Он мог бы поспорить с Лораном, горячо убеждая его в неизбывности своей страсти. Но лишь упрямо по-бычьи мотнул головой, и отсветы пламени свечных фонарей, расположенных в стенных нишах заиграли кровавым багрянцем на темных его кудрях.
- героев куют из другого железа,- ответил он, невольно отвечая на улыбку Лорана своей. В груди потеплело, словно ему было даровано прощение за все, что он сделал айзенскому принцу, ведомый темной своей страстью. Пусть даже прощения он не искал.
- Сожаления бессмысленны. - Проговорил он, пожав плечами.- Разве что те, которые могут что-то изменить.
Он жалел о том, что не нашел слов, чтобы отказаться от навязанной Советом женитьбы. Но не видел другого способа примирить привыкший к своей своевольной дикости Север с властью ещё одного навязанного правителя.
- А общая дверь нам ни к чему. Ночными разговорами, судя по тому, каким ты стал, тебя найдется кому развлекать. Если не жене, то священнику. Мне не хотелось бы оказаться нежеланным свидетелем особенно интимной беседы.

В голосе Алессандро звучала лёгкая насмешка , но на деле он старался не ревновать Лорана к тому будущему, на которое сам же его и обрёк.

Лоран предсказуемо возмутился, как делал это всякий раз, когда обнаруживал, что хоть что-то идет против его желания. Но теперь это не было забавным, как и преувеличенно низкий поклон, раняще-нелепый в своей ненужности. Отвечать не хотелось.
Теперь, когда за закрытой дверью обычной комнаты, а не семейной усыпальницы, остался черный прах сожжённого тела его жены, Алессандро предпочел бы разбавить южным вином зимнее одиночество долгой северной ночи, не деля её ни с кем. Но объяснять это айзенскому принцу не видел необходимости, как не рассказывал ему о том, что случилось в те несколько мгновений, когда во время бегства из Стоунгейта, умерла Диана, и о том, как именно Лоран был доставлен в Фортунату, как не расскажет, наверное, о многом, просто не желая обращаться к этим моментам даже мысленно. Разговоры о прошлом ничего не меняют.
- Несколько дней назад ты заявлял, что здесь по собственной воле, - прохладно напомнил он спине, покрытой черным, тонкой работы сукном, ниспадающим по бокам тяжелыми складками.

Напомнил без укора, не сомневаясь, что Лоран с его переменчивым настроением и впечатлительным умом уже забыл об оброненной, вероятно, бездумно, фразе, как забыл о ночи, проведенной с монахом, когда получил относительную свободу в пределах Фортунаты. Свободу, каковой воспользовался, чтобы тотчас искать путей получить подлинную. Алессандро мог злиться на него из-за этого, но не понимать и тем более отказывать ему, человеку наиблагороднейшего происхождения, в природном праве желать свободы, не мог.
От тихого голоса, от неровного дыхания, делящего торопливые фразы по спине ромея пробежали мурашки и смысл сказанного сделался неважен, как неважной был сама эта манера Лорана придумывать что-то, а после предъявлять свою сиюминутную выдумку, как намерение самого Алессандро.
- Прекрати. - Произнес он, отстраняясь и отступая на шаг. – Можешь выбирать здесь любые покои, делать их смежными или соединять лестницей с другим этажом. Эльфов здесь с избытком – пусть поработают. А я возьму Роана и к рассвету выдвинусь во Фройненген. Раз гонца с известием о взятии Райхенбаха все еще нет, значит, придется все сделать самому. Ты же, - он устало улыбнулся, - как закончишь приручать здешних лордов и вынесешь приговор Ардженти, если этого не сделают волки, отправишься на Запад порталом, сразу в Рингнесс. Наших расставишь сам, донна Орио возьмет на себя восточное побережье. Вот и вся стратегия, Ваше северное Высочество.
Дыхание его сделалось тяжелым, лицо помрачнело, а в глазах под чуть сведенными бровями, читалась угроза.
- И запомни. Если не готов к тому, чтобы хоронить жену, держи её в недосягаемости от меня. Или смирись с тем, что я уберусь подальше от вас, прежде чем выдерну из нее жизнь одним только своим желанием. Ты стоял между мной и Айзеном, но Тьма внутри меня уничтожит любого, кто не достаточно силен, если он или она встанет между мной и тобой.

Теперь, когда новые их роли были определены и сделано это было в присутствии северных лордов, то есть слово Алессандро Дианти, эльфийского ставленника, короля мертвых, и повелителя, перед которым вынужденно склонились живые властители долин, лесов или болотных низин этого сурового края, отказаться от своего решения, он не мог.
Да и не отказался бы, если бы мог – для Дианти данное слово значило не меньше, чем клятва, скрепленная кровью, несущей зачарование на гибель тому, кто её нарушит. Но что еще он мог подарить такому возлюбленному, как айзенский принц? Небеса и морские глубины ему не принадлежали, а южное герцогство, испокон веков не считавшее себя частью Кастилии, вопреки мнению всех, кто не понимал политических тонкостей, было бы лишь забавной и приятной мелочью против того, что Лоран фон Гессен мог заполучить, пожелай он отделить от кайзерского домена земли в свое управление и присовокупить к титулу принца герцогский, связанный с определенными землями.
Он шел рядом с Лораном, слушая его, но не отвлекая на собственные ответы и комментарии, поскольку знал, что единственный язык, на котором они понимают друг друга безоговорочно – это язык торопливых ласк и жадных поцелуев, стремления слиться воедино, заставлявшего отбрасывать долгие нежности. Манера Лорана задавать вопросы так, что любые объяснения превращались в оправдания, ничуть не изменилась за десть лет, благополучно прожитых порознь.
Манера Алессандро не отвечать на вопросы вовсе и ничего не объяснять – тоже.
Покои, выбранные принцем из тех, что были ему предложены, никак пока не подходили ему, но были очередным вайзельским образчиком эльфийского вкуса и мастерства – это становилось понятно, едва взгляд падал на места крепления деталей кресел или стульев, задерживался придирчиво на скатертях и портьерах, привлеченный изысканно-тонкой вышивкой, на которую мастерицы из людей потратили бы недели, если не месяцы. Колдовские вещи обладали цельностью, не будучи собранными из деталей. Но древесина ни по виду, ни на ощупь не отличалась от настоящей, металл был металлом, а ткани обивок и занавесей имели разную текстуру и тот, кто не знал, что убранство покоев может быть нерукотворным и не подумал бы о колдовской его природе.
Отказываться от предложенного вина не стал, хотя оно и остыло, отчего вкус утратил значительную долю пряности, а аромат специй и вовсе не ощущался. Но пить не спешил, задумчиво слушая Лорана. А когда тот высказался то ли с неохотой, то ли с трудом находя слова, обронил:
— Вот, значит, как. Ты укоряешь меня в том, что я изменился? Странно, не правда ли?
В голосе звучала усталая ирония.
- И в самом деле, отчего бы мне не найти гитару и не сложить веселую балладу о мятежнике, которому не терпелось узнать вкус настоящей битвы и умереть в волчьей яме вместе с предавшими его друзьями. Или о запретной любви двух мужчин, которым придется как-то делить не женщину, а дикую, холодную страну, где маги – не редкость, а мертвых в домах и на улицах городов больше, чем живых. Надену маску и плащ менестреля и спою ее на твоей свадьбе. Пусть все повеселятся.
Он в несколько глотков опустошил кубок, почти не чувствуя вкуса. Лишь язык и гортань слабо ожгло кислотой. Второй раз кубок он наполнил сам. Поднял его в жесте, обозначающим посвящение или тост, но вместо каких-то слов, только улыбнулся Лорану, белозубо и хищно прежде, чем приникнуть к холодящему горло и желудок напитку.
Пить целенаправленно, чтобы напиться, он научился тоже на Севере. Но потерю контроля над собой допускал только в Фортунате, под защитой костюмов, масок и незыблемых ролей. И если бы опьянение делало невозможным использование магического дара, то легко стал бы пьяницей. Но ему хватало и тех приступов ярости, после которых он обнаруживал рядом с собой трупы любовников или слуг. И вовсе не хотел однажды задушить Лорана или свернуть ему шею, ослепленный ревностью.
- И не стоит винить Север, - он покачал головой.
Винный жар, пусть и запоздало, растекался в подреберье, привычно окатывая внутренности и обещая расслабление телу и уму.
- Это не Север, это Смерть. Не та костлявая уродина с косой, которую повсюду изображали в Кастилии, да и в Айзене, я знаю. А та, с которой рядом приходится жить, ходить рука об руку, принуждать к службе и пахоте. У этой смерти лицо кастильской инфанты Дианы. И северные мадонны теперь походят только на нее. И я хотел бы выгнать её, не травя трупами воды Гьель, но удобрив их пеплом Айзенские земли. Если этого не сделаю я теперь…
Он устремил на Лорана темный взгляд, но смотрел словно сквозь него, на ряды мертвецов, покорно ждущих своего часа вот уже несколько десятилетий.
- Я стану одним из них. И кто знает, кому достанется тогда корона короля мертвых? Ардженти? Этот, - Алессандро усмехнулся, - погонит армию не на Рейхенбах, не развернет ее вдоль Леса, обратив лицом к нему, а направит прямо на Фрайбург. Или ты думаешь, Санкт Отмар был выбран случайно?  Потому только, что до него удобнее всего добираться от Вайзеля? Все короли делали то, что я последние десять лет – оттягивали нападение и… копили армию, делая её многочисленнее, сильнее, маневреннее. И погонщики мертвых, некроманты из местных, все меньше и меньше уступают в мастерстве капитанам, обученным в Святой Анне. Ты Гессен и ты уже возглавил эту Войну. Стань их Гессеном, брось Северу несколько костей, в грызне за которые, мы положим десятки тысяч мертвецов и избавимся от самых ненадежных из некромантов. Они… не поймут. А те, кто поймут, поддержат тебя, не сказав ни слова.