В житие святых, о существовании телесном и развитии духовном, пишут историю без прикрас, опуская художественные детали, упрощая исторические факты и события. Никогда там не будет и строчки о том, какой ценой далась миру вера, сколько пролилось крови на языческие алтари, каким тяжелым был воздух от смрада и копоти горящих капищ и богомерзких храмов. Там будет стерильно, до блевоты чисто: как в только что развернутой палатке полевого хирурга, который влюбленным взглядом окидывает жгуты, зажимы и пилы, зная, что всего спустя час-другой сражения всё вокруг будет по уши в чужом дерьме.

Ни в одной из книг не напишут правды о том, как после пламенной речи Уго Фрайбургского начались аресты и допросы: изначально мягкие, вкрадчивые, но стремительно переходящие от легкого интереса к жестким методам. Вздумавших сопротивляться жёстко пресекали: переломанные пальцы, свернутые носы и надтреснутые ребра не были в диковинку. Не обошлось, к сожалению, и без пары летальных случаев – пути Господа неисповедимы, а рвения и старания его защитников порой переходили дозволенную черту. Менталисты и палачи, дознаватели и святые мужи – все они были готовы замараться в чужой крови ради великого дела. Все они знали: каждая смерть не напрасна и стоит сотен солдат на поле брани. Что же о грехах? С Господом Уго Фрайбургский за них договорится.

В «охоте на ведьм» среди своих Генрих участие принимал пассивное. Не от того, что не был допущен или не подходил для этого дела всерьез. Наоборот, как правая рука второго принца, Вустерский пристально наблюдал за процессом, изредка вникая в суть происходящего. Но присутствовать на допросах лично не торопился: не по вкусу ему были пыточные, лязг кандалов и признания людей, которых он считал друзьями. Играя в политику, играя в войну с самой смертью, очень больно обжечься, доверившись совершенно не тем людям. Было легче узнать постфактум о том, что подле тебя жила-была крысиная натура: оскорбиться, осудить и постараться вымарать из памяти даже мысль о человеке.

Так называемый «реквием» в полной мере герцог не осознал. Почему таинство умения открылось лишь сейчас? Зачем все эти годы борьбы и гибель верных солдат? Знала ли Академия об умении ранее, и если знала, то почему скрывала? Знал ли о том Лоран? И молчал, не сказав правды даже Генриху? Кошки скребли на сердце у герцога Вустерского, и когти у них были со стальными когтями.

Пусть умение было и тайным, дарованным Господом свыше, некоторым из недавних «сосудов» повезло войти в малое число «счастливчиков»-паладинов. Оказалась среди них и Марика Васс, маленькая баронесса без собственных земель, мужа и защитника. Отто Данкель, которому она была сосудом, к несчастью всё больше думал о собственном раздутом эго, лошадях и юношеских забавах. В том не было ничего постыдного. Наоборот, было бы в разы страннее, если бы молодой барон думал о чем-то более серьезном. Всё это не помешало Вустерскому получить одну ёмкую, но важную рекомендацию: к баронессе стоит присмотреться. Он и присмотрелся. Как мог.

***

Погода для октября стояла прекрасная. Схлынули и пронеслись на север затяжные осенние дожди. Золотое солнце дарило лучики тепла перед затяжной снежной зимой. Не осыпавшиеся догола клёны в парке стыдливо рдели, прикрываясь багряно-алой листвой.

Генрих поглядывал на парк с высоты храмовой стены. Несмотря на ранее утро, он не выглядел потрепанным: в Академии до сих пор не приветствовались пирушки, обучающиеся содержались в показной строгости, а приезд столь высокого начальства лишь усилил контроль со стороны преподавателей. Умытый и расчесанный, плотно позавтракавший, герцог Вустерский наблюдал, как в осеннем сонном парке лениво копошатся выгнанные на раннюю тренировку будущие файтеры, их сосуды и менталисты.
«А также возможные некроманты, предатели и угроза короне», – подумал Генрих, потягиваясь украдкой, втайне от чужого взора.

Церковь учила житейской мудрости, но в ней было ни слова о том, как распознать врага подле себя. Генрих же следовал неписанной книге жизни, стараясь узнать своё окружение ближе самостоятельно. Послышались легкие шаги, Вустерский повернулся.
– Баронесса! Вы как никогда прекрасны этим утром!
Не комплимент, а чистая правда. Если бы у столь красивой теплой осени было бы лицо, герцог бы желал видеть его лицом Марики: бесстыже рыжая, ясноглазая, округлая и упругая в нужных местах и нужных пропорциях. Не то, чтобы они не общались и не виделись ранее. Просто ранее к баронессе не было столь должного внимания.
– Я, конечно же, прошу меня простить за столь ранее пробуждение. Уверен, что в последнее время случилось так много, что покой вам только снится. Но всё же, начнем с небольшой прогулки? Вы уже позавтракали?

В обязанности герцога не входила личная проверка каждого возможного союзника и противника. Вопреки пожеланиям своего отца и заветам святой обители, Генрих не торопился держать врагов по правую руку, а друзей по левую. Он бы вовсе предпочел жить без забот и хлопот, лениво раздавая указания то тут, то там, наслаждаясь вином, охотой и обществом друзей-приятелей. Время и положения обязывали герцога Вустерского думать не только задницей, но и её полной противоположностью, следовать приказам и внимать советам старших товарищей.

Он не испытывал никакого удовольствия от подобных встреч, и представься оказия переложить столь неприятные хлопоты на чьи-то плечи: переложил бы без особых раздумий. Однако встреча была воистину приятной: Марика Васс была чертовски хороша. А в обществе столь привлекательной женщины все беды и невзгоды незаметно отступают на второй и даже третий план. Герцог расправил плечи.
– Уверен, что прекрасна сегодня, вчера, неделю назад и целую вечность вперёд. Считаю настоящим преступлением, что еще ни один дуралей не помыслил заказать вашего портрета. Как представится случай погостить в Вустершире, то обязательно познакомлю вас с маэстро Гийомом – нет художника искуснее в моих землях.

Он не привык хвастать: выходило само собой. Бахвальство и чувство собственного превосходства не было в крови у Мортимеров (скорее в какой-то другой телесной жидкости). И всё же вышло не очень красиво. На мгновение герцог смутился.
– Но, разумеется, я здесь не ради этого.

Сделав легкий жест в сторону лестницы, ведущей вниз, к изможденным утренней тренировкой будущим защитникам магии и человечества, Генрих Мортимер любезно предложил баронессе руку, не очень-то рассчитывая на любезность с её стороны. Случайному наблюдателю их пара могла и должна была показаться парой приятелей либо парой возлюбленных. Ни в коем случае ничего иного: не хватало, чтобы по Академии поползли тревожные слухи. Слухи же об интрижках герцога Вустерского были не байками: скорее непристойными анекдотами, которые травили украдкой от мала до велика. Пусть так и остаётся.
"Явился ли я сюда, бросив все дела в столице, оставив Вустер на мать, позабыв о сне и собственном завтраке только ради того, чтобы рассыпаться в комплиментах, улыбаться направо и налево, давая всё больше поводов к побасенкам про мой длинный язык, неугомонные руки и тесноту штанов? Ах, как бы я был счастлив, если бы так и оказалось!"
– Я не стану скрывать правды. Пусть красота ваша и согревает даже в самую холодную осень, в стены Академии меня привел долг. Как провозгласил наш Светлейший, теперь на защиту рода человеческого Господь ниспослал нам бесстрашных воинов. Паладинов, что способны остановить армию неживых без огня и меча.
"Что Господь послал Айзену тебя, Марика Васс".

Ступеньки закончились под ногами: падать было некуда. Ни тебе пропасти, ни затянутого ряской рва, попахивающего болотцем. Впереди лежал сад с его стройными, по-армейски ровными аллейками. Герцог уже позабыл, каким стерильным было это место. Неужели он провел здесь самые беззаботные свои годы, впитывая сквозь муштру и тяготы обучения магическую науку и военное ремесло? Почему-то раньше он помнил это место намного краше.
– Как правая рука нашего принца, как верный слуга нашей Родины, я не мог не повстречаться лицом к лицу с одной из первых, с одной из лучших. Не каждому представляется оказия произвести первое впечатление дважды. А у вас это восхитительно получается. Как драгоценный камень: посмотришь под одним углом, под вторым, при свете солнца или при зажженной свече – совсем разные ощущения.
"Так какая же игра света на твоих гранях, Марика?"

Они шли неспешно. По левую рук от них ученики отрабатывали водяные заклинания на неподвижных мишенях. С гиканьем и детской радостью хлестали они водяными струями по намалеванным рожам на набитых сеном мешках, представляя как стирают самодовольные улыбки с неживых некромантских рож. Герцог, повидавший и некромантов, и оживленных при их помощи тела, и то, что осталось от их жертв, украдкой поежился. Из обучавшихся в Академии магов, если повезет, в живых останется не больше сотни после выпуска. Это если Айзену повезет, а появление паладинов не заставит себя ждать на полях сражений. Если случится война.
– Право слово, разговор на пустой желудок – истинная мука. Мне не отказали в просьбе и уже приготовили сытный завтрак. Надеюсь, не откажете составить компанию?

Она была внимательна и осторожна: не пряталась за маской наивной дурочки; не трепетала перепуганной ланью под одним только пристальным взглядом герцога, который не смел отказывать себе в удовольствии наслаждаться обществом красивой женщины. Фро Васс определенно знала себе цену, а также определенно тонко чувствовала нюансы и хрупкость момента, чтобы не только не озвучивать эту самую цену, но и дать собеседнику тонкую ниточку намека, где её сыскать: если умный – найдет, а на дурака не стоит тратить время попусту.
Всё это Генрих понимал не умом: ощущал на подкорке сознания. Он был отчасти подобен своей утренней спутнице. Пусть вышли они из сословий откровенно чуждых друг другу, варились они в одном котле, жили бок о бок, притирались, проникая друг друга, как мясная подлива проникает в разваренную добрым поваром кашу. Понимал герцог и то, что Марике, если она действительно настолько хватка и умна, не достанет большого труда раскусить. А значить действовать ему придется наверняка.
– Желал ли я вернуться за ученическую скамью хоть раз в жизни? – Генрих без стеснения фыркнул, вкладывая в этот звук всё свое отношение к Академии. – Пожалуй, только если бы у меня были столь очаровательные наставники. Имели ли вы удовольствие застать Его-Остроушесть Диа'льнонисена? Шептались, что нет воспитателя будущих воинов, чем этот строгий ментор.
Генрих на миг поджал губы.
"Очень рад, – подумал он холодно, – что говорю о нем в прошедшем времени. Пусть старый говнюк и дальше кормит рыб!"

В столовой действительно никого не было. Лишь одинокий стол в углу, накрытый на две персоны, говорил о том, что герцог не шутил, а привел сюда свою спутницу и надежду всего мира для приема пищи, а не замыслив какую-нибудь злую каверзу.
– О-хо! – выдохнул Генрих, ловко отодвигая для фро Васс стул и окидывая взглядом угощения. – Сдается мне, что милые академики хотят запудрить столь важному гостю, как я, голову! Уж не думаю, что курсанты завтракают как короли!
Заняв место напротив Марики, он отмахнулся от собственный слов, как от назойливой мухи.
– Плевать! Не будем же мы отказываться от угощения, правда?
Прислуживала им молчаливая белокурая девчушка лет двенадцати. Зелёный цвет её формы – затертый, застиранный, говорил о том, что даже спустя много лет к некоторым целителям в Академии относятся ужасно. Особенно, если вышли они из небогатых семей.
Девчушка замерла у правой руки Генриха.
– Желаете вина, Ваша Милость? – тихонько пропищала она.
Герцог разулыбался.
– Ах, солнышко! Разумеется, желаю! И побольше! Да вот для вина слишком рано! А налей мне этот до боли знакомый по запаху напиток... о, да! Самый гадкий в мире компот! Ах! Словно на пятнадцать лет назад вернулся! Какая восхитительная гадость! Спа... ух! Спасибо! Как тебя зовут, золотце?
– Амелия, – девочка не смела поднять взгляд.
– Послушай меня, Амелия! Не предлагай милейшей фро Васс этот чудесный напиток! Но обязательно угости её вот теми блинчиками! Давай же!

Компот не был так ужасен, но его вкус коварно таил в себе сонм воспоминаний, ошибок и непростых годов обучения. Не сказать, чтобы магическая наука давалась будущему герцогу с трудом: скорее наоборот. Достойный сын своего отца, достаточно упертый, наглый и самодовольный, он стремился доказать целому миру и самому себе из какого теста он слеплен. А после повстречал Лорана, и понял, что люди порой бывают не вылеплены из ржаного месива, а выкованы из стали.
– Просто дух небесный, а не ребенок! – заметил Генрих, поглядывая вслед худенькой девичьей спинке, скрывшейся на кухне. – Как считаете? Вдруг и в ней таится дар, подобный вашему?
"Или проклятье, способное нас всех погубить".
Сделав очередной глоток, герцог откинулся на стул.
– Каков он, ваш талант, фро Васс? Чувствовали вы его раньше? Прикоснулись ли к нему совсем недавно? Я, признаться, даже не мог помыслить никакого исхода для усопших, как просто дать бренному телу исчезнуть в очищающем пламени. Но ваши возможности – они в разы больше!