Уаллах

внешность не используется

ДАТА РОЖДЕНИЯ, ВОЗРАСТ: около 1450 г., 110 с лишним лет
РАСА: дракон
МАГИЯ: нет
РОД ЗАНЯТИЙ: капитан компании Горихвосток из Фрауэнштайна, самых дисциплинированных головорезов и отъявленных богохульников по эту сторону океана.
МЕСТО РОЖДЕНИЯ: точно неизвестно, но ходят достоверные слухи, что воспитано сие отродье в семье сумасшедшего проповедника, некогда обитавшего на горе Воусхейн на восток от Рандаберга. Мрачная это история и темная; однажды они вам ее расскажут.

РОДСТВЕННЫЕ СВЯЗИ:
Все ланскнехты в компании друг другу приходятся братьями, но своего капитана Горихвостки чтут как самого дьявола. Боятся, проклинают, но чтут и зовут Черным Папашей.

ИСТОРИЯ ПЕРСОНАЖА:
Никто не знает, как это получилось, никто не видел тайного гнезда в горах, не слышал последнего вздоха крылатой матери. Но кто-то увидел детеныша, кусающего руки мертвеца, и дьявольский соблазн сокрушил человеческий рассудок, ведь увидевший дракона однажды, не забудет его до самой смерти.
Уаллах мало кому говорил о своем приемном отце, о человеке, который высокомерно решил, что избран Господом и сумеет переделать самое черное из отродий нечистого. Нелепо это и смешно, потому как проповедник, чье имя погребено в памяти дракона, воспитал его таким же бессердечным и жестоким, как он сам. С той лишь разницей, что не безумным. В день, когда юродивый мальчик, которого почти постоянно держали наказанным в подвале на цепи, вырвался и навсегда перекинулся в черное чудовище, когда, давясь, жрал своего пленителя, он не сделал ничего необдуманного.
Говорят, после этого он не смог вернуться к сородичам, он не понимал их. Но он не желал возвращаться к людям, ибо их ненавидел. И тем сильнее была ненависть, чем крепче была порочная связь между ним и их миром, где остались песни и сладости, ярмарки и монеты, насилие и чужое превосходство.

Иногда Уаллах поминает, что у него была сводная сестра. Храни Господь ее невинную душу, ибо кто знает, что он сделал с ней.

Доподлинно известно, что до появления Горихвосток тридцать лет тому назад никто видел и слышал ничего о черном драконе, творящем бесчинства на северо-западном краю славной Айзенской Империи. Скорее всего, когда Уаллах говорит, что больше сотни лет не принимал человеческий облик и не собирается этого делать впредь, он бесстыдно лжет. Но он, определенно, странствовал и получил немало отметин на своей шкуре от сгинувших в беззвестности противников. Скорее всего, он убивал и драконов, потому как только драконьи зубы могли так изувечить его правую переднюю лапу, на которой нет двух фаланг у первого пальца и которую он ставит, выворачивая вперед.
Кое-какие собачьи языки треплют, якобы дракон служил кому-то на юге едва ли не почтовой сорокой, иначе откуда бы он так выучился военному делу? Вместе с тем, самые первые ветераны Горихвосток, те, кто уже давно гниет в своих могилах, могли бы вспомнить времена, когда Уаллах еще не был никаким Черным Папашей, и мог ошибаться, и советоваться, и теперешней самоуверенности у него не было, как не было и нынешней компании в триста пятьдесят человек под собственным знаменем.

ПРОБНЫЙ ПОСТ:
Ветер хлестал по глазам, рвался, будто с привязи. Клочья туч, серые на сером, неслись на восток, задевали деревья сумрачными своими, пасмурными брюхами. Поле, оставленное под паром, сплошь рябое от торчащей стерни; сырость съедала снег и пахло вешней водой, землей в талых пятнах. Были и другие запахи, тревожные, пугающие. Воняло гарью и дымом. Воняло чем-то металлическим, кислым, а еще нутряным, будто где-то поблизости разделывали или обсмоливали свинью.
Дин остановился в нескольких шагах от пожилого воина, почти деда, что ворочал мертвеца, снимал с него одежу, сапоги, снятое бросал в костер. Непонятная работа, и Дин стоял и смотрел, пока пожилой не поднял на него взгляд; так же глазами спросил – нужно помочь?
Вдвоем они стянули звякающую тяжелую кольчугу, всю мокрую от снега. Оскаленный мертвец без щеки лежал на спине между ними и равнодушно смотрел в небо, босой и полуголый. Дин тоже посмотрел в небо.
– Говорят, у вас дракон есть, правда? – тихо спросил он, стыдясь собственного любопытства.
Пожилой оторвался от осмотра кольчуги, глянул со странной усмешкой, начал складывать добычу, подыскав место почище, на снегу.
– Есть, – буркнул, наконец, не вдаваясь в подробности. Не стал рассказывать, какой он, как высоко летает, и правда ли, что дышит огнем, и на самом ли деле может сожрать любого, кого ему только укажут, и сколько ест, и может ли разговаривать… – Черный.
Что-то в этом слове, вернее, как оно было сказано, отбило охоту спрашивать. Дин, сопя, помог притащить второго мертвеца к первому; тащить было далеко, но этот был легким и бездоспешным. Маленький мужик с лохматой головой, копье в закостеневшей ладони так и волочилось, пока пожилой его не вырвал и не бросил. Было что-то дурное в том, чтобы раздевать мертвецов, оставлять их лежать без ничего, когда сам тепло одет и когда талая жижа только чавкает под сапогами. Казалось, мертвецы все еще живые, терпеливые люди, лежат, вытянувшись на земле, ждут себе похорон. Почему-то Дину думалось, что их станут хоронить и он удивлялся, почему у пожилого нет с собой заступа. В стороне, где на поле столкнулись два небольших войска, тел было больше и там точно копали – издалека видно сгибающиеся и разгибающиеся фигурки, но кто копал, не видно.
Новый порыв ветра ударил сильнее других, костер разметало и тлеющие остатки тряпок разлетелись по полю. Они пригнулись вдвоем, чтобы не снесло и за свистящим звуком послышалось несколько глухих ударов, будто топот, потом тяжелый чавкающий звук, с которым что-то крупное погружается в размокшую землю и вырывается из нее. Дин обернулся, чтобы увидеть, что дракон на самом деле не черный, а темно-серый и почему-то полосатый. Едва заметные светлые полосы тянулись по крыльям, по длинным лапам, по массивной и здоровой шее, из которой торчало несколько стрел. Ветер бил его в бок, норовя развернуть сложенное крыло и дракон поджал его, поправил, точно непомерно огромная птица. Он прошел мимо, проваливаясь в раскисший чернозем, не повернулся, не посмотрел, но пожилой тут же попятился и склонил голову, и Дин отступил подальше вместе с ним, сам не заметил, как встал ближе, словно испуганный ребенок. Смотрел во все глаза, как дракон подходит к мертвецам и тянется вниз круглой затупленной башкой, где дорожки темно-красной крови протянулись от ноздрей и где неожиданно блестнул круглый черно-вишневый глаз. Он не успел подумать, что будет делать дракон, который в его представлениях должен только вставать на дыбы, рычать и выдыхать пламя, а потом стало поздно отворачиваться, осталось только смотреть. Удивляться, как, оказывается, может растянуться услужливо раздетое человеческое тело, когда его жрет что-то настолько огромное и сильное, наступает грязной лапой и рвет зубами. Рассматривать, как в кровавой пище скалятся откушенные кости, только не белые, а красные. Слушать звуки, которые не заглушал ветер, чавканье и деревянный неживой треск.
– Хочешь с нами?
Неожиданно прозвучавший вопрос прогудел как колокол. Дракон прервал трапезу и смотрел одним глазом из-за плеча. С его челюсти что-то капало.
Дин медленно поднял голову и уставился в этот темный глаз, чувствуя, как немеют губы и все лицо; наверное, от холода. Все сдвигается и ползет, и течет, фигура дракона кренится перед слезящимися глазами, в мире, в котором люди могут лежать на поле и молчать, а стоящий над ними зверь говорит с ним и ждет ответа.
– Да, я… хочу научиться.
Не знает чему. Знает только, что еще вчера до сладкой дрожи хотел оказаться среди отряда Горихвосток, смешливых и самоуверенных, ярких, богатых и очень, очень сильных. Дин тоже хотел быть сильным, и так постыдно, что сейчас у него хватило сил только не дать голосу сорваться до шепота.
– Сможешь убить?
Дракон медленно переступил вязнущими лапами, повернулся чуть сильнее, изгибая шею и прищуриваясь будто в насмешке.
– Смогу.
– Тогда попробуй убить меня.
Это сказано вкрадчиво, глубоко и очень, очень громко. От него гудит в голове, и кружится до дурноты, и истошно воняет вывернутыми кишками и талой водой.
– Возьми копье.
Копье, вырванное из неживой руки, лежит между ними, и, наверное, им можно было бы кого-то убить, но… но Дин вдруг понял, что не может. Не должен. Даже если он пройдет испытание, даже если он позабавит этого разговаривающего чудовищного зверя и пожилого воина, что наблюдал, скрестив руки на груди, он не сможет кого-то убить, зная, что этот человек будет так же лежать, раздетый и немой, и дракон будет отрывать от него куски, и капать его кровью на снег.
– Возьми копье! – звучит в голове и что-то грохочет без слов, но прерывистым шумом. Дин попятился, горбясь, сжимаясь, словно пытался сделаться меньше и незаметней. За стуком собственного сердца до него донесся клекочущий смех – воин скалился сквозь бороду, смеялся от души, морща лицо, но глаза оставались равнодушными и холодными. Тогда он повернулся и пошел прочь. Быстро, потом еще быстрее. Побежал, чтобы не услышать, как черный вернется к своей трапезе.