[indent] Дону Диего казалось, что он не спал целую вечность. Бунтовщики подняли головы за час до рассвета на двадцать восьмой день сердца хлебов. Бои продлились большую часть дня и герцог участвовал в них лично, не желая прятаться за замковыми стенами, а отдельные стычки продолжались вплоть до полуночи и дальше, но то была уже работа городской стражи, добивающей мародёрствующих цветочников, им сочувствующих и потерявших всякий стыд и страх мирных, решивших поживиться за счёт чужого горя. Сам Диего в это время выслушивал отчёты и донесения, отмахивался от лекаря, бегающего за ним по пятам с умоляющим выражением лица, отдавал по инерции какие-то распоряжения, снова кого-то выслушивал, планировал, грозил тюремщикам кулаком, чтоб те не вздумали отыгрываться на пленных — их нужно содержать достойно, им нужно обеспечить суд честный и справедливый, мы — лицо всей Кастилии, мы представляем корону, мы не имеем права дискредитировать себя…

[indent] Диего и сам не понял, когда наступил день двадцать девятый — очнулся лишь, когда увидел тёмные круги под глазами своего отражения. Понял, что как-то внезапно постарел, закручинился и урвал пару беспокойных часов сна сразу после обеда, когда кастильская жара, присущая сезону хлебов, разогнала всех по покоям. А потом его снова ждали какие-то дела, какие-то люди, какой-то, чтоб ему икалось, дон канцлер, которому всенепременнейше нужно было собрать совет именно с утра тридцатого числа…

[indent] — Вы, видимо, стары уже настолько, что просыпаетесь ещё до первых петухов, светлейший дон, но есть и те, кому хотелось бы проснуться уже после того, как роса высохнет, — раздражённо бросил герцог в сторону Антуана, уже зная, что спорить бесполезно. Утром так утром. Таков был порядок, а Клермон так держится за порядки, будто от их нарушения у него случается несварение.

[indent] В конечном счёте все они — они все! — отсиживались кто в замке, а кто за пределами Альтамиры, пока он, Диего Медина, герцог де ла Серда, сражался за Кастилию и мальчика-короля на каменных, пропитанных зноем улицах города.

[indent] По закону подлости и молитвами Клермона дон Диего проснулся в тридцатый день сердца хлебов так рано, что сам этому удивился. Было время и неспешно собраться, и пробежаться по замковому саду — он уже не в том возрасте, когда тело сохраняет форму само со себе — и позавтракать.

[indent] В зал заседаний регентского совета герцог пришёл первым. Дал слугам знак задёрнуть шторы, чтобы помещение не превратилось в парную к полудню, и, наслаждаясь блаженной полутьмой, сел в своё кресло — кресло главы совета! — и закинул ноги в кожаных сапогах на угол стола. Вздохнул бы даже с облегчением, но не успел: на пороге появился канцлер.

[indent] — Вы припозднились сегодня, — заметил не без доли ехидства в голосе. — Никак спину защеми… о, донна Виттория!.. Вы рано сегодня.

[indent] Светлейшая донна Виттория Бонетти формально не входила в совет регентов и не имела отношения к управлению страной, но прямое отношение к этому имел её муж Николо Бонетти; беда в том, что дон Николо был форменным идиотом, в отличие от Виттории, которая за секунды в уме перемножала четырёхзначные числа и знала, как обращаться с золотом.

[indent] — Прошу простить мне мои манеры, — герцог снял ноги со стола и уселся в кресле поудобнее, впрочем, сохранив долю вальяжности в своей позе.

Подпись автора

 

Мать или политик?
София задумчиво всматривалась в зеркало, пока слуги копошились с её броским красным нарядом. Всё то нервное напряжение, которое ей пришлось перенести за дни восстания наконец сошло на нет! Победа лоялистов гарантировала укрепление прав юного Филиппа на престол. Сейчас восьмилетний мальчик стоял подле матери, прекрасно понимая, что произошло. Ранее он наблюдал как бессонными ночами его мать изводилась в панике пытаясь сделать хоть что-то… Но она всего лишь женщина, птичка в золотой клетке, вся её надежда на власть и силу исходит именно от юного Филиппа. Как матери ей не хотелось давить на ребенка, но как королева-регент она чувствовала необходимость в том, чтобы привести инфанта на совет и, во-первых, подчеркнуть кто есть единственный законный наследника Фердинанда, а во-вторых, дать Филиппу возможность увидеть своими глазами что ждет его и кто боролся за его жизнь, когда многие предали.
— Филипп… — решившись, София отвернулась от зеркала и присела на колени перед сыном, заботливо поправляя пуговицы его камзола, — Я хочу, чтобы ты со мной пошел на этот совет. Верные нам защитники должны видеть своего будущего короля и знать, что он им благодарен.
На глазах чуть не проступили слезы – она прекрасно понимала какому стрессу может подвернуть своего единственного сына, сама часто нервничает, заползая в ту комнату и занимая своё почетное место среди прочих змей, а тут совсем ещё ребенок!
— Не отходи от меня и не бойся никого, если что-то не понимаешь – шепчи мне на ушко, если страшно – держи меня за руку. Я буду рядом.

Вдох-выдох, инфант последовал примеру. Цокот каблуков и дверь раскроется перед королевой и юным инфантом. Если даже они не встали бы перед ней, не встать перед Филиппом – практически вызов. Королева решила обойти весь стол, прежде чем занять свое место, ребенок следовал рядом. Донне Виттории Бонетти придется вновь раскладывать свои юбки, она оказалась первой на их пути. Какие сопернические чувства София бы не испытывала к Виттории, но когда вы единственные женщины в игре мужчин вас что-то, да сближает. Донна всегда казалась столь обаятельной, что будто бы лишь ей Филипп и улыбнулся. Особенно приятной даму делало то, что следом предстояло встретиться глазами с Франциско Обрером, ему даже королева подавала руку, с усилием выдавливая из себя покладистую улыбку. Спустя ещё несколько приветствий, они наконец добрались до по-настоящему главных людей в этой комнате.
— Мой светлейший дон канцлер! Корона всегда ценит ваши заслуги в прошлом и ждет не меньшего от Вас в будущем… —София заговорщески покосилась на своего сына, делая акцент на слове «будущее». Она прекрасно знала, что ей нужен Клермон и как опора государства и как противовес её любимому дону Диего, но оставалось убедить его в том, что и она, София, также нужна ему. Иначе, разумеется, предательство неизбежно в политике, если нет общих интересов.
Улыбка чуть спала с лица Софии, когда она поймала на себе строгий взгляд главы регентского совета, очевидно что-то не оценившего. Она с легким трепетом подала ему руку, понимая, что этот разговор он не вынесет при всех, и он будет ждать их после…
— Наш верный защитник дон маршал! У меня нет слов, чтобы выразить вам всю нашу благодарность! — кивнув, она эффектно развернулась на каблуках.
Теперь, когда с церемониями было покончено, София могла занять свое место подле Филиппа, чуть подавшись в его сторону. Инфант, надо признаться, вел себя достойно и держался крепко, не выдавая своего напряжения, хоть и чувствовал, как дрожат его ноги.

Всё то время, что донна Виттория называла расценки, дон Диего сохранял спокойный вид. Он лишь подался вперёд, отлипая от спинки своего кресла, и подпёр кулаком подбородок, искоса кинул взгляд на столбики бесконечных строк на листах перед сиятельной донной — и едва слышно вздохнул.

Ожидаемо, что площадь Святой Марии пострадала больше всего. Финальную точку бунта поставили именно там; бойня там, может, была и не самой жестокой, но однозначно самой значимой, когда туда прибыл сначала Массимо, а потом и Диего.

— Как присоединился, так и отсоединится, — холодно констатировал герцог. — Бунт подавлен, камень возьмём из Байлен, а если начнут упрямиться, то намекнём, что в качестве извинений за поддержку предателей они могут передать материалы на восстановление Альтамиры на абсолютно безвозмездной основе.

Раздражение продолжало тихо клокотать в груди. Нет, в самом деле, зачем София взяла мальчика на совет? Регенты в курсе, что инфант жив и здравствует. Показать его народу — хорошая идея, так и надо будет сделать. Пусть вспомнят, кто будет начнёт править ими через десять лет; пусть задумаются о том, что эрцгерцог Хосе сделал бы с восьмилетним наследником престола.

В Кастилии не жаловали детоубийц.

Донна Виттория, тоже прекрасно понявшая, куда клонит королева, была достаточно прямолинейна, чтобы отстоять себя, а голос её был так же сух, как сладок был звон золотых монет:

— Вы на что-то намекаете, Ваше Величество? Выражайтесь яснее, — она оторвала взгляд от бумаг и посмотрела на Софию. — Я скорее дам проверить свои расчёты Обреро, чем дону Бонетти, — она выделила имя мужа ровно так же, как это сделал полминутой ранее высохший Обреро, морщинистое лицо которого от упоминания его имени женщиной без обращения “дон” или хотя бы прилагательного “сиятельный” или “светлейший” на несколько секунд сжалось в куриную гузку. Донна Виттория продолжала смотреть на королеву, но Диего был уверен, что мимические страдания Франциско не остались ею незамеченными. — Господь наградил меня тем, что мой муж жив, но наказал тем, что он туп. Я пытаюсь сохранить казну Кастилии и приумножить её, а не сделать реверанс церкви.

— В самом деле, Ваше Величество, — вмешался Диего, переводя возможный огонь королевы на себя. — Можете сами проверить расчёты донны Виттории… — как это делал когда-то и Фердинанд, желая убедиться, что его казну не транжирят попусту, как это делал и Диего по поручению Фердинанда, как это делал даже Франциско Обреро, уверенный в том, что женщинам нельзя доверить распоряжение столь несметными суммами. Если Виттория Бонетти и имела грехи перед короной и Господом, то это точно не был грех алчности. — …если вам не жаль своего времени.

Там, где простые смертные страдали над расчётами, мучительно перемножая и складывая на бумаге крупные числа, либо прибегая к помощи абаков, донна Виттория использовала лишь свой ум, безошибочно за секунды вычисляя то, на что у других уходило гораздо больше времени.

— Ваше Величество, — подал голос епископ, платком утирая пот со лба. — Если мне будет позволено… я преподобный Мона из ордена святого Луки, епископ. Его Преосвященство не смог присутствовать на совете… по причинам, ммм… морально-этического толка, — надо было отдать преподобному Моне должное, он не мямлил, хоть и нервничал. — Его Преосвященство весьма опечален тем, что не смог попасть на совет…

Возможно, преподобный Мона сказал бы что-то ещё, но был прерван громким шёпотом Филиппа:

— Что значит “причины морально-этического толка”?..

Лицо преподобного Моны исказилось так, будто у него разом заныли все зубы. Пожалев совершенно бесхитростного епископа, Диего ответил вместо него:

— Это значит, ваше высочество, что на Адриана и его свиту напала орда покойников, поднявшихся из могил, но его очень вовремя спас один дракон, который сжёг всех мертвяков.

— Но ведь драконы служат Нечистому? Зачем дракону спасать архиепископа и других людей?

Дон Диего разве что не умилился. Какой смышлёный ребёнок!

— Во-от… этим же вопросом задаётся и Его Преосвященство. И, боюсь, мы его не увидим до тех пор, пока он не найдёт на этот вопрос такого ответа, который бы не порочил кастильскую церковь, — герцог перевёл взгляд на королеву. — Обычно это церковь одалживает золото короне, но в этот раз может случиться иначе. Разрешение трудностей подобного масштаба… может обойтись всем нам очень дорого. Ладно, вернёмся к делу. Сиятельная донна, вас не затруднит сразу назвать полную сумму и обозначить, укладывается она в пределы допустимого или нет? — Диего обернулся к Гектору. — Монсерьор Монте, есть ли у нас титулованные пленники, которые не набунтовали на смертную казнь и на чьих территориях имеются нужные материалы?.. Безнаказанными они не останутся, но мы могли бы… смягчить их участь, если ресурсы будут переданы короне безвозмездно. Я хочу, чтобы вы скооперировались с донной Витторией в решении этого вопроса. Найдите способы сэкономить там, где это возможно, но без ущерба качеству работ, — в последнюю очередь дон Диего бросил косой взгляд на Антуана Клермона. — Возражения? Предложения?

Отредактировано Diego Medina (2025-04-18 12:29:05)

Подпись автора

 

Королева входит во вкус, когда в воздухе начинает пахнуть ядом, интригами или чужой кровью. В совете она чувствовала себя весьма органично, пусть и не имея всей полноты власти, как ей бы хотелось. Она держалась за счет отсутствия единства в совете, лавирования между различными группами, и потому внимательно следила, чтобы никто не набирал слишком много влияния! Потом, когда её сын войдет в возраст, она сможет влиять сильнее, если тот будет к ней прислушиваться. А пока что приходиться играть «аккуратно». Вот донна Виттория, например, совсем своей головой не рискует, официально даже не сидит за этим столом, но при том держит в руках реальную власть над деньгами. Королева любила её, как подругу и как советника, надежного как часовой механизм, если дело касалось расчетов… и тупого как пробка, если дело касалось политики или интриг. Частая проблема добросовестных, честных и прямолинейных людей – их ходы читаются заранее, они редко способны на предательство и безотказно ведутся на простейшие провокации, как вот и теперь… Будто умея читать мысли прекрасная донна сделала вывод, который сам не напрашивался, начала оправдываться. Вот только «топить» их главного счетовода у Софии в планах никак не было, придется вновь похлопать глазками, выставляя дурочкой себя:
— Да помилуйте, донна Виттория! Разве кто-то сомневается в ваших намерениях и способностях? Я лишь предложила начать с дорог и не сомневаюсь, что Вы не позволите казне разориться.

Укол Диего уже оказался неожиданным. Неужели можно представить регента, лично пересчитывающего все эти бумаги? Если только того требует крайний случай… Пока маршал не стал переводить на себя огонь королевы – она и не догадывалась, что глаза у неё сейчас, устремленные на Диего, действительно воспламеняются. Совершенно ясно, что София не в том положении, чтобы ставить кого-то из членов совета под сомнение… открыто. Обстановку, впрочем, разрядил представитель церкви. Его причины «морально-этического» толка позабавили многих и озадачили юного инфанта, даже после громких пояснений Диего. София принялась нашептывать на ухо Филиппу, впечатленным глазами смотрящего на маршала, необходимые объяснения по поводу отношений короны и церкви, церкви и всего остального:
— Наш «добрый друг» архиепископ приходиться родным братом герцога Массимо… Очень хитрый и осторожный человек, мы не можем наверняка обвинить его в причастности к восстанию… пока что. Церковь в нашем государстве крайне влиятельна… — Софии пришлось прерваться, когда за столом заговорили об участниках бунта и «последствиях».

В зале сразу же почувствовалась какая-то напряженность и недосказанность. Королева сложила руки на столе, внимательно изучая взглядом судью, канцлера, список… Вот он, вопрос баланса интересов и расстановки сил. Только бы сидящие за столом не оказались без общего врага или иного повода начать интриговать, уже за расположение инфанта! После смерти Фердинанда Кастилия оказалась гораздо менее политически спокойным местом, чем ей хотелось бы.
Юный инфант, как оказалось, достаточно внимательно слушал не только про драконов, но и про пленников-бунтовщиков, озадаченно дернув матушку за рукав:
— Так разве не полагается казнить предателей? Наоборот – чем больше, тем лучше! — юного инфанта так берегли, что смерти он сам ещё не видел, по крайней мере не помнил в сознательном возрасте, и сентиментальностью не страдал. Едва ли он полностью понимал, что значит казнь и какие последствия она может принести, но стоит отметить, что рука у будущего короля дрожать точно не будет. Он понимал, что его жизнь не так давно была в опасности, и это поселило страх в его сердце, от которого он надеялся избавиться после самых решительных мер совета.
— Это так, Ваше высочество! Но если избирать путем жестокость, то её следует творить в самом полном объеме! Стоило бы отправить весь этот список на плаху, да и приписать туда людей. Я думаю, что цель короны сейчас – залечить эти раны. Показать силу милосердием, дать шанс тем, кого «ввели в заблуждение» искупить свою не только монетой. — София улыбнулась своему сыну, краем глаза посмотрев на отца, испытывая чувство родительской гордости, ведь ребенок был очень сообразителен и пока ещё слушал старших.

Диего слушал их всех молча, давая высказаться, а в чёрных глазах его разгоралось неумолимое пламя гнева. Он с трудом подавил в себе желание двинуть дону канцлеру кулаком в лицо, памятуя о том, что они серьёзные взрослые люди, которые занимаются серьёзными взрослыми делами, а не перепившие перебродившего пива отроки, у которых без году неделя как бородёнка начала проклёвываться.

И Монте, и Клермон ненавязчиво перевели стрелки на Её Величество, которой это внимание почему-то не понравилось.

— Корона не станет наследовать герцогские земли ни при живом наследнике, ни при мёртвом, — резко ответил дон Диего. — Тем более, что Армандо не единственный претендент, — герцог бросил короткий взгляд на преподобного Мону, явившегося на совет вместо Адриана Альтамирского, родного брата Массимо. — Если мы так поступим с одним вассалом, что помешает точно так же поступить с другим? Как думаете, что тогда предпочтут другие герцоги — рискнуть и объявить о своей независимости от Кастилии или молча ждать, когда и у них земли отнимут просто потому что?

Герцог поджал губы, не скрывая более своего раздражения. Он откинул бумаги на середину стола и поднялся. Сидеть и дальше было невыносимо, бурлящие эмоции требовали выхода. Подумать только! Эти люди хотят казнить Армандо!.. Диего понимал их одной частью разума, той самой, что не шла на поводу у чувств, но другой частью — страстной, чувствующей, всегда неспокойной — не понимал.

— Собаки лают — караван идёт, — обрубил дон Диего и посмотрел на Антуана. — Когда вы, не приведи Господь, отправитесь на эшафот, ваших детей нам следует отправить вслед за вами? Как вам будет угодно, дон канцлер — только Жана или ещё и двух ваших прекрасных дочерей?

— Монсеньор, — робко подала голос донна Виттория. — Мне кажется, что сохранить мальчику жизнь будет… небезопасно для вас, но… правильно? — она оглянулась на преподобного Мону. Тот разом вспотел ещё сильнее. Ввязываться в решение вопрос такого уровня ему не хотелось.

Диего не успел расслабиться. Не успел хоть сколько-то остыть, как подал голос дон Обреро:

— Вздор! Сын изменника — сам изменник! — заявил Обреро.

Герцог сжал переносицу указательным и большим пальцами, склонив со тяжёлым вздохом голову и уперев свободную руку в талию.

Господь, Отец наш небесный, дай мне сил…

— В мальчишке течёт дурная кровь, — продолжал Франциско. — Его следует казнить. На виселице, как простолюдина, а лучше — сжечь, благородной смерти он не заслужил. А что касается вас…

Диего стоял, не двигаясь и не открывая глаз. Он почему-то думал, что дон Обреро сейчас обратится к нему, но ошибся — как ошибся и сам Франциско, решившись в очередной раз выразить неуместное сейчас мнение:

— У вас нет права голоса в таких вопросах…

Диего удивлённо вскинул голову.

— …донна Виттория, вот будь здесь дон Бонетти…

— ЗАТКНИСЬ! — герцог, не выдержав, со всего размаху трахнул кулаком по столу. — Богом клянусь, ещё хоть один выпад в сторону Виттории и сжечь я прикажу уже тебя, Обреро! Прекрасная донна сидит здесь с благословением покойного короля Фердинанда и по его воле, а после смерти Его Величества она находится под моей личной протекцией, плесень ты старая! Может, нам и Её Величество выставить из регентского совета? А что, отличная идея, она ведь тоже женщина, кому в голову только пришло пустить её за один стол со светлейшими донами!

Кипя от гнева, Диего шумно выдохнул. Его беспокойные руки, всё время активно жестикулировавшие, теперь на несколько секунд сжали виски.

— Мы не будем казнить детей за грехи их родителей. В ином случае, поверьте, я прослежу, чтобы ваши дети отправились на эшафот вслед за вами, если вдруг кто-то за руку поймают на действиях, противоречащих интересам Кастилии и подрывающих её авторитет и независимость. А твоих отпрысков, Обреро, — дон Диего указал пальцем в грудь старика. — Твоих сожгут на одном костре с тобой. И я лично подпалю его, а потом буду наслаждаться вашими криками. Я понятно выражаюсь? — герцог опустил руку и перевёл горящий взгляд на Софию. — Будь мы слепы и опрометчивы, ваша голова, как и голова Филиппа, уже висела бы на пике. Но этого не случилось. Я убил Массимо в бою, эрцгерцог Хосе пленён. Бунт обезглавлен одним днём.

Отредактировано Diego Medina (2025-05-19 15:33:02)

Подпись автора

 

А как всё чинно начиналось. Стоило подождать немного и эмоциональный шторм захватил кастильский совет. Каждый взгляд был обращен к Диего – он как огромный кипящий котел, как неумолимый порыв шторма или сорвавшийся с цепи лев грозился уничтожить любого, кто окажется у него на пути. В тот день в комнате не было человека, способного по авторитету или собственному характеру в открытую противостоять маршалу. Но чего ради столь яростное сопротивление практически всему совету?

Сама королева под раздачу не попала, но в нападении на совет – чувствовала атаку на себя, впрочем по её внешнему виду распознать этого было бы невозможно. Северянка была практически неподвижна, как ледяная скульптура на фоне горящих кастильцев. С прямой спиной она опиралась локтем о ручку своего кресла, склонив голову на бок и подпирая подбородок своими бледными пальцами. Лишь поднимающаяся от дыхания грудь выдавала движение и легкую дрожь пока она с интересом и легкой улыбкой следила за сценой. Это была опасная смесь страха, возбуждения и желания – в таких конфликтах ситуациях София была как акула в море и чувствовала себя гораздо азартнее и увереннее.

Южане всегда казались для неё слишком театральны – они тратили много энергии на жесты, эмоции и обиды. София же пользовалось возможностью изучить их, найти слабые места или продумать собственную стратегию. Вот её глаза внимательно изучают лицо Антуана, когда Диего схлестнулся с Обреро. Никакого сочувствия! Королева давно ищет возможность разбавить совет более лояльными себе людьми и вероятно замену Обреро поддержит как Диего, так и Антуан. Донна Виктория столь же бестолкова в полемике как полезна в финансах, но с такой протекцией как герцог – ей не приходится беспокоиться за своё место. Тот даже Софию упоминал, оставляя ей надежду что за неё он будет бороться не менее рьяно. А вот что с самим Диего? В чем причина столь бурной реакции, противопоставления себя совету? Ход опасный, но чего ради? Быть может София не разглядела, что её союзник прежде всего всё-таки герцог Де ла Серда, а уже потом глава регентского совета и заинтересован в правах иных герцогов сильнее, чем в укреплении центральной королевской власти? Или судьба мальчишки так сильно задела его? Но почему? Милосердие? Когда-то София тоже могла его ощущать, но теперь даже Диего оставил попытки согреть её льдинку в груди, очевидно отдавая предпочтения кому-то другому…

— Вас не назовут опрометчивым не когда Вы оправились от болезни, а когда Вы не заболевали вовсе! — твердо сказала она, когда он наконец ответил ей, спокойнее и сдержаннее, чем остальным. Его встретили её холодные глаза с какой-то странной искоркой возбуждения. Для северян эти кастильские крики всегда казались ребячеством и несерьезностью, но за столько лет София к ним явно привылка. — Этого мятежа не должно было произойти изначально. Нет никакой уверенности, что попытки врагов короны закончатся. Быть может это будет переворот или покушение в следующий раз? Пока у смутьянов есть досягаемая цель в виде своего наследника…

— Спешить не стоит. — с легкой улыбкой она перевела взгляд на канцлера, что как раз вспомнил о более значимой фигуре, чем какой-то юнец, — Пока не выявлены все заговорщики. Разумеется, если нас герцог не настоит на помиловании ещё одной угрозы.
Она вновь посмотрела на Диего искоса. Зал на какое-то время погрузился в жгучее, напряженное молчание. Даже если это и была какая-то минута – тянулась она вечностью. Королева встала. Края её платья зашелестели о пол, она как змея обвивала грозного льва, плавно приближаясь к нему и обходя чуть со стороны.
— Присядьте, мой храбрый дон. Ваша кровь так вскипела от побед, что не зная вас можно решить, будто вы сам король и совет нам не нужен. Раз у вас есть свои планы на мальчишку – разложите их в деталях и каждый член совета по своему долгу «отсоветует». — её прохладная рука легла ему на плечо, пытаясь охладить разразившуюся бурю.