Замешкавшись, погруженная в мысли, терзавшие ее с недавних пор, Кьяра не сразу вспомнила как его зовут. Но прежде, чем назвала про себя имя, успела упрямо стукнуть об пол каблуком, узнаваемо объявляя гальярду открытой. Раз правым и дважды левым. Так поет над ареной рожок, объявляя бой быков. Раз правым и дважды левым. Так вспархивает в пальцах тореро алый лоскут, носящих гордое имя мулетта.

Вовсе нельзя было понять, раздосадовал девочку выпад кастильца или рассмешил, но меряться с ним колкостями она, похоже, не собиралась.

Кьяра подхватила юбку. Скромную, шерстяную, куда уже, чем принято в свете, без множества нижних вышитых платьев. Темно-фиалковую. Училась она по классу менталистики, но многого от таких детей не ждали. Способности у девочки были не велики. Однако двоюродный дядька, граф ди Барди, взял на себя заботу о Кьяре и троих ее младших сестрах, лишившихся родителей.

Раз - правым и дважды - левым, а после, с плавным полупоклоном уступая место кавалеру, сделала несколько звонких – отщелканных каблуками - шагов назад, приглашая партнера выйти и показать всем свое мастерство, прежде чем они снова сойдутся. Каблуки, отбивающие звонкий ритм, точно спорили друг с другом, меряясь упрямством. Подхваченная юбка, дразнящая краем тонкого белого подола нижнего платья, покачивалась в ее пальцах. Так тореро поддразнивает возникшего на арене быка. Выйди и покажи мне, на что ты способен. Приглашение, от которого невозможно отказаться, не потеряв лица.

В очереди засмеялись, зашептались «Смотри! Смотри!» скучающие кадеты. Кто-то из низов по привычке присвистнул. Кто-то затянул «5 гребешков для дам», модный мадригал о том, как торговец гребнями – самым изящным слогом ненавязчиво выдающий в себе человека знатного и отчего-то скрывающего свое происхождение – ходит по богатым домам и предлагает их прекрасным хозяйкам свой товар, таким образом в любой миг может безнаказанно наслаждаться красотой этих женщин:
Прелестные гребни для прелестных дам из перламутра и янтаря,
Но не сравнится раковина с белизной их рук и янтарь с сиянием их волос.
А если нищему не до любви, то я отдал бы все, чтобы стать гребнем из янтаря
Нежиться в пальцах милых и купаться в их волосах…

- В Айзене тоже поют «Гребни»? – в изумленном девичьем голоске послышался узнаваемый южный акцент.
- В Айзене их придумали!
- Потому они такие непристойные!
- В Кастилии!
- Да где вы видели янтарные волосы в Кастилии?!
- В Айзене!
- В Романии! - Кьяра рассмеялась, отвлекаясь от танцевального рисунка, и откинула на спину черную косу. Нарядные прически и украшения были девицам настрого запрещены, но те все равно норовили вплести в волосы ленту поярче или тонкую жемчужную нить. Этого мастера Академии снисходительно не замечали.

***

Лето изменило ее куда больше, чем Эрмес мог предположить, и уж точно больше, чем заметил. Встретив в родовом замке подросшую племянницу и с удовлетворением удостоверившись, что девочка оформилась достаточно, граф ди Барди объявил, что намерен вернуть в свои руки все земли семьи, неудачно отошедшие его кузену, а потому им надлежит объявить о помолвке, чтобы отвадить других охотников за чужой фамильной собственностью. Нарядный банкет в столичном доме не заставил себя ждать. Не успела Кьяра понять, что происходит с ее судьбой, как оказалась представлена свету Александрии. Маленькую магичку приняли, как ей по наивности показалось, радушно. Никогда прежде, пока Кьяра воспитывалась в родовом замке, ей не шили таких нарядных платьев и не позволяли фамильные драгоценности, которые граф сметливо хранил у себя. Кавалеры были с девочкой весьма галантны, а дамы ласковы и любезны.

- Не считаете ли вы, граф что прелестную донну необходимо представить ко двору до замужества?
Граф так не считал. Ему перевалило за 40, он был приземист от природы и широк от излишеств. Но Кьяра никогда не ожидала от замужества счастья, лишь достойной жизни для себя и сестер, и нисколько не спорила. Не спорила она и когда опекун велел ей садиться в экипаж и отправляться в гости к его другу в сопровождении служанки и стражи. Стоило экипажу покинуть Александрию, как служанка завязала Кьяре глаза.

- Это игра. Его Сиятельство задолжал моему господину и обещал вернуть долг твоим участием в нашем маленьком празднике.

Девица сказала это так буднично, точно расплачиваться невестами в этих краях само собой.

- Тебе всего лишь нужно быть послушной и вести себя славно, и с тобой не приключиться ничего из того, что могло бы нарисовать тебе твое впечатлительное воображение. Ты играешь на арфе и на лютне, как говорит твой опекун?

Притихшая Кьяра кивнула.

- Прекрасно!

***

- Что здесь происходит, любезные фро и харры?

Из-за поворота показалась поджарая, высокая фигура ректора, чей разговор с мастером фехтования был прерван неуместным шумом. Так они и стояли напротив группки раскрасневшихся от веселья подростков и пары слуг, забывших раздавать одеяла и вовсю хлопающих мадригалу. Ректор пригвоздил Эрмеса взглядом, точно тот отвечал за все это безобразие лично. Кровник, пусть и дальний, он присматривал за успехами наследников своей фамилии.
- Вернитесь к своим делам, а вас, харр Эстерази, я попрошу ко мне зайти.

Эстерази, - Кьяра, как все девицы, опустившаяся в книксене, сличила взглядом фамильные черты и сделала для новой себя интересные выводы.

Завидев, как наливаются розоватым жаром уши северянина, Кьяра лишь расхохоталась. Смеялась она звонко, тепло и так заразительно, что тут бы тоже смеяться над собственными ушами и скулами. Совсем не поняла, зачем Эрмес задвинул плечом однокорытника, раз сам не намерен танцевать. Но это, равно как и общее внимание, ее вовсе не смутило. После всего, пережитого прошлым летом, едва ли хоть что-то могло ее смутить.

- Дон Эстерхази сегодня лишает вас удовольствия полюбоваться, чему учат на каникулах в Айзене! – отсмеявшись объявила она, вовсе не сбившись с ритма, и оборвала бесноватую песню каблуков, лишь завидев ректора.

На каникулах в Романии учили по-своему. Когда экипаж, наконец, остановился, и служанка сняла намокшую от пота повязку, растерянная Кьяра выбралась на задний двор нарядного дома. Служанка торопливо накрыла ее капюшоном, точно прятала лицо, и отвела по черной лестнице к купальням.

- Не пытайся отсюда убежать. Тебя легко найдут с собаками, а прятаться в здешних местах негде. А главное не снимай маски нигде, кроме отведенной тебе комнаты. Жить ты будешь с другими девушками. Без твоего согласия никто тебя не тронет. Здесь строгие правила, даже если сперва тебе так не покажется.

Сперва ей и впрямь так не показалось. После купания Кьяре выдали тонкую тунику вроде тех, что надеты на женщинах на старинных ромейских фресках и каменных барельефах, сохранившихся до нынешних дней и теперь вдохновляющих художников и скульпторов воспроизводить восхитительные мифы о прекрасных богинях и отважных героях в самых ярких красках и нарядных формах. Тонкая эта белая туника позволяла воображению дорисовать все, что должна была утаить от маленьких острых соков до нежных ямочек пониже поясницы. Зато маска, лилейная и украшенная золотой отделкой, плотно прятала лицо, лишая Кьяру причастности к этому гибкому соблазнительному телу. Волосы ей подкололи шпильками в высокую сводную прическу с жемчугом, прятавшую ленты маски так, точно маска эта приросла к лицу. Да и была лицом.

- Главное - не смотри в зал, - утешила ее товарка. – И не слушай.

Откуда взялась эта стайка хорошеньких юных девочек и мальчишек ее возраста, Кьяра не представляла. С девочками она познакомилась уже позже, разделяя с ними спальню каждое утро, когда измученные весельем гости больше не нуждались в их услугах. Сейчас же ее место было за арфой в числе прелестного трио, которое не столько слушали, сколько рассматривали, потому что полы тоги, бесстыдно ускользая, обнажали еще по-мальчишески поджарые девичьи бедра, помещавшие между собой арфу. Арфы сопровождали действо на сцене, так захватившее Кьяру, что она не успела испугаться творящейся непристойности и, стыдливо пряча глаза, все равно возвращалась к зрелищу к объявлению каждого нового лота. Людей продавали с молотка за фантастические суммы в золоте, как лошадей или предметы роскоши, сдабривая каждый лот таким завораживающим чувственным описанием, что назвать его бесстыжим не повернулся бы язык. Бесстыдство настолько наглое обращалось искусством, рождая в девочке лихорадочный озноб и путая мысли.

- Благородные донны и донны, - объявил хозяин торгов. – Позвольте мне представить вам невольника, подобного Аполлону, рожденному зарей и океанической пеной и умеющего выдержать 50 ударов тяжелой розгой. Приап же одарил его ничуть неменьше, чем Аполлон!
- Покажите! - раздался требовательный глос из зала.
- Не раньше, чем торг покроет 5 тысяч золотых.
- Шесть!

Ведущий отдернул складки белой ткани, скрывавшей бедра юноши раньше, чем Кьяра зажмурилась. Ей чудилось, что стоит отпустить струны арфы или потерять мелодию, и она потеряет сознание. Но ничего подобного не случилось…

Ректор же, сперва заперев дверь и предложив Эрмесу присесть, сказал кровнику примерно следующее:

- Ты входишь в тот возраст, когда юноши и девушки, занятые здесь самым сложным и важным мастерством, неминуемо входят в рискованный возраст, когда могут навредить своей репутации. Многие, особенно выходцы из низших слоев, полагают, что дар спасет их от пересудов и отвержения. Но это не так. Некоторые ошибки могут помешать им стать членом корпуса – северного или южного – или сыскать место в церкви и при дворе своих господ. Чем же тогда им заняться и где искать себе место?

Он дал Эрмесу время на раздумье, где будут рады видеть паршивых овец любого толка.

- Это потеря, которой мы не можем допустить, а потом у теперь, когда мы входишь в возраст веселых компаний и будешь иметь вольные выходные, я прошу тебя быть очень внимательным не только к себе, но и к своим соученикам. И, если что-то встревожит тебя, я стесняйся рассказать этом до того, как произойдет худшее. 

- Это очень нежное и краткое вторжение, - ворковала мистресса, переходя от одной койки к другой. Лечебное крыло делилось на мужское и женское, чтобы кадеты не смущали друг друга, отдыхая после встречи с целителем. Болеть здесь подолгу не позволяли. Однако же класс менталистов был выше этого и группками по 5 человек путешествовал везде под руководством своих мастеров. 

– Не бойтесь добрые харры, мои ученики не причинят вам неудобств, лишь позволят забыть о боли и выспаться перед тем, как вы вновь встанете в строй. Адер – сюда, - она наугад выбирала пострадавших на тренировках файтеров и указывала подопечным на койки. – Кардона к харру Грейзеру. Лейн к харру Агире. Чиньяни к харру Эстерхази. Вы снова здесь Эрмес? Мы уже полюбовались вашими приключениями в сознании харра Валентино.  Славно знать, что вы хорошо воспитаны, но в бою у вас не будет времени на любезность. Менталисты должны быть к этому готовы.

- Привет, - Кьяра солнечно улыбнулась, аккуратно опускаясь на край постели, и ее невеликий вес заставил матрас наклониться у края. – Ты ничего не почувствуешь. Не должен.

Она потерла ладони, согревая. Они давно вошли в тот возраст, когда не позволяют пользоваться руками. Тем, кто не отучился к 16, руки связывали за спиной на время упражнений, и это было постыдно. Однако привычка осталась, и девочка торопливо уложила ладони в складки платья на коленях.

Мгновение она рассматривала лицо Эрмеса, взгляд ее сделался дремным и нездешним, точно Кьяра смотрела сквозь, и сознание его начала заволакивать изгоняющая боль поволока расслабляющего удовольствия, которая бывает перед сном. И в этой предсонной грезе Эрмесу открылась сцена торгов: острые смуглые колени, напряженные бедра, держащие арфу, руки перебирающие струны, зал полный пестрых масок, ведущий - статный мужчина, представляющий обнаженную девицу в тонком золотом ошейнике, чья цепочка бежала между полных грудей…

Кьяра ахнула и вспорхнула с койки.

Осень вошла в ту сладостную пору, когда отгорали тревожащей безысходностью ее оставшиеся жаркие дни, точно в горячке, торопясь испить последнее наслаждение солнцем в золотой и пунцовой листе. Листва эта, сухая, шептала в порывах ветра, кружила кострами у ног в пляске скорого Самайна и дрожала яркими пятнами за окном, послужившим на этот раз фоном для угловатой, но уже крепко сбитой фигуры Эрмеса.

С их последней встречи минуло не больше недели, и все это время, сталкиваясь с ним в коридорах и на общих лекциях, в фехтовальном зале и в обеденной комнате Кьяра исподволь следила, не смотрит ли тот на нее с осуждением или с подозрением… Не смотрит ли, вообще? Но Эрмес, кажется, не смотрел, или ромейка не застала его за этим вниманием.
Она так и не смогла понять, видел ли Эрмес открывшийся ему обрывок памяти, или ей лишь почудилось, что на миг опасные и компрометирующие ее образы сделались общими. И не знала, как это выяснить. Ни шуток, ни подколок, ни грубых ухаживаний, какие, как она заметила, свойственны мальчишкам постарше, стоит пройти слушку, что двери открыты, она не заметила. Напротив, Кьяре мнилось, что тот словно бы сторонится ее. Но это вовсе не доказательство тому, что он что-то узнал и понял. Как же выведать, а, главное, стереть увиденное, не привлекая к себе внимания, она еще не придумала. Воспоминания о прошедшем лете Кьяра хранила с особенным тщанием, тщательно ставя блоки, как учили, но спросить у наставницы, что в ее плетении пошло не так, конечно, не посмела бы. Та ведь решит проверить и найдет все, что скрыто!

Невольно отступила, стоило Эрмесу соскочить с подоконника, и разом утеряла все свое солнечное озорство, тревожно и робко рассматривая его теперь после того, как он отказался участвовать в общем веселье. Увидел и понял. И теперь, полагая ее испорченной, – хуже того, опороченной – решил, что можно быть куда смелее?

Но не торопилась с подозрениями, а нежданное его предложение давало замечательной шанс проверить догадки. Помедлила, недоверчиво рассматривая его, точно и впрямь раздумывала, не приключиться ли с ней то же, что с недавним его партнером, виденным в лазарете. Но решила, что лучшего шанса невозбранно забраться в голову Эрмеса, чем общая тренировка, и жалеть нельзя.

- Завтра утром, - придержала юбку, исполнив комичный маленький книксен, точно ей бросили вызов и принять его надлежит самым изысканным образом, и бросилась догонять своих смеющихся товарок.

Утром девчонка и впрямь явилась, как обещано, чуть опоздав после завтрака, и всякий, знающий Кьяру, мог легко догадаться, что отвлек ее маленький девичий табор, смеющийся новым шуткам. Девицы делились сонетами и песнями, как водится, о любви и звонкими, бойкими мнениями о магии и кастильских художниках с одинаковой увлеченностью.
Завидев Эрмеса, она подхватила юбки, и перебежала через поле, чтобы явиться ему с самой славной улыбкой, чуточку запыхавшись и прогоняя с лица выхваченные ветром пряди.

- Итак, харр маг, - исполнив очередной забавный книксен, она с нескрываемым удовольствием начинающей валькирии обозревала поле грядущей битвы. На арену металистов ее толка звали не часто, не потому что помощи от них было меньше, а потому что вероятность для них служить в каком-либо корпусе была очень невелика. Обычно те, кто оплачивал их учебу, взращивали таких магов для собственных светских целей. А потому девчонка лучилась искренним любопытством.

- Кого вы намерены победить первым? Вот тот некогда могучий дуб или этот клен поменьше справа?

Кору с рабочих бревен никто по понятным причинам не удалял – недолго им оставаться целыми, – и всякий хоть немного знающий человек легко распознавал породу деревьев по сохранившемуся стволу.

- Позвольте?

Она потянулась, чтобы коснуться его плеча, но вовремя удержала руку. Работать без рук очень важно, чтобы работа твоя – неочевидная для этой категории магов – никем не была замечена. И тем не менее, было бы невежливо не поставить Эрмеса в известность, что Кьяра неуловимо касается его разума, чувств его и восприятия, которое будет играть в упражнении непоследнюю роль, а еще его жизненной силы, мягко балансируя ее.

Обращение по имени Кьяра приняла за знак импульсивной сердечности, к которой сама была склонна, а потому очень осторожна. Будучи по-южному эмоциональной в самом широком диапазоне от глубочайшей скорби до ослепительной радости, она не спешила сокращать дистанцию. И лишь убедившись в надежности собеседника, позволяла половодью собственных чувств разлиться. Однако с девичьем сестринстве эта ненавязчивая фамильярность была в ходу, и от том, кото из этих веселых шушукающихся девочек, дочь герцога, а кто - барона, не вспоминали без нужды. Дочерям крестьян не так везло, но за добрый нрав и успехи в учебе, и те могли войти в их сплоченный кружок.

- Как красиво! – неподдельное восхищение переливчатой в солнечных лучах водой, нежданно, пусть и ожидаемо, возникшей между ладонями стихийника, осветило ее лицо и как будто бы согрело взгляд изнутри. Стихийными магами было легко восхищаться. Их сила и очевидная, а еще очень красочная в смертельных своих свойствах магия, неизбежно привлекала внимание, не оставляя никого равнодушными. Их превозносили и им же завидовали. Но Кьяра смутно подозревала, что те завидуют другой магии, которой не имеют, потому что люди склонны желать того, чего у них нет, из привычки не замечать то, что есть.

Она вкрадчиво толкнулась в чужое сознание, снова невольно протянув руку к Эрмесу, точно хотела коснуться плеча, но пальцы замерли в дюйме, так и не обнаружив напряжение мышц под тонким дублетом. Однако она могла нарисовать внутренним взором, чуйкой целителя, каждый контур его тела и аккуратно поправила это напряжение, позволив воднику незаметно расслабить плечи. Проблема, на ее скромный взгляд, состояла вовсе не в том, что Эрмес не умеет обращаться со своей стихией, или та не подчиняется ему, а в том, что успех ему архиважен, и значимость происходящего после нескольких неудач и на фоне родства с ректором, когда ударить в грязь лицом значит бросить тень и старшего родственника, заставляет его прикладывать слишком много сил – и щепы лете по округе.

И сколько бы она не подтрунивала над юным магом, в работе Кьяра была очень бережна. Касаясь его мыслей с удивительной нежностью, внесла в них тихое умиротворение, изгоняя тревогу и превращая выданные самому себе последний решительный шанс в незначительную практику, успех которой уже в сердце твоем определен сложившимся умением. Потому что так оно и было. А после, убедившись, что березовые бревна от того, что потоньше, до крепкой трехлетки с треском ломаются под напором стихии, переливающейся перламутром в последних жарких еще лучах осеннего солнца, нырнула глубже в его сознание в поисках масок, которые по ее мнению увидеть Эсмесу было негде, кроме как в ее собственной, памяти. Смущенно «пролистав» его неаккуратные юношеские желания – изумление донна Чиньяни придержала при себе – она, как ей казалось, уже нашла искомое, уловив краткий обрывок знакомой музыкальной пьесы, некогда играной на арфе, и только-только вознамерилась стереть это воспоминание, когда голос Эрмеса вырвал ее из этого ментального путешествия.

Податливо открыла ему сознание, позволяя черпать столько силы, сколько он посчитает нужным. Мелодия арфы невольно зацепилась за память последними нотами и потекла дальше, разворачивая галерею образов: вереницы полуобнажённых женщин в тонкий белых тогах, которые Эрмес мог бы узнать лишь по рисункам из книг по Кастильской истории. В руках они несли подносы с фруктами и вином в высоких кувшинах черненного серебра, и тонкая ткань с бесстыдной точностью обрисовывала все детали юных тел, которые призвана была скрывать. Кьяра мельком увидела свое отражение в высоком в зеркале и встретилась с водником взглядом где-то в глубине его сознания. Мысленно отшатнулась, расплескивая смущение и испуг, и в ее широко распахнутых глазах отразились вывороченные внутренности дуба, обнажающие зубчатые годовые кольца. Сознание захлопнулось.

- О! – это вырвалось случайно. – Очень впечатляет!

Запоздалый румяцец согрел скулы изнутри, проступая на смуглой коже бронзовой пудрой. Девочка придержала юбку и прошла по грязи к дереву, чтобы ощупать кончиками пальцев зубатый край. Потом обернулась и повысила голос, чтобы ее было слышно с этого невеликого расстояния.

- Блестяще! С тобой очень легко. 

Аккуратно выбравшись в тонких бархатных туфлях с усыпанной мокрой корой земли, она заглянула в лицо Эрмеса, точно хотела обнаружить в глубине глаз новую искренность.

- А что еще ты умеешь делать с водой?

Кьяре нечасто приходилось присутствовать на тренировках стихийников и куда чаще в лазарете. Целителям ее ранга доставались неглубокие ожоги, порезы и несложные травмы.  И если огненная магия была понятна и слишком заметна в общем спектре, то водная по большей части оставалась умением тихим и таинственным. Но не менее смертельным.