- Да говорю тебе, сбежал он, сбежал, как есть сбёг! – старая кухарка, донна Дулсе, дорожная и повязанная передником с огромными рюшами поверх трёх юбок, по праву опыта и возраста уже не кашеварившая сама, а лишь раздававшая указания поварам и поварятам, отгородившись от остальных огромной медной кастрюлей на разделочном столе королевской кухни и склонив голову к уху товарки, торопливо бормотала, передавая свежие сплетни, а заодно – причащаясь к распечатанному горшку с мёдом, который для пробы принесла донья Рахель от своей лавки. Вдруг да понравится, да и получится от королевской казны чутка получить, да вывеску на лавку «Поставщик королевского двора».
- Да как же ж из королевского замка сбежишь? Накось, закуси медок, закуси, – жадно подливала масла в разгоравшийся огонь свежей новости торговка, подпихивая поближе тарелку со слоёными печеньями. – Стражи тут-то поди, о-о-ой, я, пока до кухни прошла, меня чуть не догола раздели, всю проверили, чуть, прости, Создатель, в срамное место не заглянули, а тут, ты говоришь, гость, да какой важный, герцог, и сбежал!
- Да какой он гость, пленник, как есть говорю, пленник! – раззадорено продолжила донна Дулсе, увлеченная и сладостью, и возможностью, наконец, поделиться булькающими внутри, как крепкий костный бульон, сплетнями.
– За отца своего теперь расплачивается, и сидеть тут будет взаперти до самой смерти, пока его тут и не уморят! Вот и сбежал юнец-то, не выдержал! Жить, оно и понятно, всем охота, а уж молодым и подавно. Я вон в его года да со своим Анхелем... Эх, хороший был мужик, храни, Создатель, его душу... – отвлеклась Дулсе, но быстро вернулась на стезю.
- А стража-то только теперь такая, – заговорщицки приподняла наведенную сурьмой седую бровь она. - Чай, после того, как сбёг, всех и сменили, а потому как творили непотребство вместо охраны! – сквозь зубы, оглядываясь, прошипела она. - Они в ночь его побега тут такое... – донна Дулсе притянула товарку за плечо, склоняясь и шепча прямо в ухо, а та начала распахнула чёрные, в морщинках по углам глаза, а потом отпрянула, истово крестясь.
- Спаси, Создатель, ай-яй-яй, и прости им грех тяжкий! Что, все по очереди?! – закачала головой она, прикрывая рот, впрочем, известие о том, что королевская стража, вместо того, чтобы охранять замок, друг друга лихо сношала прямо на посту, её интереса не убавила.
– Так это что ж теперь, сбежал, значит, снова погром будет? – по-деловому подобралась она, становясь сразу строгой и собранной.
– Ты не тяни, Дулсе, и не томи, потому как мне тогда лавку надо снова заколачивать! А то уж и не знаешь, свои, чужие, а все одинаково грабят! – возмущенно процедила она, оглядываясь по сторонам, чтоб не слушал никто.
- Да погоди ты. Погоди! – довольная произведенным на подругу эффектом, расслаблено подбоченилась донна Дулсе, опираясь мощным бедром на стол. – Ну-ка, пшёл вон цикорий чистить, нечего уши развешивать! – замахнулась она полотенцем на поварёнка, и, сунув в рот крохкое сладкое тесто, с набитым ртом продолжила:
- Сбёг он, а на следующее утро страшный переполох был! Я сама не слышала, но Фредо слышал, потому как он отвечает за лакеев, кто кушанья наверх разносит, а в тот день завтрака не потребовали, он и пошёл узнать, не случилось ли чего. А там такое... Говорит, светлейший дон Диего орал, чуть стекла не повылетали, ногами топал и требовал найти немедля, – зашептала она, оглядываясь.
- А мальчишка, как сквозь землю провалился! Светлейший дон сам его искать отправился, лично, не кого-то там отправил, всё бросил и за пацаном помчался, а почему? Потому что сыном он его зовёт! О как! Уж не знаю, чего он так за сына бунтовщика, прости, Создатель, так зацепился, но вот как есть тебе говорю! От всех требует, чтобы его величали сыном собственным, и сам за ним и помчался. Я знаю точно, потому что для светлейшего дона всегда требуют на обед паэлью с морскими гадами и пирожки с крольчатиной, маленькие такие, на один укус, а тут, почитай, почти две недели как ни слуху, ни духу!
Донна Рахель сидела, как зачарованная, и даже пара лишних ушей по сторонам к ней присоединилась, а донья Дулсе, подбоченясь, продолжала:
- А потом привёз мальчонку на телеге, я сама не видела, но точно знаю, потому как видел Диметро, и передал Альберто, а тот уже Фредо, а Фредо мне, а Диметро с Альберто верить можно, они мне не соврут. Так вот привезли его на повозке, сам не идёт, ни жив, ни мёртв, то ли раненый, то ли убитый, людей кучу нагнали, крику, шороху, его так на руках и унесли! Точно тебе говорю, это его сам светлейший дон порешить и собирался, чтоб от проблемы махом избавиться, сын бунтовщика ведь, сама понимаешь, чем грозит такого гада на груди пригреть, всяко ведь понятно, что яблоко от яблоньки... А потом сказать, что не нашли парня, да передумал, видать, не добил и решил обратно привезти. А, может, проучил хорошенько, чтоб и думать больше не смел о побегах! – замахнувшись снова на остальных, пригнулась к уху подруги Дулсе.
– У нас все так говорят, а люди врать не станут, людям виднее! Потому как раньше парнишка всё хорохорился, норов показывал, и то ему не так, и это не эдак, как у него дома, а тут всё! – победно скрестила руки на груди она. – Сник! Ни ест, ни пьёт, с кровати не встаёт, Мигуэла, носильщица моя, все тарелки полными назад и приносит, говорят, лежит и молчит всё время. Во как! – зацокала языком донна, качая головой.
Донна Рахель зацокала с ней в терцию, установив некую минуту молчания, наполненную только стуком ножей да грохотом сковородок.
- А я же к тебе тоже не с пустыми руками, – подняла голову, хитро щурясь, донья Рахель, и кивая на почти пустой горшочек с мёдом.
– И я не про это. Ты-то сидишь всё на кухне, носа в город не показываешь... – повела лисой она, и донна Дулсе обиженно засопела, собираясь высказать и выпроводить, но подруга её опередила.
- Так я ж все новости сразу к подруженьке и несу. Как вот случилось, я сразу и побежала! Не слыхала ещё, что в городе сегодня было? Нет? – дождалась паузы она.
– Герцогиня Риарио сама в город приехала! Да не просто так, а вся в чёрном, места белого нет, да сразу в собор! Денег раздавала уйму, дочка моя старшая Нина поглазеть пошла, чай, не каждый день такое случается, да тоже пару монет урвала! Зо-ло-том! Это ж сколько у них богатства, что золотом и нищим подавать? Я за жизнь такие видала пару раз, а тут прямо в пыль. И это после такого-то! – под завистливый вздох зашептала она.
- На коленях стояла прямо перед крыльцом, по пыли ползла и каялась! Говорят, за душу своего мужа покойного, бунтовщика молиться приехала, а, может, и знает чего, а? Может, чуяло сердце материнское, что погубить тут сына её пытаются, вот и примчалась? – свала одно к одному две сплетни донья Рахель, сама себе кивнула, удовлетворённая полученным, и встала, отряхивая платье. Пора было нести свежие булькающие новости дальше, разносить по городу, такое отлагательств не требовало.
- Пойду я, Дулсе, и так засиделись, а тебе, гляди, как бы не пришлось сейчас обед званый готовить да с такими гостями, – хитро покосилась на дверь она.
- Ой, не ляпни! Пьетро, проводи! – недовольно скривилась кухарка, отставляя пустой липкий горшок. Вот уж точно нелёгкая гостей посылает!
* * *
Дни и часы после возвращения в замок превратились для Армандо в мутную череду сменяемых масок. Он лежал на кровати в роскошных покоях, сменивших те, из которых он смог сбежать, отвернувшись к стене, не в силах смотреть на свет, пробивающийся сквозь зарешеченные окна. Еда, которую слуги приносили с неизменной пунктуальностью, оставалась нетронутой. Вода казалась безвкусной, даже отвратительной. Он не хотел ничего. Хотел только, чтобы эта пытка закончилась здесь, если уж Создатель не позволил ему закончить её под ставшим чужим Кастильским небом.
Привычную, давящую тишину нарушил стук. Глухой, настойчивый. Армандо не пошевелился. Он знал, что это очередной слуга, который зайдёт проверить его состояние. Он не ответит. Пусть уходят.
Стук повторился, громче. Затем дверь отворилась. Армандо услышал шаги – тяжёлые, размеренные. Он приподнял голову и увидел невысокую, но представительную фигуру в дверном проёме, сам главный камергер? Кажется, дон де Сильва, они даже неплохо ладили, пока Армандо не решил бежать. Армандо непонимающе сдвинул брови, упорно не говоря ни слова. Де Сильва вошёл в комнату, и его взгляд скользнул по фигуре Армандо, по нетронутой еде, по запертому окну. Его лицо было непроницаемо, как всегда.
- Дон Армандо, – произнёс де Сильва, и голос его прозвучал неожиданно мягко в этом сумрачном помещении. – У меня для вас известие.
Армандо ничего не ответил, лишь слегка повернул голову, чтобы лучше видеть камергера. Он ждал. Приговора? Новых требований? Что бы это ни было, он примет.
Де Сильва медлил, словно подбирая слова.
- Ваша мать, вдовствующая герцогиня Виктория, прибыла в замок. Она желает вас видеть.
- Моя… мать? – голос Армандо был хриплым от долгого молчания, не веря услышанному, он с трудом смог выдавить эти слова.
Де Сильва едва заметно кивнул.
- Да. Она прибыла несколько часов назад. Пожелала помолиться в соборе за упокой души вашего отца и увидеться с вами. Встреча назначена во внутреннем дворе, светлейший дон Медина дал своё согласие.
- И… она знает? – Армандо запнулся, не решаясь произнести вслух слово "побег".
- Она знает то, что вы в замке, сеньор. Каких либо других известий приказа сообщать ей не было, но перед тем, как дать позволение на встречу с герцогиней, светлейший дон Диего встретился с ней лично, – камергер, казалось, понял его без слов, Армандо закусил губу, отводя взгляд и отворачивая лицо.
Он так давно не видел матери, не слышал её голоса, и, казалось, начал забывать лицо, даже не надеясь на встречу, и вот он, этот миг, наконец, вопреки всему, она здесь, рядом, всего несколько лестниц и коридоров, и... Как он мог показаться ей на глаза? Он, её опозоренный сын, неудачник, не сумевший отомстить за отца. Он провалил всё, что мог. Он не смог продолжить дело герцога, не смог отомстить, не смог даже просто сбежать. Он был жалок.
Армандо сжал кулаки, впиваясь ногтями в ладони. Горячий узел подступил к горлу, заставив резко вдохнуть. Что он скажет ей? Ей, которая, возможно, видела в нём последнее напоминание о его великом отце? Что он не смог? Что сдался? Слова застряли где-то глубоко внутри. Всё было потеряно. Его жизнь, его будущее, его надежды — всё рухнуло, как карточный домик. Он был лишь тенью, бледным отражением того, кем он должен был стать.
Армандо медленно поднялся, чувствуя, как ослабевшие ноги подкашиваются.
- Хорошо. Я готов, - он должен был пойти. Должен встретиться с ней. И принять свой стыд.
* * *
Сердцем королевского замка в Альтамире был не тронный зал, где вершились судьбы нации, не зал заседаний совета, а его внутренний двор, где шороху листьев вторили слова, сливаясь с шумом. Попасть сюда можно было лишь миновав анфиладу гулких залов, а пространство двора было идеально выверено, окружённое двухъярусной галереей с легкими, почти воздушными аркадами. Нижние колонны, выточенные из светлого мрамора, были строги и лаконичны. Но стоило поднять взгляд, и строгая гармония расцветала цветочными ветвями. Пространство между арками покрывала тончайшая гипсовая лепнина, где орнаменты переплетались с вязью виноградных лоз, создавая ощущение каменного кружева.
В самом центре, словно страж, возвышался могучий дуб, по легендам, растущий здесь задолго до того, как был поставлен первый камень замка. Его древние, узловатые ветви тянулись огромным куполом во все стороны, а крона, раскинувшаяся широким зеленым шатром, дарила летом живительную тень в жаркие дни. Под дубом были расставлены каменные скамьи, отполированные бесчисленными прикосновениями. Между скамьями у подножья дерева негромко переливался струями фонтан, приглушая звуки от лишних ушей.
Пол двора был вымощен терракотовой плиткой теплого, медового оттенка, которая накалялась летом под щедрым солнцем Кастилии, зимой отдавая летнее тепло, а вдоль стен, в тени аркад, стояли огромные глиняные кадки с апельсиновыми и лимонными деревьями. Их темная, глянцевая листва резко контрастировала с ослепительно-белыми стенами, а в пору цветения воздух наполнялся густым, сладким ароматом, смешивающимся с запахом влажного камня и жасмина, что цепкими побегами обвивал кованые решетки окон второго яруса. Этот двор был местом не для парадов. Каждый камень здесь помнил тихие шаги королей, шепот придворных интриг, шелест шелковых платьев и едва слышный звон шпор.
Сейчас даже здесь царили настороженность и уныние. Кадки с цитрусами укрыли и убрали в тепло, ограждая от будущих холодов, дуб сбросил листву, едва колыша на ветру оставшимися жёсткими коричневыми листьями, иссушенными от прошлого жара, и только журчание фонтана хранило былое веселье.
И он увидел её. Она стояла в центре двора, прямо под лучами едва пробивающегося солнца, словно высеченная из мрамора скорби. Величественная в своём траурном одеянии, она казалась ещё более хрупкой и одновременно непоколебимой. Её чёрная вуаль не скрывала полностью измождённого лица, но залёгшие тени под глазами и плотно сжатые губы говорили о бессонных ночах.
И Виктория тоже заметила его. Голова герцогини приподнялась, и её взгляд... В нём не было ни осуждения, ни гнева, лишь бездонная тоска и что-то ещё, что он не смог сразу понять – быть может, бесконечная, всепрощающая любовь. Её глаза были влажными, но ни одна слеза не скатилась по её щекам. Она просто смотрела на него, и в этом взгляде было столько невысказанного, столько горя, что Армандо почувствовал, как что-то внутри него надорвалось.
Он подошёл ближе, чувствуя, как дрожит от напряжения под взглядами охраны и слуг. Слова застряли в горле. Армандо открыл рот, чтобы что-то сказать, но смог лишь выдавить хриплый, едва слышный звук.
- Мама... – это был не вопрос, не приветствие, а стон, и в нём было всё - и боль утраты, и стыд собственного бессилия, и невыносимое желание спрятаться в её объятиях, как в детстве, когда она была его единственной защитой от всех невзгод. Вздрогнув, Армандо опустился перед ней на колени, целуя опущенную ладонь и прижимаясь к ней лбом, спрятав лицо.
- Прости меня, мама. Я подвёл тебя.
Отредактировано Armando Riario (2025-06-09 17:26:04)
- Подпись автора
