О людях и эльфах от Inyaru — Знаешь, Адалин, я попытался подслушать человеческую исповедь.
— Ну и?..
— Они считают грехом поцелуй, но не войну.
— Прекрасно. Тогда мы им понравимся.
Сейчас в игре: Осень-зима 1562/3 года
антуражка, некроманты, драконы, эльфы чиллармония 18+
Magic: the Renaissance
17

Magic: the Renaissance

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Magic: the Renaissance » 1562 г. и другие вехи » [1562] Ovunque tu vada


[1562] Ovunque tu vada

Сообщений 1 страница 2 из 2

1

https://forumupload.ru/uploads/001c/5e/af/40/263922.jpg
«Билет
На выход и на вход
В груди
Ударит и замрет,
Ответь сразу на все,
Поставь точку в конце»

Альтамира, королевский дворец/8 день венца сезона плодов (08.11.1562)
Ezio Santoro, Armando Riario
История о том, как у судьбы нет случайных людей и поворотов, и если суждено Создателем столкнуться лицом к лицу с теми, кого чаял никогда больше не видеть, то нужно пройти это испытание с достоинством, ибо только Ему ведомо, что есть испытание, а что - награда.

Подпись автора

https://forumupload.ru/uploads/001c/5e/af/40/962319.gif

+4

2

[indent] Рагно уросил, фыркал и норовил клацнуть зубами встречных зевак, праздно прогуливающихся по узким улочкам Альтамира, пугал пригревшихся и задремавших на осеннем солнце стариков гулким раскатистым ржанием, бросая при этом на каждого несчастного недовольный взгляд. Если бы жеребец мог, как и его хозяин, пользоваться огненной стихией в своих целях, то и эта узенькая улочка со свисающим уже желтеющим плющом по стенам и эти ровные, аккуратные столичные домики заевшихся мирян вместе с их счастливыми физиономиями полыхали бы праведным очищающим огнем из Святого Писания. Городские часы отбили восемь ударов, им вторили колокола аббатств, церквей и часовен неровным, ленивым эхом, расползающимся над охристыми крышами и башнями столицы. Затерявшийся звон ударялся о высокие стены дворцов знати, плутал в низинах каналов, забирался во фруктовые сады и терялся среди выбеленных старательно стен кабаков и постоялых дворов. Воздух, еще по-осеннему, не прогретый, отдающий ночной прохладой с терпким привкусом дыма от просыпающих жаровен и печей, постепенно наполнялся запахами, звуками и вкусами просыпающегося мира. Среди уже привычного аромата жареного лука, свежего хлеба, конского пота и навоза, гниющих рыбных голов у рынка за часовней, чьи стены помнят может быть самого первого из рода Санторо, теплой кровавой требухи и сладковатого запаха последних фруктов, витал неумолимый, уже отчетливо ощутимый запах надвигающихся зимних холодов. Из кабаков все чаще стал доноситься аромат теплого вина со специями, жирной похлебки из двух видов мяса на густом бульоне из сочных корнеплодов, которая подавалась с поджаристым хлебным ломтем, щедро намазанным чесноком. 
[indent] Всадник рассеянно похлопал вороного по длинной мускулистой шее, то ли успокаивая животное, то ли отвлекая себя от мысли о плотном завтраке в хорошей компании сослуживцев, желательно где-нибудь подальше от столичной суеты. В пригороде за пару миль, где начинались монастырские поля винограда, скрытая от глаз несведущих в разгульной жизни, стоял придорожный кабачок с покосившейся от времени крышей и треснувшей трубой. На почерневшей от времени вывеске все еще можно было различить головы трех кабанов, призванных дать понять уставшим путникам, что те попали под крышу не простой забегаловки, а вполне себе достойного трактира, все еще носящего гордое название "Три кабана". Бесхитростная кухня, толстушка-хозяйка с добрыми глазами, у которой все молодые выпускники Академии носили милое прозвище "Bonito", но самое бесценное - та удаленность от штаба с капитанами, а значит, некоторый образ свободы в успевшей опостылеть столичной службе. Ни тебе удушающих накрахмаленных воротников и манжет, ни тебе салонного этикета с его вычурными правилами, пока дела и приказы найдут тебя в этом укромном местечке, вся их безотлагательность к тому времени могла и испариться. Особо остро Эцио ощущал в этом укромном уголке быстроту течения жизни простых людей, а холмы и виноградники на горизонте напоминали своими однотипными колкими кустами в ряд, родительский дом и семью. Создатель свидетель, стены "Трех кабанов" повидали магию всех подвластных стихий, а крыша трижды горела, подобно победоносному факелищу в ночной мгле, ознаменовывая пожарищем апофеоз какой-нибудь очередной дуэли.
[indent] Узкая булыжная мостовая упиралась в улицу Креста, расширяясь и обрастая по бокам сточными канавами, узкими и глубокими, несущими все столичные нечистоты вниз, к реке. Запах тут стоял отменный, отшибающий всякий аппетит с непривычки, но он же смешивался с благоуханием роз из садов богатых домов, обретая характерный сладковатый флер, впитывающийся в одежду и выдающий всякого, кто пользовался этой дорогой. Но иначе к дому полковника не попасть, если не желаешь тратить время на объезды. Улица Креста упиралась в Большую площадь, с которой уже хорошо виднелся облик королевского дворца. На этой длинной, пропахшей розами и мочой улице, можно было найти дома придворных, в чьей казне хватило денег на выкуп земли и архитекторской мысли, которая диктовала высоту и асимметричность этажей, длину анфилад и балкончиков. В точно таком же жил Тайтус, чья должность обязывала обзавестись образом церковного ретабло над входом, разбросанными по фасаду картушами и архивольтами, негласно дающими понять о титуле проживающего тут человека. Чем  ближе к королевскому дворцу, тем богаче и выше становились дома придворных, чаще встречались уличные торговцы, расхваливающие свой скарб самыми высокопарными словами, невыносимее становилось на душе Эцио. Он не знал, зачем его позвали к начальству, мог лишь догадываться, что рапорт его с прошением о переводе на границу Кастилии все таки прочитали и готовы дать ответ. Положительный или нет, Эцио не знал, но надеялся на глупую выгоду от старших братьев, в чьих силах было посодействовать в переводе. Хотя Армандо усмехнулся,  назвав младшего безумцем, а сухое письмо Тайтуса напомнило о сердцах матери и сестер, которые Эцио разобьет, едва те узнают, что задумал лорд Санторо. Об этом Эцио думал и без подсказки Тайтуса, спрятавшегося за хламидами парусов и толщей мачт у самого моря, не только от суеты двора, но и от сыновьего долга. Эцио не счел нужным отвечать на послание брата, сквозь строчки подмечая тонкий сарказм адмирала по отношению к сухопутной твари. Бумага пахла солью моря, горечью корабельной смолы и братским решительным "Нет". Но когда это останавливало ? Эцио, подобно Рагно, упрямо закусывал удила, грыз сталь, сдерживающую его желание окунуться с головой в настоящую жизнь. Умрет? Плевать. Станет калекой? Эцио не размышлял в такие минуты о будущем. В его возрасте оно казалось далеким, туманным и бесполезным, если в прошлом не будет сражений и крови.
[indent] Полковника не оказалось на месте, в столь раннее время он уже отбыл во дворец, не оставив выбора и магу. Солнце начинало пригревать спину, под форменным колетом противные капли пота скатывались одна за другой к пояснице, щекоча и раздражая своей неотвратимостью. Рагно попытался своевольничать, завернуть в хорошо знакомый проулок, подпирающий улицу Ауденсии, где располагался штаб корпуса, в чьих конюшнях можно было поживиться овсом, но почуяв на боках шенкеля, бодро затрусил вперед, к стенам дворца. Величественное здание раскинулось, подобно тем самым драконам с распластанными крыльями, размах которых поражал. Драконов Эцио видел только на картинках в книгах, сомневался описаниям очевидцев, что такие твари вообще могут передвигаться по земле, а во внутренней части дворца ему доводилось бывать по долгу службы. Не так часто, чтобы успеть привыкнуть к красоте мрамора и утонченности барельефов, с тонкой работой художников, но то отягощающее чувство святого благоговения уже притупилось, любопытство пресытилось, а мозаика на мраморных полах наскучила. Особенно, если ее считать в часах долгого ожидания у кабинетов, за дверьми которых решалась не только твоя судьба, но и всей Кастилии. Голод очень быстро вытеснил легкое волнение от встречи с полковником корпуса, теперь Эцио смотрел с кислым выражением лица в окно, выходившее во внутренний дворик, где воробьи с дракой делили кусок булки. Воробьи почти размером с куропаток, теплых, сочных, под острым соусом, вобравшим в себя все пряности Кастилии. Желудок согласился с размышлениями о том, что пост и воздержание бесполезны, кому принесет пользу умерщвленная такими изощренными пытками плоть, обессиленная пищей для скота. Разве что полковнику, который внезапно начал разговор о духовном смирении, тем более в период поста, когда все святые смотрят на наши грехи, записывая каждый для Судного дня. Такое начало сразу не понравилось Эцио, не видящим ни какой связи между вареной морковью в его тарелке и прошением отбыть подальше туда, где пользы от него будет в разы больше. Но полковник продолжал неукоснительно свою проповедь, каждый раз всматриваясь в подчиненного, как будто ковырялся в мыслях Эцио. Впрочем, почему как будто? Менталистом тот был отменным, но в силу возраста и статуса уже не обременял себя аккуратностью в отношениях с молодняком, поэтому Санторо спустя час беседы вышел из кабинета не краше утопленника. Голова гудела, словно у звонаря, а к горлу подкатывал комок желчи. Сейчас он ненавидел и этих потрошителей чужих мыслей, и этот яркий солнечный свет, застилающий арочную галерею коридора, и Тайтуса, решившего указать брату на его место. Если бы рекомендательное письмо от адмирала королевского флота, Эцио собирал бы вещи уже сейчас, а не плелся в ту часть дворца, где содержали Армандо Риарио.
[indent] — Ну ради такого и бесчестием себя замарать сам Создатель велел, — шпага куда надежнее собственных магических сил, Эицо это понимает, ему говорили, что это недоверием самому себе пройдет не сразу, уверенность в твердости стали до первого боевого крещения, настоящего, которого теперь Санторо не видать, как своих ушей. Он демонстративно одергивает рукава, дворянам положена благородная смерть и палач, не марающий руки рукопашной возней, но разве Риарио человек чести? Гвардеец у входа коситься на собрата, оба все еще не уверены, стоит ли впускать мага в эту обитель тщеславия. Торгуют честью, совестью, обменивая на красивые слова о благородстве и спасении страны.  Берут дорого, чужими жизнями и судьбами, но может оно и правильно. Совесть и честь в принципе, должны стоить дорого, иначе желающих ее купить не найдется вовсе. А судя по последним новостям из дворца, покупателей нынче у сына предателя в избытке. От них ли, а может от самого себя охранять Армандо Риарио - теперь обязанность Эцио. Приказы не обсуждают, даже если от них сквозит какой то издевкой, а кончики пальцев знакомо немеют в попытке создать хорошенький пожар с порога. Но чем тогда Эцио будет отличаться от Армандо?
[indent] — Они опасаются, что я могу заколоть вас, но вы скорее подохнете под слоем роскоши или от скуки, дон. Какую смерть выбрали бы вы, будь у вас выбор? — словно не было тех месяцев расставания, а Академия была окончена вчера. Эцио с порога, отбросив правила этикета, продолжил диалог со своим недалеким прошлым. Видеть Риарио было еще невыносимее, чем тогда, ведь теперь у последнего были привилегии, ставящее этого юношу на порядок выше Санторо. Клятва короне в верности перед Создателем оставалась таковой даже во времена, когда ту самую корону, как шлюху в борделе пускают по кругу.

Отредактировано Ezio Santoro (Вчера 18:56:08)

+1


Вы здесь » Magic: the Renaissance » 1562 г. и другие вехи » [1562] Ovunque tu vada