- Метр Эстерхази.

Имя главы северной купеческой общины в Альтамире она узнала у настоятельницы монастыря Энкрансьон и не удивилась. Если речь шла о банкирах, торговцах, судьях, прелатах – любых успешных дельцах, фамилия эта на юге и на севере встречалась одинаково часто, лишь произносилась с характерным местным выговором. Кастильцы «проглатывали» четкое и упрямое северное «х», будто бы задувающее свечу, - «Эстерази». Но говорить на кастильском не было в этом районе никакой нужды. Местные торговцы, выходцы из Айзена, везли на юг сталь, оружие, мех и мед. А на родину возвращали караваны и корабли, полные золота, тонких тканей и зерна.

- Благородная фро желала видеть скоромного торговца?

Старик вышел к конторке и поклонился не ниже, чем позволяла ему больная спина. Фрида намеренно выбрала вечерний час, не сомневаясь, что если погром и обернется к этой части города, то не раньше, чем на Альтамиру упадет саван ранних зимних сумерек.

- Желаете внести средства или взять ссуду?

- Я желаю просить вас о помощи иного рода.
Оглянулась на счетовода на другом конце конторки, подводящего итоги дня в толстой книге.
- Более конфиденциального.

Бытовало небезосновательное мнение, что семейство Эстер(х) ази торгует не только товарами, но и информацией, и ни одно конфиденциальное предложение не будет здесь отвергнуто.  В будущем всякая информация способна принести прибыл или стать рычагом давления.

Однако ее пребывание в южной столице удивительно осложнилось знакомством с наследником герцога де ла Серда. Просить юношу умолчать в корпусе о его чудесном исцелении баронесса не могла, не вызвав подозрений у него же первого. А потому ее визит требовалось легализовать. Никто, как известно, не умеет подделывать бумаги лучше банкиров! Однако расплатиться ей было нечем, кроме как собственными услугами и этой своей тайной, способной однажды возвести ее на эшафот в центре южной столицы.

- Баронесса фон Шультен.

Представилась в соседней комнате, где за портьерами стояли громоздкие крепкие сейфы. Скинула плащ и оказалась, к нескрываемому удивлению старика, в мужском платье. Двух перебежек через горящий и залитый кровью город в дамском наряде ей хватило, чтобы понять, что путаться в юбках – худший способ спасти себе жизнь. Фрида опустилась на предложенный ей резной стул.

– Я целитель. И в нынешних скорбных обстоятельствах желаю сообразно данной мною присяге защищать, если не родную землю, то родной народ, коль скоро мы с вами оказались в этот час на чужбине.

Надеялась, что зашла с козырей. Старик и впрямь рассматривал ее пристально, в выцветших глазах мерцал цепкий и ловкий ум, сдобренный нажитой мудростью.

- Фро полагает общине грозит опасность?

Излагать собственную точку зрения банкир не спешил.

- Я не хочу показаться предвзятой к Кастилии, давшей нам сегодня приют… лишь практичной, но полагаю, - им осталось сойтись во мнениях, чтобы заключить эту сделку. – Что даже если подданных Айзена не обвинят в разжигании религиозного конфликта, то воодушевленная чернь непременно воспользуется шансом обогатиться за счет ваших ценностей.

Старик кивнул. Религиозного конфликта никто не ждал. Но Айзен, 80 лет сражавшийся с мертвыми и уступающий им свою землю пядь за пядью, давно пришел к тому, что своих покойников следует сжигать, чтобы они не были подняты некромантами против своих же близких и сослуживцев. Это решение не вызвало на севере особенного ропота, потому что легко отсылало к древним обычаям провожать усопших в последний путь на кострах, вознося их к великим северным богам. Южная церковь стояла на том, что покойных следует непременно придать земле. А потому потревоженные неделю назад кладбища вкруг Альтамиры и усыпальницы знати внутри города произвели на жителей столицы самое угрюмое впечатление. Теперь, когда площади у храмов были устланы мертвыми телами, а могильщики отказывались браться за лопаты, чтобы не стать первыми жертвами новых блуждающих трупов, только глупец не попытался бы поживиться купеческим добром под знаменем истиной веры и борьбы за соблюдение южных традиций.

- Чего же благородная фро желает в обмен на свою добросердечную помощь?

Обмануть старика чистейшим альтруизмом не удалось бы никому, кроме другого Эстер(х)ази.

- Мне нужна грамота от главы мажеского корпуса Айзена, объясняющая мое пребывание в столице, которая позволит мне быть официально представленной главе корпуса Кастилии и вести с ним дела.

- А вы, полагаю, такой не имеете?

Старик смотрел на нее с тем пронзительным прищуром, с которым смотрят на мишень по-над древком уже положенной стрелы.

- Она погибла в недавнем пожаре в соборе Сан-Висенте-Реаль. Ждать новую в нынешних обстоятельствах слишком долго, а дела мои в столице неотложны.

- О, вы и впрямь видели дракона весьма близко?

В этот момент он пытался понять, кто перед ним: мошенница, дезертир или и впрямь северный эмиссар, попавший в неприятный переплет.

- Ближе, чем хотелось бы, - неохотно заверила Фрида. – Я прошу написать в бумаге, что я направлена с важными сведениями к главе корпуса, и Его Светлость герцог Вустерширский испрашивает для меня разрешения причаститься архивам ради наших общих целей, потому что наступление на севере уже началось.

- Да, эти скорбные и страшные вести дошли до нас, - с сожалением кивнул мэтр, со всей очевидностью намереваясь не дожить до часа, когда армии мертвых вновь вступят в Альтамиру, но на этот раз оставив за собой весь север.

- Что ж, вы получите свое письмо, фро фон Шультен, но это потребует времени.

За это время Фриде придется применить все свои способности, чтобы и впрямь оказаться полезной общине. Она была понятлива.

- Предлагаю вам остановиться у нас. Раненых и больных хватает и без погромов, а потому ваш визит не только честь, но и огромная удача! Я пошлю за вашими вещами. Куда?

- Монастырь Энкрансьон дал мне приют.

- О… - в голове банкира закрутилось. – Смею предположить, Кастилия обязана вам чудотворными мощами…

Магесса ничего не ответила, и это стало ответом.

*     *     *

Никто из здешних купцов и ремесленников не держал в руках ничего опаснее вил и серпов. Все, что северяне сумели изобрести с начала беспорядков, - деревянные шиты, заграждавшие улицы. С наступлением темноты двери закрывали накрепко, детям и женщинам запрещалось выходить из дома. Но то, чего они все напряженно ждали, случилось стремительно и внезапно. Началось с пожара. Горели постройки со стороны центра города. Люди заметались в серой мгле сумерек, таская воду. Озверевшие, кто в религиозном неистовстве, кто от жажды наживы, возмущенные жители Альтамиры прорвали полыхающий кордон и полились по узким мощеным улочкам, чтобы схлестнуться с не менее ожесточенным северным сопротивлением, точно две черные штормовые волны под небом, налившимся звездами. И звезды эти отражались факелами и гудящей толпе.

- Фро баронесса! Фро баронесса!

Запыхавшаяся, вымазанная копотью женщина, помогавшая мужу и сыновьям тушить амбар, ворвалась в дом, где Фрида принимала роды у ее юной и едва оформившейся дочери. Повивальная бабка настояла, чтобы звали магессу. Роды грозили гибелью и матери, и слишком раннему младенцу. Теперь Фрида обернулась к хозяйке с этим крошечным вымаранным кровью плодом в руках. И она, и повитуха давно поняли, что вонь гари и гул неспроста, но, не желая пугать роженицу, держались так, словно ничего не происходило.

- У вас внук, фро Безлер. Мальчик.

- Благослови вас Господь, фро баронесса! - немолодая и перепуганная хозяйка завсхлипывала и торопливо отерла руки о передник под плащом, чтобы поскорее взять ребенка.

- Уходите. Уходите в глубь квартала, к городской стене. Все!

Прикрикнув на растерявшихся женщин для острастки, она подхватила короткий плащ и стремительно нырнула в ночь.

- Эй! – поймала за плечо тощего мальчишку, который шмыгнул за угол и едва не вписался в нее носом, не то спасаясь, не то норовя подглядеть за стычкой. - Беги в корпус! Если встретишь городскую стражу, тоже зови! Давай!

- Но как, харр?  - своей новой манере одеваться магесса не изменяла, и лишь вперившись в ее лицо, мальчишка понял, что ошибся. - Фро?! Все, что еще не горит, заколочено!

- По крышам. Помогай!

Она не умела быть сильнее, чем уродилась, но умела дать силы другим, и щуплый пацаненок легко помог Фриде поднять к крыше лестницу. Военная наука говорит, что целитель должен остаться в недосягаемости от противника, иначе помощи от него файтеру не будет никакой, зато есть риск отвлечься на спасение сосуда. Под ногами клокотала, рычала, всхлипывала ранами и звенела вилами стычка.

- Смотри в другую строну.

Так, перекидывая деревянную лестницу между крышами – дома здесь стояли так близко, что две хозяйки легко беседовали, лишь высунувшись в окна и не повышая голоса – они добрались до тихой улицы гильдии кастильских красильщиков. Там магесса помогла мальчишке спуститься на землю за кордоном.

- Торопись!

Перебравшись на крепкую ветку вяза, подпиравшего дом, она спрыгнула на землю и помчалась обратно, выискивая взглядом безопасную позицию так, чтобы хорошенько видеть бой, потому что в ночи отличить своих от чужих издалека не представлялось возможным.

Томас шел и животным нутряным чутьем знал, что на него смотрят. Из маленьких, темных окошек, украдкой выглядывали в переулок детские и женские глаза, но стоило обернуться и поднять голову, как окна оказывались пустыми и мертвыми. Часть города бесновалась, но большая часть затаилась, как кролики среди травы в надежде, что рыскающие псы не заметят их, и огонь обойдет стороной. Юноша мысленно помолился за этих непричастных, придавленных рукою судьбы. Помолился и как будто бы услышал совсем рядом ответ: имя Господа. А следом из теней и зарева соткалась женская фигура в мужском облачении. И не успел Томас опомниться, как она заговорила с ним и повлекла за собой, без всякого принуждения, легконогая, словно весенний зефир.
   - Верно… - только и смог он по первости ответить ей.
   Священник ускорил шаг, насколько вообще ему позволяло широкое и длинное воронье одеяние. Назвавшаяся баронессой так метко попала словом ему в мысли и сердечные стремления, была так миловидна и длиннонога, что Томас был готов взять обратно свои рассуждения об ангелах. В одно мгновение он почувствовал, что Господь и правда не оставил его одного среди творящегося ужаса. Он ободрял и вел, вдохновлял столь чудесным образом! Томас почувствовал себя окрыленным, и недавний тяжелый страх сжался и отступил. Ему захотелось сделать что-то невообразимое, что-то, что оправдало бы надежды на него этой женщины и Самого Господа. И пожелай она сейчас коварно увести его на убой, он бы пошел – не по чужой воле, а по устремлению собственного сердца.
   - Я… я Томас! – с заминкой представился юноша. – Спасибо вам. Спасибо! В вас свет Его! Людям потребуются ваши знания!
  На ходу и в запале Томас плохо понимал, как мог бы помочь ему целитель, кроме как сохранить жизнь раненым после кровопролития. Да и могла ли она сделать еще большее, чем сделала, подавив его растерянность от происходящего? Баронесса, маг, женщина в мужском – иного бы это сподвигло на вопросы: что делала она посреди бунта и кем была, но священник принял ее явление как нечто естественное и не видел ничего, кроме ее желания помочь. Остальное не было сейчас важным.
   Стремительным шагом они вдвоем миновали предгрозовые улочки и оказались на границе народного возмущения. Дух злости поднимался здесь, щетинился огнями и оружием, ревел. Людская толпа походила в своем единстве на извивающееся насекомое, и вовсе не напоминала ту кроткую паству, перед которой Томас привык читать проповедь. Сунься он сейчас к ним, схвати за плечо любого и ему ответят кулаком в лицо, не разбирая его одежд и распятия поверх них. Быть среди этих людей – значит быть сожранным! Только преподобный Виргилий мог бы выстоять там, как скала среди буйствующего моря, да еще и ответить все тем же кулаком в лицо…  Томас остановился и метнулся быстрым взглядом по улице – ему нужно было возвышение, нужна была кафедра! Наконец его взгляд зацепился за небольшой балкон, нависавшей над улицей. Юноша решительно выдохнул и обернулся к своей спутнице.
   - Молю вас, добрая сестра, оставайтесь здесь, не ходите ближе, - попросил он, заглядывая Фриде в глаза. – Я поднимусь вон туда и попробую вразумить этих людей с божьей помощью, но, если у меня не получится, передайте в собор Сан Франсиско, где искать мое бренное тело. Да хранит вас Господь!
   И оставив спутнице благословение, заскользил к нужному дому по краю улочки, молясь, чтобы, если внутри еще есть жильцы, они его пустили.

Тело святого брата отозвалось покладистой спешкой, и Фрида выдохнула с облегчением. Талисманы, которые не легко и не дешево можно было добыть у эльфов, подчас и очень не вовремя мешали магии. Но водились в основном у тех, чьим делом была политика и торговля; у тех, кто жил в мире лжи и контроля. Юный священник все еще, похоже, был так же чист душой, как его призывали обеты. Это славно. Стало быть, в его утешительной речи разъяренная толпа, чуткая, как гончая пущенная по кровавому следу раненой косули, не обнаружит новой гневящей фальши.

За полыхающим домом, за слепящим огнем, разъяренная беднота Альтамиры мнилась черным гудящим роем, взрезанным криками и мельканием кос. Огонь бликовал на отточенных лезвиях алым и золотым. Фрида не сразу поняла, с кем пререкаются бунтовщики, и лишь после с напористым окриком сообразила, что маги уже здесь. Мало кто в бесноватом городе мог позволить тебе такую непререкаемую уверенность в себе. За треском пожарища и воем встречного зимнего ветра, несущего копоть и гарь в лицо, она не разобрали слов, лишь требовательный, глубокий тембр, который приносил облегчение. Точно сам факт существования где-то рядом человека, не терявшего головы в этом бушующем хаосе, унимал в ней любую тревогу.

— Сан-Франциско, — повторила так, словно и впрямь позволит этому человеку умереть. – Это дом фро Рютберг. Передайте, что баронесса фон Шультен молится за нее и ее сыновей.

Которые, наверняка, там, где-то в гуще диковатой свары. Но ее имя в купе с рясой и сердечной манерой священника откроет двери кастильцу в дом северянки даже в этот кошмарный миг.

- Да хранит вас Господь, фра Томас!

В конце проулка полыхнуло. Магесса невольно отвернулась от алчного пламени. Долго смотреть на огонь тяжело. Как это делают стихийники, вынужденные безотрывно следить за своей работой, она понимала дурно. Не замечала, чтобы кто-то из офицеров после боя слишком долго страдал от темени перед открытыми глазами.

Теснота переулка ухнула и взорвалась визгом и воем опаленных тел. Фрида не раз видела, как буйство пламени пожирает людей целиком до горсти черного пепла, такого тонкого, что он растворяется в воздухе с первым же дуновением ветра, и сейчас надеялась, что невидимое за стеной широких северных спин, но слышимое ею буйство - лишь акт устрашения обезумевших в священной религиозной ярости кастильцев.

Если маги пойдут против народа, который присягали защищать, народ этого не простит. Тем более защиту чужих от своих. Но народ, как женщина, любит силу. Страшнее, что этого может не простить корона, которой такая присяга давалась.
Два заполошных вдоха, пока зарево освещало полыхающий кордон и ближайший дом, тоже объятый метущимися языками огня, она вжималась в каменную стену на другой стороне улочки, а после увидела, как отшатнулись вглубь квартала северяне со своими молотами и вилами, как бросилась прочь из крайнего к драке дома, подхватившая юбки фро Рюдберг с дочерью и невестками, похватавшими маленьких детей. Как перепуганные женщины метнули мимо темной одинокой фигуры фра Томаса, не успевшего постучаться в их дверь… и поняла, что ей нужно увидеть магов. Пропустила женщин мимо и бросилась к открытой двери, окрикнув священника.

- Я с вами, фра Томас!

В доме было еще жарко натоплено и пахло остро – кроличьим супом.

С улицы неслись вопли боли и самое страшное – другие, озлобленные, новые. Оставив фра Томаса у выбранной им кафедры, Фрида торопливо забралась по лестнице на чердак и, выбравшись оттуда на покатистую крышу, наконец, увидела всю стычку, как на ладони.

Из улиц на вопли раненых кастильцев потекли темные реки их соплеменников, готовых схлестнуться с северянами по простому и понятному призыву сердца - «наших бьют». В такие дни люди ищут любого козла отпущения, и айзенцы, неразрывно связанные в разуме южан с мертвыми армиями за рекой, легко стали целью. Скоро их обвинят не только в привлечении трупов в город, не только в неправильном церковном обряде, но и в поветрии, отравлении колодцев и пожирании кастильских младенцев. Увидеть на их стороне свой корпус бунтующие жители Альтамиры не ожидали…

- Предатели! – новая волна горожан, сплюнутая кривым переулком, породила новых вожаков. В магов полетели камни и палки. Подходить слишком близки люди опасались, окружив ревущих обгорелых страдальцев зубатым ножами и серпами тревожным полукругом у горящего кордона.  – Маги жгут своих! Корпус за северян!  Маги против истинной веры! Бей!

Фрида присела на холодную черепицу и поскреблась, аккуратно постучала в разум менталистки, которую легко распознала по внезапному приступа отчаянной мигрени у зачинщика нападения. Заговорить с ней сама целительница не могла, но могла позвать, если девушка сейчас в силах обратить внимание на это тонкое шевеление чужого сознания у границ ее собственного. Она откликнулась легко, точно перед Фридой открылся провал темной пещеры. Менталистка легко увидит картину ее глазами и без труда поймет, откуда незваная гостья смотрит на происходящее, но сейчас спасти квартал было куда важнее, чем утаить собственное существование. Собственный талисман Фриды, полученный в корпусе, позволит сохранить контроль над телом и мыслями, если дело пойдет дурно.

- Сейчас фра будет проповедовать, чтобы утишить этих людей. Смею ли я просить вас, благородная донна, помочь ему вернуть им покой?

Мгновение подумав, как сделать речь фра Томаса более впечатляющей для остервеневшей бедноты, она вернулась к разговору.

- Если во время речи пожар утихнет, народ и впрямь поверит в благодать.

Мысленно ощупывая израненных, она сосредоточилась на поиске жизненной силы в проклинающей магов и северян толпе. Легкий упадок сил уймет толпу и поднимет страдающих. Или Господу, или корпусу такое чудо определенно зачтется. Выдохнув, чтобы унять дрожь в собственных пальцах, она ожидала, когда голос молодого священника разнесется в звездной и пылающей зимней ночи.

Томас говорил и говорил. Божьи слова были тем единственным, что у него было, и он бросал их в толпу с затаенным ужасом. Обычно, проповедуя, он старался настроиться сердцем на мысли благие и светлые, но сейчас ни одна из них не приходила к нему в голову. Все, о чем он мог думать, был страх, что люди отвернутся от него, отмахнуться, как от чего-то незначительного, отдадутся всецело злости и улицу зальет кровью. Он вглядывался в людей внизу черных и алых от ночи и пламени, похожих на бесов, и чувствовал себя так, как если бы схватил падающего за руку в последний миг. Все, что он мог, это молится о том, чтобы достало сил удержать его, даже не вытащить. И когда люди стали расходиться вдруг, сначала по одному, потом группами, Томаса пробило дрожью от сдерживаемого все это время напряжения.
   - Благослови вас Господь, братья, - говорил он уже глуше, подсипливая. – Все разрешится милостью Его! Молитесь, возлюбленные, внемлите голосу Духа Святого в своем сердце!
  Лишь замолчав, Томас услышал, насколько вдруг вокруг стало тише. Где-то в городе еще гудело, трещало пламя по соседству, но голоса ненависти больше слышно не было на этой улице. На ней оставались стражи и люди в мажеской форме, подступившие ближе. Накал как будто схлынул, и юноше хотелось сейчас просто сползти на пол и там сжаться у перилец, благодаря Господа за то, что все они не провалились этой ночью в жадную адскую пропасть, готовую перемолоть каждого. Священник покачнулся, но голос за спиной оставил его стоять на ногах.
  - Да, - коротко обронил он, и, прежде чем обернуться, торопливо вытер ладонью влажные скулы и щеки, глубоко вдохнул жженый воздух. – Идемте…
  Фредерика, стоявшая в дверном проеме, была похожа на бледного призрака и выглядела ничуть не лучше его самого: вымученная, сдержанная, с потухшим взглядом. Чем она была занята все это время, Томас даже не задумался. В его мироощущении она как будто бы приходила, когда должно, и уходила так же, как истинный посланец и мистический проводник, и он следовал за ее призывом, не видя и не чувствуя ничего дурного. Скажи она сейчас: «нам нужно усмирить еще десяток таких же улиц» и Томас посчитал бы это правильным, и верным, и нужным.
   Однако, сделав первый шаг, юноша остановился и торопливо подобрал брошенную посуду, чтобы вернуть ее внизу на кухонное место. То, что этот дом может вскоре сгореть и это все будет тщетным и неважным, священник не рассуждал. Мыслей в нем после всего вообще как будто не осталось, и голова была наполнена пустотой и крепко прицепившимся долгом.
   - Извинитесь потом перед госпожой Рютберг за беспорядок… - попросил он Фредерику. – Надеюсь, с ее семейством всю будет хорошо.
   Томас нервно улыбнулся, и, выйдя на улицу, тут же попал под цепкие взгляды магов.
   - Мы ничего не взяли, - честно произнес он наперед всякого вопроса и зачем-то хлопнул себя по поясу. – Мне просто нужна была кафедра…

Мысли Томаса на несколько мгновений спутались и отяжелели, как после ночного бдения. Но он не придал этому значения, ведь день у него и правда выдался насыщенный.  И прежде, чем кто-то из магов ответил, Томас успел малодушно подумать, как было бы хорошо, если бы его сейчас забрали в городскую темницу и там заперли до самого утра, пока епископ не приступил бы к делам и не замолвил за него веского слова. Ведь иначе ему придется вновь отправиться на улицы вразумлять, утешать, помогать, а сил к этому юный священник не чувствовал. И стыдясь за это тут же мысленно раскаялся.
   - О, нет-нет! – отозвался он на вопрос капитана в следующий момент. – Разве разум тут властен над происходящим? Я взывал к этим отчаявшимся душам, и Господь образумил их! Они не желали истинного зла и отвратились от него! Господа и слово Его нужно благодарить.
   Томас подался вперед, складывая руки у груди, и запоздало припомнил, что его просили представиться.
  - Я Томас, служу при соборе Святого Франсиска. Волею Его я сегодня здесь и пожеланием Его Преосвященства, который назначил помогать при церкви отца Виргилия, после злополучного дня Святого Маурицио. Это здесь через пару улиц…
  Священник неопределенно махнул рукой и обернулся к молчаливой спутнице.
  - А это сестрица Фредерика! Баронесса фон… Баронесса.
   Томас запнулся, к стыду своему понимая, что не помнит всего длинного имени, какое назвала по-мужски одетая женщина. Он встретил ее сегодня впервые, понятия не имел, чем занималась она до этой встречи, чем занималась во время проповеди, и что думала делать после, но слепо чувствовал, что дурным человеком она не была и поручиться перед настороженными магами корпуса он обязан. Особенно при взгляде на ее изможденный вид.
  - Она целительница и помогает мне сегодня. Со всей самоотверженностью, со всей храбростью!