Боль прошила руку: как молния проникла в пальцы и выскочила из локтя. Вельмитор одернул ее и крепко сжал пальцы в кулак; поморщился.
— Ваша милость! – воскликнул старик Тито и бросился было к хозяину, но тот остановил его.
— Все в порядке.
Ладонь свело судорогой. Заслоняя лежащий на красном бархате кубок, Вельмитор скрыл от старины Тито свет вспыхнувшей на его венце руны. Вот уж чего не ожидал он от подарка Сальваторе, так это проявления истинной магии. Разжимая пальцы, он увидел, как в самом центре ладони расплывается черный, похожий на чернильную кляксу потек.
— Все в порядке.
Пальцы вновь собрались в кулак.

Спустя месяц

Сальваторе откупился от него этой вещицей за партию руды – древняя реликвия, которая чудом оказалась в семье и бережно хранилась несколько поколений. С его слов конечно! Разумнее было взять золотом, но стоило Вельмитору увидеть кубок – он возжелал его! Прожив две сотни лет под личиной человека, он так и не смог избавиться от привычки вожделеть сокровищ, и когда крышка ларца открылась, Вельмитор уже представил, как спрячет этот кубок в своей пещере.
Ох, знал бы глупец Сальваторе, что проклятой чашей можно поразить даже дракона, просил бы за нее больше, чем двести кастильских квинталов бурого железняка. Но Сальваторе этого не знал. Оказалось, что об этом кубке вообще мало кому было известно – за месяц поисков Вельмитор так и не смог найти ничего хоть сколько-нибудь существенного, что могло бы пролить свет на его магическую природу и помочь исцелить пораженную «скверной» руку.
Уже отходя ко сну – теперь он спал больше обычного, – Вельмитор с недовольством и раздражением думал, что, возможно, придется поклониться эльфам. Он высокомерно считал себя существом богоподобным, стоящим на несколько порядков выше не только людей, но и жителей Эльвендора. Но подыхать в столь юном возрасте от какой-то неведомой хвори – не исключено, что этими проклятыми эльфами и созданной, – ему тоже не хотелось. Засыпал он сердитым – правая рука неприятно ныла, – а проснулся задолго до рассвета. Потный, дрожащий и немного безумный.
Черные жилы пульсировали, зараза не просто распространялась – она бушевала внутри его тела, рвалась куда-то, и Вельмитора начало одолевать несвойственное ему волнение. Нужно было ехать. Теперь он ясно понимал, что где-то есть место, способное если не исцелить его, то хотя бы раскрыть природу болезни. И это казалось агонией больного безумца. Но никто в замке не осмеливался противиться воле барона – немногочисленные службы Николаса фон Гизингера начали готовиться к путешествию.

Пригород Рочестера

Это заняло больше времени, чем он полагал. При том, что Вельмитор явственно ощущал, как «скверна» к чему-то взывает, она не подкидывала ему ни видений, ни указаний. Он следовал по внутреннему наитию, которое время от времени и ему самому казалось фантазиями воспаленного сознания. Потому и маршрут был извилистым и неясным.
Сначала они отправились в Искию, затем перебрались в Вустершир и несколько дней пробыли в маленькой деревне на границе, отчего-то избегая крупных городов и крепких замковых стен. Очередной мятежный сон и легкая лихорадка потянули Вельмитора в Сигуаэнса, где всюду мерещился запах тухлой рыбы и никак не получалось решить куда ехать дальше – в Альтамиру или Рочестер.
Как ни странно с выбором помог Корвус:
— На Эрбо даже зимой открыто судоходство – по ней будет легче добраться до Рочестера, а если там ничего не найдется, спустимся ниже – в Альтамиру.
План был разумный, но Вельмитору не хотелось несколько дней плыть по пахучей – казалось, запах мерещился только ему, – зимней реке. Несмотря на то, что движение к цели приносило ему облегчение, барон был постоянно раздражен, более резок, чем обычно, и совершенно нетерпим к бытовым неудобствам. И все же с доводами Корвуса пришлось согласиться.
Уже на границе с Вустерширом, – проделав чуть больше половины пути, – он понял, что движутся они в верном направлении. Зов «скверны» стал более ощутимым, путь открывался взору более ясно. А в самом Рочестере Вельмитор окончательно утвердился в том, что цель его близка.
— Останься здесь. Я сам переговорю с аббатисой, – коротко бросил барон фон Гизингер, покидая экипаж, на котором они с Корвусом приехали.
Впрочем, Корвус и не горел желанием общаться с божьими сестрами – к богам, религии и церкви он относился с еще меньшим пиететом, чем его господин.
«Костры инквизиции по тебе плачут», – уловив мысли Корвуса, ментально заметил Вельмитор.
«Пускай церковь об этом сначала прознает».
— Барон Николас фон Гизингер, – представился он, войдя в по-зимнему скучный садик на территории старинного аббатства. – Прошу аудиенции аббатисы. По срочному делу.
Николаса провели в келью, где его и встретила аббатиса – женщина с мудрым, вкрадчивым взглядом. За спиной у нее стоял открытый шкаф с любопытными книгами, и было видно, что женщина хорошо образована, возможно, некогда принадлежала к дворянскому роду. Но подробностями ее жизни барон не озаботится. История этих святых земель поначалу его также не заинтересовала.
Оказалось, что аббатство выращивало тюльпаны. Оно стояло на небольшом отдалении от города, имело обширную территорию, которая обрабатывалась монахинями и прихожанами, пожелавших трутничать за еду и во славу Господа. Благодаря оборотистому характеру аббатисы, монастырь присоединился к «тюльпановой лихорадке», на чем немало заработал и местами поправил ветхие постройки, возведенные здесь в различные время – какие-то, как ходила молва, едва ли не тысячу лет назад. Сезон тюльпанов еще не начался, но некоторые дураки заранее покупали еще даже не выросшие луковицы, надеясь на удачу и возможность затем реализовать на аукционе редкий сорт за немыслимые деньги. И аббатиса решила, что барон фон Гизингер был привлечен в монастырь желанием «купить воздух», как многие до него.
— Нет, тюльпаны меня не интересуют, – он поерзал на неудобном деревянном кресле, от которого зад немел сильнее, чем от армейского седла, и перевел взгляд на стол, за которым сидела и смотрела на него пронзительными голубыми глазами аббатиса. – Я, как вы могли заметить, болен, – бледность лица и легкая испарина на лбу выдавали его, – и слышал, что в вашем монастыре есть чудодейственная реликвия. Хочу на нее взглянуть.
Аббатиса молчала. Смотрела внимательно.
Не желая быть объектом изучения какой-то там человеческой женщины, Вельмитор – Николас фон Гизингер, – подался вперед и положил на стол мешочек с монетами. Еще на пороге кельи аббатиса заметила, что правая рука мужчины скрыта перчаткой, а левая – нет. Сейчас же это еще сильнее бросилось в глаза.
— Неудобства я компенсирую.
Чего только не посулишь чтобы не умереть. И посулы Николаса все же открыли ему двери к реликвиям – или псевдореликвиям, – достопочтенного аббатства.
До небольшой, слегка обветшалой церкви на окраине монастыря, его проводила молчаливая монахиня. Когда она открыла перед бароном дверь, он почувствовал: вот оно! Он вошел внутрь. Двери закрылись. Волнение и пульсация в руке усилились настолько, что скользя взглядом по церковному алтарю, покрывающим стену фрескам – легендарный Отто на них бесконечное множество раз убивал дракона, – колоннам и пространству нефа, он не сразу заметил, что в церкви есть еще кто-то помимо него. Взгляд наконец-то выхватил из общего убранства женскую фигуру. Она была помехой.
К женщинам Вельмитор всегда старался относиться лояльно, но сейчас был не в том состоянии чтобы лишний раз миндальничать.
— Мне нужно побыть одному. Ступайте на улицу, фро.
Он смотрел через ее плечо – позади женщины, на тусклой, выцветшей фреске Вельмитор приметил предмет, походивший на его злополучный кубок.
— Я жду, – чуть менее любезным тоном поторопил он, продолжая оглядываться по сторонам и внимательнее присматриваться к церковным фрескам. Не было понятно откуда исходит зов. Словно бы отовсюду.

Подпись автора

• Хронология

Переводя взгляд с фресок на алтарь и обратно, Вельмитор почти уже и забыл о присутствии женщины – решил, что слов его вполне достаточно, – но та не ушла и даже заговорила. Кажется, вознамерилась дерзить и вступить в перебранку, ничуть не подозревая, что этот, без сомнения, благородный харр может перекусить ее пополам. И раздражение на лице Вельмитора отобразилось сразу же: меж бровей залегла суровая складка, а губы сначала сжались тонкой нитью, а затем дернулись в косой усмешке. В сердце его в этот момент не было ни капли милосердия ни к человечеству, ни конкретно к этой женщине – для него было очевидно смести ее в сторону, не заботясь о дальнейшей судьбе, – но от необдуманных действий и нелицеприятного применения насилия его удержали ее следующие слова.
«Магичка», – подумал Вельмитор и насторожился.
Мало того, что их братия теперь всячески покрывалась и одобрялась церковью, они еще и имели в руках оружие, способное ему – Вельмитору, – навредить. Нет, он конечно спалил бы их всех даже не раздумывая, но находясь в форме человека, он был просто человеком – не ровня тому, кто подчинил себе магию. Надо ли говорить, что таких людей Вельмитор недолюбливал еще больше и старался избегать, ведь никогда не знаешь пожелает ли этот человек порыться у тебя в голове, затыкает ледяными кольями или просто выпьет досуха, оборвав жизнь.
Вельмитор замер. Замер так, как останавливается и готовится к прыжку хищное животное. Пусть только даст ему повод…
— Николас фон Гизингер, – почти сквозь зубы процедил Вельмитор. Он намеренно не назвал титула и подданства. – А как Ваше имя? Кто Вы?
Девица даже не прикоснулась к нему, но узнала и о болезни, и о ее природе.
«Целитель?» – задумался он и присмотрелся внимательнее.
Корвус предлагал обратиться за помощью к магам, но Вельмитор не привык болеть – долгое время он надеялся, что драконья кровь нейтрализует «скверну», – и не доверял людям с магической силой. И тем не менее.
— Проклятие наложено с помощью  магического артефакта. Эльфийского, как вы и предположили. Но в следующий раз лучше не прикасаться к человеку без позволения. Вдруг он не хочет, чтобы незнакомцы знали о его состоянии, – последнее было сказано с очередной кривой усмешкой.
Впрочем, улыбка быстро сошла с бледного лица Николаса фон Гизингера – черная кровь запульсировала так сильно, словно он сунул руку в дробилку для руды и вот-вот ее лишится, хотя внешне барон себя не выдавал: лишь громче выдохнул и сжал плечи. Но зато теперь он совершенно очевидно понял, что ему нужно.
— Я сам знаю, как справиться с проклятием, – отмахнулся он от фро и двинулся с места.
Поначалу могло показаться, что он устремился к ней, но Вельмитора привлекла кафедра, где были размещены человеческие кости – сочлененные фаланги, держащиеся буквально на соплях, а на них перстень. Вот что вытащило его из замка и заставило проделать весь этот путь. Вельмитор посмотрел на перстень с лихорадочным блеском в глазах, протянул раненную руку, но вдруг остановился. Он ещё слишком хорошо помнил, как последний раз прикоснулся к магической вещичке. И пусть святые девы, наверняка, уже бесчисленное множество раз общупали перстень – стирая пыль или просто любуясь, – он не был до конца уверен, что эта вещь безопасна. На того же Сальваторе кубок тоже не действовал. Вдруг эта магия работает только на драконах? Эльфы слишком коварны.
Вельмитор убрал руку от реликвии, но уступать место у кафедры не стал. Покосился на женщину.
— Изволите предложить, как этой вещью пользоваться? – прозвучало хоть и надменно, но без иронии.

Отредактировано Velmitor (2025-06-15 10:30:38)

Подпись автора

• Хронология

- О, я полагала, вы задели меня намеренно, харр фон Гизингер, но лишь потому что это отвлекает вас от вашего страдания.

Так вернувшиеся с войны калеки, не обнаружив для себя места в мирной жизни, где не очень-то попляшешь без ноги или руки – ни на коня, ни за плуг – находят себе место в кабаках, а после, когда горячительное ослабит в них стремление не обронить честь ветерана, пеняют разносчицам харча или поддевают костылем бродячих собак, срывая бессильную печаль об утраченном.

Корпус отсылал целителей помогать в богадельни, и по грязным узким улицам Фрайбурга она находилась, а виды там бывали неприглядные, и научилась закрывать на людское горе глаза, милосердно, но неравнодушно. Однако помочь можно лишь тем, кто способен признать свою слабость и открыться в просьбе. Никакая помощь не может быть оказана или принята насильно. А потому исцелять боль чужака она не спешила, хотя это не заняло бы слишком много времени и не стоило бы слишком много усилий. Это помощь, за которую платят дорого, полученная бесплатно она не ценится и не хранится с той бережностью, с которой стоило бы беречь свое здоровье.

Фрида, привыкшая не принимать к сердцу все дурное, что можно услышать от людей, стоит выбраться из материнской утробы, и выпестованная военной дрессурой, где каждое благоволение приходилось жестоко заслужить, наслушавшаяся жутких историй в разоренных покойниками деревнях, не подумала бы, что знакомство не заладилось, оставаясь участливо вежливой к каждому, кто не занимал дольше случайно встречи. Лишь ласково поклонилась поданной реликвии, хотя мертвые останки ее ничем не пугали. У каждого целителя есть свое кладбище, разной степени разложения, а корпус, пусть это и не было принято афишировать, позволял выбирать покойников из свеженайденных в городских канавах, чтобы изучать их строение, а теперь и для того, чтобы паладины могли тренироваться в своем ремесле.

- Благодарю.
Темная пелена за окнами потянулась сквозь щели запахом дыма. Эхо шагов каталось под сводом храма, расписанного ангельским воинством. Эти шаги были шире и как будто бы тяжелее. Фрида обернулась на голос, давящей властной нотой вжимавший ее в кафедру, и встретила ясные синие глаза, такие пронзительные и жесткие, точно взгляд их крюками рвал из нее нутро, дернул ее к себе и удержал. Магичке потребовалось ощутимое и осознанное усилие - на которое человек неподготовленный способен нечасто, - чтобы поднять в себе волну упрямого сопротивления, обозначившего лаконичное «нет» коротко вздернутым подбородком, точно она все еще намеревалась смотреть на незнакомца сверху вниз, скольких бы сил это не стоило, выдерживая чужую раскатистую волю, как удерживает сцепка шпаг агрессивный выпад. Но точно так же вскидывают голову, норовя схватить последний воздух, когда чужая жесткая ладонь ломает гортань.

Отчего-то шелест святых мощей, брошенных к пыльным сапогам, попирающим церковные плиты, словно кость бродячей собаке, отозвался в ней неисповедимой тоской и грубинной виной перед покойным.

Помешкав, она вдруг поняла, что это ее шанс испытать силу перстня на чужаке, еще более неприятном, чем первый, и не имения никого представления, как именно сработает артефакт, направила силу через золото так, как прежде делала это над ранами раскрытой ладонью, на этот раз тщательно ограждая себя от воздействия, но не успела понять, каков же был результат, пойманная бароном.

Фрида развернулась и бросилась прочь, влекомая хозяйской хваткой на запястье, не умея сейчас понять, от чего не слишком галантный харр фон Гизингер попросту не отберет перстень. С такого станется … Однако с помощью в отличии от барона не спорила. Лишь дурно успевая за ним и путаясь в юбках, кинулась за дверь, а оттуда уже, не оглядываясь, юркнула в стужу открытой галереи. Аббатство горело. Полыхали соломенные крыши сараев и деревянных построек, метались в полыми и дыму монашки и паломники, отчаянно ржали лошади, не то отвязанные, не то сумевшие бежать из прогорающих стоил.

- Астрид! Астр.. – не сумев поймать неседланную свою кобылу, Фрида лишь увернулась, когда ты промчала мимо, и замедлила в ней биение оголтелого сердца. Перепуганная лошадка поумерила прыть, запыхалась и пошла шагом, скованная магической тяжестью в непослушных мышцах. Запрыгнув на спину – без седла обращаться с одуревшей от боли тварью было трудно, но в Академии учили хорошо – Фрида направила ее коленями и чуть отпустила сердце, торопя прочь из горящего аббатства за помощью в ближайшую деревню. Приникнув к крепкой лошадиной шее, она мысленным взором искала ожоги или ссадины, оно медлить из-за этого не намеревалась.
- Пошла!

Отредактировано Frederica von Schulten (2025-06-16 19:13:57)

Женщина путалась в юбках, но бежала ретиво – из-под подола сверкали подошвы ее обуви. Друг за другим они пересекли галерею и выбежали в сад, которым сам Вельмитор совсем недавно проследовал к церкви, в компании молчаливый монахини. Не сговариваясь, они бросились напрямую, торопясь быстрее выскочить во двор и добраться до лошадей; беспощадно вытоптали грядку с еще даже не проросшими, но уже кем-то приобретенными тюльпанами. Следуя за Фридой, Вельмитор придержал ту за локоть, грубовато помогая перемахнуть через по-зимнему голый, но все такой же колючий, розовый куст; дернул за подол ее платья, вырывая его из колкого плена, а когда они наконец выскочили на полный суеты и криков двор, обхватил за талию и рванул в сторону – вытаскивая из-под копыт.
«Слишком рано решили издохнуть, фро. Повремените», – со спины, прямо через затылок, едкое ментальное обращение достигло ее разума. Правая рука, лежавшая под грудью женщины ощутимо пульсировала – как будто сердце Николаса фон Гизингера билось не в груди, а в ладони; у нее на животе.
Он убрал руку и подсадил Фриду на ту самую лошадь, которая волшебным образом успокоилась, перестала неистово ржать и неестественно замедлила шаг, позволяя приблизиться.
«Сбереги кольцо, – Вельмитор вновь мысленно приказал Фриде. В этой какофонии звуков он краем уха уловил звериное рычание. И это был плохой, очень плохой знак. – Я найду тебя!»
Он хлопнул лошадь по заду, и та припустила вперед, унося на себе и фро Фриду, и перстень Отто.
«Корвус…» – позвал Вельмитор, но в тот же миг был сбит с ног и отброшен в сторону. Словно мешком внезапно ударили.
Мешком из плоти, костей и скользких кишок.
Кровь из разорванного тела забрызгала Вельмитору лицо, залила шею – испачкался шейный платок. Она пропиталась сквозь сюртук и рубаху, отчего на груди стало как-то неприятно липко и тепло. Но больше всего, конечно, будоражил запах крови. И стремительное буйство всего происходящего.
Когда Вельмитор скинул с себя половинку человека и поднялся на ноги, первое на что он бросил взгляд, продравшись сквозь едкий дым, была неестественно завернувшая вбок лошадь, каким-то чудом избежавшая столкновения.
С медведем!
И уже тут Вельмитору многое стало понятно.
В пылу отчаянного азарта его не смутила ни проступившая на лбу испарина, ни дрожь в руке, ни то, что ему – раненому и измученному, – придется бросить вызов грозному собрату, чье тело огромным клубком разворачивалось, снося каменный забор аббатства, за которым отчаянная Фрида пыталась спастись сама и спасти его кольцо.
Дым пожара заполонил уже всю округу, а потому добавившаяся в дымные облака струя черного тумана – стремительно растущая, поднимающаяся выше и приобретающая конкретные очертания, – могла показаться знаком, что наконец-то занялся огнем сырой амбар. Но постройка все еще противостояла огню, а на куполе главного монастырского храма, сползая к краю и склоняя вниз шипастую серую голову, воплотился второй дракон.
«Это мое кольцо! Его хозяин я – ВЕЛЬМИТОР!» – с яростью бушующей вокруг стихии, сообщил он своему противнику и выдохнул столп пламени. Не потому, что планировал сжечь им дракона, а с инстинктивным желанием выпустить из себя весь накопившийся за это время гнев.
Огонь хлынул вниз с силой бьющего в герцогских садах фонтана – мощная струя тягучего, жидкого пламени, не щадящего никого. А когда пасть дракона захлопнулась, он с проворством огромной серой кошки, полез выше и, что есть силы оттолкнувшись задними лапами от каменного свода, поднялся в воздух. Сквозь крики и огонь вниз полетели куски осыпающегося купола.
В глазах испуганных людей он выглядел ужасно и великолепно одновременно. «Скверна», поразившая Вельмитора, в теле дракона внешне себя никак не проявляла – его правое крыло было таким же однородно-серым, отдающим тусклым стальным блеском, –  но поднимаясь вверх, он хлопнул им дважды, дав небольшой крен, который быстро исправил. Слабость в пораженной конечности он чувствовал, но был опьянен свободой, близостью огня, запахом крови и другого дракона. В легендах, ходивших о драконьих всадниках, те разделяли разум со зверем, уравновешивая хищную, жаждущую разрушений натуру, но никакого всадника на спине Вельмитора не было. Были только отголоски Драконьих островов, где дети крови и огня боролись за самок и территорию друг с другом, как настоящие звери.
Издав пронзительный, скрежещущий крик – хоть черный дракон и так его прекрасно видел, – Вельмитор устремился вниз, чтобы спикировать прямо на своего противника. Нужно было только не упустить момент, когда Черный поменяет траекторию, чтобы успеть извернуться и ударить того лапами, щелкнуть пастью и хватануть за крыло, шею или хоть бы хвост – что окажется ближе.

Подпись автора

• Хронология

Смог, гарь и опасность пахнули ему в морду. Тот самый жженый, горячий воздух, который щекочет ноздри, когда сам выдыхаешь пламя. Вельмитор тут же вильнул в сторону и развернул длинное, чешуйчатое тело боком, чтобы уйти с первоначальной траектории полета – был уверен, что сейчас из дыма и копоти вынырнет его противник.
И он вынырнул. Большой. Сильный. И злой.
Удар мощной грудью огромного Черного пришелся в брюшину. И пускай предусмотрительный маневр позволил частично уклониться, – задело  лишь «по касательной», – Вельмитор этот удар почувствовал; мощь противника осознал и даже на пару секунд вновь дал крен вправо, будто проваливаясь в воздухе вниз. Впрочем, в этот раз нарушение баланса в полете лишь сыграло ему на руку, став неожиданным и для противника.
Их сшибка в воздухе произошла слишком быстро, чтобы успеть как следует зацепить друг друга зубами или мощными лапами, хотя Черный и попытался хватануть его за плечо или шею. Вельмитор и вовсе лишь  напоследок клацнул зубами чтобы поймать и откусить кончик чужого хвоста, но унизительно получил шипастой стрелкой по морде. Не больно, но самолюбие такой финт – случайный или намеренный? – задел знатно. Изогнув шею, он коротко дыхнул огнем, объявив тем самым свое недовольство, но разворачиваться и гнаться за Черным не стал – он выровнялся и полетел вверх, ускоряясь и стремительно набирая высоту.
«Корвус, убирайся отсюда. Жди меня на море, в устье Эрбо», – успел приказать Вельмитор, прежде, чем в его разум ворвался голос Черного.
Серые крылья ловил воздушные потоки, Вельмитор взмахивал ими сколько хватало сил; нервы щекотало ощущение опасности и стремительный погони. То драгоценное время небольшой форы, что ему чудом удалось вырвать, совсем скоро будет утрачено из-за проклятой «скверны», отравившей крыло. Но сдаваться Вельмитор не планировал.
«У меня нет цели драться с тобой, но отступиться – все равно, что потерять жизнь, – темно-серые крылья с силой ударяли по воздуху; мысль, посланная Черному звучала резко. Вельмитор был серьезен и решителен. – Я не отступлю».
Всего лишь за несколько мгновений далеко внизу осталось аббатство с мудрой аббатисой – почему-то он наделяся, что она жива, – молчаливой монахиней и проклятыми тюльпанами, которым теперь суждено было прорасти сквозь пепел. Вкладывая все силы в полет, Вельмитор поднялся так высоко, что наконец-то смог нырнуть в спасительные облака. Он лег на одно крыло и плавно, чтобы не выдать себя, парил в седой хмари, нависшей над Рочестером.
«Кто ты, собрат? Откуда и зачем пришел сюда?» – голос Вельмитора, раздавшийся в голове Черного, был холодно-спокойным.  Он старался выследить своего противника и, если разговор их не сложится, думал напасть на того внезапно.
Облака поодаль зашевелились. Вельмитору показалось, что под ним скользнула крупная тень.

Отредактировано Velmitor (2025-07-06 17:09:11)

Подпись автора

• Хронология

Собрат не был готов к диалогу. Совсем. Вельмитор чувствовал, что в Черном кипит всепоглощающая ярость, а еще – его речь казалась ему чрезмерно пафосной и устаревшей. В нем можно было угадать дракона, который прожил на белом свете уже много сотен лет – увеличился в массе и закостенел речью. У Вельмитора с ним – как и со многими другими драконами, – было мало общего, и если Черный решительно не шел на контакт, то и он готов был пойти тем же путем – дорогой огня и крови.
Увы, его расчет оказался неверным – противник не прятался в облаках под ним, – но в дело вновь вступила удача и Вельмитор вильнул вниз как раз в тот момент, когда Черный решил напасть. Коварно. Сбоку.
«Мне тоже нужно кольцо! – рыкнул Вельмитор. – Я не отдам!»
Они сошлись в небе, кружа и гоняясь друг за другом – черный гнал серого, – норовя схватить за крыло или вгрызться в шею. Пару раз, в короткой сцепке, Вельмитор едва не угодил Черному в зубы; полыхал пламенем и отталкивался лапами. Порой снизу, с земли, глупым людишкам казалось, что они падают вниз и вот-вот на главную площадь Рочестера свалятся прямо с неба поверженные Боги – могущественные драконы. Впрочем, люди не были бы людьми если бы до сих пор не исповедовали то, что сам Вельмитор разгадал в них уже две сотни лет назад: «Ищут веры, как хлеба, благодать с чудесами, Бога – кем бы он ни был, – и убьют его сами».
Гарпун с толстым, потертым древком пролетел прямо перед самым носом Вельмитора, вынудив того отпрянуть – а ведь он наконец-то почти зацепил крыло Черного, – ненадолго потерять равновесие и почти рухнуть вниз. Он развернулся и расправил крылья лишь в нескольких десятках метров над землей, отчего пролетел над постройками Рочестера так низко, что хвостом сбил одну из сторожевых башен на крепостной стене. А вслед за тяжелыми стрелами баллист в драконов полетел град лучных стрел и арбалетных болтов. Прежде, чем несколько раз взмахнуть крыльями и набрать высоту, Вельмитор не удержался и выдохнул пламя, прочертив вдоль крепостной стены Рочестера длинную полосу огня, в которой сгорали не только вояки, но и случайно попавшиеся под горячее дыхание дракона мирные горожане.
— Януш! Давай-давай, вали эту мразь, – снизу раздались вопли нескольких голосов, слившихся в одну общую фразу.
Глухо тренткнула тетива баллисты и воздух со свистом рассекла тяжелая стрела. Баллиста стреляла в Черного – чем крупнее дракон, тем легче в него попасть. И Вельмитор немедленно воспользовался помощью глупых людишек, чтобы уйти от преследования и скрыться. Он вильнул на Юг, уходя за пределы взбудораженного города, спикировал вниз, как если бы оказался подбит тяжелой стрелой. С крепостных стен видели, как Серый упал где-то в лесу подняв столп то ли пыли, то ли серой дымки, которая быстро осела и бесследно развеялась. Но на месте «падения» не осталось ни следов дракона, ни даже поваленных деревьев. Только по-зимнему мохнатый серый волк, сверкая пятками, и время от времени подергивая одной из передних лап, уносился на Юг – к берегу реки Эрбо.

Подпись автора

• Хронология