- А всё, – упершись пухлыми локтями в раздаточную стойку, с самым скучающим видом пожала плечами хозяйка, закидывая в рот сразу несколько хрустящих солёных крендельков, которые выпекались каждое утро на огромных противнях сразу поутру после хлебов.

Тесто заводилось на соленом смальце, приправлялось густо сухим чесноком и специями, а сверху посыпалось крутой морской солью, что тоже хрустела на зубах. Их расставляли бесплатно на каждом столе, подсыпая всегда щедрой горстью, чтобы каждый мог закусить эль или вино, и люди, зная такую невиданную щедрость, набивались за столы ещё загодя, как только сумерки начинали спускаться с гор, чтобы успеть себе занять место за дармовым угощением. Крендельки получались слишком солёными, и сводило колко от рапы губы, и оттого хотелось скорее и побольше запить, дёргая и торопя девок-разносчиц. За количеством и качеством крендельков хозяйка следила сама, за оплошность гоняя кухарок помойной тряпкой, и оттого корзины с ними, выстланные серой льняной холстиной, были всегда полны и блестели от жира и кристаллов крупной морской соли.

- Всё, говорю, не будет свадьбы, – меланхолично закинула следующую горсть донна Роза, старательно двигая челюстями и, не отрывая локтей от столешницы, умудряясь прихлёбывать из кружки. Пустой с утра трактир по случаю готовившегося события был надраен песком до посветлевшей древесины на столах, чего те не видывали от их рождения у столяра, и теперь кухонные девки спешно сворачивали разложенные на них скатерти и расставляли.

- Женишок накануне успел невесту оприходовать, а потом батя его заявил, что девка порченная, и они такую замуж не берут, стало быть, и свадьба отменяется. А раз свадьбы нет, так и задатка за неё нет, – с кухни потянуло свежим выпекающимся хлебом и раскаленным жиром, донна Роза удовлетворенно потянула носом и снова обернулась к лютнисту у входа.

- А раз задатка у меня нет, так и у тебя нет. Так что возвращай обратно, что я тебе наперед уплотила, и разойдёмся. Будешь мимо проезжать ещё, заходи, у-а-а-а-ах, – донна Роза размашисто зевнула, выпрямляясь и прикрывая рот предплечьем.

– Поёшь ты тонко, как козел, но складно, у нас такое любят, глядишь, ещё заказ где найдёшь. Бьянку, вроде, через месяц-другой кожевенщик с Святого. Патриция замуж выдавать собрался, а он человек зажиточный, должен на свадьбу хорошо раскошелиться. Если, конечно, и его девку не испортит никто! – зычно хохотнула она, и перекинула застиранную льняную простынь через плечо.

Минутой позже именно ею донна Роза гоняла этого блеющего козла по всей улице, призывая на голову все кары небесные, помощь Создателя в том, чтобы под его ногами разверзлась мостовая Сигуаэнсы, когда оказалось, что заезжий певун все деньги пропил и сам рассчитывал на ещё некоторое понимание и долг до вечера. Потому что крадёт у несчастной женщины последние, кровные, по миру пускает и голодать заставляет! Впрочем, орала она быстрее, чем бегала, быстро с непривычки упыхавшись и мстительно пообещав оторвать ему яйца и подать их же, но маринованные, на ужин, попадись только он здесь ещё раз. Из дверей лавок и окон высыпали все, но под горячую руку доньи попадать никто не хотел, помогая улюлюканьем, словно загоняли зайца в силки.

Смачно харкнув на брусчатку и следы на пыли, донна закинула извалянную в грязи простынь на плечо, упёрла руки в бока и круглой, сытой павой проплыла обратно в трактир. Ничего, Кастилия не так велика, городов денежных мало, а этих выпивох так и тянет туда, где задарма можно грош получить и под юбку заглянуть. Она своего дождётся.

Отредактировано Armando Riario (2025-06-19 21:34:08)

Подпись автора

Ой, а уж донна Роза думала, что сегодняшний день будет скучным, потому как ни тебе ярмарочного дня, ни праздника церковного, ни скандала захудалого, чтобы хоть что-то людей из домов да лавок на улицы выгнало. А скучные дни хозяйка «Розог и роз» не любила, потому как кто дома сидит, тот дома ест и пьёт, и денег к ней не несёт, оставляя несчастную женщину буквально голодать и думать о паперти. Поэтому в такие дни, ещё по-летнему жаркие, но уже с налётом осеннего сырого уныния, донна Роза была особо непереносима характером, начиная недовольно бубнеть на всё движущееся, стучать кастрюлями и хлопать дверьми с самого утра, гоняя кухонных девок полотенцем и громкими окриками.

Суп минестра-беладах, густое гороховое пряное варево, недосолен и пресен, баранина чилиндрон не дохарена до золотисто-коричневой корки, в тушеные бычьи хвосты вина перелили, да эдак и они её по миру пустить решили! Всё сама, всё сама, ни минуты отдыха нельзя себе позволить, чтобы эти криворукие не напортачили! Конечно, не свои ведь деньги они тратят, а её, заработанные трудом вот поистине праведным, но когда это кто поймёт? Когда душа её на небеса вознесётся, а тело нетленным останется, чтоб все вокруг поняли, какая она святая женщина?!
Ох, ни минуты покоя!

Донна Роза с лицом недовольным и суровым, как у стражника подле герцогских ворот, потянула в рот ложку супа с телячьей печенью и сухим сыром, собралась уже скривиться, и тут заподозрив недоработку, как вдруг услышала по улице отдаленное, приглушенное, словно первый весенний гром, хлопанье дверей, потом нарастающие крики, и лицо её расцвело улыбкой столько нежной и умиротворенной, как у деревянного толстощекого купидона, что венчал навершие кровати торговца тканями дона Молино. Той самой, что почтенный дон заказывал у лучшего мебельщика Сигуаэнсы и всего герцогства Риарио, потому как у его жены донны Паблины после вторых родов спина болит на старой спать. Дон Молино хвастал за кувшином вина, сколько такая стоила, полгода можно на такие деньжища жить, если с умом тратить!
Сказала бы донна Роза, отчего у Паблины Молино спина болит, меньше на четвереньках ползать надо, да женщина она кроткая и богобоязненная, ей сам Создатель не велит о таком и говорить, и думать, не то что этой шлюхе.

С приближением пока ещё плохо различимых, но вполне ясно недовольных криков, душа донны Розы продолжала расцветать, потому как, вторя отголоскам, затопали ноги и загомонили люди, повысовывавшие свои носы тоже в ожидании развлечения.

- Бертина! – зычно гаркнула она, откладывая деревянную ложку с длинной ручкой в сторону от тихо, не в пример хозяйке, булькающей кастрюли. – Сыра столько в суп не клади, а то разоришь меня, а я из твоего недельного жалованья вычту! И миски натри, да готовься разливать! А я пойду гляну, что там за шум...

Уперев руки в бока, донна Роза, колыхая обширными бёдрами, как галеон королевского флота, почти успела дойти до распахнутой в честь погоды входной двери, чтобы причаститься к слухам в числе первых, как они её настигли сами.

- Ох ты ж! – охнула она, отпихнув от себя подальше влетевшего в неё мужика, и снова упирая кулаки в мощную корму.
- А-а-а-а..! – затянула она, когда сощуренные глаза состыковали увиденное настоящее и промелькнувшее болезненно, как чирей на заднице, прошлое, и с каждым новым моментом воспоминания её голос становился громче, напоминая трубу-карнай.
- Явился! – восторжествовала она, громогласно оповещая о своём счастье. – И снова без гроша! Так это по твою душу? – живо сложила жизненный опыт к носу она. – И на кой ляд мне тебя спасать? Чтобы ты мне должен остался, как земля герцогу, по праву рождения? Ну, говори, какой мне с тебя толк? – толкнула лютниста грудью Роза. – Аа-а-ай, потом разберемся! Они мне сейчас весь трактир разнесут, если тебя тут застанут, одни проблемы на мою голову! – зашипела она змеёй, сильными руками за плечи разворачивая и придавая музыканту ускорения на кухню.
- Давай, лезь под мешки с репой! И вы чтоб не звука! – замахнулась полотенцем на хихикающих работниц она, резко развернувшись после и топая обратно в зал, словно командор.

Крики и ругань подобрались совсем близко, пока не влетели через дверь, заботливо подпертую камнем, чтобы разносить по улице запахи мяса и хлеба.

- Где? Где он?! – красный, потный и не привыкший к бегу детина с одышкой упёр руки в бока, остальные оглядывались по сторонам.
- Кто? Суп? На печи, где ему ещё быть, рановато вы на обед, – недовольно пожала плечами донна, невозмутимо возвращая на законное место, то есть на плечо, полотенце.
- Вор! Бруччо, сын мельника, сказал, что видел, как тот сюда бежал!
- Ах во-о-о-ор... – протянула с пониманием донна Роза, ковыряясь ногтем меж зубов и смачно цыкая. – И у кого что украл?
- Дон Молино обнёсли! Забрался, пока хозяйка дома одна была, да тут сам дон подоспел и спугнул! Он в окно и сиганул, ну а мы за ним, – Петруччо оглядывался по сторонам, набычась.
- Ах, дона Моли-и-ино... – с пониманием потянула донна Роза, хмыкая. – Хороший дом, богатый. Донна Паблина крик подняла?
- Орала страсть! Вся улица слышала!

Уж не слышала бы, ага, донна Роза покивала сама себе, подбоченясь в свою очередь.
- Ну а у меня что ищешь? – шагнула она тяжело вперед, снова цыкнув зубом. – Вора? – ещё шаг тяжёлой поступи. – То есть ты, мерзавец, которого я ссыкуном видала в мокрой рубашке, – ещё шаг, – хочешь меня опорочить? Хочешь сказать, что я, приличная донна, мужика тут под юбкой укрываю? – она подошла вплотную, подпирая подбородок грудью и снизу вверх сверля Петруччо чёрными глазами из-под волос с проседью.
- Давай! – взревела она. – Оскорби несчастную одинокую женщину, которую некому защитить! Пусть все знают, что донну Розу может любой обидеть, кому вздумается! Давай! – разливалась трубой судного дня она. – Но только не забудь рассказать об этом святому отцу на воскресной мессе, чтобы он посмотрел в твои бесстыжие глаза! Давай, опозорь меня!
- Донна Роза, да я... Да ну... – Петруччо вместе с остальными попятился назад, неловко оступаясь.
- А пока вы тут честную женщину позорите, вор ваш уже давно через стену городскую сиганул! И что вы хозяину скажете? Что впятером его проворонили, олухи? – донна Роза пошла вперед, грудью, словно тараном, расчищая путь.
Помявшись и плюнув, слуги Молино сплюнули, развернувшись, пооглядывались, и припустили для вида дальше.

- Бертина! – зычно крикнула Роза. – Прибери тут, натоптали.
А сама отправилась на кухню, ловко для своих и возраста, и тучной фигуры наклоняясь к мешкам в углу и за ухо вытаскивая лютниста на свет божий.
- Брысь отсюда все! – зыркнула она. - Паблина Молино, значит, да? – тихо пропела она, когда кухня с грустным вдохом опустела.

Подпись автора