К вечеру улицы столицы Кастилии начали прятать лицо под вуалью дыма, пыли и густого городского смрада. День, казалось, не кончался — он попросту менял облик: лавки захлопывались, уличные торговцы сгребали остатки товара, а двери трактиров и питейных домов распахивались шире. В окна лился свет, и вместе с ним наружу выплескивались смех, визг, пьяные песни, запах жареного мяса, броженого вина и человеческого тела, усталого от жизни. Город наполнялся шумом, как кузнечный мех воздухом перед ударом.
Невена шла, не чувствуя ног. Сапоги были пыльные, вытертые на сгибах, и каждый шаг отдавался тупой, ноющей болью в стопе. Она не знала, как долго плутала по этим улицам, вытянув шею в поисках чего-то — уголка, тени, где можно спрятаться от собственных мыслей. Огонь давно вышел из нее, остался только пепел: оседающий в груди, царапающий изнутри. Капюшон скрывал лицо, а душа — пыталась скрыть растерянность, которая леденящим комом стояла под горлом.
Небольшая вывеска, раскачивающаяся на заржавевших петлях, едва уловимо скрипнула над ее головой. “Гнездо вепря”. Название не сулило ничего особенно теплого или уютного, но внутри мерцал свет, и до слуха доносился звук лютни, сливающийся с гулом голосов. Она толкнула дверь, вминаясь в тепло, пахнущее хмелем, потом, жареным луком и еще чем-то неопределенным, плотным, тягучим.
Трактир был набит под завязку. У стойки гоготали мужчины в залоснившихся камзолах, в углу кто-то азартно бил по столу костями и картами, а рядом с очагом танцевала девица в юбке до колен, облитая потом, с растрепанными волосами и довольной усмешкой на губах. Люди ели, пили, плевались, громко спорили — этот уголок мира жил, и его не волновало ни чье чужое горе, ни усталость, написанная на лице одинокой путницы.
Невена оглядела зал. Места не было. Почти. Лишь один стол в самом углу, под лестницей, где тень сгущалась гуще, чем где-либо еще. Девушка двинулась туда, не глядя ни по сторонам, ни вперед — просто шла, как идут в воду, чтобы скрыться.
Сиденье было жестким, стол — заляпанным чем-то липким и пахнущим прокисшим элем. Она не поморщилась. Лишь поставила свою сумку на колени и достала из внутреннего кармана промокший кошель. Звук монет внутри был почти неразличим — крохотный звон двух или трех последних серебрушек. Хватит на комнату. На ужин. Может, на завтрак — если повезет.
Подошла девчонка с подносом, вся в веснушках и с усталыми глазами, которые, однако, тут же задержались на лице Невены. Быть может, что-то выдало в ней чужеземку. Однако, официантка не спросила ни о чем, только коротко кивнула и исчезла, а спустя пару минут вернулась с дымящейся тарелкой.
Мясо, хлеб, густая похлебка с бобами и обжигающая кружка, пахнущая медом и крепкой травой. Еда показалась Невене почти священным откровением. Она не ела с утра, а до этого — наспех, между делом. Горячее, простое блюдо вдруг приобрело вкус заботы, которой так давно не было. Она ела медленно, почти бережно, словно боялась потревожить ощущение покоя, пришедшее так неожиданно.
Вокруг продолжался праздник жизни — шумный, вульгарный, живой. Кто-то рассмеялся, кто-то заорал, кто-то врезался в другого плечом. За соседним столом, ближе к центру зала, развязно спели — голосом нестройным, но с таким упоением, что даже скрипка в углу будто на миг замолчала, уступив место этому пьянящему бесстыдству.
Невена сидела, словно внутри пузыря — защищенная невидимой стеной, погруженная в собственную тень. Она редко позволяла себе быть уязвимой. Еще реже — позволяла себе усталость. Но сегодня весь мир будто подталкивал к тому, чтобы просто сесть и выдохнуть. Девушка чувствовала, как покидает ее напряжение. Как тяжесть в плечах становится просто болью мышц, а не грузом решений. Как мысли, обрывистые, рваные, начинают складываться в нечто связное. Она не знала, что будет утром. Не знала, куда идти, кому доверять, что сказать — себе, кому-то, кто захочет знать, кто она… Но сейчас была еда. Была крыша. Была ночь. И был угол, в котором никто не задавал вопросов. Этого на данный миг было достаточно.

Даже в этом крошечном коконе уединения Невене не дали остаться в одиночестве слишком долго. Когда ты одна, когда вид твой нездешний, когда лицо молодое, а тело гибкое, но настороженное, а руки не ложатся расслабленно на стол, а держатся так, будто вот-вот выхватят клинок — тогда ты словно зажигаешь невидимый огонь, на который летят моли. Или хуже.

Девушка почувствовала взгляд задолго до того, как услышала шаги. Потом — голос. Хриплый, вязкий, как прокисшее вино в старом кувшине. Внимание пьяного мужчины было таким же навязчивым, как и его слова — липкими и бесячими, как грязь под ногтями. Нева упрямо не желала отвечать. Ела, как будто не замечала его. А настырный ублюдок продолжал, присаживаясь все ближе, обращаясь все настойчивее. И когда его рука — с широкими, поросшими волосами пальцами — потянулась к ее бедру, девушка резко отставила кружку и уже занесла ладонь к ножу, но… ее остановил чужой голос. Он звучал из соседнего стола, ленивый и будто бы беззаботный, но с той хищной усмешкой, за которой явно пряталась привычка ломать. Девушка краем глаза увидела мужчину: рослый, уверенный, с манерой говорить, будто бы каждое слово — шутка, но шутка опасная. Незнакомец вмешался и этого оказалось достаточно. Напряжение в зале стало почти осязаемым. Невена даже не подняла головы — просто взяла ложку и продолжила есть. Пьяница отступил, после некоторого ступора. Послышалось только недовольное бормотание. И… все. Исчез, как будто не было вовсе. А девушка так и не подняла глаз. Не поблагодарила. Не улыбнулась. Не дрогнула. Только ела. Потому что для нее — этот ужин был последней возможностью согреться. Сохранить лицо. Быть живой.

Невена всем нутром чувствовала: на нее продолжают смотреть. Оценивающе. Подозрительно. С интересом. Но все это — как ветер. Совершенно неважно. Ее мир сужался до одной деревянной миски, стола и спинки стула. Все остальное — потом.

Шум трактира отступал — не в звуках, но в восприятии. Казалось, каждый смех, каждый стук кружки о стол рассыпался и стекал по стенам, не задевая ее. Но взгляд, опытный в наблюдении за безумием, в выискивании опасности среди будничного, работал четко. Невена заказала себе черничный эль — глупую, детскую роскошь, почти каприз. Может, потому, что вкус его напоминал лето, когда еще можно было мечтать. Или потому, что за последние дни у нее не осталось ничего, кроме пары монет, усталых мыслей и злого упорства не сдаваться.

Когда трактирщик принес кружку, теплую и пахнущую ягодами и хлебной брагой, она поблагодарила кивком и вновь слилась с темным углом. Только осторожный взгляд работал, замечая буквально каждое движение вокруг.

Мужчина, что заступился за нее, сидел все там же. Он был странным — не красавец, не герой в сияющих доспехах, но что-то в нем держало взгляд. Может, уверенность. Или то, как легко он управлялся с ситуацией: ни одной лишней эмоции, ни колебания. Черты лица резкие, как будто выточенные ножом: скуластое лицо, глубокие складки у рта, прищуренные, насмешливые глаза, в которых плескалось знание слишком многих пьяных ночей. Волосы спутанные, в них плясал огонь от очага, подергивая рыжеватым отливом. Щетина, по которой, казалось, можно было резать хлеб. Руки — жилистые, подвижные, как у вора или старого наемника. Он казался таким же старым, как и сам этот трактир: не по возрасту, а по невидимым слоям прожитой жизни.

Невена сделала медленный глоток эля. Напиток обжег язык терпкостью, но внутри растекся уютом. Она отвела взгляд, но не надолго. Мужчина оказался слишком интересен для развлекательного наблюдения.

Женщина, прильнувшая к нему, будто плотная пиявка в кружевном корсете, смеялась слишком громко и касалась его так уверенно, что даже странно. Пышная, яркая, с волосами цвета меда, развязным изгибом талии и опытом в каждом взгляде. Та, что знала, как и куда склонять тела и чужую волю. Она льнула к мужчине, то касаясь его плеча, то наклоняясь ближе, то обводя пальцем край кружки, в которую раз за разом подливала вино из кувшина. Он позволял ей все — без настоящего интереса, как показалось Невене. Это был своеобразные ритуал. Игра. Скучный танец, который оба умели танцевать с закрытыми глазами, а затем продолжат в одной из комнат на втором этаже.

Но что-то насторожило Невену. Женщина смеялась, но глаза ее будто жили отдельной жизнью. Они словно что-то искали. И, кажется, нашли. Пальцы ее скользнули по поясу мужчины слишком долго. В этот момент к столу вернулся тот самый пьяница, что приставал к Невене. Только теперь он не хромал, казался собранным, а двигался, как голодный волк, заметивший оставленную корзину. Они переглянулись. Быстро. Почти незаметно. Женщина поцеловала мужчину в уголок губа — быстро, отвлекающе, а затем и вовсе увлекла в глубокий поцелуй, явно орудуя языком.

Спустя пару мгновений, как эти лобзания прекратились, рука мужчины легла на стол, чтобы взять кружку — и в этот момент Невена увидела: кошель исчез. Короткое, ловкое движение, сделанное слаженно, как выверенный дуэт. Эти двое были не случайностью. Они действовали вместе. Пьяница и шлюха — пара, как молот и гвоздь. Он — агрессия, она — обман. И тот, кто вмешался ради нее, стал их жертвой.

“Ты выбрал не ту жертву”, — мелькнуло у нее в голове. 

Невена двинулась вперед, шагами, короткими и резкими. Как охотничья собака, уже учуявшая кровь. В толпе кто-то обернулся, кто-то отпрянул, почуяв неладное. Но никто не остановил ее.

— Стой, — бросила она, громко и четко. Пьяница, уже толкнувший дверь, обернулся с ленивой ухмылкой.

— Ты чего, красавица? Соскучилась?

Девушка не ответила. Сделала еще два шага — и вспышкой металла выхватила из-за пояса узкий кинжал. Не играя, не угрожая. Сразу — к делу. Он не успел даже полностью понять, что происходит, как холодное лезвие уперлось ему в живот. Прямо через грубую ткань рубахи, туда, где заканчивалась самоуверенность и начинался страх.

— Руки, — сказала она низко.

— Ты… — Почти прорычал мужчина. Его рука дернулась к боку, словно хотела отмахнуться. Ошибка.
Невена резко сделала шаг вперед и ударила — не раня, но со всей силой в грудную клетку, лезвием вперед, так, чтобы он почувствовал, насколько близка смерть. Рубаха расползлась от давления, и только холод металла удержал его от паники. Он охнул, пошатнулся назад, наткнувшись на стену, и сдавленно пробормотал:

— Ладно! Хорошо! Забирай!

Кошель упал на пол с мягким звуком — кожаный, добротный.

— Теперь шаг назад. Медленно, — выдохнула Невена, не отводя кинжала. — Или я покажу тебе, насколько я устала от вас всех.

Ублюдок подчинился. Шаг, еще шаг. Пот скатывался по его вискам. И тогда она наклонилась, подняла кошель и обернулась. Все вокруг молчали. Трактир, как по команде, замер. Лишь в углу слышался хрип чей-то отрыжки. Невена двинулась обратно — неспешно, но напряженно, будто в теле ее осталась пружина. Приблизившись к незнакомцу, она молча положила кошель на стол перед ним. Мужчина поднял на нее бровь, слегка удивленный, но в глазах — насмешка и что-то еще. Уважение, может быть. Или интерес.

— Ты уронил, — сказала Невена сухо. Голос был ровным, сдержанным, но глухой огонь в ней не утихал.

Реакция мужчины была именно той, что ожидала бы увидеть Невена — уставшей, лукавой, чуть насмешливой. Но все же… не презрительной. И это ее, к  собственному удивлению, позабавило.
Девушка смотрела, как он держал пухлую руку воровки, будто не руку вовсе, а кота за шкирку — не зло, но с пониманием, что если отпустишь, обязательно натворит дел. Его пальцы были грубые, с засечками прошлого — костяшки стерты, как у человека, которому приходилось часто говорить руками. Его лицо, освещенное пляшущим светом от очага, было некрасивым, но живым. Мудрое в самых неправильных местах. Нос когда-то сломан, и не один раз. И глаза… эти глаза, серые, будто замешаны на холодной воде и старом вине. Глаза, которые многое видели и не всему придали значение. Но сейчас — смотрели прямо на нее. С явным интересом. Не с вожделением, не с опаской, не с подозрением. А с… азартом?
Невена не села сразу. Она потянулась к его кружке и сделала глоток эля — терпкий, насыщенный вкус, с легкой кислинкой, словно настоянный на чьем-то несбывшемся лете. Проглотила и провела языком по губам. И только потом, чуть склонив голову, будто прикидывая, стоит ли связываться, ответила:
— За твой эль я бы и заплатила, — произнесла она ровно, чуть насмешливо, — если бы ты заплатил за мой покой. Но, боюсь, у тебя не хватит денег ни на то, ни на другое.
Невена все же сделала шаг вперед. Этот странный порыв случился будто от резонанса чего-то внутри — пружины, тревоги, ненависти. Или всего сразу. Девушка села на свободный стул, занимая предложенное место, и почти добродушно улыбнулась в ответ его вызову в голосе.
— Добрый дух? — переспросила Невена, не сводя с мужчины пристального взгляда. — Нет. Если бы я была добрым духом, твоя подруга сейчас бы вытирала пол собственным лицом, а тот недомерок у двери — глотал бы зубы в темпе утреннего петушиного крика.
Девушка слегка перегнулась через стол, положив на него локти и наклонившись ближе, так что ее волосы чуть скользнули по дереву, оставив на нем след ее запаха, металла и чего-то… лесного.
— Но раз уж ты все равно без иллюзий, давай будем честны. Я не возвращаю потерянное. Я забираю украденное. Не ради благодарности, не из жалости. Просто не люблю, когда за спиной делают то, что я сама могла бы сделать лучше. — Девушка  усмехнулась, переводя взгляд на пышногрудую красавицу. — И к тому же, зрелище того, как ты неуклюже борешься с вожделением и подозрением одновременно, — это стоит пары медяков, не находишь?
Мужчина отпустил руку женщины, та тут же юркнула прочь, не оборачиваясь, как крыса с рынка, где подорожала соль. Незнакомец что-то пробормотал, возможно, ругательство, возможно, комплимент, а возможно — молитву, в которую уже не верил. Но глаз с Невены не сводил.
— И да, — сказала Невена после паузы, подхватив его кружку, сделала один глоток и поставила обратно. — На вкус — точно варили в сапоге. Надеюсь, хоть не в твоем.
Секунду они просто молчали. В таверне снова начиналась гулкая жизнь: кто-то визжал от смеха, кто-то ругался из-за просроченной ставки, на лестнице грохнулся пьяный, а в дальнем углу кто-то начинал петь — фальшиво, но с душой. Но между ними было затишье. Тонкое, почти незаметное, будто тихое дуновение перед бурей. Или после.
— Если ты ищешь, кому рассказать свою героическую сагу, — то зря заглядываешься на меня. Я не покупаюсь ни на красивые речи, ни на сладкий эль, ни на то, как у тебя смешно морщится нос, когда ты притворяешься серьёзным. Но, знаешь… если ты не совсем пустышка — может, мне и стоит узнать, кто ты такой. До того, как мне снова придется лезть в драку из-за тебя. Я, конечно, горячая, но не настолько, чтобы сражаться за первого встречного. Усталость, как и страсть, — удовольствие не из дешевых.
Девушка откинулась на спинку стула, и на ее лице впервые за вечер появилось что-то… почти похожее на интерес. Не мягкий, не теплый — но внимательный. В ней не было кокетства, но было достоинство. В ней не было нежности, но было уважение к тому, кто может выдержать ее прямой взгляд неестественно желтых глаз и не опустить этот странный контакт. И он, кажется, из таких.
А значит… игра началась.

Невена не отводила взгляда, когда он покачнулся, будто не сидел, а плыл — лениво, опасливо, как змея перед броском. Взгляд у него был уставшим, но цепким, будто высматривал в ней слабое место. А может, просто играл. Щелкал словами, как костяшками, выверяя реакцию. Знала она таких. Их было много — на трактирах, у кузни, в портах, на ярмарках, на войне. Все думали, что уникальны, но пахли одинаково: дымом, потом, дешевой бравадой.

Девушка медленно повела плечом, будто скидывая с него невидимую пыль. Легко улыбнулась, словно его слова были не иглой, а щекоткой.

— Признание в любви? — переспросила, чуть склонив голову набок. — Хм. Слова у тебя, как у парня с веселой болезнью: все вроде бы складно, да ни к чему не годно. Но попытка неплохая. Даже милая. Особенно если учесть, что я угрожала тебе только один раз. Ну, может, полтора. Это почти нежность по здешним меркам.

Невена вздохнула, не отводя взгляда от его лица. Подозрение в его глазах было таким густым, что его можно было намазывать на хлеб. И все же — смешно. Как он ухитрился сидеть так, будто весь этот вечер был его постановкой, а она лишь актриса в чужом спектакле?

— Ты спросил, где меня такой сварили? — медленно произнесла она. — В котле. Не в буквальном, конечно. Хотя кто ведает. Отца не знаю, но поговаривают, что блудливый эльф, а мать свихнулась от любви к нему и бросила меня. Так что вместо сказок мне с детства читали стук молота. Оглушает, знаешь ли, лучше любой колыбельной. А потом были дороги. И люди, которые хотели, чтобы я была тише, проще, покорней. Они все исчезли, а я осталась. Вот и весь рецепт. Без пряностей, зато с закалкой. Что расскажешь о своей участи?

Девушка кивнула, будто подытоживая. Ветер из приоткрытой двери принес запах дешевого табака, копченого мяса и чьих-то несвежих носков — трактирное благолепие. Он представился Чучо — с тем наглым оттенком в голосе, будто рассчитывал, что его имя само себя объясняет. А может, он привык, что его и правда знают все. Кроме нее. И, кажется, это немного его раздражало.

— А я, — сказала кузнец, подперев подбородок кулаком, — Невена. Без прозвищ, без легенд, без родословной. Если кто и зовет меня по-другому, то обычно это не повторяют дважды: язык потом не позволяет. Но ты можешь звать по имени.

Рыжая скользнула взглядом по девушке, что спешно выскользнула из-под его руки. Та исчезла, как капля в пламени — даже запаха не оставила. Невена не осудила. В конце концов, не всем нравятся игры с углями.

— А ты не из тех, кто сожалеет, что рыба выскользнула, да? — спросила она, прищурившись. — Наверное, у тебя еще целый пруд таких. Или сеть. Или… что там у тебя, вместо сердца, рыболовный крюк?

Мужчина говорил, что отвадил пьяного, а она вернула кошель. Вышло, мол, весело. Но она видела: он рассчитывал на потрошение. На резню. А потом — на удовольствие. Все это звучало как план человека, которому больше некуда идти. Или просто очень скучно жить.

— Забавное у тебя представление о компенсации, Чучо, — отозвалась она, с интересом глядя, как он пьет. — Медяки, шлюха, выпотрошенный пьяница — романтика, да и только. А теперь ты здесь, с кружкой, со мной и без привычного финала. Это должно быть мучительно. Почти как исповедь. Только без прощения.

Он подался ближе, заговорил тише, с тем ленивым коварством, что выдыхали только старые проходимцы. Предложение… вроде бы с усмешкой, вроде бы не всерьез. Но взгляд был не игривым. Он изучал ее, как наемник оценивает клинок в лавке: острый? сбалансированный? сколько стоит?

Невена медленно подняла бровь.

— Составить тебе компанию? — переспросила она. — Просто так? Без оплаты, без наказания, без даже нормальной драки в придачу? Что ж, Чучо, ты, похоже, романтик до глубины проклятого позвоночника. И наглец, конечно. Без этого бы не решился. Но знаешь что?

Девушка склонилась чуть вперед, чтобы он почувствовал тепло ее дыхания. Голос понизился, стал мягким, почти ласковым:

— Мне нравятся мужчины, у которых язык быстрее, чем разум. Их проще обезвредить. А если уж ты и правда сдержался ради моей скромной персоны… то это уже почти подвиг. Только не надейся, что я сплю с героями. Я их вообще не люблю. У них, как правило, руки грязные, а головы пустые.

Она выпрямилась, откинулась на спинку стула и взяла в руки кружку, словно возвращалась к привычному, безопасному ритуалу. Пена щекотала губы. Эль был теплый и мутный, но ей нравился вкус — грубый, настоящий. Примерно как этот вечер.

— Кстати, — добавила она, качнув головой в сторону, откуда доносился смех и громкая ругань, — фигуристая, похоже, нашла себе кого-то повежливей. А пьяница, глядишь, завтра проснется с синяками, но целым. А ты — остался цел и в теле, и в медяках. Может, и правда пора праздновать. Но без «услады». У нас ведь теперь такой… интеллектуальный союз, да?

Она улыбнулась. Широко, лукаво, с обещанием неприятностей. И, быть может, с каплей симпатии. Маленькой, такой, что почти не видно. Но достаточно, чтобы вернуться за ней позже.

— Выпьем, Чучо? За импровизацию. Ты в этом мастер, а я — кузнец. Кто знает, может, и выкуем из этой глупости что-то стоящее. Или хотя бы острое.