Я не специально. Ну, вы же понимаете. Просто проходил мимо. Случайно. Под коридором, под сводами, где звук так хорошо тянет, где каждое слово откатывается от стены, как ядро катится по мраморному полу. Вот уж правда — не надо подслушивать, если не хочешь услышать лишнего. Но меня, как известно, лишнее только бодрит.

— Л`ианор, — сказал отец тем своим голосом, от которого даже деревья в саду листья сворачивают. — Скажи мне, сын… зачем эльфу голова?

И я в этот момент почти поперхнулся, честное слово. Поднял глаза к потолку, мысленно взмолился всем живым и мёртвым: "Ох, братец… только не начинай отвечать. Ради всего святого, не отвечай."

Отец, разумеется, не дал ему и рта раскрыть. Лёгкий, почти ленивый жест рукой — тише, дитя. И слушай, как тебя будут медленно потрошить.

— Нет, тише, — вкрадчиво, по-доброму. — Это был риторический вопрос.

Я прислонился к стене, скрестил руки на груди. Ну а что? Раз уж начал слушать — так слушай до конца. Это же практически воспитательный театр одного актёра.

— Голова, Л`ианор, — продолжал отец, крутя в руках кубок, — она, знаешь ли, не для украшения. Хотя, надо признать, в твоём случае это хоть какое-то оправдание.

Я прикусил губу, чтобы не расхохотаться. Вот это подача, вот это мой папочка.

— Голова, — медленно, вкрадчиво, будто объяснял идиоту, как держать ложку, — дана, чтобы думать. Чтобы видеть дальше, чем дотянется меч. Чтобы понимать, кого рубить, а кого — оставить в живых. Хотя, боюсь, ты продолжаешь путаться.

В этот момент я, признаться, испытал некоторое уважение к Л`ианору. Он не убежал. Не заревел. Стоял, как вкопанный. Хотя я бы на его месте уже давно начал есть стены, просто чтобы хоть чем-то занять руки.

Отец отставил кубок, разглядел сына так, будто выбирал жеребца на ярмарке. "Ммм, крепкий, да. Но туповат. Может, на мясо пойдёт?"

— Ты, Л`ианор, — медленно потянул он, — хороший воин. Наставники в один голос тебя хвалили. Руки, мол, золотые. А вот уши, к несчастью, деревянные. Ты слышишь, но не слушаешь.

Я прижался к каменной колонне, словно боялся, что сейчас от сладости этого зрелища растворюсь в воздухе. Я это уже слышал не раз, правда не в такой изысканной форме. Со мной, конечно, отец предпочитал обходиться острее, утончённее. Но с Л`ианором… эх, с Л`ианором он позволял себе отдыхать.

— Если бы я хотел себе башню, Л`ианор, — продолжал он, глядя брату в лицо так близко, что мне стало неловко за обоих, — я бы выбрал тебя. Камень надёжный, прочный. Глухой, правда. Без окон. Без дверей. Всё, что есть внутри, там и остаётся. Без надежды выбраться наружу.

О, боги. Я почувствовал, как уголок губ предательски дёрнулся. Ну нельзя же так хорошо жечь, отец, ты даёшь мне слишком много поводов для гордости.

— Если хорошенько приложить тебя книгой по голове, — задумчиво добавил он, — может, хоть что-нибудь в этой голове и задержится. Хотя надежды, признаюсь, мало.

Я прислонился лбом к холодному камню, глядя в потолок, тихо и уважительно выдохнул:

— Вот за что я тебя люблю, отец.

Он, между прочим, даже голос не повысил. Ни одного резкого движения. Только это его вечное, выморозившее полмира спокойствие, от которого, кажется, сами ветви дрожат.

— Можешь идти, Л`ианор, — наконец сказал он. — Постарайся не забыть хотя бы, в какую сторону дверь.

Я остался стоять в тени. Дал брату выйти. Потом, когда шаги стихли, медленно выпрямился и, чуть качнув головой, пробормотал в никуда:

— Ну что, старший брат… снова не задалась у тебя эта интеллектуальная дуэль. Но ты держался, я это ценю.

И только после этого позволил себе тихо, по-настоящему, беззлобно усмехнуться.

Отец — ты всё-таки восхитительная скотина. Я стоял в тени, как примерный маленький шпион. Ну, вы поняли. Подслушиваю, наслаждаюсь, почти не дышу. Такая сцена, грех не посмаковать. Старший брат под раздачей, отец в ударе. Лучший вечер за последнее время.

А`суа, как всегда, не повышал голос. Не нужно ему этого. Каждое слово точёное, холодное, как нож в тишине. Медленно, ласково, с расстановкой, как целитель, который заранее знает: пациенту это не поможет, но процесс сам по себе изыскан. Я уже почти собирался удалиться — оставить актёров на сцене и пойти отмечать это великолепие где-нибудь в одиночестве, когда отец вдруг медленно повернул голову в мою сторону.

— Наслаждаешься? — спросил он лениво. Не глядя, почти зевая. — Ты можешь выйти из тени, И`ньяру. В спектакле для одного зрителя нет смысла, если зритель так старательно прячется.

Я застыл на полшага. Слегка приподнял бровь. Ну что ж. Поймали.

— Отец, — кивнул я, степенно, не спеша. Сыграл из себя случайного прохожего, как умеют только те, кого приучили не краснеть даже в самых неудобных позах.

А`суа медленно опустил кубок на стол, развернулся ко мне полностью. И вот тут я почувствовал, как воздух вокруг стал тоньше, холоднее, плотнее.

— Раз уж тебе, дитя моё, так по вкусу моя премудрость, позволю и тебе взять свою порцию, — сказал он так нежно, что я даже невольно напрягся, ожидая удара.

— Да, — продолжил король, глядя мне прямо в глаза, — ум тебе, надо признать, достался с избытком. Прямо видно: жрёшь, не подавишься. Львиная доля, как говорится.

Он сделал шаг ближе. Плавно. Без угрозы. Просто присутствие.

— А вот с силой… — король чуть склонил голову набок, и в глазах мелькнула та самая полуулыбка, от которой во дворце иногда собаки начинали выть. — Тут, боюсь, случилась… осечка. Генетическая. Ну, ты понял.

Я прикусил щёку изнутри, чтобы не усмехнуться. Но в груди что-то нехорошо кольнуло.

— Ты, И`ньяру, слишком ловок умом, чтобы не понимать одной простой вещи, — продолжал отец. — Хитрость без мускула — это просто хорошо подвешенный язык, болтающийся на ветру. А язык без опоры легко откусывают первым.

Он чуть наклонился вперёд, опершись о спинку кресла. Медленно, чуть поигрывая голосом, как если бы шептал сладости в ухо возлюбленной.

— Ты великолепен, сын мой. Прямо диво дивное. Только стоит подуть посильнее — и смоет тебя, как тонкий ледок с лужи. Скользкий, красивый… но не держит веса.

Я молчал. Потому что когда А`суа говорит таким тоном, любое слово — это либо самоубийство, либо просьба добить сразу.

Он выпрямился, снова взял кубок. Отпил, вытер губы тыльной стороной руки.

— Так что слушай внимательно, И`ньяру. В следующий раз, когда решишь подслушивать, возьми с собой не только уши, но и спину покрепче. Потому что язык у тебя острый, а вот ломается легко всё то, на чём он держится.

И снова та самая полуулыбка.

— Можешь идти. Но оставь мысли о своей гениальности у двери. Слишком громоздки для такой хрупкой шеи.

Я чуть кивнул, медленно развернулся, не торопясь уходить. Но на полпути остановился, не оборачиваясь, и тихо, почти вежливо бросил через плечо:

— Благодарю за урок, отец. Как всегда… безукоризненно.

И пошёл. Потому что иногда выжить — это тоже форма дипломатии.

* * *

Я шагал прочь, ровно, не спеша. Спина прямая, шаг чёткий. Если уж тебе отгрызли полчерепа, держи хотя бы осанку, как завещал отец. И только на полшага, уже почти у выхода, я обернулся. Ну, краем глаза. Просто проверить.

А`суа стоял на том же месте. В руке всё тот же кубок, в лице всё то же безмятежное презрение, выведенное в форму искусства. Но когда я чуть повернул голову, он медленно поднял взгляд и встретился со мной глазами.

И вот в этот момент — дрогнул. Самую малость. Чуть заметная складка в уголке рта, такая, что любой другой бы и не разглядел. Не улыбка, нет. Удовольствие. Спокойное, ядовитое, старое как мир.

"Мой мальчик. Правильно держишься, тварь такая."

И этого было достаточно. Я почти слышал, как он в мыслях добавляет: "Выживешь. Плевать, сколько раз упадёшь — встанешь, потому что я тебя так сделал."

И я кивнул. Почти незаметно. Признал. Подтвердил.

Потому что это наша с ним старая игра. Он говорит: "Слишком умный и слишком хрупкий." А я отвечаю: "Ну да. Но твой."

И в этот раз, уходя, я не спорил.

Отредактировано Inyaru (2025-05-07 23:57:00)

Подпись автора

Молитесь, чтобы я был зол. Во гневе я ещё держу себя в руках.

Бал. Благой Двор блистал, как всегда, в своём изысканном мёртвом великолепии: роща светилась приглушённым светом люминесцентных лепестков, магия в воздухе колыхалась, как вино в тонкостенном кубке, а маски гостей отражали искажённые улыбки — часть ритуала, часть политики, часть гнили.

Я стоял у колонны, лениво помешивая бокал с каким-то драгоценным, наверняка отвратительно дорогим ликёром, и наблюдал, как старейшины собираются в свои гнёзда — стайки серых, мрачных хищников, прикрытых перьями и титулами. Один из них, разумеется, не удержался.

— Прекрасный вечер, принц И`ньяру, — пропел старейшина Лаэнвиэль, выскальзывая из толпы, как пряная слизь. — Говорят, кровь королей ныне особенно... амбициозна.

Я повернулся к нему с той ленивой, обречённой грацией, которой обзаводятся только те, кто слишком долго живёт среди змей.

— Как скользко вы выражаетесь, почтенный, — произнёс я мягко. — Почти как полы в приёмной короля: один шаг — и ты уже лицом в будущее, в котором тебя никто не звал.

Он улыбнулся — губами, не глазами. Глаза у него, как и у всех хороших старейшин, давно перестали смеяться. Только счёт ведут.

— Кто бы ни занял трон, — начал он с тем нажимом, от которого обычно начинает чесаться шея, — Ему придётся соблюдать… как бы это сказать... структуру. Иерархию. Совет. Традиции. Древо, а не выдумки. Благой Двор — не место для самодеятельности.

Я слегка склонил голову. Голос опустил до тона, каким обычно просят последнее желание перед казнью.

— Разумеется. Благой Двор — храм стабильности. И в любом храме есть устои. Стены. Алтари. И, конечно же, плесень.

Он моргнул. Почти не заметно. Но я заметил. Я всегда замечаю.

— Устои важны, — продолжил я, играя пальцами по ножке кубка. — Но, знаете, когда стены слишком долго не двигаются… в них заводятся такие чудесные создания. Серые. Суетливые. С хоботом вместо совести и с крылышками лицемерия.

— Принц, — прошипел он, — Вы... язвите.

— Ах, прости, — я склонил голову с той степенной вежливостью, которая обычно предшествует пощёчине. — Я иногда забываю, что у некоторых особей яд — не способ защиты, а способ выживания.

Он отступил. Поклонился. Не из уважения — из инстинкта. Я поклонился в ответ — медленно, с тем самым прищуром, который в древние времена заменял приговор. А потом отвернулся.

Пусть знает: если я стану королём, я не просто соблюду традиции. Я их оберну вокруг чьей-нибудь шеи. С бантиком. И, возможно, подпишу.

"С любовью. Ваш И`ньяру."

* * *

Позже, когда вино в бокалах сменилось ядом в голосах, и вечер начал переваливать в ту сладкую стадию, где правда и страх начинают сливаться в одно, я шёл по коридору за галереей, ведущей к малому залу. Признаюсь, исключительно ради того, чтобы украсть минуту тишины — и пару пирожных, которые обычно забывают убрать.

Именно там я и услышал.

— Этот мальчишка, — говорил кто-то сдавленно. Узнал голос Лаэнвиэля, дрожащий, как переполненный бокал. — Он… опасен. Вы не видели, как он смотрит. Как говорит. Он улыбается — и у тебя будто бы изнутри вытаскивают нервы. Я его почувствовал. Он... он знает. Понимаете? Он знает всё, что мы думали.

— Преувеличение, — отозвался кто-то сухо. — Просто слишком молод, слишком дерзок.

— Слишком умён, — всхлипнул Лаэнвиэль. — А это страшнее всего. Он не играет в политику. Он ею дышит.

— А`суа держит его в узде.

— Пока держит. А потом? Он отрежет нам всем головы, с таким же выражением лица, с каким ест ягоды.

Я закрыл глаза. Сделал паузу. И, клянусь всеми святыми садами, в этот момент внутри меня что-то затрепетало. Радостно. Торжественно. Беззвучно.

Я стоял за стеной и катился со смеху. Не буквально, разумеется. Я же воспитан. Но внутри — там был хохот. Кружевной, язвительный, сладкий, как мёд с примесью ртути.

Я обернулся, не дав себе выдать ни звуком, ни жестом своего присутствия. Только прошептал в пустоту:

— О, Лаэнвиэль. Ты всё понял правильно. Почти.

И пошёл дальше. Лёгким шагом. С ощущением, будто только что получил лучший подарок за последние сто лет: чужой страх. Упакованный в шелест шёлка и дрожь в голосе. Ммм.

Вечер удался.

* * *

А потом, конечно, отец.

Он, как всегда, появился тогда, когда я уже почти начал думать, что всё сошло с рук.

— И`ньяру, — отозвался он откуда-то из тени колонн, так буднично, как будто вызывал слугу подать чай. — Прогулки по коридорам среди ночи — новое развлечение? Или просто следишь за тем, как поживают твои страхи?

Я медленно обернулся. Прекрасный, ледяной силуэт. Кровь королей и яд императоров.

— Просто ищу пирожные, отец, — отозвался я невозмутимо. — Иногда они прячутся в самых неожиданных местах. Например, в подслушанных беседах.

— М-м, — сказал он. Подошёл ближе. Склонил голову. — А Лаэнвиэль… сладкий, да? Такой… тянущийся.

— Прямо нектар паники, — согласился я. — Я почти пожалел, что не взял кубок.

А`суа усмехнулся. Лёгким движением взял меня за подбородок, чуть приподняв лицо, как будто проверял — не испортилось ли.

— Только не переоценивай себя, дитя. Пусть боятся — хорошо. Но страх — не корона. Он не держится на голове, только в глотке. А там его легко сожрать.

Я чуть склонился вперёд, шепча, как в танце:

— Так я и не собираюсь надевать корону, отец. Я собираюсь быть тем, кто выбирает, кому она жмёт.

Он молчал. Смотрел. А потом медленно кивнул. В голосе — то самое уважение, которое среди нас называется любовью.

— В следующий раз, — произнёс он, отходя, — Бери кубок. И чернила. Чтобы записать, кого ты напугал — и кто запомнил это.

Я остался стоять. Один. И усмехнулся. Всё-таки приятно — быть тем, чьё имя произносят шёпотом. Особенно, когда ты сам слышишь каждый из этих шёпотов. И помнишь.

Подпись автора

Молитесь, чтобы я был зол. Во гневе я ещё держу себя в руках.

брат снова полез в драку.
я снова решил всё словами.
но потом пришлось спасать его из-под телеги.
любовь — это когда ты не душишь родственника, хотя у тебя есть для этого все основания.

* * *

Л`ианор сказал, что хочет "быть лучше".
я сказал, что с его стартовой комплектацией достаточно просто не быть катастрофой.
он обиделся.
а потом спас ребёнка и получил награду.
обожаю, когда моя скрытая агрессия мотивирует простых окружающих.

* * *

мне не нужны артефакты.
у меня есть сарказм, недосып и 40 способов заставить тебя плакать без единого заклинания.

* * *

"а почему ты такой злой?".
потому что я умный, одинокий и живу в окружении мужчин, у которых больше мышц, чем мозгов.
вот ты бы не озверел?

* * *

брат снова спас мне жизнь.
точнее, вломился в ситуацию, которую я почти решил, и всё испортил.
но допустим, это было героически.

* * *

мы с братом — как огонь и вода.
он тушит, я поджигаю.
он орёт, я шепчу.
он любит всех, а я… впрочем, ты уже мёртв, зачем тебе это знать?

* * *

я не ревную Ли к девушкам.
пусть кто-нибудь ещё попробует объяснить им, почему он в пятый раз притащил домой череп, думая, что это "магический артефакт".

* * *

брат сказал, что не все люди плохие.
я сказал, что не все болезни смертельны — но это не повод их коллекционировать.
он снова обиделся.
прекрасно. значит, ещё жив.

* * *

обнаружено: у брата снова роман
она — леди, он — дурак.
она говорит: "он такой надёжный".
я думаю: "как лестница без перил — вроде держит, но лучше не проверяй".
делаю ставки, кто первый сбежит.

* * *

предложил брату обсудить тактику перед советом.
он притащил карту, фигурки, пирог и фразу "будем импровизировать".
никогда ещё я не хотел кого-то задушить так... по-братски.

* * *

он поёт, когда думает, что я не слышу.
неплохо, к сожалению.
вот бы он также умел держать язык за зубами в совете старейшин.

* * *

он опять сжёг кашу.
я спросил: "ты пытаешься убить нас пищей, потому что не можешь в бою?"
он ответил: "я тебя хотя бы кормлю".
технически — справедливо. эстетически — преступление.

* * *

утро. проснулся от крика "ГДЕ МОЙ МЕЧ"
долго не признавался, что использовал его как держатель для мантии.
виноват.
но мантия висела потрясающе.

* * *

ночная запись. л`ианор храпит. снова.
магии тишины на него не хватает.
пробовал антишумовое поле — полопались стёкла.
всё ещё уверен, что это отголоски древнего проклятия.

* * *

видел, как он уходит в снегу.
без брони, без меча, только с этой идиотской уверенностью, что всё будет хорошо.
я кричал ему что-то, но у меня не было голоса.
проснулся — и сердце билось не моё.

* * *

он назвал меня "злой ведьмой с комплексом бога".
я сказал: "приятно, что ты начал читать".
мы оба рассмеялись.
я ненавижу, что люблю его.

Отредактировано Inyaru (2025-06-05 23:28:26)

Подпись автора

Молитесь, чтобы я был зол. Во гневе я ещё держу себя в руках.

🍺 ПОСЛОВИЦЫ ТРАКТИРЩИКОВ ТОТЕНВАЛЬДА
(тёплое вино, сквозняки из ада и скидка некромантам — по вторникам)

Если посетитель не отражается в зеркале — проверь, заплатил ли он. Остальное — дело лекарей и ведьм.

Голова на пике — это предупреждение. Голова за стойкой — это работа.

Если труп сам пришёл за похмельным, считай — наш постоянный клиент.

Не знаешь, чем кормить лича — добавь чесноку. Не поможет, но у тебя будет алиби.

Сгорела кухня? Скажи, что это концептуальный подкоп в ад. Местные любят зрелища.

Некромант без чаевых — что зомби без головы. Шатается, рычит, а толку ноль.

Пока смерть не разлучит нас — или пока он не увидит счёт.

Если дракон пришёл в трактир — либо ищет выпить, либо ищет повода спалить дотла. Главное — подать вино первым.

Кто ночью выносит мусор — тот утром возвращается в виде духа.

Бочка без дна, как фраза "я всего на одну кружку" — оба к утру превращаются в проблему.

Лучше потерять несколько пальцев, чем забыть фляжку ведьме.

Если из подвала доносятся звуки — не иди проверять. Продай это как "атмосферу".

🕯️ТАБЛИЧКИ В СОРТИРЕ ТРАКТИРА "У ТРЁХ ЧЕРЕПОВ"
(где у каждого черепа — своё ведро и своя печальная быль)

Не смывается? Значит, душа ещё не готова покинуть этот мир. Не мешай ей прощаться.

Бумага кончилась. Как и терпение тавернщика. Пользуйся травой — или молись.

Ссать мимо — значит звать ярость Примывающей. А она давно не ела.

Крысы тут старше тебя. Если одна из них заговорит — кивни. Таков обычай.

Не вырезать руны на стенах! Прошлый колдун вызвал хтонь — теперь мы её укачиваем.

Коль из кабинки не вышли к часу — поставь свечу и иди к следующей. Покой нужен всем.

Пауки здесь уважаемые жильцы. Не жги, не дуй, не плюй в паутину.

Кто бросил мантию — та стала живой. Теперь пляшет, если луна глянет косо.

Здесь не гадать на испражнениях. Последний, кто попробовал — обручён с тенями.

Мыло не волшебное. Не шепчи ему о желаниях. Оно из кабаньего сала, и всё.

Трупы не прятать. У нас добрые духи. Но злопамятные.

Запах — часть старой магии. Кто жалуется — тот скоро сам станет её источником.

Отредактировано Inyaru (2025-06-09 22:41:56)

Подпись автора

Молитесь, чтобы я был зол. Во гневе я ещё держу себя в руках.