[indent] Дону Диего казалось, что он не спал целую вечность. Бунтовщики подняли головы за час до рассвета на двадцать восьмой день сердца хлебов. Бои продлились большую часть дня и герцог участвовал в них лично, не желая прятаться за замковыми стенами, а отдельные стычки продолжались вплоть до полуночи и дальше, но то была уже работа городской стражи, добивающей мародёрствующих цветочников, им сочувствующих и потерявших всякий стыд и страх мирных, решивших поживиться за счёт чужого горя. Сам Диего в это время выслушивал отчёты и донесения, отмахивался от лекаря, бегающего за ним по пятам с умоляющим выражением лица, отдавал по инерции какие-то распоряжения, снова кого-то выслушивал, планировал, грозил тюремщикам кулаком, чтоб те не вздумали отыгрываться на пленных — их нужно содержать достойно, им нужно обеспечить суд честный и справедливый, мы — лицо всей Кастилии, мы представляем корону, мы не имеем права дискредитировать себя…

[indent] Диего и сам не понял, когда наступил день двадцать девятый — очнулся лишь, когда увидел тёмные круги под глазами своего отражения. Понял, что как-то внезапно постарел, закручинился и урвал пару беспокойных часов сна сразу после обеда, когда кастильская жара, присущая сезону хлебов, разогнала всех по покоям. А потом его снова ждали какие-то дела, какие-то люди, какой-то, чтоб ему икалось, дон канцлер, которому всенепременнейше нужно было собрать совет именно с утра тридцатого числа…

[indent] — Вы, видимо, стары уже настолько, что просыпаетесь ещё до первых петухов, светлейший дон, но есть и те, кому хотелось бы проснуться уже после того, как роса высохнет, — раздражённо бросил герцог в сторону Антуана, уже зная, что спорить бесполезно. Утром так утром. Таков был порядок, а Клермон так держится за порядки, будто от их нарушения у него случается несварение.

[indent] В конечном счёте все они — они все! — отсиживались кто в замке, а кто за пределами Альтамиры, пока он, Диего Медина, герцог де ла Серда, сражался за Кастилию и мальчика-короля на каменных, пропитанных зноем улицах города.

[indent] По закону подлости и молитвами Клермона дон Диего проснулся в тридцатый день сердца хлебов так рано, что сам этому удивился. Было время и неспешно собраться, и пробежаться по замковому саду — он уже не в том возрасте, когда тело сохраняет форму само со себе — и позавтракать.

[indent] В зал заседаний регентского совета герцог пришёл первым. Дал слугам знак задёрнуть шторы, чтобы помещение не превратилось в парную к полудню, и, наслаждаясь блаженной полутьмой, сел в своё кресло — кресло главы совета! — и закинул ноги в кожаных сапогах на угол стола. Вздохнул бы даже с облегчением, но не успел: на пороге появился канцлер.

[indent] — Вы припозднились сегодня, — заметил не без доли ехидства в голосе. — Никак спину защеми… о, донна Виттория!.. Вы рано сегодня.

[indent] Светлейшая донна Виттория Бонетти формально не входила в совет регентов и не имела отношения к управлению страной, но прямое отношение к этому имел её муж Николо Бонетти; беда в том, что дон Николо был форменным идиотом, в отличие от Виттории, которая за секунды в уме перемножала четырёхзначные числа и знала, как обращаться с золотом.

[indent] — Прошу простить мне мои манеры, — герцог снял ноги со стола и уселся в кресле поудобнее, впрочем, сохранив долю вальяжности в своей позе.

Подпись автора

Мать или политик?
София задумчиво всматривалась в зеркало, пока слуги копошились с её броским красным нарядом. Всё то нервное напряжение, которое ей пришлось перенести за дни восстания наконец сошло на нет! Победа лоялистов гарантировала укрепление прав юного Филиппа на престол. Сейчас восьмилетний мальчик стоял подле матери, прекрасно понимая, что произошло. Ранее он наблюдал как бессонными ночами его мать изводилась в панике пытаясь сделать хоть что-то… Но она всего лишь женщина, птичка в золотой клетке, вся её надежда на власть и силу исходит именно от юного Филиппа. Как матери ей не хотелось давить на ребенка, но как королева-регент она чувствовала необходимость в том, чтобы привести инфанта на совет и, во-первых, подчеркнуть кто есть единственный законный наследника Фердинанда, а во-вторых, дать Филиппу возможность увидеть своими глазами что ждет его и кто боролся за его жизнь, когда многие предали.
— Филипп… — решившись, София отвернулась от зеркала и присела на колени перед сыном, заботливо поправляя пуговицы его камзола, — Я хочу, чтобы ты со мной пошел на этот совет. Верные нам защитники должны видеть своего будущего короля и знать, что он им благодарен.
На глазах чуть не проступили слезы – она прекрасно понимала какому стрессу может подвернуть своего единственного сына, сама часто нервничает, заползая в ту комнату и занимая своё почетное место среди прочих змей, а тут совсем ещё ребенок!
— Не отходи от меня и не бойся никого, если что-то не понимаешь – шепчи мне на ушко, если страшно – держи меня за руку. Я буду рядом.

Вдох-выдох, инфант последовал примеру. Цокот каблуков и дверь раскроется перед королевой и юным инфантом. Если даже они не встали бы перед ней, не встать перед Филиппом – практически вызов. Королева решила обойти весь стол, прежде чем занять свое место, ребенок следовал рядом. Донне Виттории Бонетти придется вновь раскладывать свои юбки, она оказалась первой на их пути. Какие сопернические чувства София бы не испытывала к Виттории, но когда вы единственные женщины в игре мужчин вас что-то, да сближает. Донна всегда казалась столь обаятельной, что будто бы лишь ей Филипп и улыбнулся. Особенно приятной даму делало то, что следом предстояло встретиться глазами с Франциско Обрером, ему даже королева подавала руку, с усилием выдавливая из себя покладистую улыбку. Спустя ещё несколько приветствий, они наконец добрались до по-настоящему главных людей в этой комнате.
— Мой светлейший дон канцлер! Корона всегда ценит ваши заслуги в прошлом и ждет не меньшего от Вас в будущем… —София заговорщески покосилась на своего сына, делая акцент на слове «будущее». Она прекрасно знала, что ей нужен Клермон и как опора государства и как противовес её любимому дону Диего, но оставалось убедить его в том, что и она, София, также нужна ему. Иначе, разумеется, предательство неизбежно в политике, если нет общих интересов.
Улыбка чуть спала с лица Софии, когда она поймала на себе строгий взгляд главы регентского совета, очевидно что-то не оценившего. Она с легким трепетом подала ему руку, понимая, что этот разговор он не вынесет при всех, и он будет ждать их после…
— Наш верный защитник дон маршал! У меня нет слов, чтобы выразить вам всю нашу благодарность! — кивнув, она эффектно развернулась на каблуках.
Теперь, когда с церемониями было покончено, София могла занять свое место подле Филиппа, чуть подавшись в его сторону. Инфант, надо признаться, вел себя достойно и держался крепко, не выдавая своего напряжения, хоть и чувствовал, как дрожат его ноги.

Всё то время, что донна Виттория называла расценки, дон Диего сохранял спокойный вид. Он лишь подался вперёд, отлипая от спинки своего кресла, и подпёр кулаком подбородок, искоса кинул взгляд на столбики бесконечных строк на листах перед сиятельной донной — и едва слышно вздохнул.

Ожидаемо, что площадь Святой Марии пострадала больше всего. Финальную точку бунта поставили именно там; бойня там, может, была и не самой жестокой, но однозначно самой значимой, когда туда прибыл сначала Массимо, а потом и Диего.

— Как присоединился, так и отсоединится, — холодно констатировал герцог. — Бунт подавлен, камень возьмём из Байлен, а если начнут упрямиться, то намекнём, что в качестве извинений за поддержку предателей они могут передать материалы на восстановление Альтамиры на абсолютно безвозмездной основе.

Раздражение продолжало тихо клокотать в груди. Нет, в самом деле, зачем София взяла мальчика на совет? Регенты в курсе, что инфант жив и здравствует. Показать его народу — хорошая идея, так и надо будет сделать. Пусть вспомнят, кто будет начнёт править ими через десять лет; пусть задумаются о том, что эрцгерцог Хосе сделал бы с восьмилетним наследником престола.

В Кастилии не жаловали детоубийц.

Донна Виттория, тоже прекрасно понявшая, куда клонит королева, была достаточно прямолинейна, чтобы отстоять себя, а голос её был так же сух, как сладок был звон золотых монет:

— Вы на что-то намекаете, Ваше Величество? Выражайтесь яснее, — она оторвала взгляд от бумаг и посмотрела на Софию. — Я скорее дам проверить свои расчёты Обреро, чем дону Бонетти, — она выделила имя мужа ровно так же, как это сделал полминутой ранее высохший Обреро, морщинистое лицо которого от упоминания его имени женщиной без обращения “дон” или хотя бы прилагательного “сиятельный” или “светлейший” на несколько секунд сжалось в куриную гузку. Донна Виттория продолжала смотреть на королеву, но Диего был уверен, что мимические страдания Франциско не остались ею незамеченными. — Господь наградил меня тем, что мой муж жив, но наказал тем, что он туп. Я пытаюсь сохранить казну Кастилии и приумножить её, а не сделать реверанс церкви.

— В самом деле, Ваше Величество, — вмешался Диего, переводя возможный огонь королевы на себя. — Можете сами проверить расчёты донны Виттории… — как это делал когда-то и Фердинанд, желая убедиться, что его казну не транжирят попусту, как это делал и Диего по поручению Фердинанда, как это делал даже Франциско Обреро, уверенный в том, что женщинам нельзя доверить распоряжение столь несметными суммами. Если Виттория Бонетти и имела грехи перед короной и Господом, то это точно не был грех алчности. — …если вам не жаль своего времени.

Там, где простые смертные страдали над расчётами, мучительно перемножая и складывая на бумаге крупные числа, либо прибегая к помощи абаков, донна Виттория использовала лишь свой ум, безошибочно за секунды вычисляя то, на что у других уходило гораздо больше времени.

— Ваше Величество, — подал голос епископ, платком утирая пот со лба. — Если мне будет позволено… я преподобный Мона из ордена святого Луки, епископ. Его Преосвященство не смог присутствовать на совете… по причинам, ммм… морально-этического толка, — надо было отдать преподобному Моне должное, он не мямлил, хоть и нервничал. — Его Преосвященство весьма опечален тем, что не смог попасть на совет…

Возможно, преподобный Мона сказал бы что-то ещё, но был прерван громким шёпотом Филиппа:

— Что значит “причины морально-этического толка”?..

Лицо преподобного Моны исказилось так, будто у него разом заныли все зубы. Пожалев совершенно бесхитростного епископа, Диего ответил вместо него:

— Это значит, ваше высочество, что на Адриана и его свиту напала орда покойников, поднявшихся из могил, но его очень вовремя спас один дракон, который сжёг всех мертвяков.

— Но ведь драконы служат Нечистому? Зачем дракону спасать архиепископа и других людей?

Дон Диего разве что не умилился. Какой смышлёный ребёнок!

— Во-от… этим же вопросом задаётся и Его Преосвященство. И, боюсь, мы его не увидим до тех пор, пока он не найдёт на этот вопрос такого ответа, который бы не порочил кастильскую церковь, — герцог перевёл взгляд на королеву. — Обычно это церковь одалживает золото короне, но в этот раз может случиться иначе. Разрешение трудностей подобного масштаба… может обойтись всем нам очень дорого. Ладно, вернёмся к делу. Сиятельная донна, вас не затруднит сразу назвать полную сумму и обозначить, укладывается она в пределы допустимого или нет? — Диего обернулся к Гектору. — Монсерьор Монте, есть ли у нас титулованные пленники, которые не набунтовали на смертную казнь и на чьих территориях имеются нужные материалы?.. Безнаказанными они не останутся, но мы могли бы… смягчить их участь, если ресурсы будут переданы короне безвозмездно. Я хочу, чтобы вы скооперировались с донной Витторией в решении этого вопроса. Найдите способы сэкономить там, где это возможно, но без ущерба качеству работ, — в последнюю очередь дон Диего бросил косой взгляд на Антуана Клермона. — Возражения? Предложения?

Отредактировано Diego Medina (2025-04-18 12:29:05)

Подпись автора