ИЛАРИО ВЕРАНО
Наследник барона де Линьолы

Alexei Lukin

"К черту мрачный итог, я уверен, что Бог вечный спутник прохожих!"

ДАТА РОЖДЕНИЯ, ВОЗРАСТ: 11 день завязи плодов 1545 г., 17 лет
РАСА: человек
МАГИЯ: магией не владеет
РОД ЗАНЯТИЙ: паж Армандо Риарио, наследник барона де Линьолы
МЕСТО РОЖДЕНИЯ: город, страна

РОДСТВЕННЫЕ СВЯЗИ:
Отец - Хайме Верано, барон де Линьола, казнён как изменник год назад.
Мать - Жуана Верано, в девичестве Эскивель.
Старшая сестра - Виоланта Верано
Младшие сёстры - Санча, Тереза, Элисенда.

ИСТОРИЯ ПЕРСОНАЖА:
[indent] Иларио — долгожданный сын, рождённый в третьем для его отца браке. Первая баронесса Линьяла умерла в родах, оставив после себя дочь, которая вскоре последовала за ней, вторая занемогла через полгода после свадьбы и вскоре скончалась от кровохарканья, наконец, третья, шестнадцатилетняя Жуана, успела поселить в сердце мужа тревогу, произведя на свет девочку, однако уже через год родила ему здорового сына и наследника.
[indent] Вслед за Иларио в семье родилось ещё трое детей, все — дочери. Последняя из них чуть не забрала жизнь доны Жуаны, и барон, к тому времени всерьёз привязавшийся к молодой жене, посчитал, что, пожалуй, пришла пора смириться, благодарить Создателя за семью и не пытаться так рьяно увеличить оную.
[indent] Иларио рос ребёнком с одной стороны любимым, а с другой — вечно чувствующим лёгкую тень отцовского разочарования, которое будто бы всюду следовало за ним по пятам. Дон Хайме мечтал о другом сыне: бойком, задорном, дерзком, быстром на приключения и мальчишеские подвиги, за которые можно хоть похвалить, хоть выпороть. Иларио был другим — молчаливым, задумчивым, любящим одиночество и тишину небольшой семейной библиотеки больше, чем охоту, отцовские рассказы о дуэлях или шумные компании. Рано научился читать и писать и принялся жадно поглощать книги из отцовской библиотеки, особенно те, что были о дальних странствиях или об устройстве и обычаях разных земель. Стараниями матери, которой нравилась тихая натура сына, стал понемногу играть на лютне.
[indent] Дону Хайме совсем не нравилось наблюдать это книгочейство и артистические потуги сына и, когда тому исполнилось десять, он надеждой отправлял его пажом в замок своего давнего друга графа Альфонсо Карвальо. Тот должен был научить Иларио всему, что положено уметь и знать настоящему идальго.
[indent] Иларио поначалу совершенно не понравился дон Альфонсо с его суровостью и всегдашней сумрачностью. Однако заметив, что тот, видимо, под впечатлением от отцовских писем, смотрит на него пренебрежительно, мальчишка втайне возмутился и — впервые взыграла неуступчивая и упрямая кровь Верано. Иларио пообещал себе, что добьётся от этого человека совсем другого взгляда и стал учиться — сидеть в седле, владеть оружием, вести разговор, как подобает настоящему идальго, играть в шахматы (последнее нравилось ему всё-таки больше всего). Он не стал ни блестящим фехтовальщиком, ни лучшим наездником, но и в том, и в другом достиг вполне достойных успехов и понял это по одобрительному взгляду графа Карвальо.
[indent] Помимо этой учёбы, приличествующей любому дворянскому сыну, у Иларио была и другая, совсем для него не предназначавшаяся: он учился свободе и вольности. Граф Карвальо был горячим сторонником герцога Массимо, в его замке нередко собирались друзья и единомышленники, открыто говорившие о том, до чего им претит происходящее в Альтамире. Они возмущались, спорили, строили планы или предавались мечтам, и никто особенно не следил, слушает ли их юный Лало. А Лало, между тем, слушал, затаив дыхание, и испытывал то ужас, то восторг: восторг, потому что невольно заражался тем чувством вольности и братства, что шло от этих людей, ужас — потому как каким-то шестым чувством чуял, что из-за крамольных речей все они ещё натерпятся бед.
[indent] Шестое чувство не солгало: летом 1561 года и отец, и дон Альфонсо примкнули к своему сюзерену, драгоценному герцогу Массимо, вместе с ним разожгли бунт в столице и очень скоро вместе с ним сложили головы, оставшись верными до конца. В одночасье всё перевернулось: ещё вчера наследник небогатого, но родовитого человека с прекрасной репутацией, воспитанник пользовавшегося уважением в герцогстве дворянина, Иларио разом стал сыном и выкормышем предателей, которого ждало неясное будущее в Альтамире, в качестве то ли просто пленника, то ли заложника, то ли всё вместе.
[indent] Иларио ехал в столицу, чёрный от горя, унижения и ненависти. Ехал и строил планы, как зубами перегрызёт горло герцогу Диего, как только найдёт способ остаться с ним наедине. И поначалу в Альтамире он даже был верен своей ненависти, а потом действительно встретился с герцогом лицом к лицу — раз, другой, третий, и неожиданно начал менять своё отношение к этому человеку, видеть в нём то, чего никогда не увидел бы, будь в его распоряжении только рассказы отца и наставника. Понадобилось время, но в итоге Иларио Верано стал совсем иначе смотреть на своего заклятого врага, а ненависть превратилась во что-то похожее на преданность. Именно таким его приставили пажом к Армандо, сыну герцога Массимо и теперь Иларио будто разорван надвое: он не может смотреть на дона Диего по-прежнему, но и не может не чувствовать привязанность к тому, с кем совсем недавно был так схож чаяниями, мечтами и ненавистью. Как теперь быть? И как примирить в своей душе непримиримое?

ПРОБНЫЙ ПОСТ:

Свернутый текст

За невысокий рост, хрупкое сложение и звонкий голос, придававшие ему, и без того совсем ещё юному, совершенно мальчишеский вид Микеле, сына иверского графа дель Каретто, в Швигебурге называли Микелетто, всерьёз не принимали и в развесёлые, бесшабашные компании не принимали. Что, впрочем, не мешало не принимавшим исходить желчной завистью при виде успехов этого самого Микелетто и при знакомстве с его блестящим умом, острым, как бритва, языком и удивительным умением заводить полезные связи и выходить без потерь даже из передряг, которые для многих были бы чреваты очень серьёзными взысканиями и бедами. Никлас рассмотрел Микелетто, едва только появился на первом же занятии в университетском аудиториуме, втайне им восхитился и решил, что не будет собой, если не сведёт с этим человеком самое что ни на есть тесное знакомство. Молодой дель Каретто, как бы независимо он ни держался, отчаянно тосковал по дому, тихо ненавидел своё одиночество и отчаянно мечтал от него избавиться, потому на попытку подружиться откликнулся с редкостной готовностью и воодушевлением. Несмотря на то, что между уроженцем Брогге и бесконечно солнечным иверцем на первый взгляд было совсем немного общего, поладили они в первые же дни: интерес ко всему новому, жадная жажда знаний, почти благоговейное почтение к наукам и страстная влюблённость в искусство - этого оказалось достаточно, чтобы почувствовать себя почти что братьями, а живой нрав Микелетто и дружелюбие Никласа довершили дело. Юноши вместе учились, вместе жили - так оказалось веселее - вместе бродили по городу, а стараниями Диллингена дель Каретто даже стал более желанным гостем в студенческих компаниях. И, разумеется, когда настало лето, и большое семейство дель Каретто пожелало видеть своего сына дома хотя бы на несколько недель, он не захотел расставаться с другом. Именно так Никлас фон Диллинген, с детства жаждавший путешествий, но никогда особенно не надеявшийся на них, второй раз после того, как отправился в Швигебург, получил шанс на далёкую поездку.
Почему-то Никлас был уверен, что Иверия будет прекрасна, и она не обманула его ожиданий: ослепительное солнце, безоблачное, яркое, как голубой сапфир, небо, удивительно тёплые реки, в которых он по пути несколько раз заставлял Микелетто купаться, пьянящий, а по ночам просто одуряющий запах цветов и трав и виноградники, бесконечные виноградники, которые можно было разглядеть с дороги, если пристальнее вглядеться в горизонт. Никлас привык думать, что столь страстное чувство можно питать только к родным землям, но поделать с собой ничего не мог и решил для себя так: Брогге - семья и связь с ним неразрывна, но Иверия - Иверия теперь навсегда станет его дамой, а если окажет ему снисходительность, то и тайной любовницей. Именно этой мыслью Никлас развлекался, въезжая в Кастель дель Каретто, но и о ней напрочь забыл, стоило ему только как следует осмотреться по сторонам.
Только оказавшись здесь, юноша до конца осознал, как же далеко он от сурового, сумрачного Брогге. Светлый камень, гармоничность и ясность форм, зелень и множество цветов, украшавших внутренний двор - всё это было так незнакомо, так радовало глаз и так увлекало, что хотелось смотреть и смотреть, насмотреться так, чтобы увезти все эти образы с собой. Не считая нужным сдерживаться, Никлас рассыпался в восторженных комплиментах перед графской четой, чем сразу снискал их их расположение, бурно выразил благодарность за приглашение и за радушие и высказал надежду увидеть во всех подробностях и замок и округу. Граф и графиня, растроганные таким приветствием, были с ним ласковы, как с родным сыном, их сын и наследник демонстрировал симпатию другу брата, а сам Микелетто так и светился от гордости и довольства, и казалось, что вся компания сейчас делает этот летний день ещё более солнечным.
За ужином Никлас узнал, что граф Ренье дель Каретто так же благоговеет перед искусствами, как и его младший сын, что он меценат и видит себя покровителем "лучших и величайших в деле зодчества и живописи", и эта его страсть уже полна затронула соседнюю Менду, а теперь нашла себе применение и дома, в замке. Большая семейная часовня сгорела прошедшей зимой, и его светлость Ренье увидел в этом волю Двух: после такого он просто обязан отстроить её силами лучших мастеров. Более того, один замечательный мастер-живописец уже вовсю над ней работает, и гость может оценить его искусность, как только пожелает. Никлас искренне поблагодарил и решил, что завтрашнее утро прямо с часовни и начнётся.
Ночь, несмотря на то, что ему отвели удобную и просторную комнату, прошла беспокойно и трудно. Переполненный впечатлениями, Никлас поздно заснул, а, провалившись наконец в сон, видел странное: ему являлись Асгарта и святая Мирия, то казавшиеся живыми женщинами, то замиравшие на странных, причудливо выполненных рисунках, Манно Корабел плыл по волнам, которые через мгновение становились витражными стёклами, святой Исано листал свою книгу и тут же обращался в высокую, стройную статую, а через плечо ему робко заглядывала великомученица Илайя, роняя на страницы стеклянные и рубиновые слёзы. И за всем этим с отрешённой улыбкой наблюдал Гаран Иверийский, опиравшийся на меч и расправивший плечи так, что один занимал едва ли не треть купола часовни. Осознав во сне, что рассматривает убранство некой незнакомой часовни, Никлас вздрогнул всем телом и проснулся.
Утро ещё только наступило, солнце понемногу поднималось, но было далеко от зенита. Некоторое время Никлас ещё лежал в постели, рассматривая упоительно синее небо, потом почувствовал, что больше не может оставаться в этом дремотном покое и поднялся. Ополоснув прохладной водой лицо и наскоро одевшись, он вспомнил о своём вчерашнем намерении - увидеть часовню - и понял вдруг, что за ночь оно превратилось в настоятельную потребность. И нет никакой нужды тревожить графа или ждать, когда проснётся Микелетто, гораздо лучше и интереснее будет прямо сейчас, на рассвете самому отправиться туда и всё посмотреть. Сказано - сделано: покинув отведённую ему комнату, Никлас почти бегом спустился в замковый двор, осмотрелся и уже несколько мгновений спустя ступил на порог часовни.
Здесь было тихо и прохладно, будто жаркое иверийское солнце даже не думало сюда заглядывать, от лесов слабо пахло древесиной. А где-то наверху, под самым потолком, словно на небесах, кто-то работал. С того места, где стоял, Никлас не мог разглядеть ни художника, ни его работу, это заставляло досадовать и в конце концов подтолкнуло самому шагнуть к лесам, чтобы подняться выше и всё рассмотреть вблизи.
Лёгкие деревянные лестницы то и дело прогибались, а то и вовсе танцевали под ногами, и жилистая, худощавая фигура сейчас служила Никласу отличную службу, позволяя ловко балансировать и не производить лишнего шума. За несколько ударов сердца он оказался наверху, в двух шагах от художника, и невольно замер, наблюдая за движением его руки, за кистью, за тем, как поблёскивает на свету ещё совсем свежая краска. За изображением, которое казалось необычным и будто затягивало в своё пространство. Никлас полностью растворился в этом своём созерцании, напрочь забыв о том, что его сюда не звали, что художник понятия не имеет о его присутствии, и сам по себе этот момент словно бы украден, пока никто не видит.

ДОПОЛНИТЕЛЬНО:
Есть ли вам 18 лет? |  да
Если да, то нужен ли вам доступ в раздел NC18+? |  да