У него нашелся лишний перстень! Баронесса не училась языкам и дипломатии за столом во время семейных обедов, но Академия давала хорошее воспитание тем, кто желал его взять. А маленькая сиротка познавала мир жадно, сперва от изумления и желания увидеть что-то, кроме монастырских стен, а после из понимания, какой уникальный шанс Господь ей предоставил. Шанс этот ни в коем случае нельзя было упустить. Вернуться в монастырь она успеет на закате жизни или, если служба ее искалечит и некому будет подать стакан воды. Так вот, воспитания этого хватило, чтобы не закатить глаза, не скроить измученную мину, всем своим видом демонстрируя, что дневной переход дался трудно, и ни слова не сказать, даже в той ласковой, шутливой или просительной манере, в которой умные женщины умею перечить. Фрида только тихо вздохнула и оторвалась взглядом от главы корпуса, больше ничем себя не выдав.

Нынешнего герцога Вустершира она знала без малого десяток лет, и за эти годы ничего в нем не изменилось. Генрих по-прежнему сиял, излучая почти ощутимые свет и тепло, иногда опасные, как яркий факел в ночи, но куда чаще жизнеутверждающие, как шаловливое весеннее солнце бьющее сквозь листву, припекающее с одного бочка, чтобы дать почувствовать холодок с другого. Люди к нему тянулись. Не растерял он этого энергичного задора ни после окончания Академии, ни после потери отца, ни теперь, после всего, что им пришлось пережить за последние недели. Только складки у губ сделались глубже, и вокруг лучистых глаз залегла тень. Но и это пройдет, - думала Фрида, иногда с тревогой поглядывая, как он дремлет в седле к концу нового долгого перехода. Капризные остроухие айзенские лошадки, крепкие в костяке, но норовистые в нраве требовали от всадника чутких колен, не позволяя по-настоящему расслабиться в дороге, но хорошо шли по глубокому снегу и не боялись стужи. Тогда она тихонько толкала герцога под бок, одаривая жизненной силой, которая ему была куда нужнее, чем ей самой, заставляя взбодриться. Знала, что Генрих неминуемо это почувствует, но они уже давно не обсуждали эти вещи. Все было обсуждено в Академии, когда они впервые столкнулись друг с другом, не похожие, как день и ночь. Но им удалось. Как, может быть, однажды удастся графу Клайду и барону Данкелю. В глубине души Фрида полагала, что все их яростное соперничеств происходит из нежелания графа, выходца из древнего, пусть и не богатого рода, принять новоявленного барона, отпрыска из весьма состоятельной купеческой семьи. А еще - она умела быть очень внимательной в своей внутренней тишине - Фрида полагала, что в душе оба тепло привязаны друг другу и, случись что, потеря неразлучного соперника будет рубцеваться долго. Говорят, менталисты берутся исцелять душу. Но потерять часть воспоминаний, позволить тому, что некогда составляло азарт твоей жизни, потускнеть и истаять в череде дней… Нет, она бы на такое не согласилась даже из самого страшного отчаяния.

Сейчас тело забирала ломота долгой монотонной скачки, а разум, смущенный местным хмелем, жаждал отдыха, Генриха же ничего не останавливало! Целительница поднялась вместе со всеми, влекомая магнетическим ощущением присутствия, свойственным герцогу, сколько на его помнила. Точно он занимал собой все пространство каминной залы, и никто не мог оставаться к этому равнодушным. Он поднимался, и все разом поднимались, как привязанные, точно марионетки, вскинутые на веревочках. Это приятное, в общем-то, ощущение Фриду всегда раздражало, как будто лишало свободы. Но люди, похоже, обрадовались замене главы даже несмотря на трагические и загадочные обстоятельства исчезновения принца. Обаятельная беззаботная улыбка Вустершира внушала бойцам больше уверенности, чем постоянная прохладная сосредоточенность его предшественника.

Крепостная стена встретила их порывистым ветром и льющейся с реки метелью, какая бывает только в средине зимы, когда та уже нарастила жирок и абсолютно уверена в своих правах. В свете масляных фонарей снег искрился и вспыхивал, нежданными горстями сыпался в лицо и оседал на пушистых воротниках. Фрида, давно привыкшая к роли рефери и секунданта в этих соревнованиях, стряхнула с каменного зубца белую шапку и глянула вниз. Стена тянулась в три человеческих роста и врастала в обрыв. В 30 фодах плескалась неудержимая ледяная Гьелль. Всякий раз, когда она слышала имя реки, между лопаток тек холодок. С детства так повелось, точно в самом звучании было что-то неприятное, чужое, из легенд о троллях и великанах. Вскинула к глазу зрительную трубу, чтобы приметить, где в темной воде ляжет обещанная метка. К стеклу трубы с дальнего от глаза конца притерта была забранная общим корпусом магическая сфера, что позволяло не только видеть объекты на расстоянии, но и видеть чужую магическую ауру. Откуда Лоран в действительно с взял эту идею, никто не знал, ровно как никто не знал, каким образом он нашел древесину для обережных распятий, однако устройствами этими быстро оснастили прибрежные форты и крупные крепости. Ту, что держала Фрида, они привезли с собой. Взгляд баронессы скользнул по залитому снегом горизонту, и там, еще очень далеко от них, почудилось движение, какое – если верить моряцким басням - способна производить уносящая на дно корабли гигантская каракатица или, быть может, дракон, если бы тот пожелал купаться в стремительном течении в зимнюю ночь. Черное на черном различить в пургу было сложно, но спустя мгновение, забыв о трещащем за спиной разговоре, она поняла. В голове происходящее не укладывалось, и приходилось верить глазам: темные воды расступались, образуя коридор, и в коридор этот затекала армия. Лиц было не разобрать, да Фрида и не желала их видеть. Но старые, рогатые шлемы маячили на дальнем берегу реки, а после терялись за толщей воды, точно войска спускались в подпол…

- Генрих, - выдохнула имя беспомощно и просто, как ребенок, словно глава мажеского корпуса, герцог Вустершира приходился ей братом, отцом или мужем. Связь их, впрочем, и впрямь была по-своему очень интимной, странно телесной и порой пронзительно сложной. Герцог едва ли услышал за разговором. Фрида, не отрываясь от трубы, потянула его за плащ и, лишь окончательно взяв себя в руки в надежде, что видение – порождение усталости и браги, медленно передала ему зрительную трубу, не спеша тревожить других спутников. В коленях отвратительно размякло, и баронесса прислонилась к зубцу стены.
- Что ты видишь?