плеча и подарил её его случайный попутчик, очарованный немногословной айзенской девицей, и, вероятно, рассчитывающий на некое продолжение после того, как девица бы обогрелась и перестала глядеть на него волчицей. Впрочем, а подарил ли? Взамен она оставила ему серебряный, пока он спал.

— Я… привела тебе пару гостинцев, но их уже распаковали эти… — у людей не было слов для обозначения подобных тварей. — …существа.

Называть их драконоподобными она не стала. Вдруг дракон обидится? Судя по тому, как он порвал одного недомерка и сжёг двух других — его друзьями они не были.

— Как тебя зовут?..

У Эвы не было ни малейшего понятия, что делать дальше. Она не думала об этом все дни, что ехала на юг, меняя и считая лошадей. Не думала и о своей надежде, что всё как-нибудь само образуется.

Драконьего огня она не боялась. Главное — не попасть в зубы и держаться подальше от когтей.

Истошно кричал в голове голос рацио и бил в набат, убеждая Эвелис сейчас же бежать прочь от этого страшного гиблого места, где холодный морской воздух причудливо переплетался с запахами крови и палёной человеческой — и не только — плоти; чувственная же часть Эвы крепко удерживала её на месте. Огонь стремился к огню, гнев — к гневу, а боль — к боли.

Сердце обезумевше колотилось в груди. По мышцам растеклась незнакомая прежде противная слабость. Ужас сковывал тело Эвелис, но разум её был свободен от эмоций. Она не верила, что умрёт под этой драконьей чешуйчатой лапой, под этими острыми белыми клыками. Она не могла умереть.

Не сейчас.

Не сегодня.

— Я искала драконов, — голос Эвы звучал тихо, а потому в нём не слышно было того страха, что завладел её телом, но не смог подчинить себе разум. С этой мелодичной негромкостью обыкновенно говорят с детьми и дикими зверями, завлекая их в незримую петлю успокоения. — Я искала тебя.

Холодные камни высасывали тепло и жизнь. Меж бровей Эвелис на мгновение залегла морщинка, когда горячий пар коснулся её лица, но это длилось лишь мгновение; она забрала весь жар из воздуха, не позволяя дракону обжечь её.

— Они уготовили мне участь гораздо хуже той, что постигла их. Я притворилась, будто мне мало знаком язык этих земель и слышала, о чём они говорили, — был ли этот жест невольным или же пришлось приложить значительные усилия, возвращая себе власть над телом, но Эва опустила свои пылающие ладошки на чешуйчатый драконий палец. Вздумай эта самка сжать лапу в подобие кулака…

Не сегодня, — мысленно повторила себе Эвелис. — Не сейчас, — и тут же напряжённо закрыла глаза, ожидая страшной и невыносимой боли, когда драконья лапа чуть сжалась. Но боли не последовало. Не последовало и смерти.

Ни алый дракон у аббатства под Шатиёном, ни серебряный дракон отца — не говорили с ней; или, может, она их не слышала из-за своего амулета, как не слышала Фаро в той деревне. Он тогда угрожал ей… не взаправду, наверное, не стал же бы он убивать её? Они друзья. Он играл роль злого дракона, да, потому и угрожал — а тот стражник, Хосе, он передавал ей всё, что Фаро рычал в чужих головах, и слова дракона не расходились с его жестами.

Эта драконица же… не угрожала. Зачем тогда рычать? Клацать зубами? Мысли в голове щёлкали быстро, звучно, словно камушки абака.

— Смерть давно пришла в эти земли.

Насколько она старше Фаро? Он родился уже после того, как мертвецы начали подниматься из могил. Она крупнее его, но сколько лет ей? Сто? Сто пятьдесят? Целых двести? Немыслимый для человеческой жизни срок. Как давно она была в человеческих землях — или, скорее, как давно она там не была?

— Мёртвые бредут наравне с живыми под солнцем и луной. Сначала мёртвые люди заполонят Ойкумену, а затем мёртвые драконы — небо над ней.

Надеюсь, это не звучит как угроза.

Каждая фраза, каждое слово — могло стать последним, и в то же время совершенно точно не могло. На смену слабости пришла необычайная лёгкость, заполнившая собой каждый уголок тела, из которого холодная земля высасывала тепло и жизнь. Кажется, убери эта драконица лапу — и Эва сама плавно поднимется в воздух, будто подхваченное колыханием воздуха легчайшее пёрышко.

— Я могу помочь тебе.

Пожалуй, ничего хуже Эвелис придумать не могла, но лучше правда, идущая от горячего сердца, чем ложь, стелющаяся от холодной головы. Если у драконов есть то, что нужно людям, то наверняка есть у людей найдётся то, что нужно драконам?..

— Если… если тебе, конечно, что-то нужно… — спрашивать, чего она хочет, неразумно. Драконица всегда может ответить, что хочет сожрать эту вздорную человеческую девчонку, нарушившую её покой. В короткой паузе Эвелис, поминая добрым словом матушку и дуэнью, нашла иной вопрос: — Что я могу для тебя сделать? Ты скажешь мне, как тебя зовут?

Возможно, если они всё же откроют друг другу имена, то шансов выжить у Эвелис станет немного больше?..

Отредактировано Evelys Medina (2025-08-23 02:22:52)

Эвелис с трудом удержала нейтральное выражение на своём лице. О, ну конечно. Мужчины судят всех женщин по одной, которая недостаточно умна, недостаточно успешна, недостаточно сильна, недостаточно велеречива, недостаточно предложить-свой-вариант, но стоит им указать на тысячу совершенно иных женщин, прекрасных разнообразием своих добродетелей и остротой ума, как они сей же час обращаются великими слепыми; драконы же судят весь род человеческий по горстке выродков, попирающих законы природы и противных даже всемилостивому Господу…

— В каждом стаде есть паршивые овцы.

Желания вновь оказаться под драконьей лапой не было, поэтому Эва ограничилась лишь этим коротким комментарием. На ноги она поднялась сразу же, как ощутила свободу, и почти сразу ей пришлось отпрыгнуть в сторону, спасаясь сначала от хвоста, а затем от острых каменных осколков, щедро летевших из-под мощных драконьих когтей.

Что же, по всему выходит, что эта драконица только что уничтожила пещеру, которую называла своим домом. Какая сила может вынудить покинуть людской мир, полный удобств, ради какой-то расщелины на Богом забытом острове?..

Жесты драконицы не вязались с её словами; не было той поразительной синхронности, что была с Фаро, который даже жестикулировал на людской манер, чем, безусловно, поразил до глубины души простых жителей Вильбоне. Да что там, даже неразумный дверь движется в соответствии с тем, что чувствует! И только эта огромная чешуйчатая упрямица, отказавшаяся назвать своё имя, действовала так, словно её разум и тело проживали каждый свою жизнь по отдельности.

Происходило что-то неладное — и Эвелис не понимала, что, а вот такой прямой отказ убивать её и вовсе оказался тем, к чему она оказалась не готова. Если всё так, как говорит драконица и Эва пришла в её земли, привела неведомых тварей к её дому… растерзать, растоптать, разорвать! сжечь!

Вместо этого драконица припала животом к земле и со змеиной плавностью скользнула в кустарник, едва ли могущий скрыть её; скоро солнце совсем скроется за горизонтом и густые тени опустятся на землю, позволив чёрной чешуе раствориться в них, но тех, кто пробуждается с приходом ночи, это не обманет.

— Нет… погоди, стой! Куда ты?!

Всё должно было быть не так!

В широко распахнутых глазах Эвелис отражались отблески последних лучей закатного солнца на маслянисто-чёрной чешуе, когда она засеменила вслед за драконицей. Воздух задрожал от щёлканья и противного клёкота тварей, слетевшихся на запах наживы. Эва сжала зубы. На дне зрачков вспыхнули уже не отблески с драконьей чешуи, а собственное пламя.

— Я никуда не уйду!

Эвелис не двинулась с места, когда орда мёртвых с ближайшего кладбища пыталась оставить от аббатства Святого Луки лишь печальное воспоминание — и если бы не вмешательство дракона, посланного не иначе как самим Господом, горстка огненных магов, сопровождающих Его Преосвященство, пополнили бы армию мертвецов вместе со всеми, кто был на богомолье. Отступать было некуда. Позади были люди.

Эвелис не двинулась с места, когда золотой дракон — тогда она ещё не знала, что это был Фаро — устроил переполох в Вильбоне, требуя выдать ему похищенного детёныша. В странном, извращённом подобии выбора Эва предпочла встать на сторону дракона, убив двух офицеров мажеского корпуса, и от суда её спасло лишь то, что их действия навлекли смертельную опасность на мирных жителей, а сама она — оборонялась. Оборонялась же, да? Отступать ей было некуда. Позади были люди. 

Эвелис не двинулась с места, когда дракон отца — и откуда ей было знать, что это его дракон? — опустился на центральную площадь Альтамиры, не двинулась с места, когда пламя его утопило мертвецов, первой из которых сгорела Маргарита, но уже не от драконьего огня, а от огня самой Эвы. Отступать было некуда. Позади были люди. Регентский совет, королева, инфант, сёстры…

Не двинулась она с места и сейчас, когда две дюжины алчных до наживы тварей приближались к ним — лишь вскинула руки отдавая безмолвный приказ огненному океану, извечно бушующему внутри. Клёкот сменился пронзительными воплями, столь нечеловеческими и дикими, что стыла кровь в жилах.

Солнце скрылось за горизонтом, но темнее не стало. В небесах над горным склоном разверзлась геенна огненная — пламя буйствовало, тугими петлями затягивалось на телах жертв, выжигало глаза и проникало в крикливые глотки, испепеляя изнутри.

Тянуть силы из человека — всё равно, что черпать из лужи, пусть и глубокой. Брать же силу для магии от дракона… словно получить в своё распоряжение маре ди Драки. Вспышки огня были ярче, жарче, но стоило Эвелис пытаться ограничить этот поток, как оно почти гасло. Определённо, нужны будут тренировки, чтобы научиться контролировать эту силу, но контролировать себя сейчас было не для кого.