— Ну и чё, кого первым режем? Или давайте для начала глянем, сколько у него на пожертвование осталось?

Он лежал лицом в шершавый пол, чувствуя, как кровь медленно и гадко просачивается сквозь волосы, стекает за ворот рубашки — той самой, белоснежной, парадной, в которой вообще-то полагалось блистать на приёмах, а не умирать под сапогами ублюдков. Грубые, чужие руки возились в его карманах с той же деликатностью, с какой потрошат дохлую свинью — ни стыда, ни эстетики. Всё ценное вытряхнули быстро и деловито: тяжёлый кошель с серебром, золотая цепочка, да и свёрток с чёрной угольной пылью заодно — правда, последний кретины с презрением отшвырнули подальше. И`ньяру только фыркнул про себя: ну-ну, ума как у репейника. Пусть думают, что это просто грязь. Зато живы останутся дольше. Может.

Серебра ему, откровенно говоря, было не жаль. У любого остроухого этих побрякушек хоть жопой ешь — только в лес шагни, уже полные руки сокровищ. Как говорится, бери, не хочу, сдохни, не жалко.

— А это что, медь?

— Да не, серебро. Потемнело просто. Снимай к херам.

Пальцы вцепились в его левую руку, грубо рванули за палец, хрустнуло что-то неприятное. И`ньяру глухо зарычал, стиснув зубы, — по-волчьи, низко, злорадно. В ответ получил под дых сапогом — с любовью, от души, чтобы сразу понять, кто тут главный.

— Захлопнись, тварь, пока челюсть не выбили, — посоветовал кто-то, явно из тех, кто всю жизнь мечтал быть главным, но не потянул экзамен по дикции.

И`ньяру разумно решил не перечить. Придушил в себе ехидный комментарий — пока что. Принцеву гордость, конечно, уже размазали по полу вместе с кровью и содержимым карманов, но гордость, как известно, штука восстанавливаемая. В отличие от лиц стражей, если их правильно долбануть. Одеты они были прилично, доспехи добротные, но городские так не работают. Скорее частники — из тех, кого нанимают, чтобы сторожить чью-то задницу за умеренную плату. Ту самую задницу, которая с четверть часа назад устроила такой концерт, что у И`ньяру до сих пор в ушах звенело, как после хорошей порки гонга.

В общем, перспективы нарисовались так себе. Особенно обидно, что всё это началось, как обычно, с фразы "да ничего страшного не будет". И вот ведь, блядь, никто не предупредил.

Он слегка повернул голову — ровно настолько, чтобы не окончательно сломать себе шею, — и вдохнул поглубже, втягивая запахи дешёвого эля, металла и собственной крови. Прекрасно. Великолепно. Просто образцово-показательная ситуация.

Вот он я, наследник славного рода, гордость Благого двора, эльфийский принц, мать его. Лежу лицом в пол, как последняя подзаборная пьянь. Охраняемый, между прочим, четырьмя доблестными стражами, которые больше смахивают на случайно собранный ансамбль по выколачиванию долгов.

Над ухом щёлкнули пряжкой, кто-то присел на корточки рядом, не торопясь, с ленцой.

Всё, как я мечтал в детстве, да. Великая судьба, золотая ветвь, право крови. Видишь, мама? Всё сложилось.

Ему хотелось улыбнуться, но щеку так тщательно приложили к полу, что шевелиться было попросту неудобно. Пришлось довольствоваться циничной мыслью и лёгким прищуром. Пусть думают, что он задумал что-то страшное. Ну, они, в общем-то, правы.

Четверо. Скучновато, конечно. Ну ладно. Если повезёт, парочку из них потом найдут в сточной канаве. Или не найдут. Мне-то что.

Кто-то снова дёрнул за руку, пытаясь снять кольцо, — И`ньяру едва слышно зарычал, почти ласково, из глубины горла. Вот только не это, ублюдки. Это кольцо дороже вас всех вместе взятых. И не потому что серебро. Потому что вас за него порешат раньше, чем вы добежите до первого трактира.
Он перекатил взгляд вверх, насколько позволяла ситуация, задержал дыхание и, несмотря на боль, позволил себе мимолётную, тонкую, почти незаметную ухмылку.

Один раз доверился провидению, и вот он, результат. Спасибо, судьба, я всё понял. В следующий раз я возьму с собой топор.

Ну, а что, разве кто-то тут умеет читать мысли? Ха. Щас. Разбежались.

Короче, он в дерьме. Опять. Стандартная программа "эльфийский принц в гостях у смертных" — мордобой, лёгкое смертоубийство, никакого уважения к короне и абсолютно ноль романтики. Почему, сука, каждый его визит в людские земли стабильно заканчивался тем, что кто-нибудь вышибал из него печень? Вопрос открытый. Карма? Вполне возможно. Грехи предков? Тоже вариант. Ну или просто он сам — бездарный оптимист.

А ведь в этот раз ничто, как говорится, не предвещало. Да, дела личные. Ну почти романтические, если считать романтикой встречу с женщиной, которая ждёт тебя три луны подряд, шлёт нежные угрозы через посредников и заранее готовит условия для сделки. Баш на баш, честный обмен: одна маленькая цепочка, вроде бы безделушка — но не для тех, кто в курсе. А вот Амалия — в курсе. И, разумеется, терпеливо ждала, пока Его Высочество соизволит поднять свой царственный зад и явиться в условленное место.

Ну и что мы имеем в сухом остатке? Ни цепочки. Ни девицы с глазами цвета фиалки и вот этой её гадской, но такой милой полуулыбкой. Ни даже просто нормального утра без сотрясения мозга. И дело даже не в постельных радостях, честно. Не особо-то И`ньяру был охотник до всех этих пылких забав. Просто с Амалией... было хорошо. Без лишних слов, без этих бесконечных поклонов, без напоминаний, кто он такой и сколько стоит его фамилия.

А что, собственно, случилось? Вот это, кстати, вопрос. Всё шло по плану. Сидел себе в трактире, пил. Сначала аккуратно. Потом — чуть веселее. Хохотнул пару раз, когда кости пошли удачно. Всё чинно, благородно, если не считать, что местный эль пьётся, как сладкая водичка из родника, а через пару кружек оказывается, что ноги у тебя теперь декоративные. Помнил ещё этого крысиносного ублюдка, который вроде как "по нужде" вышел. Ну и буквально через минуту — хлоп, дверь, и влетают эти четверо. Добрые, подготовленные, с настроением. Били долго. Смачно. С профессиональным подходом.

И вот он, лежит теперь, мордой в пол, размазывает кровь по вороту своей дорогой, белоснежной, почти парадной рубахи и размышляет о вечном. Да. Видимо, такова его доля. Хочешь шататься по чужим землям без фанфар и королевской свиты — будь готов, что тебя иногда по этим землям аккуратно размазывают. С наслаждением. И без возврата.

Кольцо, впрочем, они так и не сняли. Вполне ожидаемо. Эльфийские артефакты — штука капризная, не каждой шальной башке по зубам. Тут и лучшие мудрецы трижды треснут лбом о свитки, прежде чем догадаются, с какого бока к такому заклятию подступиться. Так что, быть может, именно это его и спасло. И хорошо — по крайней мере, им не хватило ума увидеть под всей этой искусно смятой человеческой личиной того, кто он есть на самом деле. Тощего, смазливого остроухого с такими скулами, что иные девицы из борделей и не мечтали о такой архитектуре лица.

Отволокли его… куда? Вопрос интересный, но ответа пока не последовало. В сознании он держался на честном слове и крепком упрямстве, а потому не особо вникал в географию маршрута. Тело ныло, ребра напоминали о себе неприятным хрустом — да, остроухие, конечно, не из сахарного теста, но четверо на одного даже для них слишком весёлое соотношение. Потащили, а потом просто швырнули на пол. Воздух в помещении стоял тяжёлый, сырой, густо намешанный с плесенью и чем-то ещё… гнилым, липким, тошнотворным до одури.

На этом, собственно, нервная система И`ньяру сделала весьма разумный выбор: вырубиться к чертям. Ну а что? Перегрузка. Всё по инструкции. Продрых он, судя по ощущениям, не меньше пары часов, прежде чем мир счёл нужным его вернуть. И сделал это, разумеется, в лучших традициях гостеприимства.

Первое, что донеслось до ушей — характерные звуки, с которыми кто-то неподалёку отдавал завтрак, ужин и, возможно, жизненные надежды. Долго. Со старанием. И`ньяру даже искренне позавидовал: давненько его самого так качественно не выворачивало, даже в лучшие пьянки бурной юности.

Но это было ещё цветочками. Настоящие новости подоспели сразу следом.

Он медленно открыл глаза и оценил обстановку. Каменные стены, тяжёлая железная решетка сверху — не хлев, не сарай, не подвальная кладовка. Самая что ни на есть темница. Причём либо городская, либо частная. И, если уж быть до конца честным, И`ньяру не был уверен, какой из вариантов хуже.

Он немного полежал, переваривая обстановку, потом хрипло рассмеялся. По-настоящему, с горечью. Противно и в голос, чтобы все в округе услышали. После чего нехотя сплюнул в сторону и буркнул:

— Радушие и забота? Где там. Размечтался. Скажи спасибо, если пожрать дадут.

Поднялся. Медленно, с трудом, покачиваясь, как кораблик на дохлом ветерке. Пару секунд стоял, цепляясь за равновесие, потом нехорошо уставился на решётку. Виски давило неприятно, где-то в глотке медленно подкатывалась мутная волна тошноты. Ну да, конечно. В сказочках остроухие у нас прямо образец силы, мудрости и прочей пафосной хуйни. В реальности — одного нормально так приложи об угол, и всё, непобедимость сдулась. Красиво сдулась, с характерным звуком.

К решётке он, впрочем, ручки тянуть не стал. Уж слишком хорошо знал, как это обычно заканчивается. Вместо этого осторожно отступил ближе к стене, опёрся о холодный камень и медленно повертел головой — чисто по-собачьи, вытягивая шею и стараясь хоть чуть разогнать звон в ушах. Глаза скользнули в сторону сокамерника. Некоторое время он просто смотрел на него, прищурившись, пытаясь сфокусироваться.

— Э-э-э… слушай, — голос хриплый, срывающийся, — Мы ж, вроде, с тобой пили вчера? Или, может, не с тобой… а с кем-то на тебя похожим…

Мысли расползались, как дохлые черви в луже. Пробовал, конечно, напрячь память, собрать в кучку события вчерашнего вечера, ночи и вот этого… безнадёжного утра, но быстро сдался. В голове всё ещё гудело, как в колокольне на праздник.

Шмыгнул носом. Поднял голову, чуть щурясь.

— Тебя, кстати, как звать-то? И чего сюда загремел, а?

Сказано было с той особой, ленивой вежливостью, которую обычно оставляют на случай, если не хочешь прямо сейчас кого-то убивать, но и сил притворяться дружелюбным тоже нет.

Отредактировано Inyaru (2025-04-26 14:31:50)

Подпись автора

Молитесь, чтобы я был зол. Во гневе я ещё держу себя в руках.

И`ньяру медленно повернул голову в сторону источника шума — той самой бархатной помойки, которая храпела минуту назад, а теперь философствовала про бездну, будто собиралась её арендовать. Лет на сто, не меньше. Он смотрел на Чучо с выражением лёгкого, почти академического интереса. Так же, как травник вглядывается в редкий вид мха: вроде бы живое, вроде бы дышит… а зачем, никто не знает.

— Очаровательно, — протянул он. Голос был низким, хриплым, как будто его только что выкопали из-под слоя мерзлоты. — Я мечтал о побеге с благородным рыцарем, но судьба, как всегда, подкинула мне чучело. Без формы, без мозгов и, похоже, без памяти.

Он откинулся спиной к стене — насколько позволяла усталость, злость и синяки, которые вели себя, как сговорившиеся любовники: ныли одновременно и в унисон.

— Я... Джейме. Из Темнолесья. Если знаешь такое захолустье.

Разумеется, подобного названия нельзя было отыскать ни на одной карте, известной человечеству. Да и эльфам тоже. Потому что Темнолесья не существовало. Хотя может оно и было где-то, И`ньяру просто не знал. Или не помнил. Жизнь помотала его по свету, закидывала в самые кошмарные места. Так что все эти города-деревни из памяти как-то стирались. Ну, разве что, за исключением тех мест, где принца били с особым энтузиазмом. От души, так сказать.

Он фыркнул, коснулся пальцами воротника и с раздражением заметил, как на подушечке осталась тёмная кровь.

— Прекрасно. Ещё немного — и можно будет устраивать выставку под открытым небом: "Веселая мизерия в одной камере".

Он не двигался. Не потому что не мог. Просто считал это... избыточным. В мире, где осталась только боль и скепсис, движение — это уже форма надежды. А И`ньяру, как известно, не тратился на такие излишества.

— К слову. Если ты всерьёз полагаешь, что выберемся отсюда одним твоим "эй", — голос его стал мягким, как шёлковая петля, — боюсь, ты ошибся не только в камере, но и в жанре. Здесь не добрые люди. Здесь даже крысы ведут себя, как ростовщики. Но… — он задумался, прищурившись на решётку. — Если прокричишь, что знаешь, где лежит золото, возможно, у нас появится зритель. Или два. Если повезёт — вооружённый.

Он на секунду умолк. Затем снова заговорил — уже тише. С той самой язвительной, фальшиво-ласковой интонацией, которую у него можно спутать с заботой. Если ты идиот. Или смертельно ранен.

— У тебя, случайно, не завалялось чего-нибудь острого? Или хотя бы остроумного. Потому что я, боюсь, оставил весь свой сарказм в трактире. Вместе с последним кусочком веры в человечество. И парой зубов.

И`ньяру хмыкнул. И стал ждать. С тем неподдельным интересом, с каким маньяк смотрит, загорится ли новый фитиль.

И — надо же! — дождался. Шаги. Где-то в глубине коридора, не со стороны решётки (к которой у И`ньяру уже выработалась лёгкая стойкая тошнота), а от двери. Шорох, щёлкнувший засов — и маленький люк внизу открылся. С характерным, нежным, как похмелье у сида, скрежетом по полу покатилась железная миска. Одна. В ней, по всей видимости, находилось нечто, что уже один раз имело неосторожность быть едой. И, вполне возможно, уже было чьим-то завтрашним раскаянием.

И`ньяру приподнял бровь. Не из голода — из эстетического несогласия с концепцией.

— Между прочим, нас тут двое, — проворчал он с изысканным возмущением, глядя на дверь так, словно собирался пробить её взглядом и отправить прямиком на судилище. — Я, конечно, не жду, что вы подадите лангустины под мятным соусом. Но элементарная человечность… она ведь ничего не стоит. А спасает мир, между прочим. Или вы про это не слышали в своих башмаках из невежества?

Шаги остановились. За дверью что-то щёлкнуло, и открылась вторая заслонка — уже на уровне глаз. Появилось лицо. Лицо было сердитым. Типичным. Как у тех, кто знает два слова: "жри" и "молчи".

— Э, слышь ты, — гаркнул стражник, дыша на решётку прокисшим элем и злостью. — Чё, самый умный, да? Жри, что дают! А не то я тебе ещё добавлю, понял?

И`ньяру посмотрел на него. Очень спокойно. С выражением лица, которое обычно бывает у магов, случайно открывших бестиарий с описанием головастиков. С лёгким интересом. Без малейшего страха. Потому что напугать того, кто ходил по этой земле, когда ваши прадеды ещё целовались с болотом, — задача амбициозная. Почти трогательная.

— Уточню, — мягко сказал И`ньяру, голосом, которым обычно обращаются к священнослужителям перед казнью. — Вы сейчас угрожаете мне? В моей собственной тюрьме? В моём спектакле?

Он чуть улыбнулся. Тонко. Словно размышлял: "Интересно, сколько у тебя детей, и будут ли они помнить тебя как героя… или просто как мясника, погибшего при исполнении". Но вслух ничего не сказал. Просто опустил взгляд на миску и флегматично добавил:

— Если в этом чуде кулинарии есть крысиный хвост — оставь себе. На десерт. Ты ведь заслужил, правда?

Стражнику речи И`ньяру пришлись… не по вкусу. От слова совсем. Или, быть может, он был из той редкой породы служак, кто оказался достаточно сильным, чтобы не простить, и недостаточно тупым, чтобы забыть. Замок щёлкнул. Дверь распахнулась, как пасть у уличного пса, — и внутрь шагнул он. Большой. Грубый. И не в том настроении, чтобы спорить с эстетами. И`ньяру бы попятился, будь за спиной хоть метр. Но за спиной была стена. Как в старой эльфийской притче: "Загнанного эльфа узнаешь по стойке". Он не был идиотом — это было важно. И не страдал самоуверенностью. Он ею наслаждался, как хорошим вином. Но, увы, и у вина есть утро после. А у яда — последствия. И сейчас всё это разом пришло за счётом.

Удар. Резкий. Сухой. Принц успел увернуться — но лишь от первого. Второй удар пришёлся аккурат под дых, с такой выверенной хищной точностью, что И`ньяру согнулся пополам и рухнул на грязный пол, как сорванный с цепи золотой кулон. Грязь прилипла к щекам, кровь заполнила рот привкусом железа и памяти. И да, ребра. Прекрасные, музыкальные, хрупкие ребра. Они заскрипели, как старая арфа, настроенная на агонию. Он не кричал. Он только шипел, прикрывая голову и самое ценное, что могло остаться при нём. Но даже лёжа, даже задыхаясь от боли, даже тогда, когда воздух в лёгких звучал как смятый пергамент, И`ньяру не молчал.

Стражник, крякнув, замахнулся вновь. Остановился. Над ним. Держа кулак, как будто решал: в глаз или по почкам. Ноздри раздувались. В голосе сгустился хмель и тупая угроза:

— Ещё дать?!

И`ньяру поднял голову. Медленно. Словно отрывал её от пола не мышцами, а волей. Глаза были налиты кровью и светом. Он усмехнулся. Легко. Грязно. С вызовом.

— Давать будешь своей матери, — прошипел он, — …если, конечно, у тебя была мать, а не бочка для сточных вод, в которой тебя выловили пьяные монахи.

Он сказал это почти шёпотом. Почти ласково. С той интонацией, с какой маги напевают заклинания — не чтобы кого-то убить, а чтобы высушить изнутри. Взгляд был ясным, как лезвие. Улыбка — режущей, как заноза под ногтем. И в этом взгляде, в этой фразе не было ни страха, ни жалобы. Только одно: бесконечная, жгучая ненависть к тем, кто считает силу оправданием глупости. И да — ему, возможно, сейчас разобьют лицо. Но это лицо будет плевать кровью в сторону, а не вниз.

Отредактировано Inyaru (2025-06-08 00:26:12)

Подпись автора

Молитесь, чтобы я был зол. Во гневе я ещё держу себя в руках.