О людях и эльфах от Inyaru — Знаешь, Адалин, я попытался подслушать человеческую исповедь.
— Ну и?..
— Они считают грехом поцелуй, но не войну.
— Прекрасно. Тогда мы им понравимся.
Сейчас в игре: Осень-зима 1562/3 года
антуражка, некроманты, драконы, эльфы чиллармония 18+
Magic: the Renaissance
17

Magic: the Renaissance

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Magic: the Renaissance » 1562 г. и другие вехи » [1559] в танце летнего зенита


[1559] в танце летнего зенита

Сообщений 1 страница 12 из 12

1

https://i.postimg.cc/tCr0mYKT/6ce2e613bcf1d7f64313aa886a8859af.gif
Годы идут. Времена сменяют друг друга. Мы остаемся верны себе.
Эльвендор, земли Благого двора, 1562
Л`ианор и И`ньяру
В его глазах сияет звездный свет. Он словно солнца летнего портрет. Его шаги – как шепот ручейка. И музыка забвенья звучит издалека.

Подпись автора

мир сошел с ума и мы за ним
https://i.postimg.cc/wTmT19vD/1.gif https://i.postimg.cc/brGYHhRc/2.gif

+1

2

В Эльвендоре, где каждое дерево помнит, кто в нём когда-нибудь блевал под луной, едва ли нашёлся бы ещё один остроухий кретин, кто так же методично, как Его Младшее Высочество, любил исчезать из Благого Двора на десятилетия и возвращаться с лицом, полным равнодушия и лёгкой усталости, словно просто вышел за отрезом ткани. А на деле — бродил по миру людей, как по пыльной выставке забытых вещей.

Ничего особенного. Всего лишь ещё один десяток лет, которые выросли из «всего пары месяцев». Где-то поговорил. Где-то намекнул. Где-то — да, не без этого — приложил руку к тому, чтобы очередной болван испустил дух красиво. Или не очень. Главное — в нужное время и на нужной площади. Жизни он не считал. Особенно людские. Их время текло так быстро и бесстыдно, что порой И`ньяру казалось: его лошади жили дольше. И умирали с меньшим количеством морщин.

Но в этот раз он задержался не просто так. Имя причине было Морохир са-Винитт. Да-да, тот самый. Статный, молчаливый, из породы тех, кого можно было бы поставить на герб и забыть. Почти идеальный, если бы не одно «но»: слабость к И`ньяру. У кого-то она выражалась в лести, у кого-то — в слепом подчинении. У Мора — в бесконечной готовности сунуть голову в петлю за честь своего Высочества. Ну, сунул. Ну, на дуэли. Ну, дал по зубам какому-то безродному псу с ушами — формально эльф, на деле удобрение. Всё бы ничего, но отец И`ньяру — в этот раз именно отец, а не король — решил, что Морохир перестарался, и выдал ссылку, как старый трактирщик — плесень в каше.

Что, разумеется, бесило.

Особенно учитывая, что тот только-только вернулся из предыдущей ссылки. По вине всё того же принца. И`ньяру даже не вспомнил, за что именно. Может, за неудачную шутку. Может, за дерзость. А может — просто потому, что день был дождливый. Но вернул же. Сам. Щедро. Милостиво. Почти с сентиментальной ноткой. А этот идиот — снова всё испортил.

Принц считал, что свои провинившиеся должны страдать от его руки. Или, как минимум, при нём. Целовать перстень, кусать запястье, ломать клятвы на коленях. А тут — вмешательство. Планов больше нет. Осталась только злоба. И лес. Он ушёл. Не дожидаясь Танцев. Танцуйте сами. Хоть по костям, хоть по чужому горю. Хоть по Л`ианору, если ноги выдержат. Принц исчез — в чащобу, в тени, в равнодушие. Десять лет не шевельнул ушами.

А к концу десятого — вернулся. Худой. Серый, как предзимний туман. Печень отбита, настроение испорчено, мир — вонюч. Но под сенью деревьев — о, чудо! — всё затянулось. Сердце застучало ровнее. Желание убивать стало… структурированным. Порталы он открывать не забыл. Вот и вернулся — прямо под Танец Летнего Зенита. С искренним пожеланием: пусть Л`ианор пляшет до упора. Пока суставы не лопнут. А он посмотрит. С трибуны. Или с трона. В зависимости от того, насколько сильно ему захочется испортить кому-то день.

Первые два дня И`ньяру спал. Без изысков. Без снов. Без интереса к миру. Потом — демонстративно выводил вшей. Вряд ли нуждался, но образ требует ухода. И тварям проще не приживаться на теле, к которому сам Лес относится настороженно. Он вымылся. Поел. Напился. На десерт — отхлестал кнутом парочку новеньких служанок, которых ещё помнил сопливыми девчонками. Подросли, осмелели, зубки показали. Пришлось напомнить: зубы — не даны для дерзости. А если даны — то чтобы их выбили.

После — проигнорировал тех, кого ещё пару эпох назад мог назвать друзьями. Эти остроухие недоноски позволили Морохиру скатиться в пьянь, и никто не встряхнул. Значит — не достойны. Разговоры разговаривать Его Высочество отправился к единственному собеседнику, который не вызывал у него желания сжечь весь мир. Та`нсалир, дедушка милый, накануне Танца окончательно унял всех своих демонов — теперь был вполне себе приятен в общении. Почти умён. Почти трезв. Почти — семья.

Когда Ину пришёл в себя, он двинул к А`суа. Формально — визит вежливости. Фактически — проверка: захочет ли Белый Лис нюхать запах возвращения. Не захотел. Стража развернула прямо у дверей.

Принц хмыкнул:

— Обиделся. Ну пусть.

Он знал — А`суа учует эту дерзость, как чует запах крови в зале. Злопамятность у них семейная. Но и плевать было с самой высокой башни. В нём вибрировало что-то дикое. Старое. Первобытное. Жаждущее вонзить нож не в сердце — чуть ниже. С прокрутом. Медленно. С изяществом. Так что И`ньяру просто пошёл дальше. Отравлять воздух, будить старые страхи и портить настроение тем, кто уже почти поверил, что младший наследник сдох под каким-нибудь кустом.


Перед Танцем Его Младшее Высочество снова испарился. Формально — должен был сидеть у ног отца, скрестив руки в молитвенной позе. Фактически — предпочёл исчезнуть. И это исчезновение, как всегда, было театральным: не хлопнув дверью, не оставив следов, даже без записки с проклятиями.  А`суа помрачнел, выдохнул несколько слов в сторону. Аспитис, его золотозубая змея, молча кивнул. Преданно. Слишком идеально. Придворные это заметили, но сделали вид, что нет — внимание уже было приковано к священному кругу. Танец начался.

Летний Зенит вступал в свои права — как всегда: жестом, телом, ритуалом. Одна эпоха заканчивалась, вторая начиналась, и между ними — танцоры, острые, гибкие, полные магии. Их движение было древнее королевской крови. В нём пульсировала сама земля, обновляясь, как рана, которая не хочет заживать.

Когда И`ньяру вернулся, небо уже налилось кровью заката. Он появился не как сын короля — как мрак, что опаздывает на собственные похороны. Прислонился к дубовому стволу, как к другу, которого всё равно когда-нибудь предаст.
На нём был тёмно-синий кафтан с тяжёлым серебряным швом, будто в этом шве скрывался тонкий кинжал. Венец из ивовых ветвей обрамлял собранные волосы — жест ироничный, почти вызывающий. Его называли Ивовой Ветвью, но сейчас венец был не символом титула, а предупреждением.

Принц пил вино из кубка, держа его небрежно, как врага, которому позволено дожить до вечера. И на лице его — ни тени выражения. Но воздух вокруг чуть дрожал. Почти незаметно. Почти. Как дрожит перед укусом шея жертвы. Придворные обступали Л`ианора. Он сегодня вёл танец, сиял, говорил правильные слова, улыбался правильной улыбкой.
Старейшины были тут как тут — выжидали, охаживали, обнажали клыки под видом признательности. Он был центром. Герой. Звезда.

И`ньяру не пошёл к нему — не сразу. Он хотел отступить, исчезнуть в глубине рощи, но было поздно: его уже заметили. Внимание переключилось. Кто-то склонился в поклоне — не слишком низко, но достаточно, чтобы не умереть. Кто-то выдохнул:

— Ваше Высочество.

Голоса — слишком сладкие. Взгляды — слишком блестящие. Как у змей, прикинувшихся серебряными лентами. И`ньяру шагнул ближе. Земля будто отпрянула.

— Мы поздравляем вашего брата, — сказал один из них. Молодой. Надменный. Черноволосый, как морская буря.

Принц взглянул на него. Вгляделся. Морохир? Нет. Но близко. Неприятно близко. Он улыбнулся. Плавно. Медленно. Улыбка жгла, как ртуть на рассвете. И, как если бы это было дном сарказма, произнёс:

— Правда? А я и не заметил. Что ж, присоединяюсь. Последние годы Л`ианор, без сомнений, только и делал, что танцевал. Ради королевства. Ради мира. Ради приличий. Пожалуй, и дальше пусть танцует. Пока ноги держат.

И`ньяру провёл пальцем по краю кубка. Отпечатал свой след. Повернулся к ним лицом, в котором не было ни тепла, ни мира.

— Надеюсь, он никогда не устанет. Надеюсь, никто из вас не оступится. Сегодня ночь — добрая. Наслаждайтесь.

Он отошёл. Оставив после себя тишину — и лёгкий аромат вражды, как послевкусие хорошего вина.

Подпись автора

Молитесь, чтобы я был зол. Во гневе я ещё держу себя в руках.

+2

3

Симфония наступающей на пятки летней поры была соткана из дуновения ветра, шелеста крон деревьев и тончайшего пения эльфов, чьи голоса подобно кружеву накрывали зеленую лужайку, застланную цветением и сочной травой. Их голоса поднимались к высотам небес, постепенно затягивающихся кромкой глубокой ночи. На небе засверкали первые созвездия, лунный диск блеснул на небе, сопровождая своих младших братьев.

В трепетном молчании на лужайке собирались тени, чьи фигуры были облачены в белые туники, подпоясанные золотыми нитями, а головы были увенчаны венками из полевых цветов. Лица танцоров были накрыты полупрозрачными вуалями, скрывая их умиротворенные лица, хранящие за сомкнутыми устами тайну древнего, как сам мир, ритуального танца.

Мир затих. Остановился. Природа замерла, затаив дыхание. Округа прислушалась к шелесту травы, скользящей под босыми ступнями. Эльфы, на чьи плечи легла такая честь, взяли в руки факелы, мерцание огней которых растворяло тьму вокруг, и встали к своим парам.

Л`ианор слился в толпе своих собратьев, он был един с ними, как нерушимое целое. Несмотря на то, что эльфов невозможно было отличить друг от друга, пока они плыли в танце, вознося почести матери Природе, – принц неизбежно выделялся на фоне остальных. Он был поглощен ритуалом, казалось, отдавая себя всецело этому делу. Тело ему больше не принадлежало. Сердце замерло в унисон и растворилось в благоговейном пении хора. Ноги двигались сами по себе, наизусть зная каждое движение, каждый жест, каждый взмах руки. Он не танцевал, он парил над землей, будто подгоняемый теплым ветром, завывающим меж стройных деревьев.

Пары выстроились в хоровод, обводя по кругу древние деревья, хранившие в себе память и тайны зачарованного леса. Они были мудрецами, корни которых глубоко уходили под землю, а широко раскинувшиеся ветви пронзали небосвод в попытке собрать на свои листья мерцающие холодом звезды.

Голоса возносились к небу и вновь затихали, подобно реке, что успокаивала свои воды, омывающие берега. Танцоры сплотились, взмахнули руками и бросили факелы в общую кучу. Огонь вспыхнул. Заискрился. Языки пламени повторяли движения танцоров, не обжигая, а даруя свое благословенное тепло. Танцоры выстроились друг за другом. Крепко держась за руки, они в прыжке взмывали в воздухе, перепрыгивая ритуальный огонь. Их ног едва касалось пламя, принимая своих детей и даруя защиту, силу на грядущее время года.

Л`ианор шел последний, завершая летний танец. Он раскинул руки, будто крылья свободной птицы, в легком прыжке, оторвавшись от земли, он пересек костер. Паря над жарким пламенем, он скинул с лица вуаль и бросил ее в огонь. Собратья последовали его примеру и каждый открыл свое лицо, избавившись от ткани, что в мгновение ока сгорала в ритуальном огне.

Пение достигло пика, борясь с порывом ветра, поднявшегося в лесу. Ему хватило сил и власти погасить костер, оставив после себя тлеющие угли, как знамя того, что лес принял подношение своих детей, наделяя землю и созданий магической силой защиты.

Следом за танцем начинался пир. Эльфы возносили молитвы и слова благодарности мудрым деревьям, хранителям леса и защитникам их жизни. Танцоры вышли к толпе, празднующей начало нового времени года. Удивительно и одновременно иронично, что эльфы поклонялись всем временам года, когда в их вечно цветущей обители царствовало лето. Они чтили память предков, соблюдали традиции и не прощали ошибок тем, кто добровольно отказывался от этой чести, уходил, отрекаясь от того, что неизменно связано с ними.

Мягкой поступью Л`ианор шел впереди, танцоры разбрелись, позволив себе насладиться прекрасной ночью. Старший наследник больше всего на свете желал тишины и уединения, но такой радости ему никто не дал. Его обступили вельможи, лорды и представители иной знати. Они в один голос восхваляли красоту, ум и силу первенца короля А`суа. В ответ он сдержанно улыбался, благодарил за похвалу, за красоту речей, за которыми скрывалась ложь, обольщение и желание стать чуточку ближе к Его Высочеству.

Он чувствовал отвращение, которое на мгновение отражалось в его глазах. Невидимая пыль, липкая грязь прилипала к его чистой коже, отягощая его существование. Портила настроение. Портила воздух.

Сердце его странным образом разбивалось неспокойным ритмом. Он чувствовал чужое присутствие. Ощущал пристальный взгляд на себе. Повернув голову и подняв взгляд в надежде увидеть желанное, перед ним внезапно оказался лорд Аспитис. Его широкая улыбка напоминала оскал ядовитой змеи, что в шипение выпускает тонкий раздвоенный язык и угрожает перед смертельным нападением. Лорд совершил поклон перед Его старшим Высочеством, а после предложил кубок вина, не вручив, а настойчиво всучив его в руки принца, словно желал споить наследника на глазах у всех.

Л`ианор тактично кивнул, поблагодарив лорда за подношение. Он невесомо коснулся губами хрустального края, позволил напитку смочить свои губы. Прекрасный вкус, аромат которого проникает в легкие и дурманит своей сладостью. Ли не стал пить и опустил руки, тревожно водя подушечками пальцев по холодному стеклу сосуда.

— Вы были прекрасны, Ваше Высочество. Его Величество король гордится Вами, - речи его были приторными, как густой мед, стекающий из пчелиных сот.

— Благодарю, наставник. Это мой долг, - он не поверил тем словам, что отец был горд своим старшим сыном. Скорее терпим, внимателен и насторожен. За Л`ианором пристально следили, улавливая каждый шаг, каждое слово. Он не мог сбежать, решив остаться в каменной клетке под бдительным присмотром стражников, словно заточенная птица в золотой клетке.

— Ваше Высочество, я хотел Вам представить лорда Клентира и его дочь Мираду, - залепетал лорд Аспитис, едва касаясь ладонью оголенного плеча наследника.

— Не интересует, - устало выдохнул принц, опустив взгляд в бокал. Красное вино напоминало кровь, а видя в нем размытое собственное отражение в голову начинали лезть странные мысли сравнения, будто бы это его кровь.

— Но... Ваше Высочество, - лорд Аспитис встал перед принцем, преградив тому путь, - это пожелание Вашего правящего отца. Подходит время, когда пора задуматься о женитьбе, оставив позади увеселения на одну ночь.

Л`ианор стиснул зубы, натужно скрипнув ими. Он тяжело вздохнул, запрокинул голову и устремил взор к небесам. Ему хотелось о многом высказаться, разыграть юношеский бунт, говорящий о том, что он против. Против свадьбы. Против правил. Против желания отца.

Повернув голову, Л`ианор замер. Его пальцы ослабли, но не выпустили из ладони бокал. По телу прошлась волнительная дрожь, коснувшаяся его губ улыбкой. Трепетной. Нежной. Любящей. Не позволив чувствам просветлеть на его бледном лице, Ли натянул гримасу отчужденности, отрешенности и безразличия. Коснувшись плеча лорда Аспитиса, Л`ианор заставил того посторониться. Ничего не понимающий лорд посмотрел удаляющемуся принцу вслед и только после заметил, что тот решительно продвигался сквозь толпу подчиненных и  шел навстречу ко второму принцу, Его младшему Высочеству И`ньяру.

Л`ианор не отставал, когда фигура брата развернулась в попытке удалиться среди деревьев. Он шел по его пятам, бесшумно преследуя. В груди его разразился настоящий ураган чувств, состоящий из тоски, надежды, любви и обиды – брат ушел, ничего не сказав. Исчез на целых десять лет и теперь появился подобно призраку, что скрывался от чужих взглядов и сливался с тенью ночи.

— Удивлен, - разрезал он мягким голосом тишину леса, - что ты явился так вовремя. Жив. Здоров. Почти цел.

Он хотел бы броситься к нему с объятиями, но вместо этого с надменным выражением лица поднес к губам кубок и испил вина, что стало слаще, будто настоялось, впитав в себя ночной воздух.

— Что же ты только сейчас вернулся. Мог бы еще блуждать по свету, как уличный бродяга. Десять лет, И`ньяру. Не думаешь ли ты, что это слишком для того, кто желает заполучить трон. Отец недоволен, - последнее он сказал с ликующей улыбкой. Хоть в чем-то А`суа не поощрял блудного сына.

И`ньяру остановился. Л`ианор воспользовался моментом, подойдя к брату со спины. Будто не он говорил острые изречения в попытке ранить брата, но его кожа была слишком толста для столь пустых попыток задеть за живое. Старший брат это знал. Он накрыл ладонью плечо младшего брата, не сдержав радостной улыбки от того, что спустя годы вынужденной разлуки, наконец-то, мог прикоснуться к нему живому, а не больному воображению, приходящему в поздний час ночи.

— Брат, - голос стал ласков, как мягкое перо, что скользит по нежной коже, - неужели ты снова уйдешь, даже не взглянув на меня. Ину, я скучал по тебе.

Подпись автора

мир сошел с ума и мы за ним
https://i.postimg.cc/wTmT19vD/1.gif https://i.postimg.cc/brGYHhRc/2.gif

+2

4

В кроне древних деревьев плясали светлячки — как полагается в волшебных сказках, что так любят шептать на ухо глупые людишки перед сном. Мол, придёт весна, и где-то среди корней, в священной роще, ты обязательно наткнёшься на благоухающих остроухих с глазами цвета утренней зари, что пригласят тебя в хоровод и — ах, как нежно — примут в свои ряды. Конечно, примут. Прямо в утробу земли. По самые уши. С корнями, если повезёт.

И`ньяру знал, как заканчиваются эти сказки. Кто-то уходил из Эльвендора в белых саванах, кто-то оставался — вечно юный, вечно сломанный, вечно на побегушках. А кто-то — самый удачливый — просто становился частью фона. Новым деревом, может быть. Или новой легендой, которую потом любовно перескажет другой дурак.

Принц допил вино и небрежно бросил кубок — тот мягко шлёпнулся в траву, рассыпавшись нежными лепестками, как чувства одного очень романтичного лорда после отказа. Позади послышались шаги. Едва уловимые, чужие уху простолюдина, но не тому, кто в детстве учился распознавать звуки дыхания на расстоянии вытянутой лжи. Он не обернулся. Если Л`ианор уже вцепился в него своими золотыми когтями, то оборачивайся, не оборачивайся — всё равно догонит. Уж если решил поговорить, значит, будет говорить. Даже с камнем. Даже с жабой. Даже с И`ньяру.

Принц остановился. У небольшого водоёма, слишком грязного для озера и слишком гордого для лужи. В нём лакомилась дохлой лягушкой упитанная цапля — белая, как вуаль невесты, и такая же глупая. Завидев братьев, она уронила свой ужин и поспешила исчезнуть, хлопая крыльями с тем видом, будто слишком хорошо знает, что бывает с теми, кто мешает разговорам королей.

И`ньяру провёл её взглядом с почти трогательной задумчивостью. Возможно, завидовал — цапля могла улететь. Ему — только стоять и слушать, как за спиной надувается вечно обиженная гордость. В словах Л`ианора звучала усталость, натянутая как парча на ржавом троне. Приторная вежливость, сквозь которую уже лезла настоящая боль — тёплая, злая, неуместная.

И тогда И`ньяру повернул голову и, не глядя, сказал:

— Как мало тебе теперь нужно, чтобы быть потрясённым. Раньше, помнится, тебя приводила в восторг новая фаворитка или пара капель редкого вина. А теперь — моё появление. Что ж, не знаю, должно ли мне быть приятно… или стоит плакать над тем, как ты обмельчал.

Он не улыбался. Не играл. Просто стоял у воды, словно её отражение: зыбкий, холодный, с отравленным сердцем. И казался тем, кто знает — этот разговор закончится болью. И, возможно, он даже будет тем, кто её принесёт.

А после нахмурился — не из-за того, что Л`ианор назвал его бродягой. Да хоть странником, хоть сбившимся с пути демоном, хоть вшивым романтиком в изгнании — подобные титулы И`ньяру носил, как изящный шрам на тонком запястье: чужим они казались уродством, ему — украшением.

Но вот что действительно зацепило — не кольнуло, нет, а, скорее, оставило неприятный осадок на нёбе — так это фраза о недовольстве отца. Сказанная без нажима, почти лениво. Но с тем самым привкусом, который у И`ньяру вызывал лишь один жесткий рефлекс: желание выдавить из брата вежливость обратно, с корнями.

Он не возразил сразу. Зачем? Пусть Л`ианор насладится собственной смелостью — ведь, судя по всему, за десятилетие во дворце страхи вымерли как вид. Не только у служанок, которые теперь сплетничали, не пряча взглядов. Но и у братьев, которые, видимо, решили забыть, с кем разговаривают.

Когда Л`ианор дерзнул коснуться его плеча — как будто у них не было десяти лет молчания, как будто на их крови не лежала тяжесть ни сказанных слов, ни не сделанных выборов — И`ньяру резко напрягся. Мгновенно. Как хищник, почувствовавший вторжение в собственную нору. Глаза его потемнели, тень скользнула по лицу, исчезла.

Он, впрочем, не сделал ничего резкого. Только чуть повёл плечом — ровно настолько, чтобы освободиться из-под прикосновения. Как шелк скинул чужую руку. Ни резкости, ни враждебности — только высокомерная точность. И голос — такой же, как и всегда: выверенный, отточенный, как шпага из старой кузни.

— Отец недоволен, говоришь? — произнёс младший принц, чуть склонив голову. — А ты скучал. Как трогательно. Только вот скажи мне, Ли — ради чего? Чтобы посмотреть в глаза тому, кого решил считать проигравшим? Или, может, чтобы убедиться, что я не стал чудовищем из твоих детских кошмаров?

Он повернулся. Медленно. С достоинством того, кто сам себе и король, и казнь. Его взгляд был ясен и холоден — как вершины гор, куда никто не забирается без нужды и не возвращается без последствий.

— Я вернулся не ради тебя. Не ради отца и не ради его приправленного мёдом благословения, — в его голосе не было злобы. Только лед и металл. — Я приехал за Морохиром. И, как ты мог догадаться, не нашёл его. Зато нашёл пустую комнату, запах дешёвого вина и безмолвную тень. Прекрасное наследие, не правда ли?

Он сделал шаг вперёд. Чуть ближе, чем позволяло братское приличие. Говорил уже тише.

— И теперь мне придётся тащиться к северной границе, играть в проверяющего и делать вид, что мне всё ещё есть до кого-то дело. Ты правда думаешь, Ли, что я счастлив? Что мне весело наблюдать за тем, как один умирает в ссылке, а другой — душит себя золотыми цепями под отцовским взглядом?

И`ньяру усмехнулся — уголками губ, без участия души.

— Не льсти себе, брат. Если я и горю, то не по тебе.

Подпись автора

Молитесь, чтобы я был зол. Во гневе я ещё держу себя в руках.

+1

5

С уст его, цвета едва теплящейся жизни, слетела легкая, неуловимая и сухая усмешка. Он повел головой плавно, как размазывают масло по толстому ломтю хлеба. Остановился, держа голову с наклоном, а взгляд горел живым интересом, пламенным желанием забраться в чужую голову и порыться в путаных мыслях, как в грязном белье. Не ради того, чтобы узнать правдивый ответ, нет, чисто из поганого любопытства, когда обыденность наскучила и хочется чего-то грязного, порочного, грешного – то, за что обычно собеседника можно подцепить, ухватить крепко за горло, прижать к дереву и с нежностью на ушко прошептать о том, что он все знает.

Увы, он был обделен таким удовольствием. Ему отвели скромную участь стороннего наблюдателя, не участника и даже не главного героя, а лишь тени, что иногда следует по пятам в попытках нагнать, всеми силами достать и остановить.

Небрежно сброшенная с плеча рука кротко зависла в воздухе. Л`ианор мягко поманил кончиками пальцев, словно погладил прохладный ветер, смешавшийся с запахом болотистого водоема. Перевернул к себе внутреннюю сторону ладони, поджал пальцы и привередливо осмотрел короткие ногти, под которыми не было ни следа грязи или пепла от сгоревших углей.

— Что ж, так скромно, - на полушепоте произнес он, вкладывая ладонь в ладонь и твердо стискивая пальцами. Он натянул приветливую, почти очаровательную улыбку, словно разговаривал не с родным братом, а обольщал очередную деву под светом луны.

Он сделал шаг вперед лишь для того, чтобы поравняться плечом к плечу. Со стороны и со спины братьев невозможно было отличить. Оба гордые. Оба статные. Оба принца. Но стоило посмотреть на их лица, заглянуть в их глаза, можно было сразу догадаться, кто из них кто. Во всяком случае оба носили маски, играли роли, а истинную сущность друг друга могли распознать только они. Никаких магических трюков, нужно просто развернуться лицом друг к другу и всмотреться, как в отражение зеркала.

— О, нет, брат мой, какой же ты проигравший. Ты из любой ситуации выйдешь с гордо поднятой головой, пускай даже если твои руки будут замараны по локоть в крови. Кстати, об этом, - он слегка повернул голову в сторону, говоря, словно заигрывая, - не знал, что ты настолько слаб, что позволил себя не раз и не два побить. Мало приятного просыпаться ночью от острой боли в ребрах, знаешь ли.

Он натянуто улыбнулся, скорее в оскале показывая ровный ряд белоснежных зубов, а после притворно рассмеялся. Разговор с братом держал его эмоциональное состояние в шатком положении, но за долгие годы тренировок Ли наконец научился держать себя в руках, даже если приходилось крепко сжимать кулаки и стискивать зубы.

И вот прозвучало ненавистное имя. Ну как ненавистное, терпимое и все такое же раздражительное. Л`ианор хмыкнул, устремив взор на гладь мутной воды. Он молчал, терпеливо слушая речи брата, покрытые ядом с запахом едкого навоза. Сделав короткий вдох, он поднес ладонь к своей щеке и смахнул скупую слезу, которой, конечно же, не было.

— О, как же ты жесток, - надрывно заскрипел его голос, словно в груди разодрали старую рану и сдобрили ее соленой водой, - столько лет прошло, а ты все о нем...

Он выровнялся в спине, встряхнув рукой так, словно избавлялся от прилипшей к пальцам грязи. Выражение лица разгладилось, став на уровень с эмоциональностью и чувственностью холодного камня.

— Морохир получил по заслугам. Не моя вина, что твой друг так и не научился держать язык за зубами, а еще считается благородным сыном, - с издевкой ответил он, бесстрашно глядя в глаза брата, что обернулся к нему, пытаясь зацепить Ли за живое.

О, нет. Живого в нем ничего не осталось, оно либо выгорело дотла, либо покрылось толстой коркой льда. Нет ничего хуже иметь все, о чем можно только мечтать, и при этом оставаться пустыми и одиноким, как айсберг в океане.

— Ину, не лишай меня этой маленькой радости, - он накрыл ладонью его щеку, - но ты должен знать. Мне плевать. Счастлив ты или скорбишь. Поверь, я так люблю тебя, что схожу с ума, когда вижу в твоих глазах злость, обращенную ко мне, ведь нет ничего сильнее и крепче, чем ненависть, а ее у тебя в избытке.

Его голос шепотом зашелестел сквозь ропот листьев на деревьях. Он ступил вперед, став слишком близком к брату, отчего чувствовал его дыхание, горячее, но не обжигающее жаром, а наоборот обдающее холодом, могильным холодом. Л`ианора это не страшило и не отталкивало, оно притягивало, как назло, когда от него хотели избавиться, он становился назойливой мухой, не позволяя забывать о себе или делая вид, что не замечают. Он прикоснулся второй ладонью к щеке брата, заключив его лицо в трепетные объятия, а затем поцеловал. Нежно, ласково, как никого и никогда. Поцелуй был робким, но не лишенный уверенности. Он был легким и таким же коротким, как сладкий миг перед смертью.

— До остального, - произнес на выдохе, опуская взгляд на чужие губы, - мне нет никакого дела.

Подпись автора

мир сошел с ума и мы за ним
https://i.postimg.cc/wTmT19vD/1.gif https://i.postimg.cc/brGYHhRc/2.gif

+1

6

Честно говоря, всего на мгновение, но И`ньяру показалось, что Л`ианор пьян. Не «пьяный от власти» или «одурманен собственной трагедией» — нет. Просто нализался, как сопливый паж на первом балу. Или выпил не того — вина, заговора, проклятия, а может, и всей смеси. В их доме, как известно, вино хранилось не только в подвалах, но и в улыбках. И те, кто был умён, от улыбок тоже отказывались. Особенно от тех, что вызывали тягу к поцелуям — или к самоубийству.

Он стоял, не шелохнувшись. Ни страха, ни удивления. Всё это давно кануло в небытие вместе с доверием. Осталась только тонкая, как лезвие из морской стали, усмешка в уголке губ и выжидающая тишина. Плечи И`ньяру были нарочито расслаблены — как у змеи перед броском. А вот челюсть… челюсть хранила в себе всю правду. Каменная. Закованная в молчаливый гнев, за которым следовало только одно — исчезновение. Без следа. Без имени. Без почестей. И без похорон.

— Избиения честнее ласк, брат, — прошипел он, будто сквозь треснувший лед. — Потому что не притворяются любовью. И не пахнут фимиамом. Только кровью. А ведь ты всегда предпочитал фальшь — и в чувствах, и в жестах. Наверное, потому что тебе её скармливали с младенчества.

Он мог бы оттолкнуть. Мог бы ударить. Мог бы раствориться в тени — и всплыть уже в кошмарах. Но остался. Потому что каждое прикосновение Л`ианора для него — не акт близости, а вызов. Попытка сломать. А И`ньяру не ломался. Он резал в ответ.

— Ты всё ещё веришь в нежность, будто в сказку, — продолжал он, и голос его был тих, как шепот заклинания. — А я видел, как она оборачивается удавкой. Особенно в стенах отцовского дворца, где ласка — просто нож, завёрнутый в бархат.

Он не любил, когда его касаются. Никогда не любил. В этом не было ни драмы, ни тайны — только отвращение, чистое, ледяное, без цвета и запаха. Виной тому мог бы быть отец. Но И`ньяру был слишком горд, чтобы винить кого-либо. И слишком умён, чтобы отрицать: всё, что было — осталось. А`суа касался их редко. Но когда касался — оставлял следы. Не на коже. Глубже. Там, где слова уже не вылечить.

И вот теперь — Л`ианор. Его руки. Его голос, наполненный какой-то отчаянной пародией на любовь. Его стремление прижаться, как будто детство всё ещё можно вернуть. Как будто их мир ещё не рухнул. Как будто И`ньяру не вырос. И не стал чудовищем. Холодным. Прекрасным. И, увы, живым.

Он чуть наклонил голову. Словно изучал насекомое, решившее поиграть в чувства. Лицо было безмятежным, почти насмешливым. Но если бы Л`ианор знал, сколько убийств начинается с такой полуулыбки — он бы, возможно, обнял брата раньше. А может, и сильнее.

Морохир. Конечно же. Всё вертелось вокруг него — как будто кто-то ещё мог бы занять в груди И`ньяру хоть полпальца. Глупый, преданный Морохир с глазами побитой собаки и верностью, которая отдавала самоистязанием. Слишком чист, слишком благороден, чтобы быть интересным. Л`ианор, напротив, был именно тем: занозой, заусенцем, рваным куском шелка, который вгрызается в рану, но оставляет после себя аромат.

У Л`ианора, очевидно, развилась болезнь. Имени ей — ревность. И`ньяру знал симптомы. Хроническое обострение, когда всплывают имена вроде Морохира. Руки тянутся, голос льнет, губы расползаются в полуулыбке, за которой — лишь попытка вернуть себе того, кто никогда не принадлежал. Младший принц ни с кем не делил свою постель дважды. А уж свою память — тем более. Он и не вспомнил бы, с кем лишился невинности. Слишком неважно. Никакой розы, никаких лугов. Только тёмный вечер и «давай покончим с этим». Больше всего это походило на избавление от порчи.

Так что нет. Ни Морохир, ни Ли не выиграли. Хотя Л`ианор, возможно, приблизился к финалу — потому что Морохир никогда бы не осмелился поцеловать. А Ли — осмелился.

Его губы были тёплыми. Пряными. Хранили на себе налёт вина и священных трав, которые жгли, как молитва на языке грешника. И`ньяру выдержал. Почти. Он не дрогнул. Но тело, проклятое клятвой, дало сбой. Внутри разлилось слишком живое, слишком плотное чувство — и тогда ладонь, рванув вперёд, описала дугу без лишних слов.

Пощечина вышла беззвучной. Но обожгла обоих. Ли пошатнулся — шаг назад, может, два. В глазах полыхнуло не столько болью, сколько узнаваньем. Потому что сработала клятва. И боль от удара И`ньяру прошлась по его же собственной щеке, точно по стеклянной жиле. Этот контакт был из тех, что называть «эротическим» — значило ничего не сказать. Потому что в нём сошлись власть, предательство и почти... удовольствие. Слишком интимное, чтобы его простили.

И`ньяру тяжело выдохнул, коснулся губ пальцами, будто стирая грех, и прошептал — холодно, как ветер за пределами мира.

— Твоя проблема, Ли, не в том, что ты меня любишь. А в том, что ты прощаешь. Всех. Тех, кто валяется у твоих ног, воняет слабостью, целует край твоего плаща и называет это дружбой. Прислуга. Гниющие лорды. И ты, весь такой в белом, думаешь, что светом можно осветить дно.

Он сделал шаг — медленно, почти нежно, — и встал вплотную, зарывая слова прямо в ухо:

— А ещё ты не умеешь быть благодарным. Ведь тебе действительно повезло. В момент дуэли меня не было рядом. Поверь, я бы не стал драться. И разнимать тоже бы не стал. Я бы просто разрезал твоему дружку горло. Потому что я очень не люблю, когда кто-то прикасается к моим… вещам. Даже если это один конкретный кретин с благородным сердцем.

Губы его дрогнули. Словно хотел добавить «и тебе», но передумал. И вместо этого просто смотрел. Смотрел, как смотрят на зарю перед началом штурма.

— Впрочем... ты всё равно не поймёшь, — тихо, почти ласково проговорил И`ньяру, словно уговаривая упрямую лошадь, которая вот-вот лягнёт. — И ладно. Твою выходку я прощаю. Сегодня. Только потому, что ты, Ли, похоже... перетанцевал. Закружился в собственных фантазиях, как дурак в шёлковых завесах. Голова — кругом. Сердце — на блюде. Одна трагедия на двоих, как дешёвое вино из человеческого трактира.

Он склонился чуть ближе, как любовник, который почти касается губами, но не целует — не даёт, не позволяет, не прощает.

— Так что иди. Трахни кого-нибудь, раз уж так невыносимо. Найди себе смазливого пажа, дай ему свою тоску, пусть выдаст тебе забвение взаймы. Ходит там один, приторный, около нашего дорогого отца. Тонкий, как кинжал. Похож на меня. Если зажмуришься, почти не заметишь разницы. А если всё-таки заметишь — нарисуй ему моё лицо. Ты ведь любишь фантазировать.

Он выпрямился — элегантно, резко, как хлыст. Развернулся на каблуках. И пошёл. Листья хрустнули под ногами, как если бы вся роща в этот момент хотела аплодировать, но боялась. Кусты справа вздрогнули — кто-то тяжело дышал, неумело прятался, наверное, из числа тех, кто записывает сплетни под подолом и потом продаёт их за медь. И`ньяру не обернулся. Пусть смотрят. Пусть дрожат.

Принц ворвался в толпу придворных, как лезвие сквозь масло — плавно, холодно, не оставляя за собой ни капли сочувствия. И уже через несколько шагов их взгляды пересеклись вновь: Л`ианора обступил лорд Аспитис, ядовитый, гладкий, как слизь, с мутными разговорами о браках, приличиях и выгоде.

А И`ньяру... И`ньяру был зол. Не просто раздражён — зол до хищного покоя. На брата. На отца. На эльфов — всех, как породу. И особенно — на самого себя. Потому что только он знал, как опасно стало быть рядом с Л`ианором. И как больно — не позволить себе остаться.

Отредактировано Inyaru (2025-06-09 01:20:32)

Подпись автора

Молитесь, чтобы я был зол. Во гневе я ещё держу себя в руках.

+1

7

Удар пришелся на щеку, обжог, подобно ядовитой змее, что укусила и пронзила плоть своим ядом. След загорелся пламенным отпечатком, а следом невидимая стена, собравшаяся из осколков льда и воспрянувшая между братьями. Л`ианор коснулся пылающей щеки, накрыл ее дрожащими пальцами, что хранили в себе холод ветра, холод крови. Увы, прикосновение не остужало и не снимало той боли, что вгрызалась в сердце, раздирая его в клочья и заставляя его замедлить свой ритм. Принц затих, глядя на И`ньяру с нисхождением во взгляде, будто прощал и уже простил его за все поступки, за все слова, что стали кнутом, обтянутым шипами, чтобы било побольнее, чтобы следы оставались как можно дольше.

— Ха~... - выдохнул он сладостно, словно боль перетекла в невероятное удовольствие, проникающее под кожу и проступающее волной возбужденных мурашек; он закрыл глаза, ощутив близкое присутствие родного тела, дыхание которого опаляло кожу и вдыхало в грудь новый глоток воздуха, - ты все еще глуп.

Он прошептал, едва произнося слова. Его губы мягко двигались, подобно лепесткам дикой розы, что борется с порывистым ветром, пытающимся сломить ее и выдрать с корнями из почвы.

Л`ианор открыл глаза, густы ресницы затрепетали, как первый снег, мягко опадающий на землю. Он смотрел на брата. В глазах Ли не читалось ни страха, ни боли, ни смирения. Когда-то он робел, хватаясь за последнюю надежду все вернуть, а после надежда разбилась вдребезги, как бокал, что был брошен точно в стену. Он смирился, он принял настоящее, но не отпустил желание, что в грядущем можно не вернуть, а начать новое, захватывающее и, возможно, то, что навсегда принесет вечный покой. Будет ли это смертью или забвением, унесшим его в вечный и беспробудный сон. Время покажет.

И`ньяру не лгал. Его угрозы были правдивы, лишь дайте время, место и орудие, а если и его не будет, то разорвет врага голыми руками. Вопрос в другом. Л`ианор не позволил бы навредить своим друзьям, верным и единственным людям, что не таскались за ним по пятам ради титула, ради власти. Они были настоящими, проверенными годами и трудностями. В ответ на угрозу Ли улыбнулся, искренне и даже радостно, будто вызов, что с удовольствием взглянул бы на попытки расправиться с его друзьями. Зуб за зуб. Глаз за глаз. Ину должен знать одну вещь – месть подается холодной, но в случае того, что старший принц не терпелив, он бы подал месть, что пылает паром и обжигает руки до налитых волдырей. Навряд ли Ину хотел бы увидеть смерть своих близких товарищей от рук Его старшего Высочества.

Л`ианор рассмеялся, звонко и от чистого сердца. Он не принял слова прощения от И`ньяру, потому что не нуждался в этом. Не поблагодарил за столь дорогой подарок. Он сделал то, чего желал, хотя и не насытился моментом, разыграв еще больший голод внутри, что забился под самым сердцем.

Голос его оборвался, как стрела пронзившая ветер и достигшая цели. Глаза его потемнели, налились не злостью, но чем-то схожим, липким и тягучим, совсем неприятным на ощупь. Ли сомкнул уста, пристально посмотрев в глаза напротив. Какая честь. Какое дозволение. Наследник мог исполнить пожелание, без труда найти себе спутника на одну ночь, снова утонуть с головой в дешевой похоти и разврате, будто в чужих объятиях ему под силу скрыть свое одиночество, утолить голод и усмирить душевные терзания. Но настроение было испорчено. Окончательно. Резко и даже больно.

От И`ньяру остался лишь шлейф горького аромата, насыщенно перечного, что при попадании в глаза или на открытую рану начинает раздирать до безумия. Оставшись стоять к нему спиной, Л`ианор сделал глубокий, ровный вдох. Его руки налились тяжестью, а пальцы забились дрожью, как при неумолимом желании схватить кого-то за глотку и с упоением, сжав пальцы, сломать тонкие позвонки, забрать дыхание и теплую жизнь, оборвавшуюся в его руках.

Он резко развернулся, подол тонкой туники взмыл в воздухе, как белый лепесток сливы, сорванный жестоким ветром. Золотые нити на его талии всколыхнулись, а венок был сброшен с головы. Он наступил на сплетенные цветы босой ступней, стремительно идя вслед за И`ньяру. Его спина была путеводителем, а Л`ианор бездумно шел шаг в шаг, будто теленка тянули за веревочку, а тот послушно следовал за хозяином.

Внутри горело раздражение, отозвавшееся желчью и жжением в желудке. Рука его взмыла в воздухе и пальцы безудержно потянулись за плащом, стирающего собой следы своего хозяина. Попытка удержать оборвалась. Л`ианор незаметно опустил руку и сжал кулак, впиваясь ногтями во внутреннюю сторону ладони. Лицо его было спокойным, прозрачным, как если бы голова совсем опустела от тошнотворных мыслей и голоса разума.

Лорд Аспитис преградил ему дорогу, встав живым щитом. Л`ианор стиснул зубы и, набравшись терпения, взглянул на наставника. Затем неловко бросил взгляд в такт удару сердца. Он взглянул на брата, они обменялись безмолвными взглядами, словно прощались, а может проклинали. Он отвел взгляд первым, не хотел смотреть на то, как брат уходит, не хотел жалеть, страдать и тешить себя слепым чувством, что разъедало его рассудок, делало слабым и, самое главное, позволяло остальным прощупать слабости наследника.

Он давно стал пешкой в руках тех, кто был жаден до власти, кому всего и всегда было мало. Он принял эту участь с достоинством, скрыв свою истину под маской лицемерия. И`ньяру напомнил ему о прощении, но глубоко заблуждался. Старший наследник имел огромное сердце, которому подвластно прощение, только не всем эта награда даровалась так просто, как Ину. Нет. Это не прощение. Скорее утомительное ожидание со стороны наблюдающего, подмечающего каждый шаг, каждый вздох и жест, будто он чего-то опасался или чего-то ждал. Момента. Момента, когда все это закончится. Когда мир перевернется с ног на голову и дарует ему желанную свободу.

— Благодарю, лорд Аспитис, - наконец силуэт И`ньяру растворился в ночном празднестве, затерявшись среди толпы, среди тени деревьев, и Л`ианор будто бы пришел в себя, пробудился.

Он прервал увещевания наставника о грядущей помолвке, встрече с новоиспеченной кандидаткой на роль его супруги. Прервал голосом. Прервал взглядом, в котором читалось намного больше, чем коротко брошенная фраза, без толики настоящей благодарности и благосклонности.

— Я устал. Пожалуй, удалюсь в свои покои. Продолжайте веселиться, друг мой, - он улыбнулся так, как улыбаются своим врагам. Ли ненавидел Аспитиса, он видел его насквозь, но терпел подле себя из-за того, что змей занял слишком уж выгодное для себя положение. Он был голосом, ушами и глазами Его Величества А`суа. Этот приоритет давал ему огромное преимущество и неприкосновенность к собственной шкуре, в ином случае желание сломать кому-то шею закончилось бы именно на лорде Аспитисе. Он это знал, но всегда улыбался, смеялся глазами, говоря без слов о том, что наследники никогда не будут на шаг впереди своего наставника.

Л`ианор скрылся в танцующей толпе, чьи руки тянулись к его фигуре. Прикосновения обжигали, вызывали тошноту. Он сумел перевести дыхание только тогда, когда нога его переступила с земли на холодный камень замка, успевший остыть после теплых лучей солнца.

Он призраком поднялся в свои покои. Закрывшись, немедленно скинул с себя наряд танцора и запустил пальцы в волосы в попытке избавиться от въевшегося запаха дыма, смешавшего с цветами и травами. Наспех накинув на плечи халат, что черным шелком покрыл его наготу, Л`ианор вышел на балкон.

Ветер зарылся в его волосах, омывая тело и стирая с кожи запах ритуала. Он привалился к каменным перилам, закрыл глаза и навалился вперед. Еще немного и его тело с легкостью могло бы ухнуть вниз, а затем разбиться, как фарфоровая статуэтка.

Внезапно он обернулся, прильнул поясницей к преграде, скрыл свое лицо в ладонях и шумно выдохнул. Ветер невидимыми кольцами обнял его с ног до головы, делая его тело невесомым, легче пера.

Тишина. Он мягко мазнул пальцами по своим щекам, поднимая веки и направляя взор за прозрачность штор, колышущихся на ветру. Из комнаты доносился одинокий луч света, мягкий, теплый. Его Высочество бесшумно ступал по камню, приближаясь к настежь открытым балконным дверям и застыл, когда ткань штор коснулась его тела, давая его фигуре плавные очертания.

— Не спишь, - прошептал он, не сдержав улыбки. В груди раздался трепет, как звон небесных колоколов.

Он прихватил пальцами тончайшую ткань и вышел из укрытия, хотя не старался спрятаться. От И`ньяру невозможно скрыться, но он не предпринял попытки скинуть брата с высоты, а это уже можно было счесть за малую победу.

Л`ианор прошел внутрь, опустившись на край письменного стола. Лениво мазнул взглядом по книгам и свиткам не в попытке что-то увидеть и прочесть, так он перевел взгляд, чтобы не засмотреться братом, что после долгой разлуки казался сном, кошмарным сновидением, от которого суждено проснуться в холодном поту.

— Позволь остаться с тобой, - «не побыть на отведенное время, а остаться...», хотелось бы ему добавить вслух, но это прозвучало бы слишком жалко, он не желал падать на колени и умолять, а посему слова прозвучали не как просьба, а как факт.

Он наклонил голову и искоса посмотрел на брата. Улыбнулся, словно встретился с давним любовником. Его ладонь невесомо скользнула по бумагам и потянулась к горящей свече. Мягко играя с пламенем, Ли улыбался каждый раз, стоило ему задержать руку подольше и позволить огню пронзить плоть острой болью, терпимой и в то же время согревающей.

Подпись автора

мир сошел с ума и мы за ним
https://i.postimg.cc/wTmT19vD/1.gif https://i.postimg.cc/brGYHhRc/2.gif

+1

8

И`ньяру чувствовал, как взгляды липнут к нему, как тёплый воск — текучие, жадные, оставляющие след. Придворные не приближались, но в каждом движении читалось ожидание. Поклон — чуть глубже. Шепот — чуть ближе. Даже смертные слуги, те, что приносили вино на серебре и плоды на инкрустированном дереве, замедлялись, проходя рядом. Их страх был почти приятным — острым, как корица на мече.

Но сегодня он не искал страха. Сегодня он хотел сорвать злость. На ком-то другом. На том, кто не смотрит в глаза, но дышит чаще. Последовать совету, который сам же произнёс — тем ленивым, ядовитым тоном, будто дразнил Л`ианора. «Иди и переспи с кем-нибудь» — сказал он. И старший принял на счёт себя. Хотя на самом деле это касалось его. Именно его. Потому что гнев кипел под кожей, как вино в серебре. Потому что прикосновения — чужие, бесполезные — были отвратительны. И`ньяру нужен был кто-то, кого не нужно было понимать. Только взять. Только выдохнуть через кожу.

Принц прошёл мимо Аспитиса, мельком уловив, как тот держит Л`ианора за запястье — осторожно, почти с нежностью. Их разговор, короткий, уже начинал душить. И`ньяру отвернулся. Слишком тихо для скандала. Слишком близко для безразличия. Он вышел из рощи, свернул в сторону казарм, туда, где пахло металлом и выдохшейся яростью.

И`ньяру знал, кого ищет. Того, кто не пытался ловить его взгляд. Того, кто не играл в утончённые манеры и не ронял фраз с намёком. Того, кто при его появлении лишь сжимал пальцы на рукояти клинка — так, будто сдерживал не жест, а желание.

Ма`алэрон. Высокий. Сильный. Не с той вырезанной красотой, что украшают портретами, — а с живой, как огонь в кузнице. Тело вытянутое, чуть угловатое, но натянутое, как тетива. Волосы — цвета воронова крыла, собранные в затылке без лишней тщательности. Лицо — резкое, будто его вырубали топором по камню, и только губы выдали, что внутри осталась ещё тень мягкости. Глаза... тяжёлые. Не потому, что грустные. Просто смотрели, как будто видели больше, чем следовало.

Молчалив. Безучастен.
И потому — невозможен.

На боевой площадке его не оказалось. Лишь следы. Сбившийся гравий, оставленный ногой, что слишком сильно оттолкнулась от земли. И`ньяру провёл по нему пальцем. Улыбнулся. И свернул вниз — в сторону термальных купален. Пахло травами и потом. Пар густо висел в воздухе, будто хотел что-то скрыть. Где-то плеснула вода. Шаги — неуверенные, едва слышные.

Ма`алэрон стоял у лохани, полубоком к входу. Полотенце держалось на бедрах только за счёт привычки. По телу текли капли, вплетаясь в узор жил и шрамов. Кожа была темнее, чем у большинства эльфов — бронзовая, будто поцеловала солнце и не извинилась. Он не оглянулся сразу. Только когда мыло выскользнуло из руки — медленно, со звуком, как капля, упавшая в тишину.

— Ваше Высочество, — сказал он.

Голос был низкий, шершавый, с легкой хрипотцой. Как у того, кто говорит редко, но курит мысли дотла. И`ньяру шагнул в облако пара. Пар разошёлся, будто признал власть. Принц не торопился. Он завёл руки за спину, словно напоминая: ему ничего не нужно делать — всё уже началось.

— Имя? — спросил он. Хотя знал.

— Ма`алэрон, — коротко, как удар в сердце.

И`ньяру обошёл его. Медленно. По кругу. Ма`алэрон не пошевелился. Только грудь поднималась — едва заметно, но чаще, чем следовало. Тело у него было как у воина, который не ради славы, а потому что иначе не может. Пресс — как литьё. Бёдра — крепкие, но без излишней тяжести. Шея. Плечи. Спина, на которую можно было опереться — или царапать ногтями в темноте.

Он остановился сзади, на грани касания. Дыхание Ма`алэрона дрогнуло. И этого было достаточно.

— Когда закончишь, — проговорил И`ньяру, и голос его был не приказом, а вердиктом. — Поднимись ко мне.

Ма`алэрон кивнул. Почти неуловимо. И отвернулся. Не из дерзости — из принятия. Как будто этот разговор случился не сейчас. А давным-давно. Во сне, или в другой жизни.

И`ньяру ушёл. Тихо. Как дым уходит под потолок. Оставив за собой не только аромат злобы. Но и обещание. Комнаты встретили его тишиной — не пустой, но выжидающей. Стражники у дверей не шелохнулись, когда он отослал их одним ленивым движением руки, не взглянув. Они знали — лучше не знать. Резные створки сомкнулись за И`ньяру, и он медленно расстегнул камзол, словно снимал с себя не одежду, а надоевшую маску. Сбросил его в кресло — и белая сорочка, прозрачная на лунном свете, облепила тело, не скрывая ни ключиц, ни дыхания кожи под тканью.

Свечей он не зажигал. Свет луны был мягче — он не ослеплял, а только подчеркивал изгибы, делал всё чуть более обнажённым. И`ньяру скинул сапоги и, оставшись босым, прошёл в спальню. Пол был прохладным — как чужие губы, когда целуют из вежливости. Кровать ждала. Распущенная, бесстыдно широкая, из тех, что созданы не для сна, а для капризов. Он лёг на спину, завёл руки за голову. Закрыл глаза. И начал ждать.

Он не ждал долго. Сначала — дыхание. Потом — шаги. Лёгкие, но сдержанные, как у того, кто точно знает: его здесь не ждут… но примут. Затем — голос. Привычный, выученный до дрожи в спине. Голос, который мог бы быть утешением. Стал — язвой.

И`ньяру приоткрыл глаза. Посмотрел. Не как брат. Как палач, гадающий, с какой кости начать.

— Уверен? — спросил он. Холодно. Без капли привычной иронии. Без театра. Только правда — в обёртке из равнодушия.

Л`ианор кивнул. Без слов. А значит — слабость.

И`ньяру подвинулся. Поманил ладонью — как дразнят зверя, показывая кусок мяса. Перина прогнулась под его братом — будто выдохнула. Тепло от тела разлилось по простыням, коснулось его плеча. Но он не шелохнулся. Ждал. И когда дверь распахнулась, впуская в комнату аромат влажной кожи, настоя на травах и еле уловимого страха, И`ньяру сел. Неторопливо. Как будто ничего не менялось.

— Я решил сделать тебе подарок, — сказал он.

Ма`алэрон вошёл без суеты. Но не был спокоен — слишком внимательно посмотрел на Л`ианора. Не как слуга. Как тот, кто помнит прикосновения — не руки, а удара. Или взглядов — не брата, а зверя в нём. Черноволосый. Высокий. Телом — как из песни, сложенной о войне и победе. Грудь — живая каменная плита. Руки — не для ласки, но умеют. Черты — суровые, но губы мягкие, как у тех, кто не научен лгать. В нём было что-то от Морохира. Что-то дикое. То, что не поддаётся дрессировке.

И`ньяру подошёл к нему. Медленно. Почти ласково. Его пальцы скользнули по щеке воина — не как у любовника, как у скульптора. Будто он хотел убедиться, что Ма`алэрон настоящим останется и в темноте.

— Ли, если ты не против… — голос стал тише, почти бархатным, но в нём был шёлк с ядом, — я просто посмотрю. Сегодня.

Он не улыбался. Только продолжал, медленно, с мягкой хищностью:

— Он тебе нравится? Жаль, конечно… он не похож на того смазливого пажа, о котором я тебе рассказывал. И ты вряд ли сможешь представить меня на его месте.

Ину сделал полшага, почти касаясь Ма`алэрона плечом — как воздух касается пламени.

— Но ты ведь сможешь представить Морохира. Признай. Хоть раз ты думал об этом. Хотел вжаться в него спиной. Уткнуться носом в его шею. Хотел, чтобы он не смотрел. Только держал.

И`ньяру повернулся к Л`ианору. Взгляд — чистая игла, но обёрнутая в лён.

— И если ты сейчас откажешься, брат, то не потому что не хочешь. А потому что боишься, насколько сильно хочешь.

Ма`алэрон стоял между ними. Молчал. Но он уже знал. Уже чувствовал, как натягивается эта струна. Оставалось только дёрнуть.

Подпись автора

Молитесь, чтобы я был зол. Во гневе я ещё держу себя в руках.

+2

9

Л`ианор опустил голову, отчего его волосы, цвета лунного серебра, водопадом спустились по плечу, плавно соскальзывая вьющимися прядями по черному шелку халата. Он едва слышно усмехнулся, в уголках губ застыла горечь правды, что холодным отражением звучала в голосе И`ньяру — он не был рад тому, что в его покои ворвались без стука, без приглашения. Был не рад, но принял приход старшего брата, как должное, как само собой разумеющееся.

Он поднял взгляд, робеющий, как дрожащее пламя свечи при легком дуновении дыхания. Взмах руки, приглашающий к себе, — такой манящий, — лег на шею Л`ианора незримым и неосязаемым поводком, конец которого И`ньяру крепко держал в свободной руке. Он натягивал ошейник, перекрывая путь к ровному, свободному дыханию и делал это в те минуты, когда чего-то ждал, ожидал от старшего брата, или же приказывал.

Безвольно повинуясь, Л`ианор без шороха поступи приблизился к постели. В изгибе колена нога припала к краю кровати, продавливая простыни под весом своего тела. Поддавшись вперед, навалившись руками на постель, он закинул вторую ногу на постель, встав на четвереньки перед братом, как верный сторожевой пес. Не хватало хвоста, чтобы тот окончательно и бесповоротно выдал все его настроение.

Он приблизился к И`ньяру, нависая над ним призрачной тенью. Их взгляды встретились. Его губы пробила нетерпеливая дрожь, он закусил нижнюю губу и, не произнеся ни слова, безотрывно любовался ликом своего младшего брата. Родного и одновременного чужого.

Вдоль спины коснулся неприятный холод, заставивший волосы у корней зашевелиться. То был легкий ветерок, поднявшийся в покоях младшего принца в тот момент, когда двери неожиданно отворились и в комнату проникла тень чужого силуэта. Л`ианор замер, всматриваясь в полумрак, разбавленный лунным светом. В её одиноком отражении он увидел высокого, крепкого эльфа, остановившегося посреди комнаты в ожидании приказа.

Лицо Л`ианора исказилось в гримасе недоумения, — брови взмыли вверх, прокладывая на его лбу глубокие морщинки. Он насторожился, ощущая как холод скользит по тонкой коже, оставляя после себя неровные следы. Взглянув на И`ньяру, он задержал дыхание. Ответ на безмолвный вопрос, застывший на сомкнутых губах, был поспешно озвучен вслух.

И`ньяру забавлялся. Он открыто издевался, преподнеся брату столь щедрый подарок. Л`ианор искривил губы в нездоровой усмешке, переведя взгляд на Ма`алэрона. В глазах одного читалось спокойствие и полное повиновение, в очах другого — отразился ужас, забившийся в самые темные уголки души.

Принцу перевалился, отведя руки за спину, он поджал ноги к себе. Длинные пальцы впились в ткань чистых простыней, нервно собирая ее в ладони и измученно стискивая. Это было похоже не на дар невиданной щедрости, а на злую шутку. И`ньяру вел грязную игру, намеренно столкнув Его старшее Высочество и воина друг с другом. Чего он ждал? Взглянуть на поле битвы, что развернулось бы в стенах его опочивальни. Без преувеличения. Л`ианор одержал бы победу и на этот раз. В сражениях, в драках, в борьбе в нем просыпался зверь, что жаждал крови и не знал пощады. Ма`алэрон и сам стал не очевидцем и не наблюдателем, а участником, на шкуру которого однажды обрушился весь гнев, все негодование и накопившаяся злоба, скопившееся годами в принце.

Стиснув зубы, Ли выдавил улыбку, но кончик носа недовольно дернулся, от частого дыхания расширяя ноздри, из которых вот-вот должен был повалить столб закипающего пара. Он задохнулся от возмущения, хотел было засмеяться над совершенной глупостью брата, но предательский ком встал поперек глотки, вызывая нестерпимое жжение в глазах. Он отвернулся, пряди взмыли в воздухе и небрежно накрыли его острые плечи, тяжело вздымающиеся при каждом глубоком вдохе. Он накрыл ладонью уставшее лицо, провел по щеке и лбу, а затем закрыл глаза. С его губ сорвался измученный вздох.

Он медленно поднялся, ноги его едва поднимались и не спешно приближали к Ма`алэрону. Воин смотрел на Л`ианора внимательно, безмолвно. Ему не нужны были ответы, он не ждал ничего.

Удар. Невидимый, но больной. Он попал прямо в грудь, выбив остатки воздуха. Л`ианор замер, несмело взглянув на И`ньяру. Его голос, пониженный до зловещего шепота, будто червь-паразит, проникал в его голову, сковырнул и всколыхнул тайны, что были не просто погребены, а завалены валунами на дне океана, докуда не добраться живым. Блажь. Вот что он нес в эту ночь. Говорил о себе, о Ма`алэрон, позволил сравнить того с Морохиром, от имени которого живот начинал болеть от дурноты.

— Что ты несешь, прошу... молю остановись, - он обессиленно накрыл ладонями лицо, скрывая отражение его истинных мыслей, которые пугали, загоняли в угол. И`ньяру читал его насквозь. Он заставлял бояться, склонив голову даже собственного брата. Это было позорно.

Вскинув голову, Л`ианор свободно выдохнул и расправил плечи, будто скинул с себя груз, навешанный чужим клеймом. Он обошел воина, встал у него за спиной и положил ладони на его поджарые плечи. Тонкие пальцы подушечками коснулись его крепкой шеи, ощущая биение сердца, слыша текущую по венам кровь. Не благородную, но горячую, сладкую.

— Ты прав, - прошептал Ли, выглядывая из-за спины Лэрона. Он невесомо коснулся шеи воина, оставляя на коже отпечаток горячего, нетерпеливого дыхания, - я хочу, сильно хочу.

Взгляд его светлых глаз блеснул в свете луны и обращен он был к И`ньяру. Л`ианор медленно опустил руку, скользя ладонью вдоль мужской руки, как ядовитая змея. Рукав халата скользнул по запястью, скрывая тонкие пальцы принца, а после из-под внутренней стороны ладони сверкнул кинжал. Серебро его клинка недобро сверкнуло в полумраке комнаты. Взмах руки и острие коснулось вены на шее, разбившаяся в ритме тревоги и опасности.

— Как ты посмел, - ядовито процедил он сквозь зубы, касаясь кончиком языка линии зубов, - говорить о том, чего я действительно хочу. Не делай вид, что знаешь меня, И`ньяру. Ведь то, чего я поистине желаю идет в ногу со смертью.

Он надавил, пуская тонкую струйку крови, стекать вдоль шеи, собирать в изгибе плеча и шеи. Приблизившись, он осторожно лизнул крови, обведя алым следом вдоль верхней губы. Удар. Он сбил Ма`алэрона с ног, заставил упасть на колени. Толчок. Он повалил его на спину и поставил босую ступню ему на грудь.

— А чего хочет наблюдатель? - он повернул голову, небрежно наклонив ее. - Мне убить его? Ты этого хочешь? Если нет, то должен был предугадать это, когда решил позвать его в свои покои!

Голос надломился, сорвавшийся вскрик затерялся в груди. Л`ианор смотрел на брата пристально, с ненавистью, горящей огнем в его очах.

— Я насытился твоими издевками. Как долго ты намерен падать в моих глазах. Когда ты остановишься и прекратишь мучить меня? Знаешь все мои слабости. Но кто дал тебе право управлять ими, будто в твоих руках нити кукловода. И`ньяру, не играй с огнем, он может обжечь, а может выжечь дотла. Ты хочешь моего безумия? Ты хочешь крови? Я дам тебе этого. Только скажи.

Он резко присел на корточки, коснувшись холодным лезвием клинка широкой, крепкой груди Ма`алэрона.

— Ну что, второй наследный принц. Ты хочешь отобрать у него жизнь или оставить?

Подпись автора

мир сошел с ума и мы за ним
https://i.postimg.cc/wTmT19vD/1.gif https://i.postimg.cc/brGYHhRc/2.gif

+2

10

Иногда И`ньяру казалось, что Л`ианор попросту забывает об их проклятой клятве. Будто можно взять — и запереть часть своей души за дверью, обитой бархатом. И не слышать, как в другой комнате кто-то стонет, режет плоть, грызёт зубами железо. Иногда он и правда верил, что брат просто не чувствует. Или делает вид, что не чувствует — кроме тех мгновений, когда разминает себе плоть, пробуждая что-то внизу живота, и вдруг, случайно, открывает замок.

Тогда, должно быть, Л`ианор либо сластолюбец с привкусом безумия, либо законченный дурак. Потому что чувства, что исходили от Его Младшего Высочества, с вожделением не имели ничего общего. Желание И`ньяру — это обугленная голова, лопнувшая от жара. Это оскал зверя, которому уже не нужно есть, но он продолжает грызть, просто чтобы чувствовать, как кости трещат под зубами. Это любовь, которая пахнет гарью и рвотой. Нечто, что приходит ночью и шепчет: «Проснись, я здесь, под кроватью. Или — внутри тебя».

А Ли, как всегда, пытался. Замкнуться. Отгородиться словами, ладонями, вуалью речи. И`ньяру не мешал. Он смотрел. Как смотрят на пламя, зная, что оно обожжёт, — но не отводя глаз.

Ма`алэрон молчал. Стоял — как стена, как утёс. Ни слова. Ни жеста. Но и не отворачивался. Даже когда в руке Л`ианора сверкнул клинок, даже когда кровь разлилась в воздухе, будто вино из треснувшей чаши. Только дрогнули длинные чёрные ресницы — на миг. Даже когда он рухнул на колени, как жертва, что сама возлегла на камень обряда.

И`ньяру уважал это. Почти с нежностью — той, что режет, как шелковая нить. Ма`алэрону просто не повезло оказаться сегодня под чужой рукой. Игрушка. Приношение. Сосуд.

— Падать? — переспросил принц, тихо, с медной грустью в голосе, будто говорил о древнем роде, что вымер неудачно. — Я буду падать, Л`ианор, до тех пор, пока ты не поймёшь: вершина — не для одного. Ты не над. Ты не под. Ты — рядом. Или — под каблуком, если того захотят боги. А боги, как ты знаешь, нас недолюбливают.

Он нарочито не сказал «Ли». Имя брата слетело с губ полно, резко, как команда к казни. И`ньяру произнёс его, будто выкручивал ядовитую каплю из языка. И, помедлив, добавил:

— Я всё размышлял, почему ты принял это имя. Дар Луны… Так по-эльфийски. Так мягко. Почти жалко. Хотя — разве у тебя был выбор?

Он не помнил Ритуала Наречения. Но Аспитис — помнил. Он рассказал. Был день без солнца, с дождём, густым и тёплым, как кровь, что стекает по внутренней стороне запястья. Пророчица сказала: «Он не корень. Он — ветвь. Его качнёт — и все падут». А потом — младенец. Показывают двору: глаза, будто у зверя, пальцы — вцепились в чужую серьгу, как в добычу. Кто-то в толпе фыркнул: «Наш цветочек! Ивовая веточка в короне!»

Смеялись. Три дня. А на четвёртый — лорд ослеп.

Глаза целы. Зрачки живы. А магия — ушла. Исчезла. Ни один целитель не смог вернуть. Он только повторял: «Ветви… они склонились надо мной. И голос — детский: "Прутик, да? Тогда ты не увидишь, как я вырасту."»

С тех пор имя «Ивовая Ветвь» перестали произносить с усмешкой. Говорили тише. С опаской. А те, кто ещё смеялся — со временем начинали бояться собственных снов.

— Впрочем… неважно, — И`ньяру отвёл взгляд. Спокойно подошёл к резному столу, где хранилось вино, по цвету схожее с запекшейся кровью. Вылил последние капли в тёмный кубок, исписанный рунами — слова о долге, крови, обете, столь древние, что сами знаки начали стираться. Пригубил. Кивнул чуть насмешливо, будто в знак признания одному из немногих вкусов отца, что не вызывали у него отвращения. — Я подарил его тебе, Л`ианор. Делай с ним, что хочешь. Хочешь — убей. Хочешь — возьми. Или сам подставься. Я почти уверен, Ма`алэрон знает, чем удивлять. Он, в отличие от некоторых, умеет быть полезным. А ты ведь у нас — принц. Наследник. Повелитель. Хотя... по твоим действиям это не всегда видно.

Он поставил кубок обратно. Не бросил — просто опустил с тем глухим звуком, который бывает, когда гроб опускают в землю. Потом повернулся. Медленно пошёл — шаг за шагом, как вода размывает берег. И остановился перед Ма`алэроном.

Сел на колени. Без напряжения, с грацией хищника, готовящегося облизать когти. Бледные волосы водопадом упали вперёд, скрывая их от мира. Под этим покровом — полумрак, влажный дыханием, дрожащий, как запрет.

И`ньяру коснулся губами чужих. Не спеша. Не требовательно. Словно вкусил благовоние перед ритуалом. Его пальцы скользнули по скуле воина — осторожно, как будто чувствовали каждый изгиб, каждый след ран и долгих ночей. Губы Ма`алэрона поддались, чуть приоткрылись, и тогда язык принца легко, почти лениво вошёл вглубь, разделяя дыхание, прощупывая выдохи. Он скользил по нёбу, изучал зубы, задел клык — и сделал это нарочно, намеренно, как если бы выбирал, в каком месте хочет быть укушен.

Ма`алэрон дрогнул. Его дыхание стало судорожным. Лёгкая судорога пробежала по плечам, словно тело хотело податься ближе, но боялось быть отброшенным. Он не прикоснулся к И`ньяру — не смел. Но в этом сдержанном бездействии — вся покорность, вся ненасытная преданность. Стон, вырвавшийся из его горла, был хриплым и низким, как молитва, которую стёрли с губ, но не из сердца.

И тогда И`ньяру отстранился. Чуть. Совсем немного. Как тот, кто уже насытился — или делает вид, что насытился, чтобы нарастить голод.

Он провёл пальцами по щеке воина. Ладонь скользнула вверх, поправляя выбившуюся прядь, тёмную, влажную, словно добытую из озера. Глаза Ма`алэрона были широко распахнуты. Он дышал неровно, грудь поднималась тяжело. Вены на шее пульсировали.

— Ты умрёшь за меня? — шепнул И`ньяру, и голос его был почти не слышен — лишь прохлада в ушную раковину.

— …Да, — выдох был сдавленным шелестом, как если бы ответ рвался наружу через сжатое горло.

И`ньяру улыбнулся. Почти по-доброму. Почти.

— Это слишком просто, — произнёс он. — Но… будешь ли ты жить ради меня?

Словно в теле Ма`алэрона прошла волна. Его зрачки расширились. Кадык дёрнулся — не от страха, от чего-то более хищного. В этом мгновении было что-то животное: рвущийся инстинкт, желание быть, принадлежать, быть выбранным. Он выдохнул — коротко, будто сам отдал дыхание И`ньяру.

— Да.

Младший принц медленно поднял голову. Волосы разошлись. Губы его были чуть припухшими — след долгого, слишком долгого поцелуя, который оставляет след в позвоночнике. Он перевёл взгляд на Л`ианора. И в этой тишине, между дыханием и исповедью, сказал:

— Вот она, власть.

Он произнёс это не громко — но каждое слово резонировало, будто под сводами храма.

— Не в слугах, что лижут сапоги. Не в тех, кто с пеной на губах рвётся в дуэль ради твоего имени. Настоящая власть — вот. В том, кто прыгнет на клинок… не потому, что приказано. А потому, что не может иначе. Даже если ты не просил.

Он смотрел на Ма`алэрона так, как смотрят на пламя — опасное, притягательное, уже опалившее ладонь, но всё ещё тёплое. Всё ещё нужное.

— Теперь ты понимаешь, брат? — закончил И`ньяру, и в голосе его не было злобы. Только ледяная, божественная уверенность.

Подпись автора

Молитесь, чтобы я был зол. Во гневе я ещё держу себя в руках.

+2

11

С губ сорвался короткий вздох, он осел на мягких губах, что слегка приоткрылись в бездействии, в его беспомощности. Л`ианор перевел взгляд, обезумевший, голодный и дикий. Он смотрел на И`ньяру с опаской, что в кончиках пальцев забилась дрожь, а сердце разрывалось болью. Он задыхался. Ему хотелось кричать. Он был нем. Ему хотелось рвать на куски, рвать и метать. Он замер, словно тело ему больше не принадлежало. Оно не подчинялось. Отказывалось слушаться, как под чарами. Слова Ину очаровывали. Они угнетали. Они лишали свободы, лишали воли и желания.

...Разве у тебя был выбор?
Он закрыл глаза, сомкнул уста и словно растворился в минутной тишине, разбиваемой тяжелым дыханием Ма`алэрона, лежащего на полу, придавленного рукой, в которой холодом сверкал кинжал.

Дар Луны. Нет. Это не дар, а самое настоящее проклятье, что легло тенью в тот миг, когда он появился на свет, издав свой первый крик. Он не понимал, а все его существо уже тогда боролось, из последних сил желало выбраться на свет, стать этим самым светом. Небеса посмеялись над ним в тот час, в тот роковой момент, когда королева родила на свет второго сына. В тот миг каждый подумал, но не осмелился произнести вслух о том, что вот под чьим светом и чьей тенью стал первенец короля и королевы.

— Столько лет... а я все не могу понять тебя. Чего ты хочешь от меня, - прошептал он едва слышно, одними губами, только мыслями; хотелось произнести самые страшные мысли, что приходили к нему во снах, будили в холодном поту, охватывая невидимыми руками глотку. Ты хочешь моей смерти? - мимолетная глупость в мыслях, безрассудность, но одиночество делает тебя безумным.

Л`ианор сглотнул. Хотелось выплеваться желчью, стянувшей желудок. Он поддался в сторону, когда тень И`ньяру нависла над воином. Он затаил дыхание, хотел отвести взгляд, но не смог.

Младший принц склонился, коснувшись чужих губ. Их поцелуй обжог лепестки губ старшего наследника. Он тихо захрипел, накрывая губы запястьем и стирая невидимый след. Он чувствовал каждое касание языка, сладкую влагу, растекающуюся негой по телу. Задрожал. Сжался всем телом и безвольно ухватился за рукоять кинжала обеими руками. Оружие затряслось в его руках, что были тонкими, как ледяная сосулька, которая лишь кажется крепкой, но при падении разбивается, а в жару тает и превращается в жалкую лужицу под ногами.

Слова, что зазвучали, зашептали не как приказ, а как призыв. Ответ на них зашелестел согласием. В этот момент тысячи невидимых стрел пронзили сутулю спину принца. Он резко выгнулся, от фантомной боли, что лишала его рассудка. Часто задышал. Обида отразилась в его глазах. Непонимание и страдание, что сам он себе навязал и не мог избавиться, засверкали в его глазах кристаллами слез. Он смотрел на И`ньяру. Он видел перед собой не брата, но и не врага. Он видел чудовище в прекрасном, ангельском обличье. Он играл. Он ранил. Он говорил правду. Ему не нужно было говорить вслух о том, что он презирает, что не считает Л`ианора равным себе, равным по силе, по уму и власти. Любое действие. Любое изысканное изречение он принимал слишком близко, оно ранило глубже, чем ножевое ранение, нанесенное критически близко к сердцу. Еще не умер. Еще жив.

Его губы в дрожи искривились. Он до боли и крови изнутри прикусил нижнюю губу. Даже не понял, когда из ничего не выражающих глаз, что сделались стеклянными, скатились слезы. Противные. Подпитывающие страдания и разжигающие пламя внутри него. Он вознес кинжал, желая пронзить грудь воина, что был не виноват. Он исполнил приказ. Он пришел. Он клялся в верности. Он согласился умереть. Он согласился жить.

Л`ианор застонал. Рывком отбросил кинжал, что растворился в тот же миг, как только коснулся пола. Припав ладонями к груди Ма`алэрона, Ли вцепился в него ногтями, оставляя ссадины, неглубокие раны, что покрылись каплями крови. Он ненавидел. Ненавидел отца. Ненавидел брата. Ненавидел себя.

— Власть, - заскрипел он не своим голосом.

Поднял голову, а волосы, спадающие на лицо, искажали его прекрасное лицо, уродуя тенями и глубиной глаз.

— Считаешь, что те, кто находятся подле тебя, всегда будут верны тебе? Что ж, и только смерть разлучит вас. Ха-ха-ха, - он засмеялся, как сумасшедший; молодое отражение старика, что потерял рассудок и теперь бегает голышом по роще, подкармливая местную фауну.

Запустил пальцы в волосы, прихватил их у корней, будто физическая боль могла заглушить крики больного разума. Он с остервенением посмотрел на Ма`алэрона и, как ядовитая змея, зашипел:

— Не смотри на меня так. Уходи. Уходи сейчас же, - заговорил, как заклинание, что из последних сил сдерживало его руки на собственных волосах.

Держал крепко. Не отпускал. Делал себе больнее, лишь бы не сорваться. Лишь бы не утолить жажду крови, что теплом могла растечься по его запястьям. Он не хотел убивать. Мог. Не хотел.

Подпись автора

мир сошел с ума и мы за ним
https://i.postimg.cc/wTmT19vD/1.gif https://i.postimg.cc/brGYHhRc/2.gif

+2

12

Л`ианор выглядел… занятно. Не как избалованный паж, что ночью перепил вина и теперь блюёт в цветы. Не как любовно настроенный старший брат, готовый впасть в обморок от очередного "ты меня не любишь". И даже не как гордый наследник, осознавший, что больше не управляет ситуацией. Скорее — как старый король, выживший из ума. Их дед, да? Тот, что разговаривал с деревьями, кидался корой в стражу и клялся, что у муравьев есть пророчество. Дед знал толк в власти, правда — в очень специфической её версии. Наверное, Л`ианору стоило к нему. В рощу. В шепчущие кроны и грибные галлюцинации. Пусть варят мухоморный эликсир вдвоём. Авось поймут друг друга.

И`ньяру поднялся. Медленно, но с хищной выверенностью. Взглядом проводил кинжал — тот исчез, растворился, как иллюзия о том, что Ли способен кого-то убить. Или способен решиться. И вот это было по-настоящему жалко.
Нет, брат, подумал он, ты бы и собственные вены не вскрыл без совета целителя.

— Ма`алэрон, — произнёс Ину вслух, лениво, будто обращался к псу, — подними свою красивую тушку. Будь так добр.

Тот подчинился. Встал, будто вся кость в нём скрипела. Запахнул рубашку, пригладил ворот — механически. Ни на кого не смотрел, будто боялся, что взгляд затянет его обратно в этот танец без музыки. Он бы и ушёл, да только И`ньяру чуть повёл рукой. Касание — легкое, как паутина, но цепкое, как волчья хватка. Принц склонился, будто хочет прошептать прощание.

На самом деле — он никогда не прощается.

— Ты ведь думаешь, что всё это было ради Ли, да? — прошептал он, почти ласково. — Но нет. Это было ради тебя. Чтобы ты наконец понял, как мало ты значишь — и как легко тебя можно захотеть.

Ма`алэрон дёрнулся — едва заметно. Как лошадь, которой на ухо дышит хищник.

— Но если хочешь — считай это благословением, — добавил И`ньяру. — Не каждый достоин быть унижен лично мной.

Он отстранился и… улыбнулся. Тонко. Опасно. Так, что кровь в жилах эльфа под кожей заколыхалась, как ядовитое вино.

— Теперь — иди, — приказал он.

Ма`алэрон ушёл. Почти бегом, хотя ноги держались. Унёс с собой железо крови, дух поражения, и что-то ещё — то, чего сам ещё не понимал. Тень на сердце. Или отпечаток поцелуя. Или мысль, что умереть за принца — куда проще, чем выжить после него.

И`ньяру обернулся к брату. Окинул его взглядом — неторопливо, как охотник — подранка, что всё ещё дышит. Будто примерял, с какого бока легче будет добраться до сердца — словом или жестом. А потом сел рядом. И обнял. Без пафоса. Обеими руками. Точно, плотно, в захват — как будто не отпускал, а фиксировал.

— Знаешь, Ли, — произнёс он почти задумчиво. — Ты ведь с виду почти идеальный. Сильный. Умный. Та часть двора, что не поддалась твоему обаянию в спальне, всё равно тобой восхищается. Мастер над оружием носится с тобой, как с древним артефактом. Отец... — принц усмехнулся, — ...даже отец признал. А`суа ведь умеет хвалить — как палач умеет улыбаться. Кивок. “Исполнил долг”. У других за такое пир бывает. А у нас — только сухость на губах.

И`ньяру замолчал. Лёгкая пауза. И в ней — вся тяжесть тех лет, что нельзя пересказать. Потом склонился ближе. Губы коснулись уха Л`ианора. Почти поцелуй. Почти исповедь. На самом деле — приговор.

— А всё равно ты идиот, — шепнул он. — Ты копаешь себя, как мертвец свою могилу. Терзаешь старые рубцы — будто ищешь в них истину. Как будто боль даст тебе оправдание. Ты в этом весь. Я помню. Всегда был. И, боюсь, всегда будешь.

Пальцы И`ньяру чуть сжались. Почти незаметно. Почти бережно.

— Так вот. Коль не можешь убить в себе это... скормить зверям. Или обрати в оружие. Пусть станет бронёй, а не гирей на шее. Иначе утонешь. А слёзы, Ли, — он чуть прикусил последнее слово, — слёзы ты льёшь так красиво… но бессмысленно. Не стоит украшать этим мир. Он и без того треснутый.

Он не утешал. Он оплетал, как плющ. Душил ласково, на выдохе. В его руках не было жалости — только точная, тёплая хватка, как у змея, знающего: стоит ослабить — и жертва вздохнёт.

А потом он встал. Неторопливо. Точно знал, что Л`ианор смотрит. И не сможет не смотреть.

На его голове покоился венок. Свежий. Из ивовых ветвей, всё ещё пахнущих росой. Слишком живой для украшения. Слишком лёгкий для короны. Он не спадал, как будто сам прирос к волосам. Как будто И`ньяру только что вернулся с бала друидов или с пепелища, где всё ещё шепчут ведьмы. И этот венок — их подарок. Или их приговор.

Он наклонился к сумке. Спина прогнулась медленно, плавно, точно перед зеркалом. Пальцы — точные, длинные — перебирали шкатулки, фиалы, ткани, клинки. Как музыкант настраивает свой инструмент. Ни одного лишнего жеста. Только плавная, растягивающаяся грация хищника, которому в этот момент лень убивать. А потом — копьё. Тонкое, будто живое. Сложенное вдвое, как змея в гнезде. То самое, что должно было достаться Л`ианору. Но выбрало И`ньяру. Конечно выбрало. Кто устоит перед таким телом, таким голосом и таким... холодом в глазах?

— Не бойся, — бросил он через плечо, откидывая прядь. Венок чуть сдвинулся, и тот, казалось, усмехнулся сам. — Я не ухожу насовсем. Всего лишь на год. Может, на полгода. В зависимости от того, как быстро мне наскучат северные ветра и чужие лица, все до одного такие правильные и скучные.

Ину затянул ремни. Прикрыл сумку. Потом, будто вспомнив что-то, повернулся. Подошёл к Л`ианору. Молча. Сел рядом. И нагнулся — близко, почти касаясь губами виска.

— Я ведь вернулся не ради тебя, Ли. Я вернулся ради Морохира. А теперь его отправили в дождь. К загадкам и одиночеству. Ты бы пожалел его. А я хочу увидеть, сломался он... или стал интереснее.

Он улыбнулся. Легко. Как ядовитое растение в цвету. А потом — медленно снял венок. Ивовые ветви зацепились за волосы, не хотели отпускать. Но он снял. И без слов — возложил на голову брата. Осторожно, как жрец. Или палач.

— Проводишь меня до конюшни? — спросил И`ньяру, почти шёпотом. — Или останешься здесь, в этих покоях, под своим новым венцом? Под ивами. Слушать, как шепчет дерево. Как дедушка. Как судьба.

Он выпрямился. Оставив за собой — запах вина, шелест листвы… и Л`ианора, коронованного без единого свидетеля.

Подпись автора

Молитесь, чтобы я был зол. Во гневе я ещё держу себя в руках.

+1


Вы здесь » Magic: the Renaissance » 1562 г. и другие вехи » [1559] в танце летнего зенита