О, день святого Бенедикта ждали так же, как и первого весеннего потепления – в народе говорили, что Бенедикт на снег ссыт, и оттого он тает. На счёт процесса ссанья непосредственно давно почившим святым Армандо уверен не был, но вот в то, что снег в закоулках вустерских улочках давно оставил свой белый цвет, сомневаться не приходилось.

С первыми днями марта Вустер просыпался от зимней спячки, и городская площадь оживала, а в лужах отражались шатры, вывешенные полотнища и толпа. Ветер с реки был холоден, он щипал щеки, заставлял плотнее запахивать плащи и натягивать перчатки на руки, но никто не уходил -  ярмарка была первой в году, и пропустить её значило потерять половину всех возможных сплетен, событий и барыша.

Ряды тянулись от ратуши до старого фонтана с гербом герцога. Тут теснились ремесленники с простыми глиняными горшками, рядом — купцы из Кастилии, выставившие тяжёлые кувшины тёмного вина, пахнувшего вишней и дымом, плетёные корзины с оливками, золотистое масло в пузатых сосудах. Чуть дальше горели тканями ткацкие прилавки: шерсть айзенских мастерских, тяжёлый лен, а между ними — прочный и тонкий риарийский фустьян, что блестел гладкой поверхностью, словно сам впитал в себя южное солнце. На отдельном столике красовались изящные коробочки с сигуаэнским кружевом - лёгкие, словно паутина, и дорогие, как золото.

Дети носились по площади, не замечая ни стужи, ни грязи, визг их разносился далеко, когда они с разбега прыгали в лужи, обрызгивая прохожих. Торговцы кричали, перекрикивая друг друга, кто-то предлагал пряники с корицей, кто-то звал попробовать мёд, кто-то расхваливал кованые пряжки и серебряные украшения для упряжи.

Пахло дымом от костров и жареным луком от чанов с поджарками и кашами, кислым вином и быстро остывающим на холоде хлебом, Армандо успел перепробовать ровно всё, что предлагали для пробы торговцы, объелся сладким до липких губ, наслаждаясь свободой так явно, как будто на площади пахло не конским навозом вперемешку с лепешками, а не иначе как лучшими духами.

Площадь звенела музыкой. Скрипки и флейты перебивались барабанным боем, у шатра бродячих артистов акробаты прыгали через бочки, жонглёры ловко подбрасывали пылающие факелы, а толпа смеялась и хлопала в ладони. Чуть поодаль стояли тёмные палатки предсказателей, на их полотнищах виднелись звёзды и замысловатые символы, а внутри мерцал тусклый свет свечей, пахло сушёными травами и дымом. Любопытные горожане, пригнувшись, заходили туда, и выходили уже другие — взволнованные, задумчивые, а иногда злые, как черти. Армандо только что успел пронаблюдать, как из шатра высунула голову толстая, завернутая в яркие платки баба, и тут же с громкими криками кинулась на своего высокого, но тощего мужа, отомстить, видимо, за всё то, что ему напела предсказательница. Судя по фону, ментальной магии он не чувствовал никакой, шарлатаны в ярких одеждах, но бабе и этого хватило с головой.

Хех. Любопытство – не порок, а состояние души, отстояв очередь из нескольких горожан, переминающихся по холоду с ноги на ногу, но упорно не желающих пропускать такое развлечение, Армандо тоже откинул полог тёмно-синего шатра, расшитого жёлтыми звёздами и полумесяцами.

Внутри было почти тепло по сравнению с ветреной и сырой площадью, гипертрофированно било в нос травами, прополисом, маслами и воскурительными палочками с едким дымом. Свет свечей колебался на тканых стенах, за низким столом сидела женщина в тёмном платке, лицо её частично скрывала тень, частично ткань, и были видны только руки.

— Садись, — негромко сказала она, и Армандо опустился на табурет перед столом.
— Ты ищешь ответы, — внезапно начала она, не спрашивая. — Но ответы редко приносят утешение.
— Я же ещё ничего не спросил, – Армандо хмыкнул, разглядывая арсенал предсказательницы – карты, миска с водой, что-то связанное, что-то скрещенное, какая ересь, и в это верят люди? Чудовищная необразованность.
Предсказательница протянула ладонь над чашей с водой. Пламя свечи дрогнуло, и на поверхности как будто промелькнуло неясное отражение.
— Я вижу дорогу, — проговорила она, даже не взглянув на того, кто вошел. — Но она — раздвоена. Одна ведёт к славе и крови, другая — к тишине, но и к забвению. Ты думаешь, сможешь выбрать, но на деле путь выберет тебя.
Армандо фыркнул, почувствовав, как он тяжелого душного запаха закружилась голова. Не мудрено, что после таких витиеватых слов тётка чуть не пришибла своего мужа.
— Тогда скажи, какую дорогу мне выбрать? — спросил он, вскинув взгляд, будто пытаясь поймать её на неуверенности, но так и не увидел её глаз.

Предсказательница не сразу ответила. Она провела пальцем по краю латунной чаши, и тихий звон будто растаял в воздухе.

— Ты хочешь, чтобы я лишила тебя свободы, но ведь так уже было, разве ты хочешь повторения? — сказала она наконец, и Армандо вздрогнул, быстро оглядываясь, на миг показалось, что эта баба в платке по самые глаза следит за ним, и сейчас его схватят, но за пологом ровно так же шумела ярмарка, а предсказательница продолжала. — Дорога, названная мной, станет проклятием, ты всегда будешь винить мои слова, а не себя.
— Мне всё равно, — упрямо бросил он. — Скажи.
Женщина, наконец, подняла глаза посмотрела на него долгим, неподвижным взглядом.
— Выбери ту, где тяжелее идти. Там будет боль, там будут потери. Но только она приведёт тебя туда, где ты должен быть.

Подпись автора

Да, наверное, стоило на занятиях по геополитике и экономике в Академии слушать, а не задумчиво перебирать в голове, что именно заказать в трактире при следующем выходе в свет, то есть в ближайшую к Святой Анне деревню, потому что он явно пропустил что-то очень важное в экономике Айзена, ну или по крайней мере герцогства Вустершир. Может, тут копи золотые внезапно открылись, или на полях пшеница стала вместо ржи колоситься в два урожая? Свиньи зажирели на местрой траве, а коровы начали давать по два ведра молока каждая? Иначе как объяснить то, что богопослушные горожане и селяне выстроились после него в очередь у палатки, торопясь отдать туда свои деньги? Он герцог, и не такое может себе позволить, но чтобы нести свои, кровные, трудом заработанные шарлатанке даже без магического дара?

Предсказание было шаблонное, а его толкование - размытое. Такое можно каждому второму говорить, и каждый найдёт в этом что-то своё, благо, дорог и развилок в каждой жизни хватает, в какой лавке хлеба купить и какой сапог сегодня прохудится, правый или левый? Не ясно, конечно, что он сам ждал от этого... Какого-то ободряющего знака свыше? Подсказки, что он делает всё правильно? Как это мудро и профессионально от дипломированного мага и правителя огромного куска земли, браво, герцог Риарио! Получил? Послушал про кровь и дорогу? Ободрился?

На душе, хоть и не должно было, потому что логические доводы перевешивали разбивали в пух и прах любое слово этой ряженой гадалки, было всё равно как-то неприятно тоскливо. А тоску лучше всего разгонять вином, в такую погоду - горячим и приправленным мёдом и специями.
Такое на площади нашлось, и после двух чарок тоска заметно развеялась. Вино грело мозги и кровь, через лужи скакали дети, грозясь промочить и ноги, и штаны, на них орали матери, они же громкоголосо возмущались и по-змеиному шипели на перебравших горячего вина мужей, нищие попрошайничали и тянули за рукава и одежду, артисты орали и зазывали смотреть представления, которые "вот-вот начнутся", и всё никак не начинались, и всё это пахло такой свободой, что голова кружилась. Хотя не исключено, что это, всё таки, было вино.

Армандо шёл неторопливо, как подобает человеку знатного происхождения, не спеша и не таясь. Сапоги хлюпали по лужам, отсыревший плащ тянул за собой капли дождя, словно шлейф, лёгкое опьянение и шум ярмарочной площади делали мир мягче и теплее. Но где-то на границе слуха, между шарканьем ног толпы и выкриками торговцев, упорно звенело что-то ещё. Бубенцы.

Он обернулся раз — будто случайно, будто любуется горящими факелами и ярко освещёнными шатрами. Не показалось -  на противоположной стороне, у палатки с пряниками, маячил ряженый. То ли шут, то ли певец, один из тех, кто драли глотку бесталанно у каждой палатки. Одетый в лоскутное нечто, составленное из ромбов лиловых, фиолетовых и малиновых тонов, шаперон с бубенцами, которые и выдают его присутствие. Лицо измазано краской, белила кое-где потекли от сырости, чёрные линии растянулись, превратив улыбку в нечто двусмысленное, в руках лютня, стёртая на грифе, как будто ею действительно играют, а не носят для вида. Ни один ценящих свой инструмент музыкант в такую погоду его не вынесет без чехла, Армандо напрягся, исподволь чувствуя, как сжимается под ложечкой, но сам же фыркнул и отвернулся.

Ну да, конечно. Шпион, переодетый бродячим шутом, дальше что, лазутчики в костюмах танцующих медведей и тайные переговоры через пряничные домики? Он, очевидно, переоценил важность собственной персоны.

И всё же, когда он свернул на боковую улицу, чтобы проверить, тихий звон бубенцов снова послышался позади. Сначала — редкий, будто случайный. Потом — чуть ближе. Армандо замедлил шаг. Ряженый не прятался, не крался, просто шёл, будто случайный прохожий, будто и не за ним вовсе. Но шаги совпадали с его ритмом слишком уж точно.

Он ускорился. Бубенцы тоже.

Он внезапно остановился. Бубенцы замерли.

Толпа редела по мере того, как улицы уводили его от центральной площади. Здесь уже не было артистов, только редкие факелы, мокрые камни мостовой и запах сырости. Армандо ощутил, как остатки вина в крови сменяются лёгким холодком.

- Ты! - наконец, не выдержал он, разворачиваясь так резко, что край мокрого плаща хлестнул по сапогам. - Чего тебе нужно? - он сделала несколько быстрых шагов, нагоняя ряженого сам.

Подпись автора