СИХТАР | ВИТТО ФУЭГО 

Meleys | Tom Hiddleston

Rammstein - Mein Herz Brennt

ДАТА РОЖДЕНИЯ, ВОЗРАСТ: венец снегов 151 г. до н.э., 1713 лет
РАСА: дракон
МАГИЯ: -
РОД ЗАНЯТИЙ: советник прекраснейшей донны Виктории Риарио
МЕСТО РОЖДЕНИЯ: драконьи острова к востоку от пролива Йон

РОДСТВЕННЫЕ СВЯЗИ:
Возможно, кто-то из детей выжил. Возможно, нет. Время покажет.

ИСТОРИЯ ПЕРСОНАЖА:

информация из заявки

Victoria Riario написал(а):

Он — дракон. Или она — дракон, тут как вашему сердцу милее, но история в том, что это загадочная личность, возникшая словно бы из ниоткуда, принявшаяся отираться при дворе, и быстро завоевавшая расположение герцогини красивыми речами, мудрыми советами и необыкновенно обширными познаниями в совершенно любых областях. О прошлом его неизвестно буквально ничего — от прямых вопросов он виртуозно уклоняется, чем вызывает постоянный зуд в спине у начальника стражи — кроме общих фраз: путешественник, ученый, за время странствий оброс полезными связями, кои готов кинуть к ногам герцогини, которой желает верно служить. Мнение о нем разнятся кардинально: кто-то почитает странствующим святым, осенившим своим вниманием герцогский дом, кто-то — опасным авантюристом, желающим нажиться на горе безутешной вдовы и матери.

Определенно себе на уме. Определенно обладает большими талантами, нежели демонстрирует. Определенно не лжет только тогда, когда говорит о связях — быть может он вообще глава какой-то теневой организации его имени? Кто знает, драконы живут долго, время есть.

Определенно преследует свои интересы — гнет ли чью-то линию или просто развлекается наблюдая за тем, как беспокоятся муравьи в муравейнике, решать вам, равно как и предполагать, что стоит за его желанием присоединиться к герцогскому двору — помочь, обречь, стравить?

— одно из первых воспоминаний Сихтар это величественные горные вершины, бескрайнее море и разукрашенное северным сиянием небо. Да, на севере очень красиво, но холодно. И пусть драконам морозы не страшны, Сихтар начала путешествовать сразу же, как отрастила себе крылья покрепче и зад помощнее, то есть лет через двести от рождения.

— первая же вылазка драконицы закончилась неудачно. С тех пор она знает, что эльфам нельзя доверять. Тогда Сихтар не взяли в плен и не сдали на опыты, но очень больно наступили на хрупкое, ранимое, нежное и гипертрофированное драконье эго, чего она не простила эльфам до сих пор.

— есть люди, подобные не муравьям даже, а надоедливой тупой мошкаре, чьи селения Сихтар выжигала без зазрения совести – потому что захотелось, потому что там не было ничего красивого в коллекцию, потому что так сошлись звёзды, потому что забавно смотреть, как они пытаются спастись; есть люди, подобные красивым бабочкам или трудолюбивым пчёлам, на них приятно смотреть и они полезны; а есть люди, подобные котам и собакам – ты привязываешься к ним, заботишься о них по-своему и они тоже заботятся о тебе, но всякий раз быстро умирают. Это повод погрустить недолго, лет пятнадцать или двадцать, сжечь ещё пару деревень, сожрать экипаж торгового корабля, утешиться присвоением их товара, а потом можно завести себе нового человека.

― до первого всадника люди интересовали Сихтар постольку поскольку, ведь голь на выдумки хитра; ей нравилось изучать мир вместе с ними, они никогда не переставали удивлять её своей способностью приспосабливаться и изобретать. После обретения первого всадника – точнее, всадницы, Сихтар поняла, что люди удивительны ещё и своими чувствами, к которым ей выпала возможность прикоснуться. И эти чувства такие странные, необычные! Не лучше и не хуже, просто… другие, не как у драконов.

― после этого Сихтар начала изучать не только мир, но и людей. В сотне разных обличий она следила за ними, за их жизнями, за сменой поколений, за их любовными драмами и мирскими трагедиями. Иногда она до конца оставалась молчаливой наблюдательницей, а иногда вмешивалась в ход событий, внося сумятицу в их жалкие человеческие жизни – или в не менее жалкие жизни их смешных государств, вечно воюющих друг с другом за клочки земли.

― ну и что, что драконы тоже порой сражаются за территории и сокровища? Вы не понимаете, это другое!

― иногда Сихтар уставала жить. Тогда она возвращалась в свою пещеру, перебирала сокровища и наслаждалась обладанием, а если это не помогало, и тоска одолевала всё сильнее – засыпала. На месяц, на год, на десятки лет… сон – лучшее лекарство от тоски, и почему только этот красивый похищенный ею эльф предпочёл сдохнуть, а не впасть в спячку и проснуться полным новых сил жить?.. Странно, необъяснимо! Одно слово – эльфы, даже сокровищем быть не годятся!

― как-то раз Сихтар в голову пришла мысль, что, возвращаясь к людям после недолгой отлучки, она не поспевает за тем, что происходит в их быстро меняющемся мире. Тогда она собрала кучку образованных, но впечатлительных и внушаемых людей, пригрозила ими всяческими драконьими карами, пообещала несметных сокровищ, застращала эльфийскими артефактами, коих наворовала изрядно… слово за слово, крылом по столу – и вот уже у Сихтар образовался небольшой культ, тайный орден, который должен был записывать историю людского мира, шпионить и вынюхивать, снова записывать и ждать, когда к ним вернётся великая и ужасная она, вернётся в облике красноволосой женщины в алом, перечитает всё записанное, расспросит про новые людские обычаи, чтоб совсем дикаркой среди них не выглядеть – и отправится смотреть чужие жизни, когда в деревню дремучую, а когда при царском дворе.

― за свою жизнь Сихтар сделала некоторое количество кладок, куда без этого. Она могла оставить больного детёныша, выставить его прочь из гнезда – молодец, если выживет, а если нет, значит, не так уж и хотел он жить. Однажды Сихтар сделала кладку, надеясь, что ей поможет от хандры, но не вышло, и она погрузилась в сон на десятки лет; другой раз она бросила яйца и улетела в мир людей в надежде найти того или ту, из чьей искры в ней вновь вспыхнет пламя, но не нашлось никого, кто заслуживал бы Сихтар и она вернулась. Яиц на прежнем месте не было.

― впрочем, успешные случаи материнства с ней тоже случались, но за детьми своими Сихтар не следила. Взрослые уже, сами справятся. Долго жить будут – молодцы, недолго – что же, главное, чтобы ярко.

― про свой маленький тайный орден Сихтар вспомнила спустя пару-тройку веков. Удивительно, но он ещё жил! Они сделали статую, развесили всюду её портреты, исправно писали историю и шпионили… некоторые, правда, не верили, что однажды женщина в алом вернётся. И что она дракон – тоже не верили. Этих членов культа Сихтар сожрала у остальных на глазах и им же в назидание. И делала это при всяком своём возвращении, стараясь надолго культистов одних не оставлять и хотя бы раз в сто лет напоминать им, благодаря кому они существуют и ради чего живут и трудятся.

― однажды Сихтар подобрала на улицах уже Кастилии странного ребёнка: он не играл с другими детьми, не смеялся и не плакал. Она забрала его к себе, наблюдала, как он растёт. Что-то с ним было не так, наверное, потому что он будто был больше дракон, чем человек. Он вырос и стал её всадником, он изучал мир жадно, всеобъемлюще!.. Анатомия и медицина, астрономия, ботаника и зоология, живопись и литература… Сихтар принимала для него облики разных птиц и больших летучих мышей, а он изучал полёт и жаждал изобрести аппарат, что смог бы поднять в небо человека. Такой же безжалостный, как и она, он препарировал животных и людей – и рисовал, рисовал, рисовал… рисовал картины, высекал скульптуры, пока Сихтар позировала ему, принимая различные облики. Ему была интересна драконья полиморфность, а ей – его тяга к знаниям. И, конечно, ей была любопытна собственная природа. В кого ещё может превратиться дракон? Сколько черт разных зверей получится смешать в одном? А зверей с людьми?.. Его неутомимый ум придумывал всё новые и новые опыты и с Сихтар он от души смеялся, а она ― горько рыдала над его телом, над его жалким хрупким недолговечным человеческим телом, когда жизнь навсегда угасла в глазах седовласого старца, что ещё вчера для неё был полунемым малышом.

― потеря уже второго всадника очень опечалила Сихтар. Она затосковала, закручинилась, захандрила, потеряла бдительность – и попала прямиком в лапы к эльфам. Кажется, к тем самым, у кого похитила того красавца. Или нет? Раньше она и её всадник препарировали ещё живых людей – а теперь препарировали уже её, всё ещё живую и отвратительно бессильную перед их магией. Почему разум дракона закрыт для эльфа? Можно ли скрестить эльфа с драконом? А дракона с человеком? Если у одних драконов две пары лап, а у других только одна, могут ли последние отрастить себе ещё одну пару? Может ли дракон изменить внутренние органы, сохранив прежний облик? Откроется ли разум дракона эльфу, если влить в него эльфийскую кровь? А что будет, если…

― …тогда-то Сихтар и поняла, что эльфов было бы славно уничтожить. Ведь если дракон и человек могут создать связь, а дракон и эльф нет, то не значит ли это, что эльф лишний в этом уравнении?.. Если полуэльф больше человек, чем эльф, не значит ли это, что сама суть человека сильнее эльфийской?.. А в природе выживает сильнейший. Или тот, кто лучше приспособился. Веками наблюдая, как слабые легкомрущие люди теснят могущественных долговечных эльфов, превращая Лес во всё более узкую полосу на западе континента, Сихтар понимала, кто же на самом деле более приспособленный.

― Сихтар сбежала, спалила несколько эльфийских селений, награбила сокровищ и артефактов (не опять, а снова!), едва не попалась ещё раз, спалила несколько людских селений, смертельно обиделась на весь белый свет и какое-то время безвылазно провела на драконьих островах, стращая молодняк в гнезде и больно кусая за хвосты драконьих самцов.

― последние полвека Сихтар живёт среди людей. За свою долгую драконью жизнь бок о бок с ними она провела времени больше, чем среди драконов. Была кузнецом, лекарем, пекарем, травницей, пастухом (скот, правда, порой пропадал куда-то, зато было сытно и вкусно!), бардом, актрисой в бродячем театре, гонцом, наёмником, конюхом, фрейлиной, священником, золотарём, дворецким, купчихой, матросом, повитухой, художником, учителем фехтования… не была разве что королём и проституткой, но ведь ещё не вечер!

― сожжение драконом мертвяков под Шатиёном помните? Сихтар постаралась.

― относительно недавно Сихтар заинтересовалась вдовствующей герцогиней Викторией Риарио и достаточно быстро вошла в круг её ближний круг, предложив обширные связи, мудрые советы и исполненный благородной преданности взгляд. О, имитировать человеческие чувства Сихтар умеет!.. При дворе светлейшей герцогини она известна под именем Витто Фуэго, элегантного мужчины с аристократичными чертами лица и пристрастием к сверкающим безделушкам.

― Сихтар – сварливая, властолюбивая, изворотливая, алчная, безжалостная и бессовестная драконица в самом расцвете сил. Если возникшую проблему можно сжечь, обоссать и сжечь ещё раз – она именно это и сделает. Витто – умён, хитёр, галантен, предусмотрителен и харизматичен, вот только порой пропадает незнамо куда, а потом появляется будто из ниоткуда. На все вопросы о своём происхождении Витто с приятной улыбкой отвечает, что он – человек мира с обширными связями, учёный и путешественник.

ПРОБНЫЙ ПОСТ:

as old as Syghtar

Образ священника расплывается перед глазами, и Куинн смаргивает слёзы с глаз, едва ли осознавая, что почти плачет сейчас. Он весь сосредоточен на Дарси, ловит взглядом каждый его жест, даже самый незначительный, каждое едва заметное изменение в лице. Направлен на отца Томаса настолько, насколько это вообще возможно, стоя перед ним на коленях с огромной раной вместо сердца.

— А что ещё я мог думать?..

Бросил. Сбежал. Между Господом и Томасом Куинном выбрал первого, и не от стойкости и храбрости, но от трусости и малодушия, потому что нет ничего проще, чем остаться при том, к чему привык, что было с тобой долгие годы. Люди не любят изменений и стремятся к постоянству. Было ли в жизни святого отца что-то более постоянное, чем его христианская вера?

Разве что утренняя чашка кофе.

Признание подобно осиновому колу, вбитому в сердце вампира. Томас, кажется, даже едва слышно снова стонет от боли. В глубине души он знал это – могло ли быть иначе? – с отчаянием спрашивал у пустоты: «Разве он меня не любит?», и всякий раз не доходил от ответа, опасаясь его.

Куинн влюбился в священника стремительно и бесповоротно, внезапно подогретый, подхлёстнутый его робостью и недоступностью, позволил себе такую роскошь, бросился в этот омут с головой, как бросался и в любое другое удовольствие. Что может быть страшнее мысли, что эти чувства не взаимны?

И в то же время чувствовал любовь Дарси, воспринимал её почти как должное, как что-то естественное, неизбежное, что-то столь же в своей закономерности неотвратимое, как эволюция. Что может быть хуже мысли, что даже любовь не может оставить человека рядом, потому что между любовью и долгом предпочтёт второе?

Куинн знал, что не сможет быть для отца Томаса долгом. Ни для кого не сможет. Ни долгом, ни обязательством. Просто… потому что между ним и чем-то другим всегда выберут что-то другое, и никогда – его.

Его никогда не выбирали и поэтому он сам всегда обрывал любые связи до того, как встанет сама необходимость выбирать. И разве же может он оказаться в выигрыше сейчас, когда там, на другой чаше весов, располагается сам, мать его, Господь Бог?

— Зачем ты…

Святой отец будто издевается, желая пробраться ещё глубже в сердце и душу, чтоб вырвать их с мясом, когда уйдёт. Томас почти не сомневается в том, что Дарси уйдет. Он вернулся лишь извиниться и попрощаться, уведомить о том, что вера в выдуманное сверхъестественное существо важнее, чем человек, стоящий на коленях – живой, чувствующий, любящий.

И на фоне слов о любви меркнет даже причина внезапного исчезновения длиною в целый год.

Томас отстраняется, с губ срывается не то стон, не то всхлип, и они вздрагивают, будто он расплакаться готов, а потом по комнате разносится его смех – громкий, отчаянно-обречённый, горький смех человека, осуждённого на казнь.

— Глупец ты, падре, — небрежно дёргает головой, откидывая со лба прядь густых тёмных волос. — Я виконт, — улыбается приоткрытыми губами, да только боли в глазах меньше не стало. — Мой отец в правительстве сидит… кем надо быть, чтоб на меня руку поднять, дурак? Я если эти шестёрки безмозглые, так посмотри на меня – я разве сам не справлюсь? Разве меня раньше в подворотнях не ловили?..

Гладит его руки медленно, на цепи держа горячность внутреннюю. Сердце рвётся на куски. Конечно – конечно отец Томас выбрал не его, он не может пойти против себя же, не может свернуть с привычной протоптанной дорожки, по которой ходит уже столько лет.

— Томас, — голос звучит хрипло, будто Куинн молчал тысячу лет. Впервые за всё время называет Дарси по имени. — Том… свет мой, солнышко моё… — глаза у святого отца серые-серые, как небо в бурю, как живая ртуть. — Месяц мой ясный…

Куинн привстаёт к Дарси, невесомо касается его губ своими. Это всё неправильно, чудовищно неправильно, совсем не по сценарию, ни по одному из тысячи из них, в которых должно звучать признание, и это коробит, царапает душу, будто по стеклу ножом кто-то скребёт.

— Я взрослый, я позабочусь о себе, меня нет нужды оберегать, — горячими пальцами касается его шеи, опускает ладони на них, мимолётно носом задевает щёку и шепчет на ухо: — Зачем тебе мёртвые доктрины, зачем мёртвый бог? Том, будь со мной, пожалуйста… я люблю тебя больше, чем он, — дыхание сбивается, внутренности будто в тугой узел завязываются. — Я буду твоим богом, я буду твоей верой, — в глаза смотрит. — Буду для тебя всем, чем ты пожелаешь, ни в чём твоей воле не откажу.

Но ведь не останется. Уйдёт. Мелочиться не станет, уедет сразу в монастырь на краю света. Бросит, бросит, бросит. Оставит, покинет – уйдёт.

Куинн поднимается на ноги, снова отворачивается, к окну отходит. Жмурится крепко, чувствуя, как горячие слёзы заливают лицо. Прижимает руку к губам, стараясь сдержаться, стараясь контроль над голосом вернуть и, когда это получается, говорит тихо, но твёрдо:

— Сходи в душ, падре. Остынешь – навсегда уходи, не возвращайся, не терзай меня больше, — голос срывается и Томас берёт вынужденную паузу, чтобы совладать с ним, губы дрожащие кусая. — Но если готов – оставайся…

ДОПОЛНИТЕЛЬНО:
Есть ли вам 18 лет? |  да
Если да, то нужен ли вам доступ в раздел NC18+? |  да