Белокурый мальчишка на вороном жеребце рвался вперед, радуясь возвращению на Север, так, словно именно там был его дом и предвкушал обещанные Лораном упражнения в магии огня. Пусть не сегодня – выехали они в ночь и остановятся, когда минует ее половина, в охотничьем домике, представлявшего собой небольшой особняк. Здесь легко могли разместиться пара десятков человек, вздумай герцог, как обычно, путешествовать со свитой и охраной. Или больше, если селить свитских по двое-трое в комнату, а слугам отвести чердак и сеновал. Смотритель дома, бывший егерь Филиппе Понги, плотный мужчина средних лет, встретил герцога спокойно, выйдя с фонарем через кухню, но, разбуженный лаем собак успел не только натянуть штаны, но и нацепить ножны со шпагой. С интересом глянув на новое лицо в окружении Алессандро, Понги сообщил, что жена его что-нибудь придумает на ужин.
Останавливавшиеся здесь господа свои капризы оставляли где-то за последним поворотом дороги, а если их не сопровождали слуги, то прекрасно обходились своими силами. Даже герцогский сынишка, решительно высказавший желание отвести лошадей в конюшню и задать им овса.

И только он, Алессандро Лоренцо Дианти был причиной, почему мужчина, чье Имя было первым из тех, которыми он был наречен, практически не разговаривал во время поездки до лесного домика с тем, чье имя, измененное на кастильский манер, являлось его вторым.

- Ты ждать не умеешь, - пропустив Лорана вперед в небольшую, без вычурных излишеств, но богато обставленную комнату, произнес Алессандро так, словно разговор они прервали всего на пару минут. - Не то, что три месяца, три дня. А я больше не смогу, не имею права ждать. Мое место на Севере. Твое…
Он смерил Лорана оценивающим взглядом так, словно только теперь позволил себе задуматься, что же собой представляет айзенский принц.
Ассиметричная усмешка изогнула левый краешек губ, и Алессандро тряхнул головой, гоня непрошенные мысли.
- Туда, мой принц, ты уже не вернешься.

Он был готов узнать о побеге Лорана фон Гессена месяца два спустя, заполнив холодные дни в Вайзеле делами, до каких в Александрии даже не снизошел бы. Даже прожил в своем сердце чувства облегчения и звенящую пустоту всех будущих дней без Лорана, неважно превратятся ли они в дипломатический кошмар с Айзеном и Кастилией или же гора родит мышь, и кайзер, удовлетворенный возвращением сына, согласится закрыть конфликт. Он был готов и в самом деле похоронить Диану, хотя давно смирился с тем, что донна Орио желала сохранить для себя эту куклу.
Он был готов к десятку вариантов развития событий, но не к такому, где открывает перед принцем дверь своей спальни в охотничьем домике на границе леса. Еще даже не волшебного, обычного.
Не к тому, что завтра накинет на плечи Лорана плащ с меховым подбоем. Он даже знал какой из тех, что держал здесь. В Александрии ни один из них не был нужен. Там меха были роскошью и украшением, служившим для оторочки накидок, но никогда для того, чтобы согревать людей даже в самые холодные зимние дни.

- А если вернешься… это будешь не ты. Но я позволю кайзеру сжечь твое тело, воздав положенные сыну почести. Это единственное, что я твердо могу тебе обещать в посмертии. Ты не оставил мне даже возможности даже заблуждаться на счет твоего…
Сандро усмехнулся.
- Не благоразумия даже. Способности хотя бы его изображать. И… мне нравится это в тебе. Но если ты не сможешь быть… рядом, жизнь твоя и в самом деле станет жизнью куртизанки. Завтра к вечеру мы будем в Тотенвальде. У тебя будет почти целый день на раздумья.

Как же он ошибался.
Они задержались в Лесу на неделю, разыскивая пропавшего Сандро-Ло.

Эльфийский лес снова забрал у него нечто важное и ценное.
Сначала самую жизнь, лишив его возможности выбирать, как жить, и каким целям следовать, теперь сына. По странному совпадению случилось это снова, когда рядом был Лоран, словно судьба не простила ему мгновений украденного счастья, как не простила убийства Дианы тогда, десять лет назад. И лжи о том, что она едва не погибла от рук второго принца Айзена – теперь.

Игрейн, эту эльфийскую суку, самку из дивного народа, выносившую его сына, спасло только то, что Алессандро сознавал, сколько времени им придется потерять в лесах прежде, чем они отыщут эльфа, способного создавать порталы и сторгуются с ним. А еще то, что в лесу, она способна была сопротивляться его чарам, что и делала, закрываясь с холодным и каким-то снисходительным изяществом. Не оправдывалась, не убегала, защищалась и… скорбела.
Эхо ее эмоций он все же почувствовал.
Переживала за сына, исчезнувшего в лесу?
И как же тогда понимать ее слова: «он к этому готов»?

Последние порталы, уже в заснеженном лесу, постепенно погружающемся в холодные, серо-голубые сумерки, эльфийка открывала молча, держась позади не герцога в этих суровых землях, но их короля. Лесной пейзаж менялся, но в целом сосны и мачтовые ели вокруг одной опушки не слишком отличались от елей и сосен вокруг другой. Из очередного портала они выехали на распутье трех дорог и Алессандро, указав на еще различимые в сумерках стены города и возвышающиеся над ними башни замка, колокольни и островерхие крыши церквей, обронил: «Это Вайзель», и только потом обернулся к Игрейн, чтобы приказать: «К Коциту».
На лице эльфийки не возникло даже тени удивления. Она едва заметно кивнула и, вытянув руку, сделала какой-то жест, изящно крутанув кистью и перебирая пальцами так, словно подхватила из воздуха какую-то нить и ловким движением, делала на ней большую петлю. Замерцал матово очередной портал.
За ним оказались горы, обступающие ровное пространство, какое могло быть только заледеневшим озером, посреди которого торчала странно изогнутая скала.
- Убери снег, - снизошел еще до одного приказа Алессандро и поднявшийся ветер сбросил пласты смерзшегося снега.
На то, что открылось под ними, Алессандро не смотрел. И так знал, что там, он жадно ловил эмоции на лице Лорана.
- Как ни странно, - голос его звучал задумчиво, - он все еще жив. Эльфы говорят, все дело во внутреннем жаре этого существа. Но скован не столько льдом, сколько их чарами. Я… не нашел в себе сил приказать убить его.
Он мечтательно улыбнулся.
- Хотя, как оказалось, он искал в Тотенвальде смерти. Где же еще ее искать, правда?

Как это случилось, он не понял. Вот они друг за другом выехали из одного портала в беснующуюся метель, из-за которой нельзя было рассмотреть ни край небольшого плато, щетинившегося островерхими елями, ни потрясающий вид на низину, покрытую лесом Зимой ветер сдувал отсюда снег, отставляя касновато-бурый, монолитный камень площадки, и лошадям было удобнее проходить очередные несколько шагов, не увязая в снегу. Но когда мороз отступал и снег сходил, Игрейн бросала порталы в других местах, выбирая точки переходов из каких-то своих соображений.
Алессандро расспрашивал ее, но понял только, что выбор всегда связан с какими-то местами, где она может быстрее напитаться силами для открытия нового портала. Она всегда спешила, когда с ними был Сандро-Ло, словно опасалась засады. И из-за этой спешки порой дорога состояла из семи-восьми переходов. Ллиант делал три. До берега Гьелль, потом на другую ее сторону, и затем сразу в Вайзель. Если же Алессандро оставлял сына под присмотром эльфа и брал с собой только Игрейн, она, отдыхая дольше и, как ему думалось, чувствуя себя спокойнее, могла уложить дорогу до Гьелль в три шага. Но отчего-то, как и Ллиант, она предпочитала бросать портал через реку, с берега на берег, а не сразу открывать на другой стороне Гьелль. И всякий раз, ожидая, пока эльфы творили свое колдовство на берегу, Алессандро вспоминал старинные сказки в которых оказывалось, что сиды, да и ведьмы заодно, не могут перебираться через текущую воду. Могли, но осторожность свою объясняли тем, что из-за каких-то потоков силы, именно в этом месте легко сбиться и лучше «перешагнуть реку», чем прыгать через нее издалека. Чем именно «лучше» -не объясняли. Просто «так вот чувствовали».

Из-за метели, и безумствующего ветра приходилось едва ли не кричать, чтобы быть услышанным собеседником, даже если тот находился на расстоянии протянутой руки. И говорил герцог в тот момент с Лораном, лаская взглядом гордое его лицо и снежные пряди, раздуваемых ветром волос.И думал о том, что не даст айзенскому принцу свободы выбирать, оставив только один вариант будущего и возможности получить относительную свободу – себя.
- Цели… - под складками тяжелого плаща, подбитого овчиной, движение плеч едва ли было заметно. – Едва ли, ты поддержишь, даже если поймешь.
Остальное можно было договорить позже. Он обернулся к сыну, чтобы велеть ему держаться рядом и не увидел его, словно мальчишку на черном жеребце снесло ветром.
Игрейн уже открыла портал, но Алессандро, выкрикивая имя сына, бросился в метель, туда, где ему почудился какой-то силуэт и где за снежной пеленой темнели деревья. Тогда он подумал, что Сандро-Ло просто решил укрыться от ветра среди них. Позвал Игрейн, требуя, чтобы она немедленно нашла сына. Могла ведь, используя магию. Он знал, что могла!
Но отчего-то эльфийка замерла, вглядываясь в лес и даже когда он вернулся, чтобы приказать ей отыскать сына, не двинулась с места и даже не переменилась в лице. Губы ее шевельнулись, но из-за вьюги, он не услышал, что она говорила. И ринулся в ее мысли, требуя найти сына. Но натолкнулся на преграду, забыв, что в Лесу эльфы могут не только открывать порталы, но и закрывать свой разум от вторжения менталистов. Ощутив его попытку войти в ее мысли, Игрейн заговорила сама, но мысли ее не обрели голоса, будто бы звучавшего в голове, просто осыпались пеплом знания: «Не ищи его. Его забрали. Так было предначертано».
- Кому предначертано?!
В тот момент он не помнил об увиденной в мыслях Лорана его встречи с рогатым сидом Таранисом, окруженном грозой.
- Моему сыну. С ним все будет хорошо. Его ведет предназначение.
Не будь они верхом, Алессандро попытался бы ее ударить или схватить за горло. О том, насколько бесполезно нападать на эльфа, в тот момент он тоже не думал.
- Успокой бурю, мы его найдем!
- Не могу. Он сильнее.
- Кто он?
- Тот, кто пришел за Сандро-Ло.

Алессандро развернул коня, чтобы взглянуть на Лорана. Из-за ветра даже кричать было бесполезно, потому он только махнул рукой в сторону леса и вдарил пятками в бока коня.
Тот заржал, встал на дыбы, но после очередного понукания, двинулся вперед.

Буря ушла на запад, и, разумеется, все возможные следы коня Сандро-Ло или самого мальчика замело.

Когда Лоран упомянул Анейрина, Алессандро вскипел.
- Поторговаться? Даже не думай торговаться с этой тварью. Не проси, не предлагай ничего, и не спрашивай, чего он хочет. Ни у него, ни у кого из эльфов!
При этом он оглянулся на прятавшуюся за спиной Лорана Игрейн. И говорил, не только для принца, но и так, чтобы уязвить эльфийку. Пусть та и оставалась внешне все так же спокойна, как обычно.
- Им нельзя верить. Они не лгут, я убеждался. Но мы, люди, ничего им дать не можем, кроме… себя. Они возьмут, что им надо, но в любой момент отнимут у тебя самое важное, и окажется, - в голосе его зазвучала неприкрытая боль, - что оно и не было твоим.
Зная эльфов, пусть даже немного, он успел понять, что в понимании Игрейн никогда не был, да и не мог стать отцом Сандро-Ло, даже назвав его сыном и наследником, даже любя всем сердцем. Для человеческой женщины этого было бы более, чем достаточно.

Они не сожгли лес. Лорану не хватило бы сил, даже если бы Игрейн стал для него сосудом. Но впервые Алессандро Дианти испытал личную ненависть к самому этому месту, позабыв о том восхищении нетронутой этой природой, какое рождалось в его душе во время коротких привалов по пути в Тотенвальд или назад, до границы Леса с Романией.
Шатер Игрейн ставила долго, сосредоточенно, подхватывала потоки силы, стягивала их, сплетала и, повинуясь плавному движению ее рук, тянулись, змеясь по красноватому камню снежные потоки и ложились кольцами вокруг нее, создавая белые стены поднимающегося от земли шатра. Дважды эти стены опадали, и Игрейн начинала свое колдовство снова. На третий раз у нее почти получилось, но стала очевидна проблема двух первых попыток. У шатра не было входа, а потому оставшаяся внутри него эльфийка, просто прорезала материал, в который превратился снег, ножом, чтобы выйти. И отправилась в лес, обернувшись только затем, чтобы позвать за собой Лорана.
- Нам нужен лапник, - разомкнула она губы, чтобы сообщить принцу о цели их похода, - ничто не возникает из ничего, а если Алессандро решит оставаться здесь, нам понадобятся высокий пол и постель. И укрытие для лошадей.
Сломанных бурей еловых веток они набрали быстро, не пришлось даже углубляться в лес. Сделав из самых больших основание для волокуши, эльфийка очертив указательным пальцем в воздухе петлю, и будто бы накинув ее на пару верхних веток, длинных, почти в человеческий рост, сделала веревку, уже охватывающую  гору лапника и оканчивающуюся лямками, в которые она продела руки, намереваясь тащить волокушу за собой.
- Я думала над твоим вопросом. - Обронила она прежде, чем сделать первый шаг. - Ты видишь магию мира, и если сможешь ощутить ее, то, возможно, что-то получится. Сначала – взгляд ее опустился на кольцо, охватывающее большой палец левой руки принца, - такое, потом больше. Ллиант полагал, людям не нужна магия Мира, что она есть в вас самих. Только ее… мало. Так мало, что хватает только на разрушения или на чтение мыслей. Самым сильным – на исцеление других. Зато вам не нужен Лес. Твой артефакт может позволить сделать тебя… еще немного более эльфом. Моя кровь не убьет тебя, как и многое другое. Но может немного изменить. На время. Я так чувствую. И не проси объяснить. Не смогу. Ллиант смог бы. А я…
Светлые ее ресницы сомкнулись, и эльфийка вздохнула, отворачиваясь.
- Я много не знаю и не умею. И не всегда понимаю то, что чувствую. Если захочешь, можем сегодня. Алессандро нужно время, чтобы смириться. Немного. День, может два. Вы люди… быстрее забываете и боль, и радость. Когда он уснет, я сделаю так, чтобы сон его был крепок и длился до рассвета.

_______________

- Не эльфы, - Алессандро покачал головой, довольный реакцией Лорана, - Я. Эльфы убили бы его, не моргнув глазом. Я бы… тоже, если бы был уверен, что получу дракона, которого смогу поднять в воздух, а не гору мяса, костей и чешуи для артефактов и трофей в виде головы. Одним из тех, кто зачаровывал его, был Ллиант. И по его настоянию не был единственном. Иначе бы, этот дракон освободился. Игрейн.

Чертова эльфийка. Она стала незаменимой. И если прежде это воспринималось просто и естественно, теперь, глядя на нее, он не мог не думать о пропавшем сыне, которого она даже не пыталась искать.  Игрейн просто сделала шаг вперед и вскинула на него светлый, безучастный взгляд, ожидая приказа или вопроса.
- Посмотри плетения чар, и скажи, достаточно ли их, или стоит усилить, заменив те, что распались со смертью Ллианта.
- Стоит, - она едва взглянула на закованное льдом чудовище, - если Ллиант считал, что нужно сделать тройное плетение, значит нужно. Но он не вырвется. Даже если останется только одно – не вырвется.
Удовлетворенный, Алессандро кивнули вновь вернул свое внимание Лорану.
- Сначала я хотел быть уверен, что смогу управлять им, живым. Но когда коснулся его сознания, обнаружил, что он… мыслит столь же внятно, как человек или эльф. И в нем не было ярости или злости, он ждал смерти, молил о ней. Это так противоестественно всему живому. Поэтому, мне стало интересно, почему. Он безвозвратно потерял свое сокровище. Воспитанницу, которую выгрел, украв яйцо из гнезда некогда отвергнувшей его самки. А после полюбил, если то чувство, что он испытывал, можно назвать любовью. Но «сокровище» для дракона – что-то большее, как мне кажется, чем возлюбленная. Она погибла очень юной, пытаясь отвоевать себе остров у другого дракона. А месть… даже свершившаяся, не усмиряет боль утраты. Вот он и искал эльфов, зная, что подожженного леса ему не простят. Мне этот лес припоминают уже три года, - он усмехнулся.  Теперь я тоже потерял свое сокровище. И хочу рассказать ему об этом.

И о том, что любовь можно вернуть Алессандро рассказал тоже, ласково, мягко, коснувшись сознания Рхоара. Ящер будто вынырнул из полузабытья или дремы, и отреагировал не сразу.
«Вернуть. Хотелось бы».
И почти в тот же миг чужие мысли слепо, наугад толкнулись в сознание принца, полностью игнорируя защиту, создаваемую его амулетом, слишком слабую, чтобы противостоять драконьему любопытству.
«Он говорит, что вернул тебя. - Драконий вопрос сопровождался столь неприличным любопытством, что могло показаться, будто вошедший в мысли принца бесцеремонный незнакомец, выискивает что-то конкретное, ожидаемое. - Как это: вернуться?»

Ответом дракона стало вброшенное в мысли человека собственное воспоминание, одно из тех, которые он перебирал, как любимые драгоценности в своей пещере. Рукотворную красоту, воплощенную в золоте и камне.
Золотые глаза на чешуйчатой морде с узкой спинкой носа, заканчивающегося чуть вывернутыми ноздрями, точеная нижняя челюсть, изящная шея с аккуратным едва выделяющимся костяным гребнем. Изящное тело, с резким переходом от клинообразной груди к впалому животу, сильные задние ноги, великолепные бедра и потрясающе-гибкий хвост, движения которого зачаровывали, вызывая желание прихлопнуть его лапой в часы безмятежного покоя, когда они просто лежали на морском берегу, бездумно глядя друг другу в глаза, полные чувством единения и взаимопонимания.
Её же Рхоар любил вспоминать в полете, когда они вместе, двигаясь в такт, взмывали к солнцу, туда, где его тепла становилось все меньше и меньше, и от нехватки воздуха путались мысли, но не это заставляло их пикировать вниз, а ощущение тяжести собственного тела, когда каждый взмах крыльев требовал усилий, не сознаваемых во время полетов под облаками. Тогда они пикировали вниз, складывая крылья, и держась так близко друг к другу, что почти соприкасались грудиной, и головами. И мысли их были едины, а потому не могло случится, чтобы одновременный взмах крыльев превратил идиллию в кошмар сплетения тел, а стремительный спуск в нелепое падение. Он раскрывал крылья, замедляя свое падение, она – чуть позже, и мгновение спустя, они расходились в воздухе, чтобы закружиться, снижаясь по спирали в задумчиво-медленном танце.
Она была маленькой против него, подвижной и юркой, и он боялся раздавить ее тяжестью собственного тела, когда накрывал собой, вдавливая в прохладный ночной песок во время слияния, от которого в ее чреве зародилась новая жизнь. И сокровищем она была потому лишь, что никто другой во всем мире не был ему нужен.
Ей же хотелось собственное гнездо, и он бы отвоевал глянувшийся ей остров, но она, выросшая в тени его крыльев не ведающей страха и уверенной в собственных силах, как любимое дитя, не дождалась его с охоты, решив захватить остров сама…
Он не любил вспоминать, какой видел ее в последний раз, лежавшую в полосе прибоя, с безвольно вытянутой, изорванной и обожжённой шеей и раскинутым крылом, скрывающим тело и лапы. Ее глаза уже расклевали чайки, а в ранах на шее копошились крабы.
И жить стало незачем. Он кричал от боли, не физической, но раздирающей изнутри хуже, чем боль от сломанных ребер и содранной чужими когтями чешуи. Он отыскал пещеру самок, молодых, немногим старше своего сокровища, двух убил сразу, третью истязал долго, переломал ей крылья, а после поднимая в воздух и бросая на землю раз за разом, чтобы не умерла сразу. Потом, когда взгляд ее померк, швырнул ее тело на скалу, добивая. Огня она была не достойна.
Он не уберег свое «Сокровище». И боль от осознания этой утраты никак не могла утихнуть.  Лучше бы сокровищем был город или, как у некоторых, совсем глупых и диких, сундук с золотом или друза кристаллов из подземных пещер.

«Я не расскажу тебе, человек, иначе», - сообщил дракон, закончив вспоминать. Прошло едва ли дольше нескольких секунд. А Алессандро в это время как раз отвечал на вопрос о некромантии и отсутствии взаимосвязи возможностей магии с массой дракона.
- Не сложнее, чем одно любое существо. Но у него шесть конечностей. Даже животными управлять сложнее, чем людьми, когда хочешь, чтобы они двигались естественно. А скоординировать движение крыльев, не представляя через собственные ощущения, как они должны двигаться в полете, я не пробовал. Если пойму, что смерть – единственный для него исход, займусь поиском решения. Пока же… он принужден существовать. Идем. Я хотел убедится, что он на месте и чары его удержат.
Алессандро даже не взглянул на эльфийку.
- Портал.
Но, тут же,  добавил, не для нее, для Лорана.
- И раз уж я вынужден всех держать подле себя против их воли, всех, кто мне нужен и важен, спрошу, чтобы хоть чем-то тебя развлечь. Хочешь перед тем, как я запру тебя в Вайзельском замке, взглянуть на Айзен с этого берега?

Откликом дракона на воспоминание принца о рукотворном мирке с его теплыми оттенками янтарных полей, озерами из полированного аметиста и изумрудными рощами, было лишь удивленное восхищение тонкой работой с толикой алчушего желания заполучить эту игрушку, но в желании этом не было и тени стремления его воплотить, раз уж забава эта, воссоздающая часть континента дорога чьему-то сердцу настолько, чтобы считать ее сокровищем.
Воспринимать чужим сокровищем самого человека Рхоару было проще. Он сам собственнически и ревниво относился к своей подруге и подобные чувства в душе человека, уверенного, что является королем этих земель, были ему понятны. Настолько понятны, что рождали желание чужое это сокровище отнять. Затем лишь, чтобы причинить королю, воле которого подчинялись здешние эльфы, боль сродни той, что неизбывно мучила Рхоара. Чтобы человек понял, каково это – потерять самое ценное в жизни, а вместе с ним и смысл влачить свое безрадостно-серое существование через тысячи дней и ночей.
- Возвращайся, - с теплым, почти дружеским чувством, пригласил Рхоар, услышавший через восприятие своего собеседника и слова короля, и ответ пленного айзенца, не признававшего своего плена.

В чем-то Лоран был прав – некогда города и замки Тотенвальда были северными землями Айзена и его самолюбие, должно быть, страдало от осознания факта, что теперь земли эти принадлежат некромантам. А гордосто требовала отстаивать айзенскую «историческую справедливость», до которой здесь, в негостеприимном лесном краю, никому не было дела – ни кастильцам, ни айзенцам, ни эльфам, ни королю мертвых.
- Сможешь поставить выход у Боррегора? – спросил Алессандро у эльфийки.
Ллиант мог, но отчего-то там и западнее, эльфам не колдовалось так легко и свободно, как в других местах Леса. Алессандро отметил это для себя, но причины не понял. Вековые ели и березняк росли повсюду, захватив за минувшие десятилетия некогда обширные по причине скудости урожая пахотные земли.
Игрейн сосредоточенно смотревшая в перламутровую муть портала с расстояния нескольких футов, раскинула руки, словно хотела, подойдя, оценить его ширину, и, прислушавшись к каким-то своим ощущениям, кивнула.
Молчание её неожиданно взбесило Алессандро. Не столько потому, что эльфийка не потрудилась разомкнуть губы, чтобы сказать: «да», сколько из-за того, что она вообще, ни раньше, за все годы, проведенные подле него, ни в последние три дня, пока они с Лораном безуспешно разыскивали канувшего в метели Сандро-Ло, не сочла нужным что-то ему объяснять.
- Отвечай! – повысив голос, потребовал он резко.
- Постараюсь, - с заметной неохотой и очень тихо проговорила эльфийка.
Слово это резануло слух Алессандро так неожиданно, что он не сразу понял, что в нем было не так. На осознание потребовалась целая секунда, пока все они ждали, чтобы белесая завеса портала прояснилась в центре и за ним стали видны очертания четырех смотровых башен замка, сложенного в той айзенской манере, каковая была в ходу у архитекторов лет сто с небольшим назад.
- От Борегора, - снизошел Сандро до объяснений своему пленнику, - до устья, где Гальдельвен впадает в Гьёлль можно добраться за полдня, если дороги расчищены. И эту часть пути мы проделаем верхом. А ты… - он глянул на Игрейн, - как только будешь в силах, отправляйся в Вайзель. И если там есть кто-то из твоего народа, отправь ко мне. Двоих. Если двоих не окажется, вернешься сама.
Игрейн опять кивнула. И, взглянув на короля, добавила очень тихо:
- Хорошо.

- Едем, - пригласил Алессандро принца, и, как только Лоран пересёк портал, последовал за ним.
Игрейн перекинула их прямо на дорогу на расстояние не более четверти мили от самого замка.
Портал за их спинами закрылся с тихим сухим хлопком, словно кто-то резко захлопнул надоевшую книгу.

Дорога была не только расчищена от снега, она выглядела черной лентой, тянущейся  с севера на юг, мимо замка, и была утоптана так, словно по ней проехали сотни всадников. Алессандро настороженно оглянулся, пытаясь понять, для себя, что же тут могло случиться. Но решил не гадать, а узнать все у кастеллана, если хозяин замка нынче отсутствует.

Мост оказался опущен и навстречу им никто не выехал. Но стоило приблизится к окованным медью массивным створкам ворот, как в одной из них открылось зарешеченное окошечко, за которым мелькнуло чье-то заросшее черной бородой едва ли не до середины щек, смуглое лицо.
- Назовитесь и поведайте, что вам здесь надобно? – говоривший говорил на кастильском и явно не сомневался, что будет понят. Вычурная речь его выдавала в нем простолюдина, стремящегося говорить на господский манер и не понимающего, что в своих представлениях о том, как говорит знать, он нелеп и смешон.
- Я твой король. Открывай и живо к хозяину с докладом, - в голосе Алессандро звучала насмешка.
- Да быть того не может! – заявил привратник уверенно, - Король наш четыре часа, как прошествовали на юг во главе отряда.
Алессандро только недобро, сухо рассмеялся.
В следующий миг руки привратника сами отодвинули затвор. Вторые ворота за спиной кастильца, закутанного в теплую шубу мехом вовнутрь, были открыты. В темных же его глазах плескался животный страх. Но сказать он ничего не смог, только хватал ртом воздух и, едва отворив перед гостями обе створки, развернулся и бодро промешивал к длинному высокому крыльцу о дюжине ступеней, тонущему в тени удерживаемой несколькими колоннами крыши.
- Что скажешь? – Алессандро, усмехаясь, обернулся к Лорану, - кто из нас лжет?
Спешивавшись у коновязи, он накинул на нее повод и, убедившись, что и спутник его уже стоит на земле, решительно зашагал к крыльцу, на который выскочили несколько дворовых парней и две женщины. Одна из них поклонилась первой, просто и неуклюже, явно не имея привычки гнуть спину, но сознавая, что надобно. Прочие последовали ее примеру.

Хозяин замка, довольно смуглый русоволосый мужчина из тех, кого легко счесть выходцем из южных айзенских земель или же северного приграничья Кастилии, встретил их на лестнице, опередив на пролет привратника.
Раздражение на его лице сменилось удивлением, но гостей он встретил поклоном.
- Ваше Величество. Ваше Высочество? – вопросительная интонация подкрашивала учтивый тон обращения.
- Мендоса, - Алессандро обошелся без титула. – Что здесь произошло?
- Карие глаза Карлоса Мендосы, некогда тощего весельчака учившегося на пару курсов старше Лорана, остановились на лице принца. Но спрашивать он ничего не стал. Ответил после короткого, но учтивого поклона:
- Вы, Ваше величество. Вы с отрядом вайзельских некромантов прошли на юг не далее, как четыре часа назад.
- Я?! То есть, ты лично меня видел вот как сейчас?
Мендоса покачал головой. И доложил, враз как-то посмурнев лицом:
-  Я видел Короля Мертвых, на коне и в короне. Капитан Кроуфорд забрал с вами весь мой гарнизон.
Алессандро, раздражение которого переплавилось теперь в веселую злость, обернулся к принцу:
— Вот так вернешься, а кому-то, оказывается не терпится прибрать к рукам эту чертову корону! Так что, принц, это уже давно не Айзен. Даже местные здесь уже не помнят фамилию кайзера.
Мендоса до того только бросавший на спутника своего владыки взгляды, не выдержал.
- Алессандро, могу я узнать, в каком статусе принимать вашего спутника?
Дианти хищно оскалился и расхохотался.
- У нас с его высочеством на этот вопрос диаметрально противоположные мнения. Но он дал слово чести, а я обещал показать ему виды на Гьёлль с северного берега, прежде, чем мы займемся уточнением степени свободы перемещения его Высочества.
Обернувшись к Лорану, Алессандро позволил себе снисходительно-оценивающий взгляд, прежде, чем спросить:
- Вы ведь не раздумаете из-за такой ерунды, как попытка переворота и захвата власти, сопровождать меня и далее?

Фраза «Вы оба не лжете», слетела с губ принца так обыденно по-эльфийски, что Алессандро не придал ей значения в момент беседы с Мендосой, лишь принял к сведению, как принимал ранее подобные своевременные замечания Ллианта или Игрейн, позволявших себе встревать с ними в любой разговор, не дожидаясь просьб об этом.
Сделал выводы из всего услышанного, но поделиться ими с Лораном и Карлосом не довелось, Его не признающее себя пленным высочество схватилось за кинжал и тонкое лезвие, взметнувшись к горлу Алессандро, прохладной лаской коснулось кожи, напомнив, сколь неосмотрительно оставлять при себе Лорана фон Гессена, не забирая у него оружия, чтобы пощадить его самолюбие и ощущение собственного благородства.
Что ж, принц, судя по поведению и в самом деле полагал, Тотенвальд Айзеном в своей привычке видеть мир именно таким, как ему было удобно.
Присутствие Мендосы удержало его от того, чтобы ответить Лорану действием или словом. Но не от того, чтобы избавиться от лишних свидетелей столь позорного для того, кто называет себя королем Тотенвальда, момента.
Визг служанки оборвался, и вслед за корзиной с керамическими горшочками, в каких обычно хранят масло, упала она сама, вычерпанная досуха, словно в ее жизненной силе у короля была сейчас хоть какая-то надобность.
Он обвел взглядом крыльцо и двор и, пока Лоран шел к своему коню, один за другим падали бездыханные люди, вся вина которых была в том лишь, что они оказались здесь в неудачный для  Алессандро момент.
Встретив темный его взгляд, Карлос отшатнулся. Лицо его было серым.
- Прошу, - шевельнулись улыбчивые губы…- Я…
Он нервно сглотнул.
В том, что Карлом никому не расскажет о случившемся, Алессандро не сомневался, но в том, что сумеет не вспоминать об этом, уверенности у него не было. Но он был нужен, а потому прощен.
Кричать вслед Лорану Алессандро не собирался. Не склонный к импульсивным решениям, он намеревался дождаться Игрейн или отправленных ею из Вайзела эльфов и уже от них узнать, что же там произошло. А потому , предоставив принцу возможность проехаться, если тот пожелает по двору внутри замковых стен, отправился внутрь.
Мендоса, помешкав пару секунд, решая идти ли за Дианти или же ответить явно вознамерившемуся ехать куда-то принцу, поспешил к последнему.
Ухватил коня под уздцы.
- Спускайтесь, Ваше высочество, - тон его был холоден, - эльфов здесь нет. Обычно кто-то из этой братии всегда был при Дианти. И знали бы вы, сколько раз посягали на «Короля мертвых», не стали бы так рваться. Но похитили, кажется, впервые. Здесь… все по-другому.

Маятник настроения айзенского принца качнулся в сторону раздражённого нетерпения, как только оказалось, что Алессандро вовсе не собирается бросаться вслед прошедшего мимо Боррегора войска, даже зная, что с ним идет тот самый Король мертвых, каковой воплощал для жителей Тотенвальда самую суть устрашающей власти повелителя мертвецов и магов, их поднимающих.
А в подобном состоянии, Лоран стремительно утрачивал настроение быть хоть сколько-нибудь любезным, что, не изменившись в своей сути за годы их разлуки, сделалось все же гораздо более жестким в проявлении и словах. Принц привык отдавать распоряжения, а не подчиняться. И, очевидно, назвав это место Айзеном, испытывал теперь и здесь чувство долга и ответственности за творившееся по эту сторону Гьёлль.
Но потакать губительным в своей бессмысленности его капризам, Алессандро не собирался.
В зале с каменными стенами, где тепло было лишь на расстоянии нескольких футов от камина, он устроился в одном из массивных кресел, сработанных явно кастильским мастером, и вытянул ноги к огню, хотя и не замерз за время недолгой их поездки.
И теперь в самом буквальном смысле «сидел здесь», что только усиливало раздражение Лорана, судя по упрекам и вопросам.
- Меньше всего эльфов держат где-либо человеческие дети, - откликнулся он, - это Сандро Ло удержал меня от того, чтобы не отослать ее от себя.
Он не хотел возвращаться к воспоминаниям о последней их с Лораном встрече в купальне эльфийского дворца, когда они оба и узнали о существовании Игрейн. В тех воспоминаниях не было радости, лишь горечь от неоправданных надежд на чудо. Он тяжело вздохнул, с болью думая о сыне, о девятилетнем мальчике, пропавшем в зимнем лесу жестоких к людям эльфийских земель.
- А ждем мы мой эскорт. Видишь ли, южнее этого замка, эльфам недоступна их магия. Потому догонять нас они будут верхом. А прежде, чем что-то предпринимать, я хочу узнать, что случилось в Вайзеле за время, пока я…

Глядя на Лорана, он должен был бы признаться честно: «пытался понять, как жить теперь, когда мой возлюбленный снова рядом». Но промолчал, просто оборвав фразу. Лишь смежил на миг веки и после уставился на полыхающий в камине огонь.
Голос его сделался отстраненным, словно то, о чем теперь шла речь, никоим образом его самого не касалось.
- Король мертвых – это воплощенная в плоти и стали легенда о бессмертном и бессменном правителе некромантов и поднятых ими мертвецов, - пояснил он буднично. Кадавр в доспехах или доспех на плоти, ростом почти девять футов. Конь создан ему под стать. Пугалка для детей и местных варваров.

Мендоса, слушавший Алессандро, стоя позади его кресла, с удивлением воззрился на принца.
- Прости, Алессандро, - позволил он себе прибить короля, как перебил бы приятеля по Академии, но никак не своего сюзерена, - но в каком статусе мне… нам принимать Его Высочество?
Алессандро едва заметно улыбнулся и перевел взгляд на Лорана.
- Кто ты здесь, Лоран? – спросил он безмятежно и почти интимно, однако за мягкостью голоса таилась темная злость, - Я готов тебе верить, но вот Карлос… и другие. Не знаю.

Но даже вмешательство Карлоса не сбило Алессандро с мысли и намерения ответить Лорану на все его вопросы. Вот только слова правитель Тотенвальда, державшийся в своих северных землях куда проще, чем романский герцог, подбирал очень осторожно, не желая ощутить как горло перехватит предупреждающим спазмом, а губы перестанут разжиматься.
- Не подданные. Часть совета и капитанов на местах, - Алессандро раздраженно повел плечами, - они хотят наступать. Давно хотят. Я же… К сожалению, я потребовал восстановить каждого солдата, мертвого солдата, - уточнил он, - до идеально боеспособной формы. Это заняло годы… Но не изменило намерений моих советников и коммандиров.

Выслушав принца, кастеллан перевел полный недоверия взгляд на Алессандро, на своего короля, пусть даже легко говорил с ним, как с равным.
Ромей кивнул, без труда соглашаясь с услышанным. И добавил сухо:
- Ступай. Пришли ко мне Терезу, когда сюда прибудут Эльфы и вели впустить их сразу же. Кто бы там ни был.
И пока Карлос не ушел, пояснил для Лорана:
- Может, ты помнишь Тессу Сордас? Теперь она Тереза Мендоса
Тесса Сордас принадлежала, как и Сандро, к числу в равной мере слабых целителей и менталистов, когда училась в Академии. Но семья ее была богата, пусть не знатна. И потому девочку отослали в Святую Анну, оплатив ей учебу вместо обеспечения приданным к замужеству. Но, как догадывался Алессандро, узнав Тессу достаточно, чтобы обнаружить, что крещена она, как Тереза, дело было еще и в дурнейшем для девицы характере того типа, каковой всякий отец с радостью бы обнаружил в сыне. В Академии Тесса отличалась тем, что с первого же курса обрезала косы, притом сама, поскольку цирюльник уродовать ее голову отказался. После же ему ничего не оставалось, как постричь девчонку так, как она просила.
Угловатая в отроческие годы, резкая в словах, задиристая, словно гусак с птичьего двора, Тесса и в шпагу-то вцепилась, как в воплощение давней мечты. Ну а после, так же уверенно взяла в оборот Карлоса, едва тот покинул стены Академии годом позже неё. Теперь же донна Мендоса, баронесса Боррегор, готовилась стать матерью, уступив, наконец, просьбам мужа.
И, пожалуй, только необъятных размеров живот оказался причиной, по которой она не вышла вместе с Карлосом встретить гостей.

Карлос, приняв к сведению и слова айзенского принца, и молчаливое согласие короля Тотенвальда, выйдя из-за спинки кресла, на котором сидел Алессандро, поклонился Лорану с должной мерой учтивости, но без свойственного придворным подобострастия и легкости. Северные бароны и графы из выходцев с цивилизованного юга, будучи людьми военными, не привыкли гнуть спины, тем более, что многих, кто оказался равен им по положению, знали лично с отроческих лет, а если и нет, то связывали их общие впечатления и схожие воспоминания об Alma Mater и сходные жизненные истории.
- Представь, что Святая наша Анна, - Алессандро не сдержал насмешливой иронии в голосе, но улыбка его была горькой, как у человека, вынужденного разочаровывать другого без умысла, просто рассказывая о существующем положении вещей, - создана вовсе не для того, чтобы воспитывать магов, вроде тебя. А как раз наоборот, чтобы те, кто в конечном счете окажутся здесь, знали, как вас контролировать, чего от вас ждать, и чего каждый из вас стоит… в бою или в золоте. А еще, ответь себе, кто умеет подать все так, будто это нужно в первую очередь тебе, но, не солгав ни словом, все равно оставляет тебя в дураках?  А когда ответишь, может быть, сможешь сказать, какие у меня могут причины быть расположенным к эльфам? И почему правитель, не любя, скажем, файтеров, присланных королем соседней страны, уверен, что они не предадут? Будь моя воля, мой принц, мы бы любовались закатами в каком-нибудь из береговых фортов и говорили бы не о здешних порядках, а о приятной ерунде, о том, что тебе нужно в Айзен и том, почему я не расположен тебя отпускать.

Он перевел взгляд на Лорана.
- То, что ты сказал Мендосе, - говорил Алессандро спокойно и серьезно, - вполне может стать реальностью здесь. Айзенские маги тебя поддержат. Кастильцы меня поймут. Местные… Местных придется убрать. И лес… мертвецы могут вырубить его быстро. Если прежде их рассеять среди деревьев, а живые… будут понимать, зачем это делается.

— Это же очевидно, - Алессандро вздохнул, - того же, чего хочешь ты, считая эту землю все еще частью Айзена. Они считают своей по праву всю Ойкумену.

Никто из эльфов не заявлял об этом, да и те, кто служил ему в Тотенвальде или следовал за ним, выполняя все приказы наравне с герцогскими или королевскими гвардейцами, не заявлял о подобных желаниях. Но все они были, насколько понимал Алессандро, эльфийскими рыцарями, не лордами и не сыновьями лордов. И Игрейн не выделялась среди них своим происхождением. Чем занимались эльфийские лорды в своих волшебных лесных дворцах, он не мог и предположить. Но делал выводы из того, чем занимались те, кто якобы по доброй воле служили ему и его интересам, сопровождая некоторых из капитанов и советников не из личной симпатии, а по его приказу. Оберегали их жизни и сокращали для них пути, которые без эльфийских порталов занимали бы недели, а зимой и вовсе делались бы невозможными.  Он не знал, гуляют ли эльфы среди мыслей тех, кто управляет мертвым воинством, и влияют ли на их настрой и верность присягам, скрепленным магией, но капитаны рвались в бой и держали многотысячное войско, нуждающееся в живой, целительной энергии чтобы не разлагаться, в наилучшем из возможного состояния.
- Переговоры ведут с теми, с кем можно договориться хотя бы потому, что основные ценности: жизнь, власть и золото одинаковы и потому понятны. Со стаей одичавших, бродячих собак или расплодившихся в лесу волков мы ведь не договариваемся. И вспомни историю, ту ее часть, что сделалась легендами еще до того, как в мир пришел Спаситель. Цивилизованные народы все время вели войны с варварами, присоединяя их Земли. Варварские вожди, те, кто думал прежде, чем хвататься за топор и гнать мужчин своих деревень на смерть против романских, а после кастильских легионов, склонялись перед цезарями, признавая власть и пуская в свои земли наместников. И цивилизация захватывала их через принесенный с собой образ жизни, удобства, роскошь, более продуманный порядок. Эти варвары не приплыли из-за моря, как мой легендарный предок. Они жили здесь своими деревнями, поклонялись богам, в существовании которых не сомневались и служили эльфам. Едва ли тем, что платили дань или растили для них ячмень и репу.
Он усмехнулся.
- Эльфам тоже нужна жизненная сила, чтобы творить свои чары. Одного леса недостаточно. Ты же видел, как часто отдыхала Игрейн. В Тотенвальде теперь всюду деревни варваров, знающих одно – предназначение их служить эльфам. И эльфы даже заботятся о них, как люди о стадах скота или пасеках, в редких случаях одаренные из этих деревень, воспитывались эльфами и обучались магии. Хотя… обучать эльфы, кажется, не слишком умеют.

Он вспомнил подход Игрейн к обучению Сандро Ло. Притом, что в ее играх с сыном не было и намека на систему или привычную ему по академии, понятную и признанную правильной, академичность, успехи мальчика были поистине удивительными. Но он и не воспринимал то, что говорила и показывала ему мать, как учебу. Он жил в постижении магии и стремился к новым открытиям и совершенствованию своих умений, как к чему-то совершенно необходимому.
- Но люди умеют учиться.  А эльфы не говорят «это невозможно». Они говорят «сейчас, я не знаю, как это сделать». Но уже завтра может оказаться, что находят способ выполнить просьбу или осуществить свой замысел. Или не завтра, а через тысячу лет.  Ты прав, леса осталось мало. Очень мало. Но быть может дело в том, что тысячу лет назад они еще не придумали, что делать.
Он знал эту границу. Строить предположения об эльфийском образе жизни данные королю Анейрину обещания ему не мешали. Но вот закончить мысль сам он уже не смог бы. То, чем он мог завершить уже сказанное, было не догадками, а знанием, которое он принял десять лет назад, не понимая, что лежало в основе всего того, что представлял собой эльфийский замысел, частью которого он теперь был.
- И… - он настороженно посмотрел на Лорана, - то, что ты сказал об ауре деревьев. И прежде, о том, что ни я, ни Мендоса не лгали. Это, знаешь ли, очень по-эльфийски. Видеть правду о них самих, о людях, вещах и местах. Или мне показалось и за твоими словами стоит лишь приобретенное знание человеческой природы, а о деревьях рассказала твоя мать?

Дверь в зал распахнулась с негромким скрипом несмазанных петель и за ней оказались трое. Игрейн, облаченная теперь в легкий серебристый доспех, куда более женственный, чем платья, которые она носила в Романии. За спиной ее стояли двое мужчин. Один – светловолосый эльф с мраморно бледным лицом и веселыми синими глазами. Второй, ростом немногим выше эльфийки, оказался темноволос, смугл и взирал на окружавший его мир золотисто-желтыми глазами без белков. Зрачки же его расширись столь быстро, что за какой-то миг глаза его сделались угольно-черными. Но, прежде, чем Игрейн заговорила, уменьшились до точек, почти не различимых в светлом золоте, переливающемся меж век. Свойство это словно бы и не зависело от скудости света в зале, освещенном только пламенем камина. Окна зимой были закрыты наглухо, чтобы беречь тепло и завешены тяжелыми плотными шторами.
Алессандро с мрачным неодобрением взглянул на эльфийку.

Ему не хотелось всякий раз, видя ее, думать о том, сколь равнодушна она была к пропаже сына. Их с Лораном сына, оказавшегося ей совершенно не нужным.
Эльфы поклонились одновременно, скорее обозначая приветствие, но не выражая королевским особам почтения.
- Представь нам своих спутников, Игрейн, - Алессандро кивнул вошедшим, не вставая.
Этих двоих он не знал.
- Роан из дома Ворона, - произнесла Игрейн и темноволосый, изящным движением приложил руку к левой стороне груди и поклонился, на этот раз заметно ниже.
- Мое почтение владыке этих земель, - голос у него оказался глубокий и сильный.
- И Бринмор, из дома Ворона.
Золотоглазый повторил жест Роана и тоже поклонился, но слова его оказались непонятны Алессандро, хотя смысл их, вероятно, был таким же, как у его спутника. Но все же фраза оказалась заметно длиннее.
- Сэр Бринмор не говорит на айзене? – спросил Алессандро, с любопытством рассматривая руки этого эльфа. Пальцы его заканчивались не обычными ногтями, а темными, матово поблескивающими когтями.
- Сэр Бринмор, - перевела Игрейн, - спрашивает, позволено ли ему будет пользоваться мыслеречью, пока он учит айзен и кастильский. Но если Ваше Величество против, Роан будет говорить за него.
- Мы против, - улыбка Алессандро едва ли была любезной.
Игрейн отступила назад, оказавшись теперь за спинами мужчин, и Бринмор сделал шаг вперед.
Речь его звучала напевно, а голос оказался мягче и выше, чем у Роана, который взялся переводить сказанное на айзен.
- Сэр Бринмор своей волей явился в славный город Вайзель, дабы предложить свои услуги Его Величеству и смеет полгать, что в них окажется надобность, поскольку является мастером амулетов и зачарований, а также весьма сведущ в искусстве изменения сути вещей и обращения с живой плотью.
Обернувшись к Лорану, Алессандро пояснил, сократив все сказанное до одного слова:
- Артефактор.
И поинтересовался у Лорана:
- Хотите испытать мастера, принц, или мы уже спешим, а потому все разговоры и фокусы оставим на потом?
Очевидно Роан перевёл услышанное мысленно, поскольку золотые глаза Бринмора, удивительно живые в переливах самых разных оттенков, сделались янтарными и он проговорил, вздернув подбородок в жесте, одинаковом, как оказалось, для всех невысоких гордецов, будь то люди или эльфы…
- Брат мой говорит, - мягко произнес Роан, - что плата за его искусство высока, и если вы не согласитесь на нее, то все, им сотворенное, дабы доказать вам его мастерство, утратит силу.

Алессандро не мог отделаться от чувства вины за изуродованное лицо Лорана, всякий раз за последние десять лет, вспоминая о том, как таяла под поцелуями ледяная маска высокомерной отчужденности, которую носил юный принц Айзена, о фривольных их беседах, внешне имеющих самую невинную форму, о торопливых свиданиях в самых неожиданных,  но всегда скрытых от посторонних глаз местах, настолько коротких, что порой они успевали сказать все в четыре слога, пусть даже повторенных несколько раз и всякий раз с разной интонацией. Он так и не смог представить его себе иным, возмужавшим, сильным, непредсказуемо резким в словах и действиях, но принял все произошедшие с Лораном перемены, как данность, и точно так же признал, что в сердце его ничего не переменилось.
Теперь же, когда принц рассказал о том, что способен видеть его глаз, упомянув о нем, как о части тела, принадлежавшей ранее кому-то другому, Алессандро испытал неимоверное облегчение. Лоран, по-видимому, ничуть не жалел ни об утрате нормального, человеческого глаза, ни о приобретении с каким покинул Эльфийский лес.
А значит, все было не зря.
А шрам… Шрам ужасал ромейского юношу, чьи раны и раны исцелялись в течение часа после получения лекарями, в которых не было недостатка в Святой Анне. Но ничуть не смущал Алессандро Дианти, каковым он был теперь, в Романском герцогстве или же здесь, дожидаясь эльфов из Вайзеля, раздраженный случившимся, но не особенно обеспокоенный тем, что кто-то несколько часов назад вывел оттуда собранного из разных частей человеческих тел кадавра, называемого Королем мертвых. Так или иначе, Короля в том виде, в каком он представал перед слугами и подданными, во время правления Алессандро, пытались уничтожить раз пять. Вывели на прогулку во главе войска, правда, впервые, и решение этой проблемы требовало от Алессандро определенной подготовки. Но на фоне того, что говорил Лоран в последние минуты, случившийся бунт как-то поблек.
Требование Лорана его удивило разве что формой, не сутью. Айзенский принц всегда желал большего, чем ему было доступно. Но сейчас он мог заявлять свои права на все, чем владел Алессандро и не встретил бы отказа ни в чем, что романский герцог ли или Король мертвых мог ему дать. Потому Алессандро, не без интереса рассматривая не знающего человеческих языков пришлеца, едва заметно, кивнул, проговорив:
- И в самом деле, начните с того, что вы, эльфы, желаете получить от нас. И пусть ответ вас будет прямым, как стрела и короток, как ее полет.
- Дракона, - условие Короля мертвых, настоящего, а не символического, Роан выполнил мновенно.
Бринмор же отвесил изящный полупоклон, признавая сказанное своим, но поспешил что-то добавить. Голос его при этом звучал столь вкрадчиво, а в уголках глаз, сделавшихся медвяно-янтарными, наметились лучики смешливых морщин. Губы же, каковые люди обыкновенно называют чувственными, улыбались ласково и обольстительно. И говорил он, не сводя своего взгляда с Лорана.
А когда закончил, Роан, будто бы намеренно, глубоким своим голосом и скоростью речи, выхолостил все, о чем ворковал его брат, до чистого смысла.
- Сэр Бринмор говорит, - сообщил он сухо, - что не сложно взять человека в обучение, и наставлять его, не лукавя, но он не желает прилагать усилия и тратить бесценное свое время на то, чтобы кого-то об-у-чать. Потому в свой черед спросит, чего именно хочет владеющий сердцем правителя этих земель:  учится у эльфа премудростям изменения сущего или же обрести способность научиться этому и знания, что с этими способностями делать.
Едва Роан закончил переводить, Бринмор, глядя неотрывно в лицо принца, заговорил снова. И, не понимая ни слова, легко было представить, что он зачитывает какую-то балладу своего народа, и слова ее говорят о любви и победе.
- Готов ли он пройти через боль, страх, правду, умереть таким, каким помнит себя сейчас и переродится иным существом, и, если сэр Бринмор не отыщет способ зафиксировать это состояние или же ученик его не пожелает оставаться таковым, проходить эти изменения всякий раз, как подготовку к деянию?
- А одного дракона не достаточно? – осведомился Алессандро, мрачнея с каждым словом эльфа.
- Вполне, - произнес Роан, говоря за брата.
- И что вы собираетесь с ним делать?
Для Бринмора Роан перевел это, очевидно, мысленно. Как и получил его ответ, или же согласие поведать о том, что знал и так.
- Использовать для амулетов и изготовления снадобий, колдовства на крови, пока он жив и кровь его горяча, кости пойдут в основания нерушимых строений, пластины гребня – для зачарованной утвари, а из чешуи можно вырезать наконечники стрел и делать украшения.

- И как надолго все это растянется? – в голосе принца звучало холодное раздражение, - на годы и столетия?
Бринмор обезоруживающе улыбнулся и с губ его слетело несколько слов.
В устах Роана они прозвучало не столь напевно, а скорее даже угрожающе.
- День на подготовку, ночь на изменение. День на освоение возможностей измененного тела. Какое-то время они сохранятся, достаточное, чтобы практиковаться и решить, желает ли господин оставаться таковым или же нам нужно будет создать амулет и подготовить зелья, чтобы он мог возвращаться к такому состоянию.