ОРИЭН ИДУЩИЙ ЗА ВЕТРОМ

Bartek Borowiec

«Мельница - Дорога.

ДАТА РОЖДЕНИЯ, ВОЗРАСТ: появился на свет на пятнадцатый день сердца хлебов, год потерялся в веках, после 6000 лет потерял счет годам
РАСА: эльф
МАГИЯ: эльфийская магия, особенно любима артефакторика
РОД ЗАНЯТИЙ:когда-то может и был, но, как и многое другое, затерялся в веках, ныне обычный безродный путешественник
МЕСТО РОЖДЕНИЯ: эльфийский лес

РОДСТВЕННЫЕ СВЯЗИ:
За шесть тысяч лет Ориэн оставил несчётное число потомков – полуэльфов, чьи жизни промелькнули для него, как вспышки светляков. Все они давно превратились в прах, а память о них растворилась в веках. С редкими чистокровными эльфийскими детьми все отношения строились индивидуально.

ИСТОРИЯ ПЕРСОНАЖА:
▼ Ориэн родился под сенью древних деревьев эльфийского леса в разгар сезона хлебов. Как и все юные эльфы, постигал магию и ритуалы. Но даже тогда, в дни бесконечных праздников и священных танцев, его сердце стремилось за пределы Леса. Он слышал шепот ветра, звавшего его вдаль, и однажды, едва достигнув отрочества, последовал за ним. Это был побег, полный юношеского задора и уверенности, что мир ждет его с распростертыми объятиями.

▼ Первые встречи с людьми стали для него шоком. Они были шумными, нелепыми, смертными — и невероятно живыми. Ориэн, воспитанный в убеждении, что эльфы превосходят всех, с удивлением обнаружил, что люди способны на то, чего никогда не смогут его сородичи: любить так яростно, творить так безрассудно и умирать так... быстро. Он нашел друзей среди поэтов, бродяг, ученых и даже воров. Каждый из них оставил в его душе след, который время не смогло стереть.

▼ Когда смерть коснулась его последнего друга-человека, Ориэн столкнулся с невозможностью принять эту потерю. В отчаянии он обратился к магии, как всегда делал, когда сталкивался с неразрешимым. В заброшенной астрономической башне на скалистом утесе, где когда-то они вместе наблюдали за падающими звездами, эльф начал свой самый амбициозный проект.  Он собирал воспоминания, как драгоценные камни - каждую улыбку, каждый взгляд, каждую шутку, что они когда-то делили. Эти осколки прошлого он вплетал в хрустальную сферу. Тело он создавал с болезненной тщательностью. Основой стали кости священных оленей из эльфийских, оплетенные жилами из серебряных нитей. Мышцы свил из лепестков бессмертника, пропитанных эссенцией вечнозеленых папоротников. Кожа возникла из паутины, сотканной в полнолуние. А сердце... сердце он вырезал из цельного алмаза, в который поместил хрустальную сферу с воспоминаниями. В ночь без луны, он вдохнул в творение жизнь, принеся в жертву каплю своей бессмертной крови. Искра магии пробежала по серебряным жилам, и существо открыло глаза - те самые глаза, что он помнил до мельчайших золотистых крапинок в зеленой радужке.

Первые дни Ориэн пребывал в экстазе. Его творение ходило, говорило, смеялось тем самым смехом. Оно помнило их шутки, их приключения, даже те мелочи, о которых, казалось бы, должно было забыть. Но постепенно эльф начал замечать пустоту за совершенной оболочкой.
Однажды, когда лунный свет струился сквозь разбитые витражи башни, окрашивая каменные плиты в синеву, Ориэн задал кукле вопрос, который прежде не приходил ему в голову.
— Расскажи, — сказал он, проводя пальцами по пыльному глобусу с созвездиями, — что ты чувствовала, когда вчера вечером увидела падающую звезду?
Кукла повернула к нему голову. Ее глаза — точная копия тех, что он помнил, — отражали дрожащий свет свечей. Губы приоткрылись, будто собираясь произнести слова... и сомкнулись вновь. Она улыбнулась. Той самой улыбкой, которая когда-то сопровождала шутки о глупых астролябиях и слишком крепком вине. Но сейчас за ней не стояло ничего, кроме пустоты.
Она могла повторить его старые фразы. Могла рассказать, как они однажды ночевали под открытым небом, и он, человек, смеялся, что звезды похожи на дыры в потрепанном плаще какого-то ленивого бога. Могла даже изобразить тот смех — тот самый, с хрипотцой и неожиданно высокими нотами.
Но она не могла сказать ничего о вчерашней звезде.
Потому что это было новое.

И в этот момент Ориэн понял всю глубину своего поражения. Он создал не живого — он создал памятник. Красивый, точный, болезненно знакомый... но всего лишь собрание застывших мгновений, которые больше никогда не сдвинутся с места.
Однажды он покинул башню, оставив в ней свою куклу, не в силах оборвать вновь ее нежизнь.

▼ Ориэн брел по каменистой тропе, не замечая ни пути, ни времени. Он шел, не зная куда, уже почти превратившись в призрака, в бледную тень самого себя. Внезапный удар в бок вырвал его из оцепенения. Маленькая фигурка в лохмотьях, пахнущая потом и страхом, отскочила от него, успев лишь выронить украденный каравай. За поворотом уже слышались грубые крики. Не смотря на то, что к тому моменту Ориэн почти утратил волю к жизни, он все же не мог оставить ребенка в такой беде и протянул торговцу кольцо, что стоило явно дороже какой-то буханки. Они вышли за городскую стену, где среди развалин старой мельницы ещё держалась прохлада ночи. Мальчик, дрожа, прижимал к груди спасённый каравай, а Ориэн смотрел на свои руки - те самые, что ещё вчера готовы были разомкнуть последнюю цепь, связывающую его с этим миром. Теперь же они автоматически разворачивали плащ, чтобы укрыть дрожащие детские плечи.
Рассвет застал их у ручья. Мальчик, представившийся Лукасом, жадно глотал воду из сложенных горстью ладоней, а Ориэн сидел на мшистом валуне, наблюдая, как первые лучи солнца играют в его спутанных волосах. Всё ещё не понимая, почему он это делает, эльф достал из походного мешка кусок сыра и ломоть вчерашнего хлеба - припасы, которые собирался вовсе не использовать.
Дни потянулись один за другим. Лукас оказался цепким, как репейник, приставшим к плащу путника. Он болтал без умолку, задавал бесконечные вопросы и с удивительной для человеческого детёныша лёгкостью усваивал основы магии, которую Ориэн демонстрировал скорее по привычке, чем с намерением учить. Однажды, когда они ночевали под открытым небом среди высоких трав, в небе вспыхнула падающая звезда. Лукас, уже начавший дремать, вдруг вскочил и, тыча пальцем в небо, воскликнул: "Смотри! Это же дракон чихнул и выронил свою золотую пуговицу!"
В тишине ночи эти слова прозвучали особенно громко. Ориэн замер. В его памяти всплыли слова давно ушедшего друга, сказанные так же нелепо и прекрасно: "Звезды - это дыры в потрепанном плаще ленивого бога". Одни люди уходили, другие появлялись в твоей жизни. Что-то в груди эльфа дрогнуло, словно ледяная глыба, сковавшая сердце, дала трещину.
Сначала из его губ вырвался лишь тихий звук, похожий на всхлип. Потом ещё один. И вдруг Ориэн рассмеялся - по-настоящему, до слёз, до боли в животе, смехом, который сотрясал всё его тело. Он смеялся так, будто наверстывал все столетия молчания. Лукас сначала испугался, потом заулыбался, а потом и сам залился смехом, хотя и не понимал, что именно так развеселило его странного спутника.
С этого вечера всё изменилось. Ориэн больше не просто позволял мальчику следовать за собой - он начал учить его всему, что знал сам.

▼ Ориэн обожает магию — не как инструмент власти, а как искусство. Для него заклинание — это поэзия, а ритуал — танец. Считает, что нет "плохой" магии — есть только грубые руки.

▼Я помню каждое ваше любимое заклинание. Заклинание Алины из Редмута, которая превращала дождь в лепестки. Глупый огненный трюк Теодора, который умел поджигать только собственные брови. Тихую песенку Лиры, чьи светлячки выстраивались в созвездия. Иногда он использует их приемы — не из нужды, а чтобы вспомнить. Когда в его руках вспыхивает чужое заклинание, он на мгновение снова видит их лица.

▼ В своих путешествиях Ориэн часто притворяется бродячим бардом, он поет о старых друзьях и старых путешествиях, оживляя образы из прошлого в своих песнях.

ПРОБНЫЙ ПОСТ:
Сейчас Земля нравилась ей больше. В её «лучшие» годы она была на ней раз или два, и каждый раз это было сражение. Она мало что запомнила, кроме того, что небо здесь ярко-голубое — оно никогда ей не нравилось, слишком слепит глаза. На родине небо розовое. Когда-то Кори сказала, что её волосы похожи на небо Тамарана. Тогда это была попытка поддержать Команд'р, которая ненавидела свои волосы — они были следствием её болезни, невозможности полноценно впитывать ультрафиолет, который должен был делать их ярко-рыжими. Сейчас она понимала, что это было очередным проявлением жалости. Жалость — это ещё хуже открытого презрения.

Интересно, что Кори думает о небе Земли? Как кажется Команд'р, этой жалкой планетке так идёт больше — багрово-мутные облака и серая пыль. Ей не было дела до Земли — будь Дарксайд более сговорчивым, она могла бы быть по другую сторону баррикад. Но ей не повезло. Одна из тысячи неудач, которые вплелись в её жизнь, как будто внесённые в её ДНК. Дарксайд — не Псионы. Им не нужен был союз с марионеточной королевой. Тамаран ему нужен был как ресурс. Ком на многое могла бы пойти ради власти. Она готова была поставить свой народ на колени перед Псионами, если это значило, что они будут на коленях и перед ней. Корона — вот что имело значение. Не её форма, не её вес, а то, что она значила. Даже если бы это была жестяная безделушка, вручённая ей Псионами как подачка. Даже если бы каждый взгляд её подданных прогонял по её спине ледяную волну ненависти. Она царствовала. А Кори... Кори осталась ни с чем. Её границы были размыты. Она была готова пойти на многое, чтобы получить то, что было её по праву. То, что отняли у неё по причинам, которые от неё не зависели. Она была готова править рабами. Но не мертвецами.

Корона — всё, что имело значение. Но значение терялось, когда подданных не оставалось. Поэтому она была здесь, поэтому пошла на этот глупый союз. Людишки. Людишки, которыми Кори была так очарована, которых любила едва ли не больше родного Тамарана. Мерзость. Они — тараканы вселенной. Но именно они держались лучше всего. Именно они создали хоть какое-то подобие сопротивления Дарксайду.

Этот союз был противоестественным. Как яд, разведённый в воде, который приходится пить, потому что жажда убивает быстрее отравы. Команд'р стояла среди них — Титанов, этих жалких героев — и чувствовала, как каждый мускул в её теле напряжён до дрожи. Они не доверяли ей. Она презирала их. Но больше всего она презирала себя — за то, что теперь дышала тем же воздухом, что и они. За то, что её ноги стояли на том же полу, где оставляли следы их сапоги. Всё здесь было пропитано Кори — её дурацким благородством, её улыбками, её запахом (даже если его и не было, Команд'р чуяла его повсюду). Эта планета была её планетой. Эти люди были её людьми, и Команд'р везде мерещились её прикосновения, как будто её сестра запечатлелась в каждом человеке и в каждой песчинке. Поэтому она презирала на Земле всё, даже сам воздух.

Каждый вдох обжигал лёгкие — не гарью, а самим фактом, что этот воздух когда-то наполнял её лёгкие. Что он входил в её грудь, смеялся на её губах, становился частью её голоса. Команд'р хотелось перестать дышать, разорвать эту невидимую связь, но тело предательски продолжало втягивать ненавистную смесь азота и кислорода — ту самую, что когда-то питала её.

Она шла по улицам, и асфальт под ногами казался осквернённым — ведь она ступала здесь первой. Эти трещины на тротуаре, эти обугленные стены — всё хранило незримый отпечаток её присутствия. Команд'р вдруг яростно пнула камень, наблюдая, как он катится в подворотню.

Там тоже была она.

Везде была.

Когда-нибудь, если она не умрёт в этой войне, она вернётся. Вернётся и сожжёт эту планету дотла. Сожжёт все следы существования Кори из вселенной. И из своей памяти.

И наконец-то станет свободной.

А пока... Пока она слышит звуки битвы. И это хорошо. Ей надо отвлечься. Эта планета — всего лишь поле битвы для неё.

Она поднимается в небо и видит, как в клубах апокалиптической пыли сражается человек. Она знает его. Знает лучше, чем хотелось бы.

Он — Ксератх’кор.
У этого слова не было дословного перевода ни на один земной язык, но тамарнцы называли так что-то пережёванное, использованное, выброшенное, зачастую включая в само оскорбление и того, кем несчастный был использован.

Команд'р замерла в воздухе, наблюдая, как Найтвинг отчаянно сражается с парадемонами. Его движения, обычно такие точные и грациозные, теперь были тяжёлыми, запоздалыми. Кровь стекала по его маске, смешиваясь с грязью и потом. Он проигрывает.

Мысль пронеслась в голове, острая и сладкая, как лезвие. Пусть падает. Пусть умирает. Ведь он — всего лишь ещё одна вещь, которую она бросила. Ещё один Ксератх’кор, оставленный Кори на этой проклятой планете.

Но...

Но если он умрёт, это будет значить, что она на шаг ближе к проигрышу в этой войне.

И прежде чем сознание успело оформить мысль, её тело уже двигалось. Фиолетовая энергия взорвалась вокруг кулаков, когда она врезалась в строй парадемонов, разрывая их на части с яростью, которая не имела ничего общего со спасением.

— Ты выглядишь жалко, Ксератх’кор — бросила она Найтвингу, отшвыривая последнего демона в стену.

ДОПОЛНИТЕЛЬНО:
Есть ли вам 18 лет? |  да
Если да, то нужен ли вам доступ в раздел NC18+? |  да