Побывав на волосок чего-то в разы хуже смерти, начинаешь ценить собственную жизнь с особым усердием: со всеми её достоинствами и недостатками, трудностями и невзгодами, лелея счастливые моменты и зализывая раны поражений – быть живым, ощущать себя подвластным голосу собственного рассудка было истинным счастьем. Герцог Вустерский знал о том как никто другой.

Оставив позади ощетинившийся обороной Отмар, проклиная непогоду и изредка сетуя на то, что лишился лекаря и друга, Генрих Мортимер старался в своем путешествии не мешкать: не сидел подолгу на месте, праздности предпочел осторожность, выезжал затемно и останавливался на постой лишь под ночь. Всё это так или иначе дало свои плоды: корона короля мертвых успешно добралась до столицы Айзена. Не без происшествий: на одном постоялом дворе пришлось полночи отбиваться от наседавших со всех сторон поднятых некромантом мертвецов; в один из вечеров Барга, ещё не покинувший отряд герцога на поиски Невены, голыми руками придушил подобравшегося к покоям герцога лазутчика. С пленными не везло: войска у Тотенвальда были чересчур неразговорчивы и смердели падалью.

Путешествие отняло немало сил: физических и духовных. Ближе к завершению Генрих матерился грязнее портовых грузчиков, зарос колючей щетиной до самых глаз, был растрепан, хмур и настроением походил на пропавшего без вести принца Лорана в самом своем дурном расположении: такой не просто пошлет, а самостоятельно проводит в назначенное место и лично приведет приговор в исполнение.

Въехав в столицу по утру, герцог отказался от посещения дома удовольствий, что заставляло его окружение тревожно перешептываться. Посетив местные купальни, чтобы отбить от тела запах дороги и тяжкий смрад лошадиного пота, отказался Генрих и от помощи пригожих девушек, что славились нравом покладистым и удивительной гибкостью. Герцог Вустерский, казалось, ни капли не походил на себя прежнего. Словно что-то сломалось в Отмаре, надтреснулось без шанса на восстановление. Уж впору задуматься: не возжелает ли нынешний глава магического корпуса покаяться в прегрешениях, вознести молитвы Всевышнему и постричься в монахи, отказавшись от прежней блудной жизни?

Вопрос стоял ребром, а предстоящая встреча с Его Святейшеством не сулила ничего доброго. Догадываясь о том, что письмо Одмунда фон Бьерна могло как отправить его на плаху, так и даровать герцогу помилование, Генрих не спешил разбрасываться словами попусту. Как и зарекаться. Аудиенция могла пойти не так, как желал Мортимер, а недавняя виктория могла быть перевернута как досадное поражение. Что же трофей, так о его цене лишь предстояло догадываться.

Не минул полдень, как отмытый и коротко выбритый герцог, голодный и раздосадованный затяжным путешествием, ступил за порог святой обители, нижайше и смиренно дожидаясь самого святого, по мнению ныне живущих и слепо верующих, человека во всем Айзене. И сердце герцога того и гляди норовило сбиться с такта. Окованный сталью короб, что герцог крепко-накрепко держал в руках, был спасением всего мира.
Или его погибелью.