Конрад Гримм / Ксаратар
барон фон Зальм

Mads Mikkelsen

Его глаза холодны, они глядят сквозь стекло,
И, будто мера длины, по пальцам время стекло… (с)

ДАТА РОЖДЕНИЯ, ВОЗРАСТ: 362 г., 1200 лет
РАСА: дракон
МАГИЯ: нет
РОД ЗАНЯТИЙ: исполнитель особых поручений при архиепископе Фрайбургском
МЕСТО РОЖДЕНИЯ: Драконьи острова

РОДСТВЕННЫЕ СВЯЗИ:
Где-то ещё живёт потомство. Хотелось бы верить.

ИСТОРИЯ ПЕРСОНАЖА:

[indent] Никто до сих пор точно не знает, откуда подле святого Уго появился этот человек, с которым многие отчего-то подспудно предпочли бы не пересекаться даже в коридорах архиепископского дворца, не то что на улице ночной столицы. Кто-то говорит, что архиепископ нашёл его в каком-то дальнем приходе, но разрешил носить мирское платье, кто-то – что призвал искупать грехи на службе святому престолу, вызволив из казематов, и это только пара из множества версий.
[indent] Он почти всегда безукоризненно вежлив, но нередко от этой вежливости собеседникам становится не по себе, а знати кажется, что вежливости этой не хватает почтительности для того, кто не так давно получил всего лишь баронский титул без права наследования. Всё это плодит множество предположений: кто-то считает, что он – высокопоставленный член Святой Инквизиции, кто-то готов подозревать, что маг, информация о котором намеренно скрыта, ведь для выпускника Академии он выглядит недостаточно молодо… На деле же – ни то, ни другое.
[indent] Просто Конрад Гримм – человек, которого никогда не существовало. Он носит случайное имя собранное из двух, слышанных когда-то, подаренный титул, оставшийся от казнённого за ересь дворянина без наследников, и лицо искателя удачи, что сгинул века назад.

Ксаратар

[indent] Эмоции зверя просты, а поступки подчинены инстинктам. Питайся и выживай. Учись, как не отбросить тень перед ударом, где подстеречь и как подобраться, как не позволить отобрать еду собрату. Но верней, как затаиться самому, почуяв чужака.
[indent] Добыча осторожна. И он осторожен, почти неразличим в небе. Только небо дарит ему покой. Но и таит опасность. Его крылья бессильны против шторма, а чешуя не защитит от ударов о рифы. Гнев стихии безжалостен. Он прижимает к скалам, страшая ревом бьющихся волн. И вынуждает залечивать раны, на долгие годы приковывая к череде островов. Однажды он вновь поднимается в небо и попробует достичь новых земель. Однажды... 
[indent] Его остров – отвесный клык, рассекающий ветер. Он соединяет белизну с синью и уводит в глубины. Туда, где скрывается добыча. Крыло еще отдается болью, но он не простой охотник, он умеет многое, он учится. Слушая инстинкты, помня наставления, но верней всего – наблюдая.
[indent] Поглощай и перенимай. Под пленкой воды свое небо – обтекающее и своевольное. Здесь свои ветра и свои законы. А он всего лишь принявшая облик добыча. Осторожная. Быстрая. Опасная. Подбирающаяся для удара все ближе, перенимающая чужую повадку.
[indent] Это кажется почти естественным – выбирать форму, в которой можешь выжить. Учиться у добычи, понимать ее и преуспевать в охоте. Иногда ему достает и рыбы, иногда – лежбище окрашено кровью. Крыло исцеляется медленно, но он молод, сыт и теперь осторожен. Даже такая рана не помешает вновь взмыть в небо. Но вначале он опустится глубже, туда, где снуют пугающие добычу тени. И однажды его когти дотянутся и до них. А пока лишь цепляют на рифах ежей и моллюсков.   
[indent] Полёты уводят все дальше. На островах, что побольше, в достатке воды и зелени. И новой добычи. Юркой, подвижной, ловкой и более крупной и быстрой. Он не сразу поспевает, слишком заметен для чутких глаз и ушей. А вдали, по самой кромке горизонта плывут силуэты, больше похожие на малые рифы – "корабли". И где-то там, на их гладких как покатые камни спинах, – "люди". Он знает о них из Гнезда. Помнит предостережение и чувство опасности. Но не может не следить взглядом. Взрослые обращались и в них. Взрослые... охотились. Однажды и он поймает свою добычу. А пока он скрывается в чаще, чтобы затаиться у водоема. Кроны слишком мешают полету. Но он знает, где пройдет быстроногий, и помнит, куда нужно гнать, чтобы точно вцепиться.
[indent]В чем-то охота в воде и на суше похожа. Подгадай момент и используй слабость. Теперь он погружается не по необходимости, а по желанию. Заплывает все дальше. И глубже. Клыкастые не нравятся ему с первой же встречи. Быстрые, крупные, они чуют кровь. Нападают и... ранят. Снова! Ему снова больно! Он сбрасывает облик, и когти пронзают в ответ. Его челюсти меньше, но шея подвижней. Одна рана против многих, он не расцепит хватку. А алое облако манит других, отвлекает от цели. Забрать тушу сложно, он упустит свой облик. Но теперь знает, как подобраться.
  [indent] Отныне в воде и небесах лишь одна угроза – его сородичи. Соперники, чье присутствие пронизывает острова и скалы. Гнезда, приближаться к которым почти всегда опасно. И самки-одиночки... едва уловимые, скрывающиеся даже лучше остальных. Их он тоже чувствует временами – смутно, точно блеск чешуи в мутной воде. Они волнуют разум, предрекая близость сражений. И порой их зов, приглушенный, но близкий, пробирает изнутри и тревожит сознание, заставляет напрягаться мышцы и крылья. Он упускал его не раз, выбиваясь из сил в полете и залечивая раны. Сменил немало островов, прогоняя младших и уступая более сильным. И до того дня, когда впервые прилетел на зов, почти не схлестывался в бою с другими.
[indent] Схватки были редкостью, ведь раны опасны, а острова обширны. Несложно понять, справишься ли с соперником, пока тот, покачивая хвостом, скалит клыки. В таком бою всегда есть время отступить: припасть к земле, разводя крылья, или взмыть в высь, удирая от победного рева. Но не когда рядом самка. Те, кто слетятся на зов, отступают реже и бьются яростнее. Бросаются даже на тех, кто крупней и опытней. И тогда воздух становится тяжелым от напряжения. И пропитанным кровью.
[indent] Он рычит угрожающе и низко, распахивая прижатые к телу крылья. Перекатывающиеся под чешуей мышцы почти зудят от нетерпения. Противник массивней и выше, но чуть припадает на заднюю лапу, медленно переступая по кругу. Даже не пытаясь распахнуть крылья или ответить рыком. Шипы на хвосте подрагивают, примеряясь. Какая неосторожность показать уязвимость. Первый удар будет за ним!
[indent] Только после он поймет, что не всегда стоит доверять глазам. И показывать все, на что способен. Месяцами залечивая раны на шкуре, он запомнит и этот урок. Один из многих, прошедших по грани меж жизнью и смертью. Будь он чуть медленней, и первый же выпад пробил тогда глотку.
[indent] С уступа, ведущего к новому логову, видна полоса восхода. Лучи солнца медленно подсвечивают горизонт, заполняя теплом мир. Он греет ноющие раны, наблюдая за силуэтами "кораблей" вдали. Те движутся почти привычно, словно перелетные стаи. Он уже не раз подбирался ближе, меняя облик и провожая их под кромкой воды. Однажды, они даже атаковали его чем-то длинным как ветвь, но острым, как один из шипов. Больше он не выбирал тот облик. И держался поодаль. Но теперь, наконец чувствовал, что готов отправиться дальше, к большой земле, с которой те появлялись.
[indent] "Корабли" утыкались в людские Гнезда на берегах. Он провел часы в полосе прибоя, наблюдая за суетой вдали прежде, чем скрылся в зарослях. Леса близ поселения пестрели слишком мелкой добычей, крупная сторонилась разнолапых. Он убедился в этом, уходя на охоту все дальше.
[indent] Долгие дни, он кружил рядом, высматривая и запоминая. "Люди" кишели как косяк рыбы, суетливо перебираясь меж убежищами. Шумные, нелепые и не чувствующие его... Что делало их опасными? Почему с "кораблей" он порой слышал запах сородичей? Они принимали эту форму столь часто... Он должен был разобраться. В Гнезде жила и иная добыча, не столь опасная. Он начал с нее, подбираясь все ближе, пока не устроился среди них, наблюдая. И постепенно беспорядочные метания их начали обретать смысл.
[indent]"Люди" имели "язык" весьма полный и емкий, заставлявший звучать все вокруг. Они делились едой, вместе растили детенышей и добычу, а еще "создавали". И умения их не шли в сравнение с тем, что он видел прежде. Природа менялась в их лапах, нет – "руках". Дерево держало еду и служило постелью, вгрызалось в землю, преграждало путь, обращалось пеплом, отдавая жар... Камень хранил тепло, подпирал "двери", держал удар... Он чуял многое из того, что знал, но что изменилось до неузнаваемости их стараниями. Это был совсем другой мир, куда более сложный и хитрый, чем тот, в котором он жил прежде. Он умел добыть мясо дичи, расправиться с панцирем или выцепить из расщелины, они – обращали в ценность даже кости и шкуры, придавая им особое значение. Они были... по-настоящему опасны.   
[indent] Тяжелей всего далась первая форма и речь. Быть человеком несоизмеримо сложнее. И увлекательнее. Их ведут не только инстинкты, но и эмоции. И поначалу он едва понимал, хоть и был пленен этой яркостью. И вкусом. О, вкусов у людей обнаружилось целое множество. Они преображали добычу и то, что прежде дракон не подумал бы есть, в нечто привлекательное. Различали и травы, деля их на те, что могли есть, и те, что меняли. А неугодные шли на откорм. Выращивать то, что потом съешь. Привязывать лаской и разделывать без сожалений. Ужасающе хитро.
[indent] Он восхищался их жестокостью. И мастерством. И пусть им недоставало мощи, но в избытке хватало умений и выдумки. Учась у них, он приобретал ответы, которые до того лишь старательно – но столь медленно! – вырывал с боем. И пусть первый опыт с людьми оказался трагичен и краток, он стал первым шагом на новом пути.
[indent] В его прежней жизни было множество неудач и немало побед. Незначительных, как упущенная из-за ошибки добыча, и упоительных, как выигранное соперничество. И из каждой он выносил что-то новое. Знания были первой его настоящей страстью. Больше диковинных раковин, что он добывал близ островов и любовался на закате, и больше пород со странными отпечатками тварей, что выцарапывал из скал, сильней поблескивающего камня вулканов и резных костей, на которых царапал узоры... – больше всего, что он старательно собирал в убежище прежде, он жаждал заполучить знания. И поделки людей. Красивые, легкие, тонкие, изящные – в селениях было так много того, что завораживало и притягивало взгляд! Он не мог устоять, ведь прежде находил лишь жалкие остатки – то после штормов, то в затонувших остовах, а то и в когтях зазевавшихся сородичей. Он собирал их предмет за предметом, проникаясь все больше той тайной творения, что скрывалась за неясным тогда словом "люди". И теперь, будучи окруженным ими, не мог удержаться.       
[indent] И это едва не стоило ему жизни. Раны давным-давно перестали болеть, но он до сих пор помнит ощущение от сети, опутавшей крылья, и резкую боль от копий, пронзивших тонкую чешую переходов, помнит стрелу у самого глаза и объявший его ужас, смешанный с гневом… Их крики, холод металла и кровь, хруст костей и дерева, лязг и одуряющий запах гари. А еще резь в глотке и подвернувшуюся невовремя лапу. И боль, бесконечную, разрастающуюся, лишь приглушенную схваткой. Боль от вонзившихся намертво лезвий. Они сделали его добычей! Ранили так, как никто прежде! Ярость и залитый кровью глаз, расчертили мир на светлый и алый – на до и после.   
[indent] Но он вырвался! Смог улететь, не смотря на раны. И, добравшись до убежища, рухнул, ревя от боли и измазывая кровью сокровища и своды. Обессиленный, едва сохранявший сознание, он вырвал проклятый металл, опалив шкуру пламенем. Но даже его тепла оказалось недостаточно, чтобы отогнать сковавший движения холод. Закрывая глаза, он чувствовал, что вряд ли откроет их снова.
[indent]И всё же открыл, проведя в оказавшемся спасительным сне время достаточное, чтобы раны затянулись, а в человеческом мире выросли десятки новых городов. И первые глотки свежего воздуха, как и алый рассвет на море были восхитительны как никогда.
[indent] Люди охотятся на драконов – подло и продуманно. Используют свои знания, количество, оружие... подбирая момент и приманку. И, что куда страшнее, не ожидают, а создают возможности. В противовес силе и размеру, пламени и власти над небом, они используют свои умения и разум, чтобы сковать и прикончить. Он усвоил этот урок. Прочувствовал и обдумал не раз. Людская охота была хороша во всем кроме одного – последствий неудачи.
[indent] Его охота длилась столетиями. Новые облики и новые знания множились, расширяя сознание. Люди убивают людей по многим причинам, и его – ничуть не хуже. 
[indent] Выгода, интерес, безопасность, скука... Он столько прожил среди людей и кем только ни был: и сыном рыбака, и потомственным дворянином, и армейским капитаном, и наёмным убийцей, и любовником герцогини, и мальчиком для утех, и никогда не выросшим ребёнком, и гордой красавицей, и... – право, этих "и" было так много! Он даже примерил роль святого отца. Наименее удачную из всех, но заставившую на время остановиться и подумать. Ровно после того, как он вырвался с разожжённого под "еретиком" костра. Тогда истошные вопли о дьяволе и колдовстве казались ему забавными.
  [indent] Поначалу, как и многих юных драконов, его интересовал не столько мир людей, сколько то, что можно у них взять – эмоции, впечатления и красивые вещи. Необычные роли, яркие события, новые сокровища – это было как игра пламени. Начав с самых низов – тех несчастных, чья жизнь ценилась столь редко – он взбирался по ступеням жизнь за жизнью, наблюдая и примеряясь. И в один момент наконец задумался о большем. Люди находили смысл в фантазиях, именуемых верой. Сложный концепт, дававшийся ему с таким трудом, неизменно притягивал множеством противоречий. И оставался негласным вызовом способностям. Но окунаться в него сразу же после неудачи было глупо. И он отступил, уделив внимание остальному. 
[indent]Ремесла и науки оказались проще. Внимание, усердие и, что куда важнее, годы практики, позволяли овладеть всем, что его интересовало. Он проходил путь от подмастерьев до мастеров, путешествовал меж городов и стран, пересекал границы, перенимая особенности и секреты в каждом уголке, до которого добирался. Человеческие жизни коротки, но ярки, точно светлячки в ночи. Многие мастера и ученые ушли безвозвратно, почти не оставив следов, но их знания и умения остались с ним. То, что было безвозвратно утеряно для людей, теперь всецело принадлежало дракону.
[indent] Он сменил множество лиц, но лишь малая часть их имела прежде значение. И пугающе малая – имена, которые стоило помнить. Привязанности людей были беспорядочны и мимолетны, слова расходились с делом, поступки разочаровывали, но при этом они оставались восхитительно непредсказуемы. Притягивали к себе в той же мере, в какой были просто невыносимы.
[indent]И порой, не выдерживая, он уходил от людей, прислушиваясь к голосам леса и гор, к шелесту крон на еще неизведанных прежде просторах и зову ветра в пьянящей выси. Следуя за пульсом жизни и погружаясь в иные судьбы, он наблюдал за миром вокруг, успокаивая взбаламученный людьми разум. Забираясь все дальше в попытках заглушить отголоски событий и бушующие еще эмоции, он находил утешение в новых открытиях и спокойствии уединения. В звериной простоте и иерархии стай, в негласных законах самой природы. Здесь не было места маскам и разочарованию, но порой становилось невозможно тоскливо, словно само пламя внутри начинало остывать и медленно тухнуть.     
  [indent] И когда тяга становилась слишком пронзительной, он вновь окунался в омут человеческих жизней. Так через сотни лет он вернулся к роли священнослужителя, и на этот раз преуспел куда больше. Но не из жажды реванша, нет, в этот раз его вел интерес и желание оказаться ближе, увидеть все собственными глазами. Что? Он не понимал до конца и сам. Но этот человек... да, этот человек был странным. Необычным. Интересным. Он смотрел в глаза дракону, но не кричал от страха, не пытался сбежать и не терял сознания, а еще... от него не чувствовалась враждебность. Маленький, по-мальчишески тонкий и нескладный, он испуганным зверьком застыл перед лицом опасности. Скованный ужасом настолько, что не смог бы сделать и шагу, он смотрел неотрывно и прямо. Крошечная песчинка среди барханов пустыни, лучик солнца в густой кроне, блеск гальки под набегавшей волной – все его существование было лишь мигом в бесконечности дракона. И все же он приковал к себе его внимание. Ведь впервые в истинном облике дракон не чувствовал исходящего от человека желания причинить ему боль. 
[indent] Напротив, казалось, он не просто смотрел, но... слышал? Чувствовал?
[indent] "Тебе больно?"
[indent] Дракон замер на вдохе. Эти краткие мгновения невозможно было передать словами. То, что он почувствовал в звучании слов и ощутил при касании чужого разума поразило его.
[indent] Шум приближавшейся толпы заставил скрыться прежде, чем люди заметили опасность. Но этот мальчик... Снова и снова он возвращался в мыслях к тому, что ощутил в тот момент. Нет, он не мог просто уйти, он должен был понять. 
[indent] С того дня он тенью следовал за своей находкой, меняя обличия. То приближаясь настолько, что мог касаться кончиками пальцев, то держа в поле зрения и издали провожая взглядом. Иногда он оказывался непозволительно близко, иногда – дальше, чем хотел бы. Но одно оставалось неизменным – его интерес к человеку, чье имя вскоре передавалось из уст в уста, гремя по всему Айзену и за его пределами.
[indent] И пусть в сиянии славы Святого он остался лишь тенью для многих – еще одним именем с титулом, еще одним последователем, охранявшим покой, – для Уго Фрайбургского он ею больше не был. Этот человек, оказавшийся куда удивительнее, чем он думал прежде, теперь знал его тайну. И имя. Настоящее имя! Ведь единственный смог представить, что у драконов есть свои имена.
[indent] Для него одного он был не мрачным Конрадом Гриммом и не воплощением Дьявола.
[indent] Спустя столько лет в сознании его вновь звучало волнующее – Ксаратар, и такое непривычное, доверяемое лишь шепоту – Ксаро.
[indent] Его имя, произнесенное человеком, так незаметно и необратимо ставшего тем, кем не был и не должен был стать ни один из людей ни для одного дракона. Или... как раз должен был?..

Текст согласован с Hugo of Freiburg

Барон фон Зальм

[float=left][/float] Девиз: Fide et Labore (Верностью и трудом)

Описание:

[indent]  Земли, исконно прилагающиеся к титулу барона фон Зальм, – небольшая, но для своего размера богатая территория вокруг Рункнехта, включающая в себя город Мюриц. В горах добывают руду, а недавно обнаружили даже считавшиеся иссякшими залежи самоцветов. Хинсен, по которому на юге проходит граница с графством Ивери, питает своими водами почву достаточно для северного земледелия, части местных жителей даря и рыболовный промысел.
[indent]За свою историю титул и земли несколько раз меняли владельцев. Первым стал славный Зигмунд фон Зальм, родившийся человеком сословия простого, но за воинское искусство и отвагу возведённый в рыцарское звание, снискавший ещё при жизни почёт как верный защитник короны, а среди следующих поколений признаваемый по сей день одним из образцов рыцарства. За свои заслуги к преклонным годам кайзер пожаловал ему баронский титул и богатый надел, что Зигмунд мог оставить своим потомкам. История гласит, что, принимая монарший дар, рыцарь дал клятву, что потомки его всегда будут верными защитниками трона, народа и святой веры, а если кто из них сойдёт с этого пути, пусть Господь прервёт его род, а землю и богатства её будут переданы достойному.
[indent]Поколениями фон Зальмы чтили завещание основателя своего рода. Пусть не все были равно успешны на воинском поприще, однако в роду неизменно превозносили – и даже ценили превыше отваги – обещанную Зигмундом верность пред Богом. А потому пути воина и священника – рыцаря Божьего воинства – признавались равно достойными.  Вальтер фон Зальм, принявший имя отец Альбрехт, много лет служивший во Фрайбурге, был знаменитым проповедником, послушать которого люди съезжались из разных уголков империи, что, однако, как полагают, вызвало зависть тогдашнего архиепископа, и отец Альбрех был отправлен в дальний приход в Вассегюре. Гюнтер фон Зальм, узнав об участии своего наследника в заговоре против короны, просил кайзера о праве самому прилюдно казнить его. Кайзер дозволил, титул же тогда перешёл младшему из сыновей.
[indent] И всё же настал день, когда род славных рыцарей прервался. Бернхард фон Зальм пал в битве с мёртвой армией, в свои преклонные года вновь взявшись за меч после того, как его наследник, Феликс, был привезён в родовое гнездо и скончался от ран. Возможно, архиепископ смог бы освободить от обета второго сына Бернхарда, однако отец Кристоф почил после внезапной болезни. Значило ли это, что кто-то из них был недостоин наследия славного рыцаря Зигфрида? Или в те времена Господь в самом деле отвернулся от Айзена? Едва ли доведётся узнать наверняка. Однако Манфред Виц, получивший от кайзера Бьорна освободившийся титул и земли, очевидно, оказался недостоин расположения ни монаршего, ни Божьего. Его звучащие всё громче высказывания о святом Уго, который, якобы, внимает, не Господу, а Нечистому, – иначе никогда бы не дозволил творить богопротивную магию, распространяемую теперь по всему Айзену, – в конце концов начали ужасать даже жителей его собственных земель. Настолько, что те едва ли не вздохнули с облегчением, когда святая Инквизиция отправила барона на Суд Божий. Впрочем, в то время как одни оставались убеждены, что Дьявол вселился в барона, желая уронить тень на чудотворца на святом престоле, другие в мыслях своих допускали, что Уго Фрайбургский в конце концов заставил замолчать неудобного ему человека. Так думал и брат покойного Манфреда, отец Рабан из ордена кармелитов, в миру Мартин Виц, оказавшийся одним из организаторов покушения на святого Уго, но тем самым приблизивший собственную встречу со Всевышним. Единственный сын Манфреда Вица, переживший детский возраст, погиб в сражении близ границ с Тоттенвельдом ещё при жизни отца.
[indent] Новым же обладателем титула и всего прилагающегося стал Конрад Гримм. Человек, о котором до сих пор известно крайне мало, но чьими руками Господь не только спас святого Уго от яда заговорщиков, но и вернул святой Церкви реликвию, считавшуюся утерянной несколько веков назад. Быть может, теперь земли Зальма вновь принадлежат бесстрашному защитнику из народа, достойному рыцарства и полученного герба? Ведь недаром Уго Фрайбургский вымолил у Господа жизнь своего земного спасителя.

© Hugo of Freiburg

ПРОБНЫЙ ПОСТ:

Скрытый текст:

Для просмотра скрытого текста - войдите или зарегистрируйтесь.

ДОПОЛНИТЕЛЬНО:
Есть ли вам 18 лет? |  Да
Если да, то нужен ли вам доступ в раздел NC18+? |  Да