Все идеи Л`ианора были по-своему прекрасны. Как и дикие розы: красивые, живучие, но с занозой в каждом прикосновении. Брат умел вдохновить — на глупость, на дерзость, на безрассудство. Особенно если ночь была тёплой, стража у ворот дремала, а в воздухе витала иллюзия свободы. Сбежать из дворца? Разумеется. До первого дозора, в лучшем случае — до второго. Потом всё как по нотам: строгие лица, сводка о проступке, кивок короля — и методичный урок, после которого не хотелось ничего, кроме тишины и забвения.

И`ньяру никогда не винил Л`ианора. Всё это действительно было прекрасно. И ужасно.

А утром начиналась обычная песня. Сначала урок. Потом ещё один. И ещё — как лопаты, которыми вкапывают в тебя магию, пока та не расползётся по костям. Если формула не складывалась, если чары расплывались — по-новой. Без жалости. И без обеда. Потому что, по мнению их наставников, голод — лучший союзник ума. Сытый принц мечтает, а не учится.

После — тренировки. Прогулка по дуэли: Л`ианор, как хищник, срывающийся с цепи, и он, И`ньяру, методично осваивающий искусство приземления. В пыль, в грязь, в холод. Меч — не пел в его руках, он скрипел. Зато пальцы знали тонкость рун, точность интонаций. Один брат рвал, другой штопал. Прекрасная дуальность. Почти поэма.

Наставники пытались найти золотую середину. Ах, как старались. Словно между огнём и льдом можно отстроить храм. Бесполезно. Они были слишком разными, чтобы делить одну судьбу. И слишком похожими, чтобы не мешать друг другу дышать.

Он не завидовал Л`ианору. Почти. Не потому что был выше. А потому что зависть — глупая роскошь. А И`ньяру с детства учился жить без роскоши.

— Глупая затея, — сказал он вслух, даже не пытаясь смягчить суждение.

Стоял, прислонившись к растрескавшемуся стволу дерева, будто искал у него опоры. Руки скрестил на груди, взгляд поднял вверх — насмешливый, но напряжённый. Высоты И`ньяру не боялся. Он просто не любил падать. Особенно — зря. Боль он переносил стойко, с тем же упрямым презрением, с каким держал оборону на тренировочном плацу, пока старший брат резался с наставниками, как с личными демонами.

Л`ианора невозможно было отговорить. Его идеи всегда были смесью романтики и безрассудства, как у юных смертных поэтов, которым подмешали в кровь немного божественного безумия. Единственный, кто мог усмирить это — король А`суа, да и то не словами. Смехом. Объятием. Тенью одобрения, за которую оба брата гонялись как за солнечным зайчиком.

И`ньяру не вздыхал, не жаловался. Просто сцепил зубы и начал подниматься. Двигался медленно, но гибко — как змей, не рождённый для лазания по ветвям, но умеющий подстраиваться. Он следил, чтобы не порвать кружевную манжету, чтобы не зацепиться, чтобы не выдать раздражения. Когда ветка хлестнула по лбу, цокнул языком — тихо, сдержанно. Усаживаться не стал. Просто прислонился к стволу, будто готов был в любой момент скатиться обратно вниз.

— Ты — король всех пернатых, Ли, — буркнул он, скользнув взглядом по ворону. — Они чувствуют в тебе родственную вольность.

Орехи из кармана он всё же достал, будто выкуп платил за чью-то мечту. Неохотно, но молча. Гордость у И`ньяру была не показной — просто глубокой и колючей, как корень под снегом. Он знал, что брат сейчас витает — между ветром, листьями, своими фантазиями, как будто пытается замедлить ход времени и выпросить у неба ещё немного детства. И пусть это казалось наивным — завидовал.

Он сам не умел мечтать так. Его воображение шло в ином направлении: по страницам старых трактатов, по схемам власти, по логике древних войн. Он не представлял себя героем — предпочитал думать, кем герои становятся, и кому приносят победу. Его не волновали дамы сердца, поэзия и сны. Он предпочитал молчание, цифры и расчёт. Сердечные игры оставались Л`ианору — как свет, как тепло. Но всегда находились те, кто заглядывал в холодные глаза младшего принца и видел в них загадку. А может, просто ошибались.

Среди эльфиек, конечно, всегда в фаворе был Л`ианор. Он смеялся легко, трогал руки чуть дольше, чем позволяли приличия, и выглядел как ожившая баллада — с золотыми ресницами и мягкой походкой, будто бы ветер его носил, а не ноги. Девушки тянулись к нему, как к свету, и сами не замечали, как становились пугливыми мотыльками, готовыми сгореть за взгляд.

А И`ньяру… И`ньяру не тянуло к свету. Он не искал утешения в чьих-либо объятиях, и особенно — в женских. Не потому что считал это лишним или недостойным, просто не интересовало. Он был слишком занят наблюдением. Слишком рано начал задаваться вопросами, которые другие считали ненужными. Слишком часто замечал, как быстро тает интерес, если не отвечать взаимностью.

И всё же — находились и такие, кто видел в его отстранённости не холод, а глубину. Кто путал молчание с загадкой. Кто надеялся, что ледяной взгляд — это просто броня, которую можно растопить. Они писали ему письма. Забывали перчатки нарочно. Подсовывали тонкие записки между страниц учебников по магии. А он складывал всё это в одну из своих шкатулок и не читал. Не потому что презирал — просто не верил. Ни в девичьи грёзы, ни в вечную привязанность, ни в то, что кто-то сможет пройти туда, куда он сам ещё не осмеливался заглядывать.

Внизу зашуршали шаги. Точно вкрадчивый змей скользил меж листвы — не торопясь, но неумолимо. Следом раздался оклик. Голос мягкий, почти бархатный, с тёплой ноткой, которую почему-то хотелось постирать кипятком. И`ньяру вздрогнул — не от страха, от привычки. Отточенное на сотнях репетиций движение: приготовиться к спуску, задержать дыхание, дождаться момента.

Он не шелохнулся.

Наблюдал. Лорд Аспитис поднимался по склону, как тень из старой легенды, неспешно, с достоинством того, кто знает: ему всё равно подчинятся. Л`ианор напрягся, плечи его вздрогнули — чуть, но И`ньяру заметил. Ли всегда реагировал на этого человека как животное на хозяина, которого любит, но боится.

— Ты боишься. Не Аспитиса - себя, — тихо бросил И`ньяру, не оборачиваясь. — Сбегать — не выход. Даже если ты надеешься, что отец этого не заметит.

В его голосе не было яда, но было что-то более опасное — прямота. Чистая, ровная, без всякой ласки. Как лезвие, только выточенное для внутренней работы.

Он не ждал ответа. Просто начал спускаться. Аккуратно, методично, почти грациозно. Спрыгнул с последней ветви, приземлился перед Аспитисом. Плечи расправлены. Листья в волосах. Один — липкий, зелёный — застрял за ухом, и он, не торопясь, вытянул его двумя пальцами. Поклонился. Без лишнего трепета.

— Учитель.

Наверху шуршал Ли. Как всегда, недоволен. Как всегда, нерешителен. И`ньяру не смотрел вверх. Он знал, как это выглядит: старший брат — горящий факел, уязвимый к ветру. Младший — тихий клинок. Слишком рано заточенный, слишком рано вставший на грань.

Он не собирался убегать. Не потому что был послушен. А потому что история, которую рассказывал Аспитис вчера, оборвалась на самом интересном месте — в тот миг, когда Та`нсалир, дед их обоих, поднялся на трон. Там было золото. Там был огонь. Там было понимание того, каким может быть правление — не по любви, а по расчёту.

Пропустить такое было бы не просто глупо. Бессмысленно. А И`ньяру не любил бессмысленного. Даже в играх.

Отредактировано Inyaru (2025-06-12 01:45:28)

Подпись автора

Молитесь, чтобы я был зол. Во гневе я ещё держу себя в руках.